И пришедшая следом ночь, когда оно освободило Столицу от нелюдей-угнетателей, была пьяной. Была громкой. А ещё — горькой от дыма и красной от огня.
Но Агиллари в тёмной громаде цитадели был недоволен. Даже зол.
Красноглазые нелюди украли его победу и его месть, исчезнув из Столицы предыдущей ночью. Все до единого.
И неизвестно куда.
— Они тоже хотят жить, ваше величество.
— Я хочу, чтобы они сдохли!
Присутствующие мудро промолчали. Кроме неугомонного Итоллари.
— Как сказал один из красноглазых, умеряйте желания, дабы вошли они в гармонию с возможностями и принесли счастье.
— Я не буду счастливым, — прорычал Агиллари, шагая взад-вперёд, — пока не увижу голову Пламенного отдельно от тела! Проклятье!!
На этот раз даже младший принц не сказал ничего.
Вместо него подал голос Зверик.
Голос каэзга был низок и груб, звуки человеческой речи давались ему с огромным трудом. Если он желал высказать что-то непростое и длинное — даже Агиллари, его приёмный отец, не всегда мог понять его. Впрочем, обычно Зверик не утруждал себя долгими речами, а потому и с пониманием проблем не возникало.
В этот раз понять его было совсем просто.
— Убить! — преданный взгляд на принца. — Кого?
— Тише, — ответил тот питомцу. — Тише. Убить потом.
По комнате легчайшим ветерком пронёсся облегчённый вздох.
А потом полог в проёме отодвинула властная рука, и по комнате пронеслось дружное "ах!". Но прежде, чем кто-либо успел сказать что-то членораздельное, вошедший нашёл взглядом нового короля Равнин, склонился на одно колено и прижался лбом к выхваченному неведомо когда мечу.
Комната ожила. Или даже взорвалась.
— Серый! Клянусь чистым небом — Серый!
— Как он смог пройти...
— Убить сейчас?
Агиллари вскинул руку и раздельно произнёс:
— Тих-хо.
Стало тихо. Многие нервно покосились на Зверика. Король смотрел на Серого стража.
Люди Агиллари — те немногие, кого он действительно мог назвать своими людьми — перетряхнули всю цитадель и немалую часть города в поисках носящих серое, но не нашли никого... И вот один из искомых объявился сам. Своей волей.
— Кто ты? — спросил король в наступившем молчании.
Страж поднялся одним текучим движением. Никто, кроме разве каэзга с его неестественной реакцией, не успел заметить, в какой момент меч Серого вернулся в ножны.
— Моё имя — Моэр. Я был... капитаном Серой стражи, ваше величество.
Бесстрастие Моэра могло поспорить со скукой в глазах главы отряда телохранителей, нанятых новым королём.
Впрочем, скуки в водянистых глазах больше не было. Тот, кто был главой телохранителей короля, лежал снаружи в коридоре со сломанной шеей, и из глаз его отныне смотрела лишь смерть. Агиллари догадывался о его судьбе, но не мог не слышать, как к нему только что обратились. Многозначительного "был капитаном" он тоже не пропустил.
А уж жеста Моэра не заметил бы только слепец.
— И чего же ты хочешь, страж?
— Служить Равнинам и вашему величеству.
— Вот как. Многие из твоих подчинённых готовы последовать за тобой?
— Да, ваше величество.
Такого поворота Агиллари не ожидал никак. Открытые ворота, толпа, бегство тастаров — всё это укладывалось в схему. Предательство Моэра — нет.
Впрочем, предательство ли? "Служить Равнинам и вашему величеству"...
То есть он, Агиллари, стоит на втором месте. А главное для Моэра — страна, так это надо понимать? И кто стоит на самой верхушке — для него не важно?
И не сами ли тастары подсказали Серым такое?.. Такое!
"...Справедливость имеющего власть над страной состоит в защите её границ. В последнее время границы Равнин хранила Серая стража. В этом состоит долг людей, одевших серое, ради этого мы учили их сражаться..."
