— Ш-ш-ш, тихо, мой хороший, тихо.
Нежно прикасалась прохладными пальцами к воспаленному лицу, убирая с влажного от пота лба прилипшие волосы, и продолжала надеяться, перестав волноваться о причинах и невольно проваливаясь в воспоминания.
* * *
Он оказался совсем не таким, каким она ожидала его увидеть. Мальчик-герой больше походил на призрак. Первый же его визит из-за обморока, вызванного мигренью прямо посреди Большого Зала, мадам Помфри использовала как повод провести полное обследование и пришла в ужас. Она навсегда запомнит, чего ей стоило сохранить лицо спокойным, пока занималась ребенком, как, стоило ему заснуть, ворвалась в кабинет директора, прервав собрание учителей. Помфри не имела ни малейшего представления, что за выражение было на ее лице, но, когда она отрывисто потребовала оставить ее наедине с Дамблдором, все поднялись и молча покинули помещение, включая вечно язвительного Снейпа.
Ее гнев, ее ярость — и добродушное спокойствие старика. Колдомедик требовала защитить мальчика. Директор объяснялся туманными фразами. И, тем не менее, несмотря на убежденность в своей правоте, ей пришлось уступить, смириться, притвориться, что поняла его доводы, но только потому, что увидела, как у раздражающегося директора в глазах мелькнула готовность заставить ее все забыть. Забывать она не хотела — она не имела на это права: чтобы помочь, она должна помнить. Перед уходом директор не самым деликатным образом напомнил ей о рабочем контракте, а точнее — пункт о полном подчинении всех ее действий касательно будущего студентов лично самому директору. Она помнила. Как и кару за непослушание. Она покидала кабинет, думая, что больше никогда не сможет испытывать к этому человеку и капли уважения.
Клятва верности, данная Хогвартсу в лице исполняющего обязанности директора, была сильна, вот только она подчинялась тому, что было выше пергаментов и чернил. Дамблдор ошибся в одном: сама магия защищает "хранителей жизни", они присягают ей, как присягают магглы своему Гиппократу, обещая хранить здравие ее носителей. А кто может быть магии дороже, чем ребенок Света, чем хрупкий сосуд с бушующим пламенем внутри? Помфри были безразличны награды и наказания. Она не просто так стала колдомедиком, ее дар взывал к ней, ее призвание по рождению никогда не позволило бы ей оставаться равнодушной к страданиям, особенно ребенка. И если ей отказал директор, всегда можно найти обходной путь, ведь, Слава Мерлину, в школе были еще волшебники, подобные ей. Например, кошка, обожающая своих котят.
Выждав пару дней и убедившись, что портреты прекратили пристально наблюдать за всеми ее передвижениями, Поппи Помфри под благовидным предлогом напросилась к профессору трансфигурации на чай, ведь действительно вопиющая выходка кого-то из студентов, заколдовавшего все метлы гриффиндорской сборной, заслуживала живейшего обсуждения. Где-то посреди их экспрессивной беседы портреты оказались погружены в спячку, и Помфри убедилась, что не зря всегда считала Минерву очень умной женщиной. Та хоть и заметила все странности, происходящие в ее кабинете, продолжила свою обличительную тираду в адрес коварного Слизерина и преступного попустительства Снейпа, выдав свое изумление лишь слегка приподнявшейся бровью. Все с тем же недоумением она наблюдала, как Помфри очистила чашку и вытянула из виска несколько серебристых нитей. Так ничего и не спросив, Минерва послушно нырнула в протянутую ей чашку, заменившую Думоотвод, и погрузилась в воспоминания, которыми колдомедик поведала ей все, что смогла, даже передала часть своего разговора с Дамблдором.
Колдомедик с некоторой опаской следила за своей собеседницей, в любой момент ожидая возмездие за передачу конфиденциальных сведений постороннему лицу. Общеизвестно, что на учебный период года опека над ребенком частично передается в руки директора магической школы, и Помфри отчаянно надеялась, что в некоторой степени это распространяется и на деканов факультетов, к тому же Минерва была заместителем Дамблдора. Твердой уверенности не было, но время шло, кара ее не настигала, и Поппи вздохнула с облегчением — магия приняла меру ответственности за Минервой МакГонагалл.
