О бедном монахе замолвите слово

Тот схватил ее, жадно выпил, покрылся лиловыми пятнами, и в экстазе от божественного вкуса, наводнившего его рот, и аромата, наполнившего нос, вцепился в собственную глотку.

— Вот! — праведно провозгласил я. — Помоги страждущему, и будешь благословлен Небесами! Не могу отказать ему, ведь этот старик полон милосердия.

— Ты полон дерьма.

— И милосердия! — возвышенно ответил я ей, и снова взялся за кувшин, ибо, как сказано в одной мудрой книге: "да не оскудеет рука дающего".

В какой-то момент он попытался, было, не привлекая внимания, выпасть из-за стола и убежать на карачках, но был мной непринужденно изловлен за штаны и затащен обратно. И когда первый кувшин показал дно, верный слуга семьи Ло все же предпочел застольной беседе и чаше прекрасного вина ароматы свежего салата из стеблей молодого духовного бамбука, каковые ароматы и вкушал, не вынимая лица из тарелки.

Не превзойдён никем мастер, сваривший прекрасное вино Ледяного Сердца Нефрита, возможно даже, что сам Будда поделился с ним крупицей своего света. И все чаще тем вечером посещали меня мысли, что в следующей жизни я хотел бы стать мастером виноделия, и делать вино не хуже, а, возможно, даже лучше, чем то, которое сегодня во мне и передо мной.

Но это было вчера.

Сегодня же, проснувшись в обнимку с шершавой корягой и ощущая в животе некую тяжесть, в горле — засуху, в душе — пустоту, в голове — вулкан (а во рту — помойку), я отчетливо понял: если кто и поделился чем-то с тем мастером виноделия, то это был какой-то злой дух или демон, пришедший в этот мир, чтобы изгадить праведность этого старика. А проклятое пойло, наверняка сваренное в полночь на кладбище (с использованием местных ингредиентов), изначально создавалось для отстыковки ног от вашего сознания, путем уничтожения вас, как личности.

— Ох, вы посмотрите, кто это тут у нас восстал из мертвых! — воскликнула Ванкси, обернувшаяся на шорох травы, когда я попытался принять сидячее положение. — Славно провел вечерок, а, дедуля?

— Неплохо, неплохо, — проскрипел в ответ ей я горлом, в котором по ощущениям размещалась древняя пустыня, не видевшая дождя много сотен лет. — Ты не могла бы дать мне воды, а то немного пить хочется? И еще, сними с меня этого паука, он слишком громко топает.

— Вот встань и налей себе сам! — огрызнулась девушка.

Мне кажется, она за что-то была очень зла на меня, но вот за что?

Но я все же воздвигся на ноги, хоть и не с первого раза, но тут налетевший порыв ветра заставил покачнуться мое немощное тело, и чтобы не упасть, я умело оперся на ствол дерева.

— Что, мастер техники "Бамбук сопротивляется урагану" снова решил блеснуть мастерством?

— Ты о чем вообще? — по извилистой дуге я добрался до костерка, где в котелке оставался чай.

— Тебе напомнить? Когда эта мочалка по имени Ло Шуань в очередной раз расхвасталась, что занимается кулачным искусством, кто вызвался дать ей пару советов?

— Постой-постой! — пробулькал я из котелка. — Но разве не ты сама орала громче всех, что лучший кулачный боец на юг и север от реки Чжуцзян — это твой дедуля, старый Ли? Весь бок мне еще насквозь прощипала!

— Подумаешь... Хвастаться меньше надо некоторым вертихвосткам... — на миг смутилась девчонка, но тут же снова пошла в атаку. — Но это не повод хватать эту Ло Шуань за... За...

— За что?

— Неважно. Всю излапал!

— Ты совершенно зря меня оскорбляешь! Наверняка это была техника Липких Рук!

— А то я не видела твою длинную липкую подлую руку на ее заднице!

Я не стал спорить. Как говорят: "у пинков и кулаков нет глаз".

