— Только вот везение на этом кончилось, — добавил Тиив жёстко. — Собрат-магистр, один из старших товарищей, которому Ворон рассказал о своих открытиях, предал его. Поторопился, правда. Тогдашний Верховный Магистр узнал о происшедшем достаточно быстро...
...Но не отпустил Ворона на свободу — нет! Тот просто сменил одну тюрьму на другую, чуть помягче. Верховный без труда смог сложить два и два. Чем бы ни был секрет, который маг-предатель хотел выбить из Ворона, Верховный хотел заполучить его. Для себя одного. И не маг-предатель, а именно Верховный придавил Ворона проклятием, чтобы тот не вздумал сделать какую-нибудь глупость, когда будет демонстрировать новое умение. Пообещал, что потом снимет проклятие, если останется доволен.
— Но Ворон всё равно предпочёл сбежать. Он не верил, что Верховный Магистр оставит его в живых. Он уже никому не верил. Ворон добрался до полей памяти — там было что-то вроде полуживых коконов для отдыха и лечения.
...В одном из них он пробыл некое неопределённое время. Пролежал до тех пор, пока хватка проклятия и последствия увечий не стали из невыносимых просто едва терпимыми. Если бы не кокон, который поддерживал в нём жизнь, Ворон умер бы. Но кокон помог... и заодно "исправил" кое-какие телесные "дефекты". Создатели полей памяти, похожие на людей, всё же не были людьми. И они имели свои представления о том, как должно выглядеть здоровое разумное существо. А может, кокон просто не работал так, как надо, ведь его создатели не то ушли, не то исчезли уже очень, очень давно...
— Как бы то ни было, Ворону вполне хватило произошедших изменений. Он не стал ждать полного излечения — полной трансформации — и покинул кокон. Он вернулся в родной мир и с тех пор никогда не покидал пещер, что стали его домом... Почти никогда. За сорок лет.
Тиив умолк. Эхагес ощущал в его сознании ноты, необычные для того, кто рассказывал чужую историю. Какие-то слишком личные — словно Снежный Кот пережил всё это сам.
Но потом Гес вспомнил о том единственном способе, которым Тиив мог узнать историю Ворона, который физически не мог говорить вслух — и почувствовал острый приступ тошноты.
А потом вспомнил ещё кое о чём.
— Как умер Ворон? — тихо спросил страж.
Глаза Снежного Кота сверкнули.
— Я убил его, — ответил он просто.
Глава девятая.
Рейхи увидел эту девушку впервые в зале родника. Она сидела на краю бассейна в какой-то неправильной вывернутой позе, наверняка страшно неудобной. Но она не пыталась сесть иначе. Она просто сидела и смотрела на бурлящую воду.
Глаза у неё были такие, что Рейхи прирос к полу, испуганный и заворожённый.
— Здравствуй, — сказал он наконец, слегка запнувшись. — Кто ты?
Взгляд медленно переместился с воды бассейна на лицо спрашивающего.
— Лаэ.
В первое мгновение Рейхи даже не понял, что это такое — "лаэ".
— А кто ты?
— Рейхи моё имя. Я родился в горном селении неподалёку. И... я сирота.
— Сирота? Что это?
"Говорит, как равнинные".
— Это когда нет ни матери, ни отца. — Рейхи подошёл поближе, сел у другого края бассейна — колени в мох, локти на бортик, голову на сплетённые пальцы. — Моя мама едва меня на ноги поставила, как её мор сгубил. Многие в тот год погибли, и никто не знает, где её кости лежат. Никто не знает даже, хоронили ли её вообще. А папа мой ещё раньше погиб. Он охотником был, и в голодную зиму его задрал ильбарр.
— Ильбарр? — спросила Лаэ со знакомыми интонациями.
— На Равнинах такой зверь зовётся снежным котом. Они белые, как снег, от морды до лап; даже глаза у них, говорят, серые в серебро. И когти с палец взрослого мужчины. Ильбарры велики размером и очень опасны. Охотник, в одиночку добывший белую шкуру ильбарра, входит на совет старейшин, как равный... только чаще на такой охоте гибнет человек, а не зверь.
Рейхи умолк, глядя на бурлящую воду.
— Ильбарр... Рейхи, ты покажешь его мне?