— Не могу сказать, что удивлена, — с утомленным вздохом сказала Минерва, возвращаясь в реальность.
— Ты что-то знала? — колдомедик впилась в нее взглядом.
— Поппи, он оставил ребенка на пороге дома. Ночью. В начале ноября, — она говорила все тем же обманчиво-спокойным голосом, но вдруг резко встала с кресла и, выпрямившись во весь рост, зашипела не хуже разозленной кошки. Именно в этот момент Помфри поняла, что приняла верное решение и пришла за помощью к нужному человеку: Минервой МакГонагалл в этот миг нельзя было не залюбоваться, что-то проявилось в ней такое... опасное, мрачное, темное — и в то же время величественное: обычная кошка, но с душой разъяренной львицы, защищающей своего детеныша. — Почему я позволила ему? Как я могла допустить такое? Я же целый день следила за этими животными. Я специально пошла туда, чтобы быть абсолютно уверенной, что ребенку Лили будет хорошо в семье ее сестры.
— А что, были предпосылки к обратному? — не сказать, чтобы Помфри была слишком удивлена тем, что директор заранее спланировал детство своего героя.
— Лили очень переживала их разрыв, — скупо жестикулируя, МакГонагалл, выдавая свое волнение, начала расхаживать по кабинету. — Для нее это был такой удар: сразу после гибели родителей вместо того, чтобы стать поддержкой сестре, из Петунии вылезли все копившиеся в ней обиды, зависть, непонимание. До такой степени, что она отказалась от совместного владения унаследованным семейным бизнесом.
— Вы хорошо осведомлены.
— Это ведь произошло за месяц до окончания Хогвартса. Лили была старостой, мы часто виделись, и я не могла не заметить, как сильно она обеспокоена чем-то. Мы о многом говорили с ней — фактически обо всем: и о постигшем ее горе, о том, что ей не к кому возвращаться, и что Джеймс одолжил ей денег, чтобы выплатить долю Петунии и сохранить дело всей жизни их отца. Она нуждалась в утешении и совете. Разве я могла ей в этом отказать?
— Минерва. Вы отличный декан, я не ошиблась, придя сюда, — максимально возможным ровным тоном сказала Поппи, хотя в ней самой экспрессивная речь Минервы сеяла бурю.
— Но я ничем не помогла ее беззащитному сыну. Я ведь знала это, я видела своими глазами, что этим нелюдям нельзя доверить ребенка. Одного дня наблюдения хватило, чтобы убедиться, что это самые омерзительные магглы, — Минерва сама не заметила, как перешла на крик. Она вся раскраснелась, глаза метали молнии. — Как я могла позволить ему?! Как я могла допустить, чтобы ребенок рос в столь отвратительных условиях?! Я ведь помнила, как Лили рассказывала, что Петуния боится и ненавидит магию, о том, как она и ее новоиспеченный муж захлопнули двери перед их с Джеймсом носом, когда те пришли пригласить их на свадьбу! Как этот Дурсль орал, что нога ни одного ненормального урода не переступит порог его дома, — она прекратила метаться и свирепо ударила ладонью по столу. — Узнав о гибели Поттеров, я пошла убедиться, что они не изменились, и забрать Гарри с собой!
Помфри смерила гриффиндорского декана критичным профессиональным взглядом и, посчитав, что для решения возникшей проблемы им обеим не помешает спокойствие, достала из кармана мантии успокаивающее зелье; отпив немного сама, колдомедик мягко пододвинула флакон к МакГонагалл. Несколько секунд та колебалась, но потом все же схватила пузырек, отпила, упала обратно в свое кресло и застыла, спрятав лицо в ладонях.
