Им пришлось туго: раненный в плечо Эннис сцепился с шариманцем, Фалкон увёртывался от истребителей на пределе маневренных возможностей "Проныры", а Лайал, оказавшийся честным малым, стрелял по пиратам. И метко: ему удалось сбить троих.
Эннис с Тоо-Паком кувыркались в кабине. Улучив момент, Фалкон выстрелил в шариманца и попал ему в поясницу. "Только бы уберечь Джима", — вертелось в голове.
— Эннис! Киармо! — окликнул Фалкон напарника. — Ты как?
— Норма! — отозвался тот со сдержанным страданием в голосе. — Беру вторую пушку!
— Сможешь? — усомнился Фалкон.
— Смогу, не смогу — надо! — крикнул Эннис, выругавшись.
Шариманец был мёртв. Раненый Эннис заменил его за орудием, и они с Лайалом сбили ещё троих пиратов. "Проныра" получил повреждения, нужно было улепётывать что есть мочи, но Фалкон решил подбить их буксир — чтоб неповадно было. Они шарахнули по нему из обеих пушек.
— Сегодня не ваш день, ребята, — процедил Фалкон сквозь зубы. — Зиддик был самым крутым, но его больше нет. А все вы по сравнению с ним — младенцы.
Голубая прохлада схлынула с тела, крышка поднялась, и Джим увидел над собой Фалкона.
— Мы прилетели? — пробормотал он. Язык ещё плоховато ему повиновался.
— Прилетели, малыш, — улыбнулся Фалкон, вынимая Джима из капсулы.
Оказавшись на ногах, Джим зашатался. Фалкон снова подхватил его и отнёс в медицинский отсек.
— Ничего, сейчас придёшь в норму.
Там Джиму что-то впрыснули под кожу, и тело стало слушаться лучше.
— Как мы долетели — нормально? — спросил он.
— Нормально, детка, всё хорошо, — ответил Фалкон.
Джим не знал, что стояло за этим словом — "хорошо". Чтобы не пугать его, Фалкон запретил всем рассказывать ему о нападении пиратов. Второй пилот Эннис, как мог, старался не показать, что не совсем цел: рана была обработана, повреждённый костюм он сменил на запасной и мужественно держался на обезболивающих. Стрелка Лайала Джиму представили как пассажира с Фаркуа, которому надо на Альтерию. А то, что он находился не в капсуле, а за орудийным пультом, было небольшой нестыковкой, которой Джим не придал значения: в этот момент его гораздо более волновал факт прибытия на Землю и перспектива встречи с родителями. От тела шариманца избавились, выбросив его в космическое пространство в мусорном мешке.
Сидя на коленях у Фалкона, Джим приходил в себя после искусственного сна в капсуле. Эннис посоветовал ему размяться и поприседать, но у Джима закружилась голова, и Фалкон, усадив его к себе на колени, сказал:
— Рано ему пока. Сосуды ещё не пришли в нормальный тонус.
А Джим размышлял в этот момент совсем не о своих сосудах, а о том, что с момента его похищения на Земле прошло около четырёх с половиной лет, и многое могло измениться... Возможно, родители переехали в другой дом или даже в другой город, а о том, что кого-нибудь из их могло уже не быть в живых, а может, и обоих, Джим и думать не хотел. В пересчёте на земные годы ему было пятнадцать с половиной — узнают ли его родители? Да, он вырос, изменился... отрастил длинные волосы. Но лицо они должны узнать, без сомнений. Мама точно узнает.
— Ну, как ты? — спросил Фалкон. — Летим на поиски?
Джим кивнул и слез с его колен. Голова вроде больше не кружилась, руки согрелись. Он покосился на второго пилота. Тогда, перед отлётом, Эннис всё понял, застукав их за поцелуем, но сейчас ему, казалось, не было никакого дела до Джима и Фалкона, да и выглядел Эннис бледновато. Незнакомый пассажир вообще не смотрел в их сторону.
Когда Джим вышел из звездолёта, под ногами у него заскрипел снег. Впереди темнел лес, а в небе ярко сияла луна. Джим вдохнул морозный воздух... Было градусов пять ниже нуля, но костюм предохранял от холода. Посреди царившей вокруг зимы на Джима накатила тёплая волна восторга, от которой хотелось засмеяться и плюхнуться в снег. Джим, не сдержавшись, так и поступил.