— Но, знаешь, — вдруг решила сменить гнев на милость Ванкси. — Ты искупил все свои грехи, когда не давал этой дуре попасть по себе все время, пока горит ароматическая палочка. Это было так смешно для всех, кроме безмозглой Шуань! Как будто ты просто пытаешься стоять ровно, а неуклюжая корова скачет вокруг тебя, и машет руками и ногами.

Я не стал это как-то комментировать. Возможно, так оно на самом деле и было.

— Но окончательно я простила тебя, когда ты отказался брать ее к себе в ученицы! А вот без проповедей можно было бы и обойтись.

Вот, зря она так. Как говорится: любишь культивировать — люби и пилюли очищать. Ну, а настоящий, правильный, каноничный Старый Мастер просто обязан учить молодежь уму-разуму, кто может утверждать иное? Но я не стал спорить с девчонкой, потому что мало пользы спорить с женщиной, если уж та как следует завелась. Не важно, прав ты, или нет — ничего не докажешь, а виноватым все равно окажешься сам.

Дао пожил, Дао знает.

Я решил сменить тему, и шумно принюхался.

— А чем это так пахнет?

Девушка в ответ нехорошо ухмыльнулась.

— Лекарство от похмелья. И мой отец любил вино, но порой после шумного пира иногда надо быстро прочистить голову. Матушкин рецепт, знаешь ли, — с этими словами она зачерпнула широкой чашкой прямо из котелка. — Ее мастерства у меня нет, но я очень старалась. Пей. Нам пора в путь.

Кузнечный цех в голове меня порядком утомлял, поэтому я решил простодушно довериться девчонке — вряд ли она собралась меня травить. И, покорно приняв чашу с горячим отваром, я щедро отхлебнул: огненным потоком зелье провалилось в желудок и растеклось там горячей волной, а меня бросило в пот. Ощущения были странные. Горячо, солено, пряно, и очень, очень, очень остро — наверное, было еще и вкусно, но я не понял. Спасибо, что живой.

Тем не менее, хоть несколько мгновений мне и хотелось дышать огнем, но в голове быстро прояснялось, в глазах перестало двоиться, а ноги больше не норовили пуститься в пляс при каждом шаге.

— Хорошо! Хорошо! Отличное зелье! — похвалил я девушку, когда пожар в пасти этого старца утих и ко мне вернулся дар речи, — А чего-нибудь посущественнее нет?

— Есть немного супа, будешь?

И суп по тайному, наверняка также матушкиному рецепту (запах мяса есть, а самого мяса нет) окончательно вернул меня в обычное для этого старика состояние благодушия и всепрощения. Правда, ненадолго.

Пока мы собирали лагерь и выдвигались к дороге, дабы продолжить наше путешествие пешком, или же, если повезет встретить попутный караван и присоединиться к нему, то в телеге или повозке, Ванкси, не избалованная светской жизнью, продолжала изливать на меня поток впечатлений о прошлом вечере. Учитывая, что к регулярным отжигам этого старого праведника она привыкла, и, по ее словам, для нее было бы более удивительным увидеть старика Ли, как и все нормальные люди просто вкушающего пищу и ведущего беседы, то наибольшим потрясением для юной госпожи Чжоу явилась музыкальная часть вечера.

На небольшой помост, быстро вытащенный и собранный в саду семьи Ло расторопными слугами, взошла сладкоголосая Шуань, за ней последовали музыканты. Дочь достойнейшего Ло Динсяня оказалась весьма болтливой девицей, что лично меня порядком раздражало — я был занят просвещенной беседой с толстяком Ба, и слушать ее не хотел. Но вот время приветственных и вступительных речей быстро прошло, и настало время музыки.