Рейхи моргнул. А потом посмотрел Лаэ в глаза.
— Ты что?! Ильбарр — это смерть! Даже не думай об этом!
— Боишься?
Никаких подначек, только чистый наивный интерес.
— Боюсь, — буркнул Рейхи. — Только дурачки не боятся призраков Верхних Снегов.
Тишина. Беззвучно бурлит вода.
А Рейхи вдруг понял, что за мысль звучит в этой тишине. Чужая мысль.
"Когда-нибудь я встречусь с ними глаза в глаза. Встречусь, узнаю и пойму.
Когда-нибудь..."
— Почему?
— Чтобы выжить. Ты знаешь эту науку, Летун. Тот, кто хочет жить, кто очень хочет жить, — тот должен убивать.
Савир и его лиданн, Хейги и Тиман, стол, за которым они сидели, комната и чужой город за её стенами... всё это уплыло далеко, очень далеко. Остались только глаза человека напротив.
Только глаза и только слова.
— О небо... он же учил тебя. Он нравился тебе!
— Да, да и ещё раз да. Я даже любил его. Приходится любить того, кого знаешь настолько хорошо. И ненавидеть приходится тоже.
— За что?
— За науку. За память. За боль. По тысяче разных причин. Знаешь, что он делал со мной?
— Я...
— Нет, ты не знаешь! Ты ни черта не знаешь, Летун! Когда между "я" и "он" стираются грани... не так, как ты помнишь, а по-настоящему... Ты знаешь, почему я начал ненавидеть своего учителя? Потому что он сам себя ненавидел! Я учился этой ненависти, как созданию иллюзий! Я просыпался — и не сразу вспоминал, как меня зовут, кто я такой — Тиив Снежный Кот или Горса из Феттирка, прозванный Ледорубом! А иногда я просыпался и чувствовал зуд под чешуйчатой кожей Ворона, отшельника-калеки!
Этот свистящий полушёпот пробирал Эхагеса до костей. Тиив, не глядя, протянул руку, и кувшин с вином сам прыгнул ему в ладонь. Жадно глотнув, Снежный Кот опустил кувшин на стол и снова устремил взгляд куда-то вдаль сквозь лицо товарища по Серой страже.
— Почему ты не говорил об этом Ворону? Ты же мог...
Из горла Тиива вырвалось нечто, даже с большой натяжкой не похожее на смех.
— Мог? Мог?! Ничего я не мог! Он не зря выбрал именно меня. Здоров, молод, податлив — и отлично! Ты вообще знаешь, зачем я был ему нужен? Нет, конечно, нет! Откуда тебе знать? Вам с Владыкой это просто в голову стукнуть не могло... да и мне тоже. Ученик? Глаза, ноги и руки? Ха! Три раза ха!
— Успокойся, Тиив.
Снежный Кот задышал в особом ритме. Гес молчал. Остальные тоже.
В дверь комнаты постучали.
— Приветствую, Искра.
— Приветствую, Летун.
Знакомый зал, знакомое возвышение, знакомое кресло. Но Искра изменилась. В первый раз на ней было что-то тяжеловесно-официальное, с богатой до излишнего вышивкой: нити золота, серебра, броня жемчугов и полудрагоценных камней. Теперь она оделась много проще: гладкий тёмно-синий шёлк, подчёркивающий девичью стройность фигуры, вставки чёрного бархата и обнимающий руки от локтей до плеч чёрный мех. Словно желая намекнуть на более свободный характер встречи, Искра сразу после обмена приветствиями поднялась с кресла и спустилась вниз.
— Скажи, сколько миров ты видел, гость?
Эхагес пожал плечами.
— Не помню. Много. Если считать и те, которые я миновал, бросив на них только беглый взгляд, счёт пойдёт на тысячи.
— Ты много путешествовал?
Новое пожатие плеч.
— Что такое много, Искра?
— Действительно. — Маг Ордена улыбнулась, подходя ещё чуть ближе. — А твоя родина? На что она похожа, Летун?
— На Гратсдок. Ничего такого уж особенного. Равнины, горы, моря. Деревья в зелени, звери в меху, а птицы в перьях. Люди тоже как люди.
— И кем ты был среди них на своей родине? Принцем?
Эхагес улыбнулся.
— Серым стражем.
— Я не понимаю.
