Путь хранителя@последний из рода .1 часть

Подойдя к костру, совершенно по-старчески, кряхтя и сопя, Митрофан стал укладываться спать. Ванятка, из детского любопытства не упустил возможности спросить:

— Деда, а теперь-то нам бояться нечего что ли?

— Человеку всегда есть чего бояться. Только теперь с нами старые хранительницы. Они беду за долго почуять смогут, да и нас, если что в обиду не дадут.

— Это вот эти древние старухи, те хранительницы, про которых ты сейчас говоришь? Да они по-моему, и себя толком сохранить уже не в силах. — Удивился мальчик.

— Самые что ни на есть, настоящие. И помни, если тебе удача улыбнется, то ты может, и увидишь еще такую женщину, которая самую тяжкую ношу на себя взвалит и будет сполнять её получше здоровенного мужика.

— А кто она, бабка твоя?

— О, это тоже старая история, потому и не рассчитывай длинный рассказ. Могу лишь сказать одно, она из рода древних волхвов. Это, про которых тебе сказки на ночь рассказывали. Она даже старых Богов всех по именам помнит, а вот меня учила только в одного единого Бога нашего верить и поклоняться Ему одному. Да так верить — чтоб всей душой и без остатка. — Закрывая глаза, промолвил старик и замолчал. Долго после этого Ваня ворочался, и уснул, не услышав больше ни единого слова.

Утро наступило прохладное и много обещающее. Работа кипела под руководством батюшки. Церковь выпрямлялась и преображалась прямо на глазах. Целый день трех загадочных старух не было невидно и неслышно. Появились они под самый вечер. Так же трое, как и накануне. Две молчаливые, с совершенно безразличными выражениями на непроницаемых лицах, шедшие как-то поодаль и, в центре родственница Митрофана, и опирающаяся на примечательную палку, чуть впереди. С видом удачно нашкодившего ребенка, старушка остановилась около отца Митрофана и, ничего не говоря, стала рассматривать обновленную церквушку. Трое довольно сильных мужчин за день сумели довольно хорошо поправить покосившееся строение. Митрофан, заметив выражение лица своей бабушки, понял, что ей тоже удалась намеченная на день работенка. Поэтому, не долго думая, он без обиняков попросил показать.

— Не томи, вижу, что, ты очень даже в силе.

— Ты сильно удивишься! — Восторженно предупредила она, и залихватски подмигнула.

— Пошли, уже мочи нет терпеть твоих загадок.

На этом они двинулись в сторону того самого обветшалого небольшого мостика, на котором состоялась такая неожиданная встреча.

— Опять ведёшь меня в ту злополучную деревню, пропитанную злом и тенями?

— Назвался груздем, полезай в кузов. — Ответила старуха, ехидно сузив глазки. — Как только с мосточка сойдёшь, подумай, чего бы ты пожелал ещё забрать из своей землянки, той самой, что осталась на твоём дорогом сердцу и уже сиротливом озерке.

— Хорошо, но ежели чего не так пойдёт, то ведь я всегда могу рассчитывать на твою помощь. — Неуверенно ответил великовозрастный внучок, подозревая необычный подарочек от своей неугомонной бабушки.

— Пока ты жив — всегда. — Заверила старушка.

Убеленный сединами довольно пожилой человек, знавший норов и возможности своей родственницы, постарался, насколько это было возможно расслабиться и, наконец, просто довериться ей целиком, переходя мостик, попросил Бога защитить грешную душу. Едва скрипнувшие старые доски древнего перехода из одной деревни в другую, будто специально охнули под тяжестью его тела, чтобы навести смятение на его уже крепкое и повидавшее многое в этом мире сознание. Лёгкий, едва мерцающий зеленоватый свет, покрывавший всю незамысловатую пыльную улицу брошенной деревни, стал размывать границы увиденного и, словно, накладывать новую картину такого уже дорогого и родного местечка своего ещё недавнего уединения. Слова, своей уважаемой родственницы, он принял с полным уважением и вниманием, смело шагая в легковесный зеленоватый омут света к такому гладкому и спокойному озеру навстречу. Тихая и спокойная гладь озера, уже поблёскивала не зеленоватым светом, а встречала своего давнего знакомого, вполне привычным гладким голубым светом, таким ровным, что иногда думалось, глядя на него о перевёрнутом блюде, да реальными едва покачивающимися камышами. Всё было так, как он оставил, уходя в свой такой необходимый, но, как он считал не такой уж и долгий путь. Старик не в силах был осознать, в какой именно момент, все представленные им образы, обрели реальные очертания и стали такими дорогими и знакомыми, довольно ощутимыми предметами его довольно продолжительной жизни в этом месте.