— Как я могла позволить ему? — успокаиваясь, тихо пробормотала она снова через минуту и внезапно, словно ее озарило, вскинула на Поппи свирепый взгляд, едва не заставивший ту отшатнуться. — Он собирался заставить тебя забыть, — зло зашипела она, — а значит, вполне мог наложить Обливейт на меня.
— Можно проверить, — с готовностью предложила Помфри, доставая палочку и радуясь представившейся возможности: в конце концов, спящие портреты и обычные чары — это хорошо, но защита врачебной тайны многим лучше. В который раз Помфри жалела о невозможности инициировать ее по желанию, а не только в делах хоть отдаленно касающихся здоровья конкретного мага. Радужная пелена окутала стены. Колдомедик произнесла сложную формулу обнаружения примененных ментальных чар, и ни одна из женщин не удивилась, увидев отпечаток заклинания. Настолько мощного, что след отчетливо проявился даже спустя десять лет.
— Я хочу знать, насколько серьезно болен мальчик, — нарушил тишину голос Минервы.
— Не буду лгать. Все очень серьезно, — сказала Помфри, наклоняясь над столом и раскрутив медицинский свиток Гарри. Она не стала заострять внимание на отпечатке его ауры и просто указала на перечень травм, выявленных при диагностировании. Поппи видела, как по мере чтения бледнело и вытягивалось лицо декана, отметила, какие чувства, подобно калейдоскопу, сменялись в ее глазах, и искренне понадеялась, что не преувеличила благоразумие этой женщины, и та сумеет возобладать над собой и не кинется убивать директора голыми руками.
— Скажи, что ты можешь это исправить, — МакГонагалл смотрела на нее взглядом, полным мольбы и неприкрытой горечи.
— Посмотри — здесь, — Поппи раскрыла свиток на оттиске ауры, но его пергаментные края так и норовили снова закрутиться, и она раздраженно закрепила их, поставив первые попавшиеся под руку предметы, кажется, чернильницу и молочник, — и здесь. Эти две травмы, взаимоисключающие друг друга: я не смогу лечить одну, не ухудшив многократно состояние другой.
— А если их лечить одновременно?
— Учитывая дистрофию и истощение Гарри, летальный исход гарантирован с применением первых доз.
— Но нельзя же оставлять все так! — с тоской в голосе воскликнула Минерва, но Помфри промолчала, и декан, подняв на нее глаза, увидела, что взгляд колдомедика, полный отчаянья, был обращен к свитку. — Чего ты мне не договариваешь? — слова сорвались с губ едва слышным шепотом, и женщина поняла, что боится услышать ответ. Непонятно откуда взявшееся предчувствие твердило, что сейчас она услышит самое худшее.
— Я не знаю, как это исправить, но, если все останется таким, как есть, если тенденция сохранится и дальше, — Поппи сглотнула появившийся в горле ком и все же закончила, — Гарри не доживет до двадцати лет.
Она ждала крика и даже стихийного выброса магии, но была только серая молния, метнувшаяся в сторону спальных покоев. Безуспешно прождав возвращения МакГонагалл более десяти минут, Помфри поднялась и осторожно заглянула в дверь, за которой скрылась кошка. Спальни персонала оказались довольно однотипны, но конкретно эту отличало наличие в углу комнаты роскошного кошачьего дерева: несколько стволов, местами обмотанных пенькой, с тремя уровнями платформ, под одной из которых располагался гамак, и все это великолепие соединялось прочными канатами. И сейчас декан Гриффиндора — строгая, невозмутимая и вечно собранная Минерва МакГонагалл, пребывая в своей анимагической форме, яростно полосовала когтями один из стволов, вымещая на нем злость, гнев и беспомощность. Вздохнув, Поппи вернулась в кабинет. Отлив в блюдце новую порцию успокаивающего зелья, она тихо снова вошла в покои декана и поставила его на пол, впрочем, не рискуя сильно приближаться к разъяренному животному.
— Об этом никто не должен знать, — твердо сказала вернувшаяся Минерва, которой, казалось, эта вспышка позволила вернуть себе нормальное состояние духа. — Если кто-то с толком использует подобную информацию, это может серьезно навредить мальчику.