В следующее мгновение Искра отшатнулась. Когда в руках у гостя оказался меч? Она не заметила. И почти тотчас же потеряла из виду снова... даже раненый воздух не вскрикнул, когда сталь вспорола ему горло. Летун закружился в ореоле каких-то отблесков, распластался по полу, подпрыгнул — и совсем не низкий потолок зала дрогнул от сдвоенного удара ног. Но когда Летун, перевернувшись, опустился на пол, при этом раздался лишь легчайший шорох.
— Магию стражей показывать не буду, — сказал он обыденным голосом, ничуть не сбитым всей этой акробатикой. — Не хочу портить обстановку.
— Вот как, — только и нашлась Искра.
— В Серую стражу отбираются полностью здоровые мальчики с сильным магическим даром. Они ещё не умеют ходить, а их уже начинают тренировать. И наставники знают своё дело.
— Вот как, — повторила Искра. Сделала над собой заметное усилие и сменила тему. — Скажи, ты уже бывал в этом мире?
— Один раз. Недолго. Познакомился с одним достойным Свободным.
— С кем?
— Вы называете таких пасситме. Интересная раса.
Искра нахмурилась.
— Ты нарочно стараешься посильнее поддеть меня?
— Не только тебя. — Эхагес с лёгкой улыбкой устремил взгляд в ничем не выделяющуюся точку зала возле возвышения. — Как и положено неотёсанному воину, я не люблю недомолвок и... скрытности.
Воздух расступился.
— Браво, молодой человек, — сказал Верховный Магистр, делая шаг вперёд. — Браво. Для неотёсанного воина вы весьма искусны. Мне казалось, что увидеть меня невозможно.
— А я вас не видел. Но для невидимки вы слишком громко дышали.
— Правда? Учту.
"Вот нахал! Я ведь заглушил звуки... как же он меня обнаружил? Как?!"
— Если не ошибаюсь, вы — Верховный Магистр Ордена? А как вас зовут?
— Это не очень вежливый вопрос...
И тут, на середине фразы, улыбка Верховного застыла.
— Я знаю, как его зовут, — раздался ровный голос. Слишком ровный.
Гес обернулся.
— Тиив?
"Нет! Это не Тиив!" Эхагес качнулся прочь от своего друга, лицо которого застыло знакомой маской. О да, хорошо знакомой!
В пещере под Триглавым пиком, когда Ворон говорил его устами, у Снежного Кота лицо было таким же. С той лишь разницей, что теперь его взгляд просто плавился от бешенства.
Верховный начал первым. Нечто вихрящееся, тусклое и очень быстрое метнулось к Тииву с его сложенных вместе кистей. Тиив ушёл от удара так, как это умеют Серые стражи, мгновенным броском вбок — и ударил чем-то вроде стрелы огня.
Когда эта стрела впилась в сталь, раздался грохот, и подставленный Гесом меч едва не вывернуло из кисти.
— Прекратить!
Искра вскрикнула. Верховный Магистр охнул. Тиив зашипел, как хищник, давший ему имя.
Аура невероятной, подавляющей силы затопила мир, хлеща по тонким чувствам магов. До поры скрытая в теле Эхагеса, Мощь заявила о себе.
Но Тиива не остановило даже это.
Гес не крикнул: "Остановись! Что ты делаешь? Одумайся, страж!" Он просто не успел рта раскрыть. Волей случая вставший между Верховным Магистром и Тиивом, жаждущим его убить, он был вынужден драться. Ещё ни разу в жизни он не дрался так...
И он этого не хотел. Поднять МЕЧ на собрата-стража? Тем более на стража, у которого своего меча нет? Немыслимо! И Гес, отбивая удары Снежного Кота и отступая под градом этих ударов, сам не нанёс ему ни одного. Не атаковал ни разу.
"Тот, кто очень хочет жить, должен убивать..." Этот урок Тиив усвоил очень хорошо.
Эхагес не смог его остановить.
В конечном итоге, думал он позже, всё решила неожиданность. И ещё то, что в ореоле Мощи многие его умения не стоили ни гроша. Заглушив её аурой всю магию на сотню шагов вокруг, Гес тоже наполовину ослеп и оглох...
Да, позже он много думал о том, что мог бы сделать так, что — иначе...
Но изменить прошлого уже не мог.