— Несколько дней пути заняли несколько минут! — Не удержавшись от восторга, прошептал старик. — Вот так бабушка!

Такого он не мог ожидать даже от неё. За годы их разлуки он совершенно забыл о её существовании. А она, не переставала не только работать над собой, но и достигла невиданного по его меркам мастерства. Так использовать свой дар, так его распознать и, научиться им пользоваться, могла, конечно, только она одна со свойственным ей упорством и, прежде всего — верой. Собрав, на его вскидку самое необходимое, Митрофан стал искать что-то примечательное, что бы смогло его вывести обратно. Ничего на первый взгляд необычного, не найдя, он долго шёл по лесу, углубившись в свои мысли о том, что человек, наверное, может очень многое, если на то Бог его благословит. Он невольно стал представлять себе своих попутчиков. Небольшую красавицу церковь, которая распрямлялась и стыдливо хорошела час от часу. Наряду с этим — тёмные глазницы заброшенных домов, с угрожающе мелькающими тенями и холодными, лучше сказать леденящими душу, призывами нечто. Чудо тут же повторилось вновь. Прямо перед ним опять возник тонкий туманный зленный свет, через который вновь было видно всё то, что он только что пытался себе представить. Нерешительно, но, внутри доверяя своей чудесной родственнице, он сделал шаг по направлению к туманным силуэтам. Его старая, никогда не меняющаяся на его долгой памяти родная старушка встречала с доброй улыбкой своего довольно великовозрастного внука.

— Ну, как? — Спросила она, мягко улыбаясь, явно уверенная за ответ на свой вопрос.

— Ты смогла... Я даже не знаю как, но тебе удалось такое, на что даже в самых смелых мечтах подумать не отважишься. — Восхитился Митрофан.

— Так, значит, понравилась моя работа?

— Ещё бы?! Такое знание дорогого стоит. Но расскажи, как такое удалось тебе?

— Всё самое на вид чудесное, очень просто, если по полочкам разбирать станешь. Так и здесь. Все знания навиду лежат, только сумей собрать всё воедино, тогда и получаться чудеса вроде того, что ты сейчас испытал. Сколько раз я тебе всегда говорила, не допускай к себе тёмных мыслей, не думай плохого даже о обидящем тебя и ненавидящем тебя. Только о светлом и добром, несмотря ни на что, даже, когда, казалось бы, совсем плохо и тяжко становится. Только при таком отношении к жизни, в самом её понимании, которое Господь нам ещё в библии старался ненавязчиво показать, да чего там, на каждом прожитом неправильно или греховно дне, лежит слепота, неведение даров Господних.

— Тогда почему я раньше всего этого сам увидеть не мог?

— Задумайся, может, твоё самовольное отлучение от людских бед не прибавляло в тебе крепости духа и стремления выполнить Его волю?

— Трудно всё это, трудно.

— Если тебе трудно, то, как простому смертному, без таких даров жить на белом свете и справляться с искушениями, которые так и сыплются на него от лукавого? Разумеешь?

— Да, теперь хоть немного понятней, но всё одно не полностью.

— Вот теперь, Митрофанушка, попытайся уяснить: в жизни бывают самые простые и понятные вроде вещи, но только окончательно понимаешь их, когда пройдёт много-много лет. И это ещё не всё, вот в чём величайшая мудрость. У человека, казалось бы всё и вся понявшего, никогда не будет полного знания мудрости и понимания замысла Его. Ну, да ладно, теперь отдыхать пора, другое завтра покажу.