— Ты чего это? — с усмешкой спросил Эннис.
Вместо ответа Джим скатал снежок и бросил во второго пилота.
— Эй! — шутливо возмутился тот.
Звонко смеясь, Джим снова набрал снега, слепил шарик и швырнул в него. Снежок попал Эннису в плечо, и тот странно сморщился, сдержанно застонав. Джим удивлённо замер, а в следующий миг ощутил удар в спину и услышал смех Фалкона.
— Ах ты! — воскликнул он, оборачиваясь.
Фалкон с озорным видом уже катал новый снежок, и Джим напружинил ноги, готовясь уклоняться.
— Как дети малые, — проворчал Эннис.
Пока они с "пассажиром" выводили из звездолёта флаер, Джим с Фалконом, хохоча, кидались снегом и даже успели по нему покататься кубарем. Фалкон оказался сверху, придавив Джима тяжестью своего тела и щекоча его губы теплом дыхания. До поцелуя оставались какие-то миллиметры, когда раздался голос второго пилота:
— Хорош возиться, флаер готов!
Фалкон, обдав Джима жаром своих расширенных зрачков и шальной улыбки, вскочил.
— Эннис, Лайал — остаётесь в звездолёте, — распорядился он. — У вас есть чем заняться: кое-что требует ремонта. Джим, тебе придётся поработать штурманом.
Ухватившись за руку Фалкона, Джим тоже вскочил на ноги. От недавней слабости не осталось и следа, его переполняли восторг и волнение — впрочем, не без тревожной нотки. Он смотрел в знакомое земное небо, вдыхал земной воздух, земной снег таял на его ладонях... Такое чувство, будто он оказался дома, хотя среди людей он, двуполый инопланетянин, был чужим. Лунная ночь сверкала холодным искрами: Земля встретила его зимой.
За штурвал флаера сел Фалкон, а Джиму предстояло показывать дорогу к своему дому. Звездолёт приземлился в безлюдном месте, за городом, а на флаере, чтобы не привлекать внимания, была погашена подсветка днища. Машина поднялась в воздух.
Они летели над городом, мерцавшим огнями, как рождественская ёлка. Джим всматривался, пытаясь сориентироваться, но ему мешало волнение. Сердце колотилось, а руки похолодели.
— Спокойно, малыш, — сказал Фалкон. — Сосредоточься. Нам не желательно кружить над городом слишком долго, привлекая внимание жителей.
Джим засмеялся.
— Да, и в СМИ появятся сообщения об очередном НЛО! Подумать только! А в этом НЛО сижу я!
— Что такое НЛО? — спросил Фалкон.
— Непознанный летающий объект, — ответил Джим и снова захихикал.
— Забавно, — улыбнулся Фалкон. И снова заговорил о деле: — Ну, давай, навигатор, прокладывай курс. Только ты знаешь, куда лететь.
Джим выдохнул и попытался всё-таки сориентироваться. Его родной город не мог похвастаться высотой зданий, как на Альтерии, и многоярусным воздушным уличным движением; Фалкону он, должно быть, казался плоским и каким-то недостроенным. Джим указал направление на окраину, полную двухэтажных семейных домиков, похожих друг на друга: именно в этом районе он и жил...
В бесшумном режиме флаер опустился во дворе перед домом. Крыльцо и крыша были украшены гирляндами цветных лампочек, а на двери висел рождественский венок — тёмно-зелёный, с золотыми шишечками, бантом и перевитый блестящей ленточкой.
— Красиво, — задумчиво сказал Фалкон.
— Это Рождество, — тихо сказал Джим. — Любимый праздник в этих местах. Что-то вроде альтерианского Нового года. Новый год, кстати, тут тоже отмечают — через неделю после Рождества, и уже поскромнее.
В груди разлилась тихая грусть, подчёркнутая холодными блёстками волнения. Под лётным костюмом по спине Джима бегали мурашки. Если дом украшен к Рождеству, значит, с родителями всё в порядке. В противном случае им было бы не до праздников.
