Нелегал (Пароль больше не нужен)

Глава 96

В феврале 1941 года я был вызван на срочную встречу с представителем Центра. Такая срочность была впервые за все годы моей работы в России.

В условленном месте и с опознавательным знаком меня ожидал мужчина лет примерно сорока, которого можно было принять за рабочего какого-нибудь завода.

По-русски он говорил хорошо с едва заметным прибалтийским акцентом. Разговор начал с того, что фюрер и Великая Германия высоко ценят мои заслуги на благо рейха и награждают меня серебряным знаком отличия "За верную службу". Связной показал мне коробочку с орденом: на темно-синей муаровой ленточке тевтонский крест, обрамленный серебряным венком из дубовых листьев. В центре ордена квадратная свастика. На оборотной стороне надпись: "За верную службу". Я поблагодарил за высокую награду и передал коробочку обратно.

Связной держался несколько развязно, что вызвало у меня сомнения в принадлежности его к моей разведывательной службе. В армейской разведке, или как его стали называть — абвере, служили люди, прошедшие хорошую школу военной и разведывательной выучки, способные появляться как свои люди в рабочей, аристократической и дипломатической среде.

Дальнейший разговор подтвердил мои опасения. Связной тоном всезнающего человека, допущенного к высшим государственным секретам, начал говорить о выдающейся роли немецкой нации и ее великого фюрера Адольфа Гитлера, о том, что скоро весь мир узнает о новых победах германского оружия, а поэтому мне поручается особо важное задание.

В день, который мне сообщат позднее, я должен буду подавать условные сигналы фонарем в районе, где находится танковый завод. Это обозначало то, что война начнется очень скоро, если уже сейчас решается вопрос о сигнальщиках для бомбардировщиков дальней авиации.

Не отвечая на вопросы, поставленные мне как возможному сигнальщику, я поинтересовался, какое ведомство представляет любезный господин, и какое военное учебное заведение он окончил.

После некоторого замешательства связной ответил, что он представляет имперскую службу безопасности, в военном училище не обучался, но хорошо знает обстановку в России и имеет чин гауптштурмфюрера (капитана) СС.

Насколько мне было известно, ведомство Генриха Гиммлера включало в себя криминальную полицию, государственную тайную полицию (гестапо), войска СС. Управление имперской безопасности стремилось подчинить себе специальные службы Германии, включая и военную разведку. Значит, меня перепродали другому ведомству, или абвер уже вошел в состав управления имперской безопасности.

Выслушав ответ связного, я встал и сказал, что встречаться я буду только с теми, кто знает пароль, данный мне перед отправкой в Россию, повернулся и пошел. Вслед мне раздалось шипение о том, что я обрусел и предал Германию, и что со мной разберутся по германским законам, когда вермахт будет шагать по дорогам России.

Боже, как это неприятно слышать от своего соотечественника. Я слышал, что в СС вошло много штурмовиков СА, в числе которых было много тех, кто хотел как-то выслужиться. СС знает, что я капитан, потому и послал на встречу со мной гауптштурмфюрера, не сообразуясь с тем, что представитель старого дворянского рода не будет выслушивать бредни сельского лавочника, считающего себя спасителем нации.

Через месяц на встречу со мной вышел мой старый знакомый оберст Мюллер. Он рассказал мне, что идет непримиримая борьба между абвером и управлением имперской безопасности. Трезвые головы в абвере удерживают командование от военного столкновения с СССР, но уже подписана директива, и те, кто противятся теории войны, отстраняются от своих должностей.

— Мы также знаем, — сказал Мюллер, — что в СССР считают дезинформацией сведения о военных приготовлениях Германии. Мы знаем друг друга не один десяток лет, я скажу прямо, что твоей информации мало доверяют, так как ты преувеличиваешь моральный дух советских людей, мобильность советской экономики, ее способность мобилизовать все силы на отпор любому нападению. По этой причине, чтобы проверить тебя мы были вынуждены отдать информацию управлению имперской безопасности. Отзыв о тебе пришел до такой степени неблагоприятный, что мне поручено самому, на месте, определиться в твоей надежности и принять соответствующие меры.

— Я так понимаю, — сказал я, — что, если ты убедишься в моей ненадежности, то на месте ликвидируешь меня?

— Нет, — сказал Мюллер, — мы должны были вместе разработать вариант твоего исчезновения из России. К нам поступила информация о принятии на вооружение нового среднего танка с противоснарядной защитой. Подняли твои старые сообщения, и оказалось, что ты сообщал об этом еще десять лет назад. Сейчас все лучшие конструкторские умы брошены на создание подобного танка. И ты нужен нам здесь.