Визуально ансамбль песни и пляски имени семьи Ло строго придерживался стиля, который в наших просвещенных деревенских кругах ценителей высокого искусства именовался не иначе, как "разножопица". Одесную от девицы Шуань теплилась жизнь в лице волосатого барабанщика, который наяривал в средних размеров барабан тангу и весьма бодро размахивал в такт музыке своими внушительным космами, а также его духового коллеги, который был менее мохнат, но по количеству выдаваемой энергии не отставал. Слева расположился кошмар любого гетеросексуального практика: щуплое нечто, то ли тощий мальчик, ощущающий себя тощей девочкой, то ли наоборот. И вот тут скрывалась главная для меня интрига вечера, и я не мог дать однозначного ответа кто он был — мужчина это, или не очень. С одной стороны, изящные черты лица, вышитый красный халат женского покроя и худенькие, хоть и несколько кривоватые ножки под ним говорили о том, что перед нами девушка, ну а аргументы же вроде "не бывает девушек без груди" разбивались при первом же взгляде на мою очаровательную спутницу. А вот мужчину без кадыка в природе найти гораздо сложнее, хотя тоже, наверное, можно. В общем, темная история, что, впрочем, не мешало существу резво перебирать струнами. Оно держало цитру, размеры которой превышали габариты чахлого тулова, и, закатив щедро накрашенные глазки, занималось вдохновенным звукоизвлечением.

Прекрасная Шуань тем временем топталась по сцене, демонстрируя очаровательную зажатость, и старательно не попадала в ноты, и, хотя инструменталисты в себя вполне попадали, общий звук получался все равно изруквонский. Впрочем, народу нравилось, и наиболее молодая часть присутствующих, включая мою спутницу, повылезали из-за столов, дабы столпиться поближе к помосту. Время шло, вино лилось, будоражащие кровь песни о древних героях сменялись тоскливыми любовными балладами, музыканты разогревались, и даже вялая струнно-халатная часть ансамбля все же наскребла в себе достаточно сил, чтобы потрясти худыми конечностями и показать, что здесь все же концерт на пьянке, а не дефиле в логове общества Хризантемы.

Но этот старый мастер алхимии и стихосложения не стал уподобляться одному сварливому Древнему Злу, не знающему иной радости, чем обгадить чьи-то труды, и по мере наполнения собственного организма вином даже благочестиво покивал головой, похлопав выступлению, ведь сквозь скверную подачу и кривогузый звук пробивалась какая-то наивная, почти детская искренность, даже от самого угрюмого и мохнатого участника ансамбля.

Утерев трудовой пот надушенным платочком, прекрасная дщерь семейства Ло подбросила его в воздух над толпой, и в него вцепились аж четверо молодых людей, и как приклеенные принялись перемещаться в толпе взад и вперед, толкаясь и пинаясь. После — выпали из нее, и некоторое время боролись за платочек насмерть, пока не остался только один. На вопрос, зачем он им нужен, мною был получен восторженный ответ: "Это вещь прекрасной Шуань! Она же его касалась!".

В общем, стыдоба.

Тем временем, вышеупомянутая Шуань зачитала со сцены последнее на сегодня послание к пастве, поблагодарив за аплодисменты и внимание, и на этом торжественная часть, наконец, кончилась.

Кончилось терпение и Ванкси: она мое мнение о концерте не разделила и принялась орать, а основной ее претензией ко мне являлось то, что "чертовой деревенщине за музыку сойдет и мычание недоеных коров", после чего снова обиделась. Мне же пришлось отвлечься от беседы по другой причине: вышел из спячки учитель.

"Итак, ученик, ты, наконец, прорвался", — торжественно поведал мне он. — " Поприветствуй же стадию Пробужденной Души! Это маленький шаг для пути культивации, но огромный шаг для такого таракана, как ты. Так что ты чувствуешь?".

Каких-то глобальных изменений я в себе не ощущал.

— Я чувствую легкую слабость, старший, — покорно ответил я, и пошмыгал носом (ночевка на холодной земле в обнимку с корягой даром не прошла). — И насморк.

"Это потому, что ты слабак и сопляк!!!" — взревел учитель. — "Взгляни скорее на свой Океан Ци, и скажи мне, что ты видишь!".

