Она проснулась через сутки и, поднявшись с постели, долго изучала свое отражение в зеркале, высматривая ту недостающую часть себя, потерю которой так отчаянно ощущала. Занятия Окклюменцией пришли ей на помощь, и, когда она спустилась к завтраку, уже ничто в этой собранной и сдержанной девушке не выдавало вчерашнего накала страстей. Она поставила перед родителями пузырек с ядовито-желтой жидкостью и не терпящим возражений тоном попросила принимать ее ежедневно за завтраком. Те потянулись к флакону одновременно, и в ее состоянии ей даже не было гадко от того, что она так нагло манипулировала самыми дорогими ей людьми. Людьми, готовыми сделать все, что угодно, ради ее спокойствия и с такой заботой высматривающими в ней признаки затаенной истерии. Эти пронзительные взгляды действовали ей на нервы, но она не стала уверять их, что с ней все в порядке, а просто спокойно дождалась, пока они примут снадобье, и рассказала им сказку о напыщенном, высокомерном, зарвавшемся мальчишке-герое, который с детства рос окружённый заботой, богатством и славой. О пророчестве, согласно которому этот мальчик должен избавить мир от ужасной опасности, но слава ударила ему в голову, и он вырос настолько самодовольным и презирающим весь мир, что не желает исполнять свой долг, хотя, в принципе, уже может. О самоотверженной девочке, мечтающей помочь целому миру, и ее "таком замечательном" Роне, с которым они на пару взвалили на себя обязанность подталкивать незадачливого героя к высшей цели. О мудром старом волшебнике, направляющем их самих и всячески помогающем им на их нелегкой стезе.
Это было совсем не то, что ее родители привыкли видеть в их частом госте, зеленоглазом мальчике — ее единственном и лучшем друге, но она уверила их, что зелье превратит все рассказанное ею в быль, заслонив непроницаемой пеленой настоящие воспоминания к тому моменту, когда к ним придут по поводу Гарри. Что жизненно важно, чтобы ни одна душа не узнала истинного положения вещей и их реальных отношений.
Однако прошла одна неделя, затем другая, и никто не появился. Несмотря на это обстоятельство и постоянный скепсис в глазах родителей, Гермиона исправно следила за приемом зелья и в сотый раз повторяла легенду, которая уже отскакивала у них от зубов. И однажды в дом Грейнджеров все-таки пришли:
— седобородый старик в нелепом наряде,
— мрачный мужчина в черном с недовольным выражением лица,
— строгая женщина с заплаканными глазами,
— ужасно изуродованный мужчина с деревянной ногой,
— темнокожий мужчина с непроницаемым лицом,
— изможденный мужчина с янтарными глазами,
— весьма юная девушка с ярко-розовой шевелюрой,
— долговязый рыжеволосый парень.
Искреннее недоумение в связи с их визитом и первые же ответы Гермионы быстро убедили заявившихся магов, что ей ничего не известно об исчезновении Гарри. Дамблдор, создавая видимость активной деятельности, отправил большую часть группы обратно на Тисовую улицу — искать возможные следы. И вот тогда-то, без непосвященных свидетелей, и началось самое интересное. Ее семья разыграла идеальный спектакль. Когда Рон полез к ней целоваться, ее мама максимально холодным тоном поинтересовалась: не принято ли у магов сначала хотя бы элементарно представиться родителям девушки, прежде чем вести себя столь неподобающим образом. Когда Дамблдор начал восхвалять ее фактическое предательство, мужество и решимость, ее отец напрямую спросил: что она в итоге получит за свои заслуги и угрозу здоровью и благополучию. В тот миг Гермиона была готова броситься ему на шею и расцеловать. Теперь у директора больше никогда не возникнет вопроса, откуда в ней взялись такая амбициозность, практичная циничность с долей корысти и карьеризм. Реакция магов на столь очевидно вытекавший из всего вышесказанного директором вопрос была более чем интересна: Шеклбот неодобрительно прищурился, Грюм понимающе ухмыльнулся, отчего его лицо исказилось в особо страшной гримасе, в глазах Рона, кривившегося с начала визита, проявилось открытое восхищение, а недовольный Дамблдор был вынужден тонко пообещать ее отцу, что по окончании войны он, как директор Хогвартса, лично похлопочет о выгодном месте для самой перспективной студентки. Посреди этого спектакля ей пришлось спрятать руки за спиной и зло сжимать кулаки, когда директор все же проник в разум ее родителей, проверяя их искренность. Наконец, они ушли, и никто не заметил, как в дверях несколько замешкался изборожденный шрамами мужчина, что при этом его жуткий вращающийся глаз неподвижно замер, пристально смотря на Гермиону, и что лишь он уловил ее едва заметный отрицательный жест.