При Тииве был нож. Улучив момент, он метнул его. Поскольку он был Серым стражем, преуспевшим в нутарс, только Эхагес успел заметить, как это случилось. И он бы мог остановить нож на лету, как раньше, при встрече с группой Савира, остановил летящую в пасситме стрелу — вот только он был слишком ошеломлён, чтобы что-то предпринять.
Поэтому Верховный Магистр умер.
Даже Великий маг не может выжить с бритвенно острым куском стали в голове.
Тем более что в тот момент, в ауре чужой Мощи, Верховный был не Великим магом, а простым и очень даже смертным человеком преклонных лет.
Он умер. Тиив убил его.
Когда Эхагес понял это, он ударил Тиива.
Ударил — МЕЧОМ.
— Проклятье... Тиив!
На губах Снежного Кота — улыбка. Он ещё стоит... стоит... Стоит!..
Падает.
(Позже Эхагес не мог вспомнить, когда свернул ауру Мощи — когда рассёк Тииву полгруди или когда подхватил его, осторожно опуская на пол. Помнил только, что, склонившись над истекающим кровью телом, смог поймать обрывок мысли: "...можно и умереть", — а значит, тогда магия уже вернулась.)
Только не говори вслух!
"Не буду. Больно..."
Было действительно больно. Гес отлично помнил этот удар, наносимый с таким расчётом, чтобы лезвие прошло меж рёбер. Серых стражей выковывают из крепкого материала и закаляют многим, в том числе — и в первую очередь — болью. Поэтому Снежный Кот умрёт не быстро, от шока, а от потери крови.
Зачем, Тиив? Зачем?
Раненый кашляет — ужасно слабо, с прежней вялой улыбкой на губах.
Или... ты не Тиив?
"Не знаю... я уже ничего не знаю".
Гес обернулся на тихий шорох платья.
— Я могу помочь, — сказала Искра. — Я хороший целитель.
Эхагес поднялся с колен. В голове было звонко и пусто. Искра присела, положила ладони на рассечённую грудь Тиива...
(Я тоже могу исцелять. Я исцелил Тимана.
Я создал Тимана. Я создал его, уничтожив Рыжего.
Но я могу исцелять!
Могу, но не знаю, как это надо делать.
Я даже не знаю, кого я только что...)
Сознание беспомощной щепкой кружится в волнах боли. "Касание смысла" подхватывает его и держит. Метель образов, невнятица звуков, каша мыслей. Всё перепутано. Где Тиив? Где я? Где Ворон? Откуда-то всплывает тень Пламенного; из глубин дышат более древние, чуждые тени. Что это? Кто это? Духи полей памяти? Я знал их... я? Кто это?
— Он уходит! Держи его, Летун!
Он не хотел меня учить. Он хотел завладеть моим телом. Перелить свой опыт, свои умения, свои силы — а потом свои душу и разум.
Я хотел научить тебя! Разве это — такая уж большая плата? Разве я...
Я тебя убил! Я успел!..
Или было уже поздно?
Двадцать прожитых лет — против почти двухсот. Я помню слишком, слишком много для двадцатилетнего! Слишком! Во мне так много всего... ненавижу. Ненавижу!
Ты меня убил. Ты тоже предал меня.
Я...
— Летун! Летун!! Помоги! Мне не хватает силы, кровотечение слишком обширное! Мне надо... что ты делаешь?!
Усилие, с которым Эхагес вынырнул из вихря чужой души, было неописуемо. Он опять делал то, чего не понимал — и непонятно, как.
Отгородясь от хаоса, в котором тонул разум Тиива, Гес тут же вломился в разум Искры.
ЧТО ТЫ ЗНАЕШЬ ОБ ИСЦЕЛЕНИИ МАГИЕЙ? БЫСТРО!
Две, может, три секунды — и Искра осела, покачнувшись, отброшенная на грань обморока. Но это было уже не важно. Уяснив, что надо делать при обширных внутренних кровоизлияниях, Эхагес обратил свои силы на Тиива. Сердце билось прямо в виски, едва не разрывая череп на части, перед закрытыми глазами падал чёрно-фиолетовый снег, но шестым, седьмым, ещё каким-то чувством, соединившимся с волей в один физически плотный луч, страж врос в рану, огромную, как горное ущелье.