У костра кипела похлебка. Усталые люди, не только не желали, но и не могли разговаривать. Все от голода и усталости старались молча и сосредоточенно освободить как можно быстрее котелок, затем, так же молча, повалились отдыхать, готовясь к не менее тяжёлому следующему дню. Понемногу, шаг за шагом, люди строили охранное место, не только для себя, но для каждого страждущего, которому, могла бы понадобиться их помощь от страшных невзгод, находясь рядом с запечатанным злом. Пока это, неразбуженное никем зло спало, не видя и не слыша творящегося у него перед самым носом, оно также находилось под охраной этих самоотверженных людей, посвятивших свою жизнь глубокой вере, которая прежде всего не только для спасения самих себя была нужна им, но и для всего, что окружало и было создано самым мудрым и Всемогущим Богом. А, может, да, наверное, так оно и есть — этого желал сам Господь, потому и выстроили целое село, которое ждало прибывающих своих новых жителей и гостеприимно размещающих в новых только выстроенных домах. Они по бабкиным наветам, идя, куда глаза глядят с израненными душами, попадали в это волшебное место и потихоньку отогревались, оттаивали, становились, пусть не совсем прежними, беззаботными, но более мудрыми, ценящими каждый день людьми. Дар, данный человеку на то и нужен, чтобы несмотря не на что, проявиться в тот момент, когда в нём случиться самая острая необходимость. Иногда, вдруг, без на то острой нужды, человек обнаруживает в себе что-то странное, на его взгляд и непонятное и, толком не разобравшись, начинает словно неразумное дитя играться этим. Вот тогда и жди беды, коли рядом умного, да знающего человека не окажется, можно навредить так, что потом целым поколениям потомков не расхлебать содеянного. Довольно медленно, но многие годы шли разные люди, заселяя чудесное место. Не любопытство или желание легкой жизни их гнало к этому поселению, а только острая душеная боль, не способность научиться жить как все и подчиняться обыкновенным для нормальных людей законам общественного проживания.

Когда были построены около церкви несколько домов из отвоеванного у леса материала, необыкновенные люди стали жить среди равных себе словно и были самыми обычными. Никто никого не удивлял своими возможностями и не считал их за недостатки или уродства. Они пахали и сеяли, растили детей, обзаводились хозяйством. Применение их возможностям всегда использовалось по мере надобности и заслуживало должное на то уважение среди соседей.

Столкновение.

— А что потом то случилось, Трофим? Не уж-то все погибли? — Заслушавшись новой сказкой, стал просить я продолжения.

— Всякому свой час приходит. У каждого свой путь. — Расплывчато ответил рассказчик. За окном хлестал промозглый осенний серый дождь. Ветер заунывно воя, будто старался пробраться внутрь уютного теплого дома.

— Не до того сейчас. — Стараясь отдышаться, сбивчиво проговорила Анюта, стоя на пороге, насквозь промокшая и сильно взволнованная.

— Сядь и отдышись хоть, потом доскажешь. — Невозмутимо ответил Трофим. — Вот отец твой подойдет, тогда и станем гостей принимать.

— Они, что, прямо в дом войдут? — Всплеснула руками испуганная женщина.

— А то как же?! Нам их с Колей на улице под дождем принимать прикажешь? — Вопросом на вопрос ответил мой учитель.

— Так ты ж столько лет с ним не виделся?!

— Вот теперь и повидаемся.

— Может все-таки лучше в лес? — Присела на край скамейки Анюта, вытирая лицо и волосы от воды.

— Не мельтеши, успокойся лучше. Все нормально будет. Чай не в первой с такими любителями встречаемся.

— Боюсь я, за папаню, да и за гостя нашего душа тоже не на месте. Ты лучше посмотри на него, он словно не по земле ходит, а по воздуху летает. Хуже моего отца стал. Как будто в детство окунулся. — Кивнула она в мою сторону таким небрежным кивком, что я невольно почувствовал себя ущемлённым.