Нелюдь красноглазая. Пойми её!
Пока Агиллари хмурился, бешено перебирая варианты и колеблясь, свита короля — ядро его будущего двора — понемногу подняла лай. Правда, потявкивание это было тихим, не слишком уверенным. Свита боялась высказываться прежде Агиллари и боялась открыто насесть на Моэра, почти сверхъестественным спокойствием своим внушавшего трепет.
И только Итоллари всё это было — смех.
— Пригрей волкодава, братишка! Прежние хозяева про него забыли — но какая стать, какие клыки! Наши дворняжки этому зверю не чета...
Агиллари резко вскинул голову.
— Хороший совет, Ито. Капитан Моэр!
— Да, ваше величество.
— Какой приказ вы отдали бы себе на моём месте?
Страж не задержался с ответом.
— В Столице — вашей Столице, в самом сердце страны — беспорядки. На улицах и в домах честных горожан бесчинствуют вооружённые подонки. Я бы приказал вымести прочь этот мусор.
— А у вас хватит сил выполнить приказ?
— Это не имеет значения, — бесстрастно ответил Моэр. — Долг Серых стражей — хранить мир и порядок. Если нам не хватит сил для выполнения долга, мы умрём, не пятная чести.
— Хоро-оший волкодав, — ласково сюсюкнул Итоллари.
Даже слишком хороший, подумал Агиллари.
Дымным утром после бессонной ночи Столица словно очнулась от кошмара. Только этот кошмар оставил шрамы. Оставил пепелища, мусор — и трупы.
Спустя час после восхода капитан Моэр доложил Агиллари о выполнении приказа. Серая стража проделала свою работу так же, как всегда: мастерски. И хотя присутствием каэзга стражи были лишены части своих способностей, управиться с шайками мародёрствующих "победителей", опьянённых разгулом, Серые сумели без большого труда.
Все замеченные в преступлениях против порядка вырезались на месте. Без разбирательств, мгновенно и решительно — и потери среди многочисленного полудикого воинства, без боя затопившего город, были громадны. Таких потерь не причинил бы самый свирепый штурм. Для последовавших за принцем Столица стала одной огромной ядовитой приманкой в капкане стен и захлопнутых ворот.
Как правило, победившие герои находят свою смерть довольно быстро — но всё-таки не так массово и стремительно. Серым удалось создать исключение из правил.
Но благодарности короля это им не принесло.
Ещё до полудня к Агиллари на поклон явились высокие чины Большого Приказа: трое убелённых сединами высших, отвечающих за сбор налогов, распределение казённых средств и судопроизводство. За спинами богато разряженных старцев почтительными и до поры скромными тенями стояли их помощники: тощий, толстый и средний. Чины хором выразили Агиллари свою неподдельную радость по случаю долгожданной реставрации законной династии, затем — ещё более неподдельную признательность за пресечение некоторых... хм... беспорядков, имевших место после явления его величества народу Столицы. Под конец чины хором заверили монарха в своей неизменной верности трону и откланялись, полные довольства судьбой.
Они бы вряд ли остались довольны, если бы имели возможность увидеть, с каким лицом Агиллари смотрит им вслед. Но король не дал им возможности заметить его подлинные чувства.
Затем явились делегации горожан, принеся свои поздравления, благодарности и робкие претензии. Агиллари выслушивал делегации с полусонным лицом, благосклонно кивая; на все претензии он реагировал совершенно одинаково: скупо сочувствовал и отправлял предъявителей за возмещением ущерба к чинам Приказа, которые ведали распределением казённых средств.
Дед советовал внуку в таких случаях проявлять щедрость, но ни в коем случае не обещать каких-либо определённых сумм. Тогда потери будут невелики: любой чиновник, имея свободу действий, всегда найдёт способ заплатить поменьше. В итоге всё выйдет как нельзя лучше: и репутация правителя чиста, и казна почти цела. Правда, тот, кому заплатили, будет недоволен (сколько денег ни дай человеку, он непременно сочтёт, что мог бы получить больше) — но формальных причин для недовольства, а тем более бунта, у него не останется.