Я рассказал ему об особенностях нового советского танка. Сравнил его с танком T-III, который достался нам совершенно случайно. Мы разобрали его по винтикам, чтобы познакомиться со всеми механизмами, которые нам интересны. Сравнение танков оказалось не в пользу T-III.

Короткоствольная 37-мм пушка еще с первой мировой войны не шла в сравнение с 76-мм пушкой Т-34. Механизмы на T-III обработаны отлично, детали подогнаны одна к другой. Но сложен механизм управления. Вес Т-34 на семь тонн меньше. Да и наша (или их?) броня лучшего качества.

После обратной сборки были проведены сравнительные испытания дизельного Т-34 и бензинового T-III. Узкие гусеницы не обеспечивали должной проходимости и сцепления танка с грунтом. Обстрел противотанковыми снарядами показал полное превосходство Т-34. Это я и выложил Мюллеру.

Мюллер попросил беречь себя и сохраниться до их прихода.

— Ситуация очень сложная, — сказал он. — Нам ссориться с имперской службой безопасности не с руки. Мы начали официально сотрудничать с русскими органами НКВД, и я не исключаю, что в интересах дружбы стороны могут произвести размен своей агентурой. Думаю, что тебе нужно самостоятельно проработать варианты своего исчезновения из поля зрения.

— Как же так, — изумился я, — ведь это все равно, что выдать меня на расправу? В НКВД не церемонятся со своими гражданами, выбивая из них показания, а уж из меня они жилы будут тянуть, чтобы высосать все, что известно мне. Германия никогда не сдавала своих солдат.

— Да, — сказал Мюллер, — Германия не сдавала своих, но сейчас речь идет о безопасности национал-социалистического государства. Никто не скажет, что Германия пошла на соглашение с коммунистической Россией. Сотрудничают только органы госбезопасности. Гестапо есть часть СС, которые являются частью национал-социалистической рабочей партии Германии (Gliederungen der Partei), то есть вооруженными формированиями НСДАП, но не германского государства. Служба в войсках СС не являлась государственной службой, но сейчас она законодательно приравнена к ней. В НСДАП есть еще и штурмовики, СА, и у штурмовиков есть бригадефюреры и группенфюреры. Вот так, майн либер. С одной стороны, это государство, а с другой стороны, это не государство. В России точно так же. Партия — это не государство, но органы безопасности и внутренних дел — передовой отряд этой партии. Крепко подумай, прежде чем что-то сделать.

И ушел.

Пойми мое состояние, когда мне сообщили об этом. Я уже не знал, кто я есть такой и в какой стране нахожусь. Я казался себе посланником мира из Германии в Россию, но зачем нужна была вся эпопея с моим тайным проникновением в Россию?

Обратись к источникам, которые ты сможешь найти в Интернете. Тебе будут говорить, что соглашение о сотрудничестве гестапо и НКВД — это фальшивка. А разве не говорили, что документы о расстреле польских офицеров в Катыни это фальшивка? Разве не говорили, что секретное дополнение к пакту Молотова-Риббентропа фальшивка? Единожды солгав, кто тебе поверит?

Я оказался сопричастным к двум государствам, лелеявшим мечту установить свой, новый порядок, во всем мире. Но в одном логове двум волкам не ужиться. Должен остаться кто-то один. Тот, кто первым нанесет смертельный удар.

Я ничего не сделал для уменьшения обороноспособности СССР, хотя я и являлся кадровым сотрудником разведки Германии. Я не был причастен к принятию стратегических решений, приведших к неоправданным жертвам русских в начальный период войны.

Не так давно я прочитал воспоминания бывшего наркома вооружений СССР Ванникова. О тех временах он пишет, что Кулик предложил Сталину вооружить танки и противотанковую артиллерию крупнокалиберными орудиями от 107-мм и выше. В принципе, это было бы неплохо. Отличные танковые и противотанковые пушки перестали выпускаться. Когда началось широкомасштабное отступление советских войск, то пришлось начать производство устаревших 45-мм и современных 76-мм пушек на заводах, где они раньше изготавливались, а также на гражданских заводах. Так кто больше враг для СССР, я или они?

Глава 97

В России господствовала теория ведения войны на чужой территории, малой кровью и большим уроном для противника. То ли это было русским шапкозакидательством, то ли действительно прав бывший советский военный разведчик, выдвинувший множество обоснований в пользу того, что если бы Гитлер не напал на СССР, то СССР обязательно напал бы на Германию.

