— Нет...
— Тогда, может, вон того? — торговец уже явно просто насмехался, отобрав ракообразное у одного мальчика и прогнав его пинком от прилавка, и указав на другого, тоже смутно подходившего под описание.
— Нет, — Лауритц помрачнел и поджал губы.
— Вот и не пудри мне мозги, уважаемый. А, хотя, знаешь, что... — вдруг добавил он, когда лекарь собирался уже уходить, — если ты хочешь что-то разузнать, попробуй поговорить с вот этим типом, — рыжий проследил за направлением, в котором указывал вымазанный в рыбьих кишках палец мужчины, и увидел мирно примостившегося чуть поодаль от всеобщей суеты нищего. — Он сидит здесь день-деньской с утра до ночи, если уж здесь кто-то что-то и может знать, то только он.
Поблагодарив оказавшегося очень любезным торговца, доктор Траинен ухватился за новую возможность так, как утопающий хватается даже не за соломинку, а за тончайшую волосинку, и направился к упомянутому попрошайке. При ближайшем рассмотрении нищий этот оказался колоритным представителем своей братии — неопределенного возраста, тощий, сухой, как палка, он был одет в некогда красивый и роскошно отделанный, а теперь же превратившийся в грязные лохмотья, шелковый халат на голое тело, его мышиные волосы, которые вполне могли оказаться и седыми, длинными засаленными прядями свисали на лицо, а шею украшала какая-то тряпочка, должная, видимо, изображать галстук. Рядом с ним на земле валялась пара костылей и широкополая шляпа для подаяний, а сам он сидел недвижимо в позе сломанной марионетки, глядя перед собой то ли совершенно пустым и невидящим, то ли, наоборот, чрезвычайно сконцентрированным взглядом. Он этого взгляда судовому врачу стало несколько не по себе, настолько, что он пристально разглядывать этого человека побоялся и чуть не прошел мимо. И прошел бы...если бы этот странный тип не выставил резко вперед свой костыль, а после того, как Ларри споткнулся о него и едва не запахал носом, невинно поинтересовался:
— Ищете что-то?
— Кхм... Я... Да. Я обратил внимание, что вы сидите здесь все время и, должно быть, в курсе того, что здесь происходит...
— Я старый, больной и плохо слышу, — плаксивым голосом перебил его оборванец, одной рукой демонстративно указав на ухо, которым он повернулся к говорившему так, словно пытался его расслышать, а другой приподнял и встряхнул шляпу, в которой позвякивала мелочь.
Делать нечего, его требования оказались понятны, и Лауритц подбросил нищему мелкую монету.
— Так вот, я хотел спросить, не видели ли вы здесь, случайно...
— Не видел ли я?.. Я старый, больной и плохо вижу, — посетовал попрошайка, и только после того, как в его шляпу отправилась еще одна монетка, уже покрупнее, он похлопал ладонью по земле возле себя и даже великодушно подвинулся, гостеприимно приглашая молодого человека присесть рядом с собой. — Вот так-то лучше, это другое дело, теперь и поговорить не грех. Так чего вы изволите, любезнейший?
Ларри удивленно округлил глаза, но, тем не менее, осторожно присел на корточки в дорожную пыль рядом с этим мужчиной. Пренебречь приглашением было бы...невежливо, а доктор не хотел показаться невоспитанным. Тем более, кто знает, что у этого юродивого на уме...
— Я был бы очень рад и признателен, если бы вы что-то знали и могли помочь мне в моих поисках. Я ищу кое-кого, одного ребенка, мальчика десяти лет. Внешне он типичный северянин — у него светлая, чуть загорелая кожа, темно-каштановые волосы...и еще зеленые глаза. Предположительно, он еще позавчера во второй половине дня сошел с вот этого корабля, — он указал в сторону пришвартованной "Золотой Сколопендры", — и затерялся в порту.
— Да уж... — нищий задумчиво пожевал губами. — Вот вы и сами ответили на свой вопрос. Ваш мальчик потерялся в порту. А от меня-то вы что хотите? Здесь каждый день бывают сотни людей, взрослых и детей, я не волшебник...к сожалению...я всех не упомню по цвету глаз.