И этот старый мастер культивирования и музыкальной критики сделал, как велено, и удивился преизрядно: пресловутый Океан Ци в даньтяне перестал напоминать светящуюся каплю, и теперь более напоминал некую лужицу.

"Теперь ты сможешь практиковать третью стадию техники Божественного Восприятия — она называется Глаз Души. С ней ты сможешь видеть сокрытое и невидимое, предугадывать ходы противника в бою, применим Глаз Души также в алхимии и мастерстве артефактора! Быстро благодари этого почтенного призрака!".

Ну, умасливать людей этот Дао всегда умел, так что, с этим никаких проблем не возникло. Но учитель сегодня стал просто неиссякаем на подарки.

"Еще я, твой старший, решил сделать твой путь в небеса более гладким! И для тренировки тонких манипуляций с Ци ты получишь новую технику. Так очисти же разум, ученик, и познай новую технику, она называется Восемь Рук Будды. Ты сможешь применять ее в бою и в мирской жизни, в алхимии и в иных делах!".

Если вкратце, то выданная мне техника позволяла создавать некоторое количество дополнительных конечностей, число которых зависит от степени контроля и количества Ци в организме. В эти самые дополнительные конечности можно положить оружие, правда, сильные духовные предметы, наполненные энергией, лучше будет взять настоящими руками. Ну, или как вариант — алхимические препараты. Можно блокировать или отклонять ими атаки.

Или просто набрать камней, чтобы метко ими швыряться.

К тому же, как объяснил мне старый Фанг Йи, частенько при приготовлении сложных препаратов нужны помощники. Но, пусть даже у помощников и будут собственные конечности, разве найдется у них настоящее мастерство? Кто доверит косоруким помощникам тонкую работу? Ведь если хочешь сделать что-то хорошо — сам и сделай, сам приготовь, сам очисти, сам смешай, сам раздели.

А если хочешь поспать и отдохнуть — то в могиле отоспишься, потому что практиковать и тренироваться теперь придется на треть больше, чем раньше. Уж об этом он, добрый старый Фанг, позаботится, и не успокоится, пока не увидит как минимум шесть отличных красивых и каноничных Рук Будды в моем исполнении, в дополнение к двум кривым культяпкам, которые уже растут из верхней части моего организма.

Пребывая в совершенно сумрачном состоянии разума, я слабо запомнил путешествие в Ланьхоу с караваном из Дунху, к которому добрые горожане, даже не дожидаясь просьб, пригласили присоединиться этого старого мастера Фэн Шуй и его благочестивую внучку. Верно ведь сказано: сначала ты работаешь на репутацию, а потом репутация работает на тебя! Вот что значит делать добрые дела, приносящие славу и известность!

— Известность? Ты и твой брат действительно прославились! — соглашалась со мной Ванкси, с которой я порой делился размышлениями. — Всякий раз, когда жители Цзегу и Дунху говорят о свиньях, они вспоминают о вас!

Такой себе комплимент, конечно, но дурная слава — тоже слава, и я пропускал ее уколы мимо ушей, получая вдогонку обвинения в толстокожести, на каковые также не реагировал. Зато я немало продвинулся в новых техниках: даже сделав полшага в третью стадию Божественного Восприятия можно было говорить о неисчерпаемом потенциале этой великой техники: ни одно насекомое больше не топилось в чашке с чаем этого старика во время вечерних привалов, будучи перехваченное еще на подлете, чему яростно завидовала Ванкси. А Руки Будды у меня даже получилось визуализировать, хотя брать ими что-то в силу их полнейшей нематериальности было затруднительно. Но это пока!

В общем, я упорно трудился и делал явные успехи. Положительно, у этого отца талант к культивации!

Что по поводу моих успехов, моего происхождения, моих талантов и моих же умственных способностей не уставал сообщать мне учитель, приводить тут не стоит. Слишком уж он, на мой взгляд, пристрастен.