Остаток лета Гермиона провела в воспоминаниях об их совместных каникулах в предыдущие годы, когда Гарри постоянно находился рядом, становясь таким, каким он бывал только в маггловском мире. Первое лето после поступления в "частную школу" позволило ей осознать, через что ей пришлось перешагнуть и чем заплатить за право очутиться в том экстраординарном мире. Как ни тяжело было сознавать, но жестокой правдой стало то, что "школа для богатеньких" оказалась клеймом или, правильнее сказать, крестом на ее общественной и личной жизни. Ее немногочисленные приятели, с которыми она раньше общалась, стали ее избегать. Ее подружки по образовательным кружкам, с которыми она в свободное время бегала по магазинам или ходила в кино, внезапно стали очень занятыми. Однажды она даже случайно услышала разговор родителей, с сожалением рассуждающих о том, что и без того тихая и застенчивая девочка полностью ушла в себя. Превратилась в тень. И в этот критический момент у них в доме появился Гарри.
Именно в их первые каникулы Гермиона познакомилась с настоящим Гарри, и он ей понравился намного больше Гарри-мага. Гарри-маггл при всех ограничениях, которые накладывали на него Дурсли, был лишен избыточного давления на психику, что давало ему ощущение настоящей свободы. Он не играл, говорил, что думал, дышал полной грудью, не боясь выдать себя каждым неосторожным жестом или словом, не чувствовал на себе миллионы глаз. Как оказалось, такой раскрепощенный Гарри обладал тем ребяческим обаянием, из-за которого даже свойственная ему порой вредность воспринималась с необычайным удовольствием. Он дразнился, шутил, смеялся, устраивал состязания в интеллектуальности, постоянно подбивал ее на глупости, превращая это в вызов, который она не могла отклонить, и как-то вдруг оказалось, что за всеми этими улыбками одобрения или уважения, он учил ее жить. Пройдет еще пара лет, прежде чем она осознает, какой неоценимый дар преподнес ей Гарри, научив доверять своей интуиции и тем самым неосознанно освободив от гнета неумолимых вопросов. Тогда же Гермиона поняла, что теперь никогда не сможет позволить холодной логике подавить ее чувства и должна найти путь, чтобы уравновесить эти два противоположных фактора в себе. Но они и сами по себе были во всем антагонистичны друг другу.
Он очень помог ей, и Гермиона хотела ответить ему тем же, но с ним дела всегда обстояли намного серьезней. Гарри Поттер был самым сильным человеком, которого она когда-либо знала, но при этом был таким же уязвимым, как и все остальные, и ей казалось, судя по его поступкам, что он сам для себя этого не понимал и не принимал. Вся помощь, которую Гермиона могла ему предложить, заключалась в том, чтобы просто всегда быть рядом, оказывая необходимую поддержку, ведь она осталась единственным человеком, от которого бы он ее принял. Они были равными в своих отношениях, и впервые никто из них не должен был стараться соответствовать человеку намного ниже его по способностям и талантам, и при этом абсолютно разными, полными противоположностями, но, даже оказывая на них такое сильное влияние, их дружба не наносила ущерб их собственной индивидуальности. Гермиона никогда не забывала, что именно Гарри изменил ее мировоззрение. Он заставил девушку понять, что на свете существуют гораздо более важные и полезные вещи, к которым она сможет приложить знания и интеллект, нежели постоянное чтение бесконечных трудов, давно потерявших свою актуальность, или преподавание равнодушным ученикам. Он показал ей людей, которые отчаянно нуждались в помощи и защите, и которым никто, кроме них, не мог помочь.
Гермиона перебирала в памяти их совместные приключения и все отчетливее понимала, что каждый раз им удавалось выкарабкаться лишь потому, что они действовали сообща. Вдвоем, стоя плечом к плечу все эти годы, они умудрились создать уникальную команду, идеально дополняющую и восполняющую недостатки друг друга: его максимализм, мечтательность и умение мыслить глобально с ее рационализмом, педантичностью и целостностью. Гарри всегда сразу кидался в бой, мгновенно принимая решения и тут же выполняя их. Гермиона предпочитала сначала тщательно разобрать проблему по косточкам, но если времени на это не было, если они сталкивались с ситуацией лицом к лицу, и доходило до дела, она легко уступала Гарри и безропотно следовала за ним без сомнений и вопросов
Ей никогда не было трудно признавать его лидерство, хотя существовали вещи, в которых он никогда не сумел бы ее перерасти. Гермиона могла бы свести его с ума, пытаясь сделать лучше и научить планированию, выверяя каждый свой шаг логическим путем. Как же это всегда злило, Мерлин его побери, когда ей казалось, что она все просчитала, а он вдруг брал и спокойно все переигрывал в последний момент по своим правилам, а самое противное, что, оглядываясь назад, приходилось признавать: первый план действительно бы не сработал. И так с Гарри было всегда, он словно жил в другом измерении, умел улавливать возможные вероятности, сплетая собственную реальность событий из неведомых информационных путей. До знакомства с ним Гермиона терялась всякий раз, когда книжные знания подводили ее, теперь же — просто обращалась к нему, чтобы он помог ей разобраться в ситуации и принять решение. Она приходила к нему, сталкиваясь с непреодолимыми трудностями, надеясь, что Гарри знает, как надо поступить, даже если он действовал без подсказки, полагаясь на неведомый ей "авось" и свое внезапное озарение. Гермиона не привередничала — ведь еще ни разу Гарри не разочаровал ее. В скором времени она перестала удивляться тому, что обычно ему удавалось справиться с проблемой, просто выхватив нужную мысль из воздуха, и перестала его доставать пользой планирования, когда убедилась пару раз, что в случае необходимости он способен построить многоуровневую интригу без малейших проблем, пусть даже местами латанную его пресловутым чутьем. Гарри благоволила фортуна, его интуиция не сбоила, и Гермиона следовала за ним, всегда готовая прийти на помощь, иногда споря на стадии, когда Гарри только принимал решение, и беспрекословно подчинялась ему, если становилось по-настоящему туго.