А ещё такая щедрость хороша для того, чтобы при случае и необходимости прижать приказных чинов. Найти пару недовольных, выслушать их, затем метнуть в нерадивого слугу молнию высочайшего гнева. Как? Сам король приказал возместить убытки из казны, а чины не заплатили или заплатили мало? Штрафом их! Один штраф — в пользу казны, другой — в пользу пострадавшего! Или обратная ситуация: убытков на пёсий чих, а возмещение втрое больше? Это уже совсем серьёзно. Разбазаривание казны! Штрафом чиновника! Ах, нет таких денег? Штрафом его начальника — пусть знают, как держать на службе дураков и растратчиков!..
Умён был дед Агиллари, ох умён. Покомандовать в своей жизни никем не успел, кроме родни, но в теории был — кремень. Успел перенять хватку своего деда, злосчастного Гэллари, и передать её по наследству. Не растряс, не растерял.
Жаль только, что уже умер: сердце отказало на семьдесят втором году. Жаль... Аги с Ито любили старика больше, чем родителей.
Даже величайшие короли не могут проводить всё своё время в государственных заботах. Вот и Агиллари, едва солнце первого дня его правления начало клониться к закату, велел объявить оставшимся просителям, чтобы приходили завтра, и отправился в небольшой пустующий кабинет в южном крыле. По распоряжению короля, отданному ещё в полдень, помещение должны были убрать и приготовить для трапезы в узком кругу.
Агиллари собирался поесть сам, покормить Зверика и совершенно не желал, чтобы им при этом мешали. Даже Ито в таком деле был лишним.
Желание короля побыть в одиночестве исполнилось. В некоторое недоумение привела его только еда — разнообразная, но слишком уж постная. Ничего похожего на пиршественное изобилие столичных дворцов, о котором столько мечталось в не всегда сытые юные годы. Впрочем, он погрешил бы против истины, сказав, что стол ему не понравился; да и каэзга, с его звериной неприхотливостью в еде, остался доволен. Но не прошло и пяти минут после окончания обеда, как в двери кабинета деликатно постучали.
— Кто там? — рявкнул Агиллари, мгновенно переходя от сытой удовлетворённости к лёгкой форме раздражения. — Я же сказал: не беспокоить!
— Новости о тастарах для его величества. Мне прийти позже?
— Входи!
На пороге появился человек с малопримечательной внешностью, которого, однако, сразу узнали бы Лиссор, Эгват и Нийм, да и некоторые другие информированные лица.
Король тоже узнал его.
— А-а-а... старый знакомый. Может быть, хоть теперь ты скажешь мне, как тебя зовут на самом деле и кто ты такой? А заодно — как тебя пропустили эти бдительные Серые?
— Охотно. — На губах вошедшего появилась легчайшая улыбка. — Что до Серых стражей, они привыкли к тому, что я могу входить куда угодно. Имя моё — Айкем, и ни о родителях, ни о месте своего рождения я не знаю ничего. Но мои дети, когда и если таковые появятся, с первого своего дня будут детьми рыцаря.
— Вот как. И кем ты был при тастарах?
— Вторым начальником Тайной службы, ваше величество.
Агиллари смерил Айкема новым, особо пристальным взглядом. Тот выдержал взгляд, ни на миг не изменившись в лице. Спокойный, приятный человек.
Прямо-таки добрый дядюшка.
— Вторым?
— Первым был Танцующий.
Король отличался незаурядным умом и мгновенно сопоставил факты. В конце концов, если все чины Большого Приказа — люди, все Серые стражи, включая капитана — люди, и только во главе Тайной службы стоит тастар — это о чём-то говорит!
— Думаешь, теперь на его место встанешь ты?