— Я не знаю... Ну, может быть, вы видели... Он такой...он только на первый взгляд обычный. Если присмотреться, он должен выглядеть чище и опрятнее любого портового мальчишки, он такой щупленький, хрупкий... И язык у него хорошо подвешен. Он здесь никого и ничего не знает, так что мог обратиться к кому-нибудь из взрослых за помощью, или еще за чем... Эх, ладно... На самом деле это девочка, переодетая мальчиком. Но выглядит она точно так, как я и описал. В принципе, как обычный юнга с наших кораблей.
— Ах, вот оно что... Это уже немного интересней, — кстати, на первый взгляд обычный нищий не уставал удивлять судового врача своей хорошо поставленной, грамотной речью. — Я бы и рад вам помочь, да вряд ли смогу. Если бы ваша девочка пропала еще сегодня, можно было бы что-то решить, а сейчас... Искать ее почти бесполезно. Самое рациональное, что я могу вам посоветовать — смиритесь с тем, что она потерялась.
— Нет, это исключено! — отчаянно воскликнул лекарь. — Я сделаю что угодно, лишь бы ее найти... Вы ведь сказали "почти бесполезно"! Это ведь не то, что "совсем бесполезно"?.. Значит, есть у меня хоть маленький шанс? Должен же быть какой-то способ?
— Шанс есть всегда... — юродивый кивнул и выудил откуда-то из складок своих лохмотьев короткий и толстый окурок от скрученных веретеном табачных листьев. — Огоньку не найдется? — покопавшись в карманах, Ларри достал коробочку, в которой лежали три спички, зажег одну и дал нищему прикурить. — Благодарю... Вот истинное блаженство — второй день уже закурить не мог... А вы курите? — мужчина предложил собеседнику затянуться от своего огрызка, но лекарь предпочел воздержаться от такого омерзительно-радушного предложения, мотивировав отказ тем, что совсем не курит. — Ну, как хотите... Так вы очень настойчивы, любезнейший. Ищете свою сестренку? — Лауритц помотал головой. — Дочку? Нет?.. Значит, "просто девочку"? Если она сбежала с корабля, то могла и на другой корабль пересесть, и поминай, как звали.
— Нет, это исключено, такого она бы делать не стала...я надеюсь.
— Хорошо. Тогда... — он указал пальцем в сторону видневшегося вдалеке военного фрегата, — там вчера "ваши" бросили якорь, в порту шастают солдаты... К ним она не могла обратиться?
— Могла... Но если бы это произошло, я бы об этом уже узнал.
— Болтливая она, говорите?.. Это может быть не очень полезным качеством... Боюсь, могла она встрять в какую-нибудь неприятность. Жалко девочку...
— А что могло случиться? — рыжий насторожился, весь обратился в слух и приготовился к худшему.
— Ее могли легко сцапать поставщики живого товара. Этих ребят здесь вовсе не мало, внешне они ничем не выделяются, но если увидят "ничейного" ребенка, совсем одного, которого, скорее всего, никто и не хватится, то, не раздумывая, увезут на рабский рынок... Тем более, девочку. Здоровых девочек можно продать подороже.
— И что дальше?.. — бедный доктор нервно сглотнул, с ужасом представляя, что такая участь могла постигнуть совершенно неприспособленную к жизни в жестоком мире Олли. — Куда потом обычно попадают такие дети?
— Мальчиков часто отправляют в поле, на плантации, или ходить за животными. Иногда детей покупают для такой работы, где нужны скорость и проворство, маленький рост и маленький ловкие руки...иногда их заставляют воровать... Девочки же сгодятся как домашняя прислуга на разную работу. А иногда их покупают хозяйки "домов удовольствий", чтобы воспитать из них первоклассных...
— Нет! — воскликнул лекарь, не желая дослушивать то, что уже и так было понятно, и резко вскочил со своего места, не обратив внимания на то, как от сидения затекли ноги. — Нет, — повторил он, — такого нельзя допустить!
— Нельзя-нельзя, — поспешил согласиться оборванец, сделавший вывод, что судовой врач из них двоих — больший сумасшедший. — Но я не могу вам гарантировать, что все произошло именно так, как я сказал. Я всего лишь предположил.
— Но ваша версия кажется вам похожей на правду?