Помфри согласно кивнула и жестом позволила ей самой разобраться с этим на свое усмотрение. Имя, написанное на свитке, испарилось, и Минерва своим элегантным почерком написала новое, нахмурилась, осмотрев результат, проворчала: "Слишком очевидно", — и легким движением волшебной палочки заставила слова поменяться местами.
— Ты не пришла бы ко мне, Поппи, если бы у тебя не было идей по поводу этого, — она брезгливо покосилась на свиток и спросила с надеждой. — Что мы будем делать?
— В первую очередь надо улучшить общее состояние его здоровья. Я надеюсь, что тогда нам удастся излечение и тех основных травм. Но я не знаю, как незаметно давать ему зелья. Еще я собираюсь связаться со своим наставником, поспрашиваю Сильвестру. Может, они что-то посоветуют или подскажут надежных людей, к которым можно обратиться.
— Толли.
— Что?
— Чего желает хозяйка? — воскликнуло ушастое создание, возникшее по зову и преданно взирающее на Минерву.
— Принеси нам еще чаю, пожалуйста, — эльфийка, радостно кивнув, исчезла, и Минерва пояснила. — Она принадлежит моей семье. Я привезла ее с собой, она не связана узами с Хогвартсом и, следовательно, никоим образом не подчиняется директору. И при этом, в силу моей должности, имеет неограниченный доступ на территорию Гриффиндора.
— Возможно, — согласилась Поппи, — остается вопрос — как. Я думала подмешивать зелья в еду, но студенты едят исключительно в Большом Зале. Передавать Гарри флаконы, — она покачала головой, отметая идею, — кто-то может заметить — портреты или одногруппники. Возникнут вопросы. Можно было бы уговорить его хранить тайну, но он неизбежно потребует объяснений, а как такое объяснить?
— Хозяйка говорит о Гарри Поттере-сэре? — женщины, вздрогнув, обернулись на неловко переминавшуюся и сконфуженно теребившую маленькими пальчиками подол своего похожего на халат одеяния Толли, которая, принеся чайный поднос, случайно подслушала обрывок их разговора.
— Ты его знаешь? — удивилась Минерва.
— О, эльфы знают молодого господина. Домовым эльфам нравится сэр Гарри, — наклонившись к ним, она заговорщицки прошептала: — Он такой же, как мы.
Женщины изумленно переглянулись, не понимая, откуда маленькие проныры узнали, чем был вынужден заниматься мальчик в доме своих родственников.
— Что ты имеешь в виду? — хрипло поинтересовалась Помфри.
— Толли не может говорить, — недоверчиво покосилась на нее эльфийка.
— Мы хотим помочь ему, Толли, — поспешила успокоить ее Минерва. — Гарри Поттер очень болен, ему надо лекарство. Ты ведь хочешь помочь ему, да? — Толли торопливо кивнула. — Но об этом никто не должен знать — ни другие эльфы, ни призраки, ни портреты, ни учителя, ни одна живая или мертвая душа, — с нажимом произнесла она.
— Толли поможет! — ликующе воскликнула эльфийка. — Толли знает! Молодой господин пьет много-много воды, когда просыпается ночью! Эльфы всегда оставляют стакан у кровати Гарри Поттера-сэра. И несколько раз добавляют воду!
— Ты сможешь делать это сама? — нетерпеливо спросила декан, усмотрев прекрасную возможность. — И добавлять в воду зелья, как скажет мадам Помфри?
— Толли может, — сморщенное личико еще больше нахмурилось. — И другие эльфы тоже. Они ничего не скажут об одном из нас, — уверено заявила она.
— Почему ты называешь Гарри Поттера одним из вас? — терпеливо спросила ее хозяйка.
— Молодой господин делает волшебство, как эльфы, — экзальтированно прошептала та, пританцовывая на месте. — Гарри Поттера, как и эльфов, питает Дом. Эльфы ничего не расскажут о ребенке замка.