В том, что Советская Россия была обречена на нападение со стороны Германии, в этом не было сомнений ни у одного мало-мальски здравомыслящего человека. Не знаю, как это было на самом деле, но перед самой войной коммунистическая партия при помощи особых отделов ВЧК и политработников перемолола в дьявольской мясорубке подготовленные военные кадры, специалистов военных предприятий и сотрудников ВЧК, обеспечивающих государственную безопасность.

Масштабов репрессий никто не представлял. Мы видели, как подвергали критике за нерадивость, как налагали партийные взыскания и увольняли людей с работы. Потом многих из этих людей никто не видел, а если и видел, то старался сделать вид, что не видят, чтобы никто не мог подумать о существовании связей с человеком, еще недавно занимавшим важный пост. И это сохраняется даже сегодня в период разрекламированных свобод и демократии.

Советское руководство было заражено шапкозакидательством. А попробуй, скажи, что ты думаешь на самом деле, то можно вообще потерять право голоса вместе с креслом и материальным положением. Лучше кричать "ура", чем "караул".

Все очевидцы рассказывали, что 22 июня 1941 года они ни сном, ни духом не ведали, что именно в этот день начнется война. Высшие руководители были об этом осведомлены. А я со страхом ждал ее каждый день. Не во всем я был согласен с советской властью, но простые советские люди не желали зла никому другому, кроме гидры империализма, воспринимаемой ими в виде жирного капиталиста во фраке и в цилиндре, и не заслуживали той участи, которую им приготовил немецкий фашизм.

Война началась так, как ей и положено. Все ее ждали, но никто ее не ожидал столь внезапно. Как зима в России.

Немецкие войска стремительно продвигались вглубь СССР, несмотря на ожесточенное сопротивление тех частей, командиры которых, не боясь быть репрессированными за антигосударственную деятельность, готовили личный состав к ведению боевых действий. А в тылу по-прежнему "броня крепка и танки наши быстры" и "когда нас в бой пошлет товарищ Сталин и первый маршал в бой нас поведет".

Ты, наверное, удивишься, но Россия всех людей настраивает на поэтический лад. Даже о войне ваши поэты говорят не трагически, а философски, как бы глядя на все с высот Олимпа:

Началась война привычно,

Не готовы ни к чему,

Отступали, как обычно,

Не поймут все, почему.

Полководцы огрызались,

Не с врагом, а меж собой,

Так тихонько оказались

Где-то в поле, под Москвой.

Уже в первые месяцы войны стало ясно, что необходимо эвакуировать центры танкостроения с Украины и, в частности, Южный и опытный заводы. Ижорский завод — изготовитель противоснарядной танковой брони и корпусов для тяжелых КВ ("Клим Ворошилов"), Кировский завод — производитель этих КВ оказались в зоне действия немецкой авиации.

Началось великое переселение промышленности на Урал и в Сибирь. Сейчас можно с уверенностью сказать, что не будь этой войны, Сибирь по-прежнему бы оставалась на задворках великого государства, а мужики сибирские занимались бы хлебопашеством и изготовлением сеялок и косилок для прокорма европейской части СССР.

Танков Т-34 в армии было немного. Все они считались изделиями строгой отчетности. Небольшая группа наших танков атаковала немецкую танковую колонну 4 танковой дивизии танковой группы генерала Геппнера в районе города Гродно. Бой был скоротечный. Т-34 нанесли большой урон танковой группе и ушли вместе с отходящими войсками.

Меня с группой техников направили в район действий танков Т-34 с задачей организовать ремонт подбитых машин и обеспечить, чтобы ни один танк не достался противнику.

Группа гражданских специалистов, едущая в сторону линии фронта, вызывала подозрения и подвергалась бесконечным проверкам.

Полуроту Т-34 мы встретили на южной окраине Гродно. В составе группы находились водители-испытатели нашего завода, выезжавшие в войска для обучения танковых экипажей. Десяток наших танков выглядели внушительно среди встречавшихся Т-26 и БТ. Вмятины на бортах показывали, что танки побывали в настоящих боях.

Противника настолько поразили танки Т-34, что за ними началась настоящая охота. За одиночными танками охотились роты и батальоны танковых дивизий. Перед Т-34 выставлялась приманка в виде групп бронетранспортеров и легких танков, организовывались группы танков-загонщиков, выгонявших Т-34 в специально подготовленные ловушки или под огонь противотанковых и зенитных пушек.

В одну из таких ловушек попал и я. Один танк Т-34 из группы, к которой мы были командированы, получил серьезное повреждение ходовой части и был спрятан в лесу западнее Гродно. Выяснив характер повреждений, я вместе с двумя заводскими механиками и механиком-водителем танка на мотоциклах выехали к поврежденному танку.