— По крайней мере, самой вероятной из того, что приходит в голову.
— Тогда, пожалуй, я должен проверить невольничий рынок...
— Дело хозяйское... Поступайте, как знаете, только я вам вот что скажу — так, как ищете вы, может искать или дурак, или фанатик. У вас очень мало шансов на успех, но я вам его желаю.
— Спасибо... И еще один момент. Если кто-нибудь еще будет интересоваться, кто здесь был и о чем спрашивал, то вы меня не запомнили, — в старую запыленную шляпу полетела третья монетка. — Вы ведь старый, больной и плохо видите...
— Понял, сударь, — нищий хитро улыбнулся, блеснув широким фронтом работ для зубного врача. — Помню, подходил ко мне сегодня один, про потерянного мальчика спрашивал...а сам он был такой старый, лысый и горбатый...а еще спички мне подарил.
Судовой врач молча достал из кармана и коробок с двумя оставшимися спичками и вручил их своему первому советчику, который за сегодня смог порекомендовать ему что-то дельное. Очень, очень странный нищий, вроде, что-то в нем не так, но и ни к чему конкретному не придерешься...вряд ли Лауритцу удастся скоро забыть его, а если его совет еще и окажется дельным, так вообще, по гроб жизни будет ему благодарен. К тому же, такое знакомство в очередной раз доказывало, что иногда нужно быть терпимей и лояльней к людям, так как к какому бы социальному слою они не относились, среди них встречаются более чем достойные представители.
Дрожащими пальцами почти что успевший отчаяться доктор уцепился за предоставленную ниточку и надеялся, что та не оборвется, а приведет его к запутанному клубку событий. Наконец-то его хаотические метания приобрели направление, и не важно, что вектор этот задал какой-то грязный, "старый, больной, глухо-слепой" чудак. Ларри сейчас даже в голову не пришло, что нищий мог оказаться сумасшедшим и болтать полный вздор, молодому врачу почему-то захотелось довериться ему... Права на ошибку у него не было, и, встав уже на выбранный путь, он не хотел думать о том, не окажется ли он ложным.
Выискав взглядом в разномастной толпе того человека, от которого совсем недавно насилу отмахнулся, наш гений спасательных операций подошел к извозчику, молодому мужчине с кожей, как полированное черное дерево, с широкой улыбкой и в широкополой соломенной шляпе. Не успел Ларри поднять руку, чтоб привлечь его внимание, и рта раскрыть, как тот уже подскочил к нему, радостно вопрошая:
— Ну что? Куда ехать?
— На невольничий рынок сможете довезти?.. — спросил Лауритц так тихо, словно уличал себя в чем-то противозаконном.
— Невольничий рынок? — радостно гаркнул возница. — Не проблема, господин! Я везти тебя быстро, как бежать пардус! Твой глаз моргнуть один раз, и мы уже там... Только покажи сначала, что у тебя есть, чтоб платить.
— Деньги есть, — доктор достал из кошелька и показал серебряную монетку, и тогда темнокожий парень, сделавшийся еще услужливей прежнего, подвел его к своей маленькой двуколке, которая, на удивление, оказалась незапряженной. К ее оглоблям был приспособлен занятный механизм, за который водила уселся сам и приготовился крутить педали. Что ж, голь на выдумки хитра, и, подивившись тому, как можно сэкономить на скотине, Траинен легко вскочил в коляску и надвинул над собой козырек, защищающий от солнца.
— Хороший выбор, господин! — парень успевал не только крутить колесо и рулить объезжая встречающиеся на дороге телеги и повозки, но и болтать без умолку. — Этот рынок — самый большой рынок на побережье! Большой выбор, есть, что посмотреть... Белые люди часто приезжать туда и платить хорошие деньги. У вас дома держать рабов нельзя, но здесь с ними можно делать все, что хочешь. Твоя собственность — что хочешь, то и делай...
— Ты не мог бы ехать молча? — прервал его Лауритц, у которого от этой болтовни уже в ушах звенело.
— Молча? О, конечно, господин! Я молчать так, как молчать рыба в воде!..