— Ну? — улыбнулся Фалкон. — Что сидишь? Чего ждёшь?
— Не знаю, — вздохнул Джим. — Волнуюсь я что-то...
— Может, мне с тобой пойти? — предложил Фалкон.
— Ну... Давай, — согласился Джим. — Только оружие оставь здесь.
Фалкон отстегнул от пояса всё, что можно было отстегнуть, и в заключение показал ладони, демонстрируя, что полностью безоружен.
Они вышли из флаера. Джим поднял голову к окнам: на втором этаже, в спальне родителей, горел свет и виднелся чей-то силуэт — как ему показалось, женский. В груди ёкнуло: мама... А вдруг — не она? Вдруг здесь поселились другие люди?! Джим стоял посреди двора и смотрел вверх, а силуэт в окне смотрел на него. Он поднял руку и помахал, и силуэт исчез. Джим огорчился было, что "спугнул" фигуру в окне, но что-то подсказывало ему не сдаваться, а всё-таки подойти к двери и нажать кнопку звонка.
У двери горел уютный свет. Джим обводил взглядом заснеженный двор: ничего не изменилось. Всё осталось по-прежнему, как будто он и не улетал отсюда на долгих четыре с половиной года. Глаза защипало от слёз, но Джим счёл это излишней сентиментальностью и приложил все усилия, чтобы переместить глаза с мокрого места на более сухое.
Позвонить он не успел: дверь сама тихонько приоткрылась, и Джим увидел большие испуганные глаза. Он узнал бы их из тысяч — да что там, из миллионов других глаз, потому что именно в них Джим видел те слезинки... Нет, они не упали на намазанную клеем полоску обоев, их обладательница тоже "переместила" глаза на сухое место, как это попытался сделать сейчас Джим.
— Мам... Мама, — сказал Джим по-английски. На альтерианском он и не смог бы: слова "мама" там просто не было. — Это я... Ты меня узнаёшь?
Испуганные глаза моргнули, и робко приоткрытая дверь открылась шире. Седина в волосах, мелкие морщинки — несомненно, следы горя, причинённого ей исчезновением Джима. Она не верила... Нет, она уже не верила и не надеялась, а потому спросила:
— Это сон? Ты мне снишься?
— Нет, мама, не сон, — сказал Джим. — Я действительно здесь.
Из её глаз покатились слёзы.
Они опоздали самую малость: Рождество было вчера. Если бы Джим знал, он захватил бы с собой маркуадовую веточку в качестве инопланетного сувенира или ещё какой-нибудь подарок, но точно высчитать перед отлётом, какой на Земле день по календарю, ему не пришло в голову... Да и вряд ли он смог бы угадать. Точными датами он не располагал.
— Не нужно никаких подарков, — сказала мама, смеясь и плача. — Ты сам — лучший подарок, какой только можно сделать на свете!
Отец был потрясён не меньше мамы и тоже не прятал слёз, хоть и стеснялся их: он был всё-таки мужчиной. Они уже собрались ложиться спать, когда мама, будто бы почувствовав что-то сердцем, подошла к окну и увидела... Это было просто невероятно.
— Что произошло тогда, куда ты исчез, где ты был? — вот первые и главные вопросы, ответы на которые немного постаревшие родители хотели знать.
Но, признаться честно, Джим ожидал увидеть их в гораздо более плачевном состоянии, а потому был рад, что они не так уж и сильно сдали за это время. Да, мамины волосы подёрнулись серебристой паутинкой седины, у глаз пролегли морщинки, а шевелюра отца, и раньше бывшая склонной к выпадению, исчезла совсем, и он блестел лысой макушкой — да. Но оба они не выглядели подкошенными и выбитыми из колеи, дом не пришёл в запустение, в нём по-прежнему царили уют и тепло. Джим был удивлён и испытал огромное облегчение и счастье, застав и родителей, и дом такими. Они не расстались, не заболели, не умерли — всё, чего Джим так боялся, не оправдалось.