Нас высадили на окраине леса, и мы в сопровождении механика-водителя быстро нашли поврежденный танк. У танка была разбита гусеница и перебита тяга левого фрикциона. С гусеницей и фрикционом мы справились сравнительно быстро. Танк не заводился. Наконец нашли неисправность — слетела клемма аккумулятора. Аккумулятор был исправен, и танк завелся, но уже было темно, а дорогу к своим мы представляли плохо, знали только направление. Боясь окончательно заблудиться, мы переночевали в лесу, разведя маленький костерок. Радиостанции на танке не было.

Мы не представляли темпов наступления немецкой армии, и никто не думал, что нас послали на верную гибель выбираться из окружения на танке, имевшем горючего не более чем на сто пятьдесят километров. В боекомплекте оставалось пять снарядов и два диска для пулемета.

Утром, едва только рассвело, мы двинулись в путь. С утра дороги были пустынные и мы, можно сказать, спокойно проехали километров тридцать. В том месте, откуда мы выехали, уже были немецкие войска. Наших частей не было видно.

Часам к девяти утра мы нагнали немецкую мотопехотную колонну и поехали прямо по ней, разгоняя в стороны пехоту и круша автомашины и повозки. Впереди колонны шел танк, в который нам пришлось трижды стрелять, пока мы его не подбили. Короткоствольный T-III успел один раз выстрелить по нам, ударив снарядом по башне и не причинив нам значительных повреждений.

Оторвавшись от колонны, мы на полной скорости неслись на восток, к своим. Вероятно, у немцев хорошо работала радиосвязь, потому что километров через двадцать мы попали в артиллерийскую засаду, устроенную прямо на дороге.

Механик-водитель, геройский мужик, повел танк прямо на пушки, надеясь на сильную лобовую броню. Один из заводских механиков успел два раза выстрелить из орудия по пушкам, другой стрелял по ним из пулемета, что позволило нам прорваться сквозь засаду, свернуть с дороги и уходить в сторону леса. Затем я помню страшный удар в башню и в борт.

Очнулся я на земле, ощущая запах горелой ткани и горящей резины. Вокруг меня стояли немецкие солдаты и офицеры и смотрели на меня. Стояла невыносимая тишина. Я кое-как поднялся на ноги и увидел, что нахожусь недалеко от нашего горящего танка, который тушили с десяток солдат. Левая гусеница танка была полностью разбита. Боковая броня на уровне механика-водителя вдавлена, башня свернута набок.

Около танка лежали тела моих трех спутников. Я пошел к ним. Меня никто не останавливал. По виду повреждений танка, в нас стреляли сбоку и сзади из 88-мм зенитной пушки. Механик-водитель и два заводских механика были убиты осколками брони, оторвавшимися от башни в месте попадания снаряда. Вероятно, так же был убит и механик-водитель. Я пошевелил их еще теплые тела и не почувствовал в них жизни.

Меня спасло только то, что я находился на дне боевого отделения. Ударь снаряд чуть правее, и механик-водитель так же бы стоял над нашими телами. Вытерев лицо рукой, я увидел на ней кровь. Кровь сочилась и из правого уха. Динамический удар был настолько силен, что я только чудом остался жив. Возможно, мой ангел-хранитель постоянно был со мной в России.

Ко мне никто не подходил и ничего не спрашивал. Повернувшись к офицеру, я сказал ему:

— Geben Sie mir bitte ein Glass Wasser trinken.

Офицер удивился и приказал солдату подать мне фляжку с водой.

Я напился и умылся остатками воды, смыв с себя кровь и копоть. Постепенно слух возвращался ко мне. Преодолевая шум, стоявший в ушах, я услышал, как солдаты обзывают меня разными словами и призывают устроить мне отмщение за уничтоженную колонну мотопехоты. Их сдерживало только присутствие офицера, который внимательно и неподвижно смотрел на меня.

Терять мне было нечего, кроме семьи, которую я по-настоящему любил и всей душой хотел к ней вернуться.

Разыгрывать из себя патриота, который с криком: "Русские в плен не сдаются!" с камнем в руках бросился бы на толпу вооруженных солдат, было, по крайней мере, глупо. Одной жертвой войны больше.

Повернувшись к офицеру, я сказал ему достаточно твердо по-немецки, что я немецкий офицер и требую доставить меня к высшему командованию.

Не выразив никакого удивления, офицер приказал тщательно обыскать меня и посадить в бронетранспортер. Из бронетранспортера я еще раз взглянул на подбитую "тридцатьчетверку", и мне вспомнился азарт боя и наш прорыв через противотанковую засаду.