И оставшуюся часть дороги они проделали действительно молча. Рикша провез судового врача через портовый квартал, мимо разноцветных домиков с плоскими крышами-террасами, свернул за холм, заросший плодовым садом, и остановился... Доктор не успел понять, что произошло, но его извозчик уже соскочил с двуколки и выхватил откуда-то нож.
— А теперь давай сюда кошелек и никто не пострадать, — приказал он все с той же улыбочкой от уха до уха.
Видимо, за последние пару дней Ларри настолько утомили и замучили, что сил на то, чтобы испугаться, или даже элементарно удивиться, уже просто не осталось. Только неужели он и вправду всем кажется таким наивным, не способным за себя постоять лопухом?.. Чуть сведя брови на переносице и закатив глаза, он просто вытащил из-за пояса пистоль, со щелчком взвел курок и направил дуло на горе-грабителя.
— Уважаемый, — холодно проговорил он с таким спокойствием в голосе, которое удивило даже его самого. — Я и так сегодня в расстроенных чувствах, а вы хотите огорчить меня еще больше?
— О, нет, господин! Никак нет!.. Я не хотеть никого огорчить!.. — возница же явно не ожидал такого поворота событий и струсил не на шутку. Улыбка почти сползла с его лица, превратившись в жалкую, смехотворную гримасу, и он принялся скороговоркой оправдываться. — Я просто пошутить... Это просто маленький безобидный шютка.
— Нож свой давай сюда, — рикша робко протянул оружие рукояткой вперед и Ларри, не сводя с него глаз, встал и поглубже всадил лезвие в ствол сухого дерева при дороге. На лице его при этом практически ничего не отразилось, но про себя он не без удовлетворения подумал, что если бы это видела мадам Гайде, то дважды поразмыслила бы, прежде чем обзывать его "размазней". — Если у тебя есть еще какие-нибудь сюрпризы, то выкладывай все сразу.
— Нет, больше ничего нет. Не стреляй, пожалуйста, — взмолился парень, заламывая руки. — Я что угодно сделать. У меня дома жена и дети, три штуки, всех надо кормить, всем денег давать. Не стреляй, а?..
— Поехали, куда договаривались. И чтоб без фокусов. И я тебя, так уж и быть, прощу.
— О, да! Я ехать так быстро, как лететь пуля...
— Ну, что касается пули, это ты явно загнул. Смотри у меня, а то я еще захочу проверить...
Остаток пути рикша крутил свои педали так резво, словно ему в спину все время был нацелен пистолет, хотя это и было уже не так...
Невольничий рынок географически располагался на границе Белой и Черной полосы, на самом выезде из городка Монгоней, именно там, куда приезжие еще безбоязненно высовывались, не опасаясь столкнуться с "дикими местными нравами", а все "дикости" были четко санкционированы законом. Лауритц Траинен еще никогда в жизни не видел ничего подобного, поэтому сравнить это место ему было не с чем. Он представлял собой огромную площадь, большой выжженный пустырь с ровной и твердой, вытоптанной сотнями ног, пыльной землей. Ни куста, ни травинки не росло на нем, а под палящим южным солнцем располагались помосты с цветными парусиновыми навесами, вроде уличных театров, только вместо актеров под ними ютились те, чья свобода им уже не принадлежала. Рабы стояли здесь, как скот на ярмарке, большинство из них — полуобнаженные, с аккуратно, чтобы ничего не повредить, скованной щиколоткой или запястьем, а их хозяева с готовностью демонстрировали заинтересованным покупателям состояние их зубов, ясность глаз, здоровье кожи, чистоту волос и ногтей. Каждого к такой жизни привела своя дорога, — некоторые были рождены в рабских семьях и не знали другой доли, кто-то просто смирился со своей участью, для некоторых она была одной из последних возможностей не умереть с голоду. Некоторые же влезали в настолько глубокие долги, что единственным шансом рассчитаться с кредиторами была продажа в рабство. Здесь были и помилованные преступники, радующиеся тому, что избегают таким образом казни, и пленники разбойников... Мужчины здесь покупали женщин, женщины — мужчин, человеческие жизни легко обменивались на тугие кошельки, а горькие слезы оборачивались звонкими монетами в кошельках рабовладельцев. В общем, порядочному, высокоморальному человеку здесь было делать нечего.