Он поведал им свою невероятную историю. Молчанием он обошёл только то, чем ему приходилось заниматься в плену у Ахиббо: этого им знать не следовало. Да и сам он предпочёл бы об этом не вспоминать... Но всё остальное было только хорошим: лорд Райвенн, Раданайт, Фалкон, большой прекрасный дом.
Фалкон присутствовал при разговоре. Ему Джим время от времени переводил в двух словах, о чём шла речь. Родители изумлённо вслушивались в звуки чужого мелодичного языка из его уст, пребывая на грани неверия и шока, но странные костюмы Джима и Фалкона, а также необычный летательный аппарат за окном свидетельствовали, что всё рассказываемое Джимом — правда.
— Всё это похоже на фантастику, — сказала мама, переводя с Джима на Фалкона и обратно сияющие, ставшие огромными от удивления глаза. — В голове не укладывается...
Она вдруг побледнела, её взгляд стал мутным, а веки вздрогнули и опустились. Она начала заваливаться на бок, на отца, и тот поддержал её, не дав упасть.
— Лилиан! — воскликнул он встревоженно.
Джим тоже бросился к ней, испугавшись.
— Мама, что с тобой?
— Эмоциональная перегрузка, — подал голос Фалкон. — Так бывает, если слишком много разом свалится.
Отец, снова услышав незнакомую речь, вопросительно взглянул на Джима.
— Фалкон говорит, это у мамы от чувств, — перевёл тот.
А Фалкон добавил:
— Самое лучшее сейчас — это отдых, сон.
Но мама, придя в себя, заявила, что ни о каком сне речи быть не может. Она не могла налюбоваться на Джима, ощупывала его и гладила, будто желая удостовериться, что он — не плод её воображения. Пропуская между пальцами его волосы, она засмеялась:
— Как ты оброс, Боже мой! Но тебе очень идёт так! — И, вздохнув, задумчиво добавила: — Как ты вырос... Как изменился. И стал такой красивый... — Переведя взгляд на Фалкона, она спросила: — А этот... гм, юноша, он... кто?
От мамы Джиму было нечего скрывать.
— Я люблю Фалкона, — признался он. — И он — меня. Он такой же, как я. Все альтерианцы такие — мужчина и женщина в одном теле. И я — один из них, мама. Вот почему я не такой, как все. Здесь, на Земле, это считается отклонением, а там — норма.
— Подожди, подожди... — Мама, хмурясь, потёрла виски.
— Тебе плохо, мам? — снова встревожился Джим.
— Нет, — закрыв глаза, она покачала головой. — Я просто не могу уяснить... Ты хочешь сказать, что ты — не человек?
— Не землянин, — мягко поправил Джим. — Альтерианцы — тоже люди, просто немножко другие.
— Но если ты... не землянин, то как ты попал сюда? — спросил отец.
— Это долгая и запутанная история, — вздохнул Джим. — Мне кажется, для одного раза с вас хватит потрясений.
— Действительно, с ума сойти можно, — пробормотала мама.
— Ты не сойдёшь, я уверен, — улыбнулся Джим. — Ты сильная.
— Не знаю, не знаю, — ответила она с нервным смешком.
Джим узнал, чему, а точнее, кому его приёмные родители были обязаны своей стойкостью, и что сохранило их семью семьёй, а дом — домом, вопреки постигшему их горю. И почему в гостиной стояла наряженная ёлка, а на крыше горели цветные лампочки.
В доме всё-таки кое-что изменилось: появилась детская комната и кроватка, в которой лежал стержень и оплот, а также смысл и дух семьи — полуторагодовалая девочка с пушистыми светлыми волосами. Мамин и папин ангелок спал безмятежным сном, посасывая пальчик, и ему не было никакого дела до инопланетян, посетивших Землю этой декабрьской ночью.
Джим смотрел на это чудо, затаив дыхание, а через полминуты прошептал:
— Вы её тоже из приюта взяли?
На что мама ответила с гордой улыбкой, но тоже шёпотом:
— Нет, она наша, родная. Наверно, Господь смиловался над нами и послал нам такой чудесный подарок... словно бы в утешение.
— А как её зовут?
Сестрёнку звали Хоуп — надежда. Надежда на обретение счастья и сохранение мира в душе, несмотря ни на какие невзгоды.