Этим летом девушка снова осталась одна и воображала то, до чего не была допущена, чего она никогда не имела. Это была ее маленькая тайна, хранимая из-за страха и уверенности, что вместо создания близости она станет причиной неизбежного отчуждения. Гарри был ее другом, братом, исповедником, защитником и утешителем. На протяжении долгих лет он был самым важным человеком в ее жизни, и Гермиона не могла позволить себе его потерять, настаивая на большем. Она сумела убедить себя, что ее тяга к нему — мимолетная блажь, нелепость и абсурд, что связывающие их крепкие узы основаны на гораздо более сильном чувстве, чем любовь, что сам Гарри никогда не захочет большего и никогда не полюбит ее по-другому. А теперь Гермиона боялась, что потеряла Гарри навсегда, и корила себя за то, что не сказала ему все, о чем хотела сказать, когда у нее была возможность это сделать... Сказать ему, что ей куда больше нравится быть его Мией, чем Гермионой для всех остальных, что при всей ее независимости ей приятно, когда он пытается проявлять о ней заботу, что ее совсем не напрягают их немногочисленные моменты нежности. Сказать ему, что она его... Уже не важно.
Осторожно приоткрыв дверь Больничного Крыла, Гермиона бесшумно проскользнула внутрь. Главная палата снова приобрела привычный размер (даже не верилось, что совсем недавно сюда вместилось такое огромное количество народа) и вид — с рядами аккуратно застеленных кроватей, часть из которых все еще оставалась отгороженной ширмами. Девушка услышала тихое позвякивание и успокаивающий шепот мадам Помфри, скрытой из вида в этом лабиринте белых экранов, и благоразумно решила не отвлекать ту от ее прямых обязанностей, благо Гермиона не нуждалась в ее помощи, чтобы определить местонахождение своего друга. Ещё бы ей не знать! Ведь все приключения Гарри с завидным постоянством имели тенденцию заканчиваться в Больничном Крыле. Гарри, попадавший на попечение мадам Помфри бесчисленное количество раз в году, был ее признанным любимым клиентом, а потому уже никого не удивляло, что у него даже собственное место появилось: ближайший к ее кабинету изолятор. Сколько бы ни было пациентов, мадам Помфри никогда его не занимала, прочно забронировав его за Поттером, и друзья Гарри уже подшучивали, что скоро на двери появится именная табличка.
Гермиона со всей серьезностью одобряла решение колдомедика, поскольку Гарри часто был необходим покой для восстановления сил, а постоянное паломничество к его одру явно этому не способствовало. Она ухмыльнулась, вспомнив, как однажды Помфри даже пришлось запереть рвавшегося на волю Гарри в палате, предварительно отобрав у него волшебную палочку. Правда, назвать это помещение стандартной палатой уже язык не поворачивался — уж слишком обжитой вид она приобрела за годы его учебы. Все началось с того, что как-то раз мадам Помфри попросила домовых эльфов вместо стандартной, не очень удобной койки принести кровать с пологом — вроде тех, что стояли в спальнях. Лопоухие, естественно, с радостью исполнили пожелание и, как всегда, когда дело касалось их обожаемого сэра Гарри, перестарались. Помимо кровати появились красивые занавеси, резная тумбочка и мягкий пушистый ковер, поглощающий звуки шагов. Мадам Помфри с боем удалось отстоять необходимость убрать письменный стол, и эльфы сдались только под нажимом аргумента: "Ему надо отдыхать, а так он будет работать". И выторговали в качестве компенсации возможность перекрасить стены в любимый цвет мастера Гарри. Постепенно комната наполнялась его вещами, приносимыми в подарок посетителями или забытыми им самим после выписки. Однажды Невилл принес Гарри ветвистое растение, вроде бы отгоняющее плохие сны, а когда Гарри перетащил его в спальню своего курса, выяснилось, что псевдоразумный плотоядный цветочек, принадлежащий самому Лонгботтому, не согласен терпеть соседство конкурента за всеобщее внимание, и куст вернулся обратно на подоконник изолятора. Кажется, растение на подоконнике стало последним штрихом, после которого Гарри начал именовать эту комнату исключительно своей первой спальней.
Гермиона на цыпочках прокралась в левый от двери коридор и направилась к предпоследней палате. Тихо приоткрыв дверь, она с удивлением обнаружила, что оказалась не первым посетителем.
— ...можете попробовать сами! Говорю же: там кровавое месиво. Уж не знаю, чем они с Темным Лордом занимались, но ментальные ткани разорваны в клочья.