— Это было бы естественно, ваше величество. Не стану утверждать, что из всех людей Тайной службы вы можете полностью доверять только мне. Мои подчинённые надёжны. Но у всего, что прикасается к тайнам, особенно тайнам государственным, есть свойство, делающее быструю смену руководителей... неоправданной. Капитан Моэр руководит военной структурой, и в любой момент можно найти с десяток немногим менее способных стражей, знающих о службе столько же, сколько их капитан. Для меня такой замены нет. Любой из стоящих ниже знает не просто меньше, а намного меньше меня.
— Хм. — Агиллари чувствовал, что Айкем не врёт, и начал понимать, почему главой Тайной службы был тастар. Единственный, кроме Пламенного, тастар в пирамиде официальной власти. — Попробуй-ка удивить меня ещё раз. Ты сказал, что принёс вести о тастарах? Наверно, ты знаешь о том, куда они скрылись?
— Да. Я получил новые донесения, обработал их и уверен, что они ушли в сторону Суровых гор. К западной границе.
— Вот как? И на чём основана такая уверенность?
Айкем усмехнулся.
— Если я понял намёк вашего величества — вынужден признать: в моём кармане нет депеши, где говорилось бы о большой группе чернокожих и черноволосых нелюдей с красными глазами, бредущих по дорогам Равнин с востока на запад. Все депеши, какие у меня есть, говорят об одном: тастаров никто не видел.
— Но?
— Но в моей работе важны нюансы. Например, небольшие задержки донесений, встречи, перенесённые на более поздний срок, даже такая мелочь, как речь старого пьяницы, ставшего вдруг отвечать на заданные вопросы слишком уж точно. В общем, те самые нюансы, которые кто угодно другой, окажись он на моём месте, не сумел бы связать воедино. Тастары идут прочь от Столицы, ваше величество, и идут скрытно. Один тастар оставил бы меньше следов, чем лёгкий ветерок. Дюжина могла бы замести свои следы в совершенстве. Но их — сотни. Даже магия не даёт им замести следы идеально. Нюансы выдают их.
...Когда Айкем вышел из кабинета после аудиенции у короля, на его губах играла обычная лёгкая улыбка. Но ни один человек не смог бы сказать, какие мысли скрывает она.
Глава двенадцатая.
Вскоре они пришли к единому ритму.
Формируя Волну в мирах между нижними и средними гранями, где энергии было в достатке, Пламенный направлял Волну "вверх". Когда же она слабела и странники рисковали закончить путь в мире, где формировать новую пришлось бы долго — сворачивал "вниз". Пауза. Очередь Эхагеса формировать и направлять, а в конце — опустить Волну в богатые энергией области, чтобы "оттолкнуться" и продолжить путь было проще.
Как большие прыжки. Как качели.
...Долгий прыжок — тастар, прыжок покороче — человек. И снова: тастар — человек, тастар — человек, пока среди кружения миров не появится сулящая окончание поисков аномалия. Или пока оба не решат, что пора несколько часов отдохнуть.
Так продолжалось, пока Владыка не нашёл очередной многообещающий мир. Нашёл, когда Эхагес опять вымотался до состояния "спать! спать!" — и поэтому тастар решил проверить новый мир один.
Бешеная гонка вымуштровала Летуна почище придирок Зойру. Даже во сне он не просто отключился, положась на мудрость "тёмного разума", а заученно-плавно кружился на "качелях", пополняя резервы сил. Мир, где их оставил Пламенный, был тихим, тёплым и во всех отношениях уютным, так что тратить энергию на защиту от проявлений внешней среды было излишне.
Поэтому страж открыл глаза, будучи бодр, почти свеж и очень голоден.
Потянул носом воздух.
Посмотрел в направлении дымно-ароматного запаха.
— Вот так-так! — прошептал он себе под нос. Совсем тихо прошептал — но спасённая по его Просьбе девчушка услышала и быстро повернулась к нему с выражением, означавшим, как он успел узнать за последнее время, радость. Подхватилась, цапнула с рогулек прутик самодельного вертела с полуобжаренной добычей, подбежала, протягивая еду.