— Это ты про кого? Про меня что ль? — Оскорбился я, встрепенувшись от неожиданного укора.

— А то про кого же? Про тебя, родимый. — Не глядя в мою сторону, произнесла Анюта.

— С чего это ты взяла, Что я по воздуху летаю?

— С того самого, что все тобой уведенное и услышанное за сказку принимаешь. Да так еще и радуешься этому... — С язвительным ехидством произнесла она, пристально посмотрев на меня, специально сузив свои огромные черные глаза.

— Давайте без лишних перепалок. — Пресек разгоравшуюся перебранку Трофим. — Ты, Коля, лучше посмотри, на сколь близко подошли непрошенные гости. А ты, Нюрочка, прибери со стола, да и переоденься, а то, чего доброго, так во зле и простудиться не долго. Нам это сейчас не к чему.

— Кто куда, а наш Трофимушка опять с Агашей переговариваться станет! — Бросил вроде случайно язвительное замечание неостывшая Анюта.

— Нет, мне твоего отца — то спрятать нужно, он у нас для гостей лучшим угощением может статься. — Не подавая вида, по-простому ответил старик.

Для подобных видений, как мне казалось, я не был готов, потому, присев с противоположной стороны стола на широкую скамью, оперевшись спиной в простенок между окон, стал представлять картину плачущего осеннего леса, в котором трое здоровенных мужиков в камуфляжных костюмах что — то искали среди облетевшей листвы. Долго ждать не пришлось. Буквально через несколько минут, картинка перед глазами поплыла, подхватив мои яркие воображения и насколько это возможно расширив их. Трое неизвестных, лишь глубже натянули свои вязанные шапочки, не замечая неприятной осенней погоды, шли по едва заметно светящейся тоненькой зеленой ниточке-пути. Они не разговаривали и вели себя уверенно, создавая ощущения того, что знали, куда и зачем держат путь. Осенний серый лес ежился и темнел, то ли от нависшей непогоды, то ли от не желательного присутствия угрюмых безрадостных людей.

Кто-то коснулся моего плеча и, все разом пропало. Я, от неожиданности, стал часто моргать глазами, не понимая причины остановки моего наблюдения.

— Ты что? Хочешь, чтобы они раньше времени тебя заметили? — Взволнованно, произнесла Анюта, тревожно заглядывая мне в лицо. Она уже успела переодеться и в простеньких потертых джинсах, да маленьком, обтягивающем свитерке, с длинными распущенными волосами, тревожным взглядом, смотрелось так беззащитно трогательно и мило, что я не вольно залюбовался ею. В своем обычном балахоне и длинной юбке, она выглядела лет на десять старше меня. Зато сейчас — простая и современная одежда, сделала её намного интересней. Она не вольно будоражила кровь и, в некотором роде завораживала своими большими омутами черных глаз под цвет таких же блестящих волос.

— Нет, я знал, что долго смотреть нельзя. — Медленно, проговаривая каждое слово и, стараясь не так откровенно на нее пялиться, произнес я. Она же, по-видимому, поняв мою заминку, тут же отошла и села по другую руку Трофима.

— Ну, вот и хорошо. Не долго осталось ждать. Скоро они подойдут и вам при этом нужно лишь молча наблюдать. Вмешиваться не советую, только смотреть за тем, что происходит. Это особенно касается тебя Анюта. — Произнес старик, внимательно рассматривающий давно знакомую чайную чашку. Внешне он был совершенно спокоен и для стороннего взгляда, ни что не выдавало его внутреннего волнения или хотя бы малейшего беспокойства. Анюта, напротив, сев за стол, снова поднялась и, подойдя к иконам, зажгла лампадку. Снова едва присев, опять поднялась и, подбросив в печь несколько берёзовых поленьев, принялась обновлять стол для чаепития. Она присаживалась и поднималась, вспоминая о каких-то невыполненных, но обязательно нужных в данный момент делах. Первым не выдержал старик, наблюдавший за её суетливостью и отрешённым блуждающим взглядом, он, потирая руку об руку, тихо и довольно жёстко приказал ей сесть и успокоиться.