— Коли! — противно гаркнул измазанный в угольной пыли типчик. И первым захлебнулся кровью — лысый легко отнял шило, прикрываясь напавшим от ударов остальных, и всадил то прямиком в глаз убийцы, да так, что окровавленный конец показался из затылка.
Перехватив руку следующего напавшего, громила, взял чужой подбородок и с нечеловеческой силой рванул в сторону. Хруст позвонков возвестил прочих, что их осталось трое.
Именно в эту секунду сзади на них напал Тольяр. Налетел, как весенний вихрь, убивая вооруженных ножами и стилетами дилетантов. Только один из всей компании оказался способен держать удар. Странные глаза зеркального цвета. И отвратительно быстрая реакция. Длинные ножи со сдвоенными лезвиями так и мелькали перед глазами, с чудовищной точностью подставляемые под удары меча.
Клац! Тольяру показалось, что у него вылетела половина зубов. Голову запрокинуло назад — в солнечное сплетение последовал тычок костяшками пальцев, уронивший его на спину. Но добивающего удара не последовало — лысый, воспользовавшись шансом, обхватил врага сзади за шею. Сила у него была просто поразительная — зеркальноглазый просто затрещал. Лысый, рыча давил медвежьей хваткой и тряся врага, как соломенную куклу. Зеркальноглазый, точно и не испытывая боли, методично старался выкрутиться, отчаянно дергая руками с оружием. Недолго.
— Не любят тебя, приятель, — откашливаясь, подметил Тольяр, не без труда поднимаясь на ноги. Массируя ушибленный участок. Лысый взял чуть дышащего зеркальноглазого и, подтащив за воротник к краю, просто скинул в карьер. Следом отправились его сообщники.
— Наверно есть за что... Гуно. Тебя ведь зовут Гуно?
— Наверно, — Весельчак глядел на неожиданного помощника без особенной приязни. — Это был простой привет.
— В таком случае у тебя не слишком хорошие друзья.
— Какие есть, — здоровяк, не поблагодарив, прошел мимо Тольяра и направился к кабаку. Не очень-то вежлив он был.
— Эй, хоть спасибо скажешь?
— Я не просил помогать. Спасибо тебе скажут другие их подельники, идущие за мной следом.
Начавшаяся суматоха и шум застали разбойников врасплох. Они, сжимая оружие и напряженно вслушиваясь в шум, ожидающе глядели на вожака. Как и Наместник, имеющий необычайно довольный вид.
Дубарь надо отдать ему должное не растерялся. Грянул кулаком и рявкнул:
— На улицу бегом! Живо!
Когда зал опустел, вожак разбойников молчал, слушая звуки боя.
— Быдло, — тихо сказал, подпирая подбородок кулаком Наместник. — Крестьянский скот. Вы что себе возомнили? Вчера втихаря дергали овощи с чужих огородов, а сегодня решили, что можете грабить моих людей? Допустили в свои дырявые чурбаны мысли о господском столе?
— Неожиданно, — признал Дубарь. — Хотя если задуматься то вполне закономерно.
— Все же вряд ли ты мой сын. Много думаешь, — говоря это, Наместник ловко откинулся назад, переворачивая табурет и уходя за пределы досягаемости сабли. Дубарь разъяренно крича, прыгнул на стол и, оттолкнувшись башмаком от края, напал. Наместник встретил его подхваченным с другого стола тесаком для резки мяса. Блокировал, подходя так близко, чтобы не дать возможности сделать второй замах.
Рука Дубаря скользнула за пояс, вынимая из раззолоченных ножен инкрустированных рубинами кинжал с листовидным лезвием. Рукоятью сабли он двинул Наместника в плечо, рассчитывая отбросить — тот лишь крякнул и ответил кулаком в грудь. Клинок полетел на пол, на него наступила нога Эйстерлина. Согнув руки с ножами в локтях, они бились в отмашку короткими экономными движениями. Более опытный Наместник почти тут же подловил Дубаря и глубоко прорезал ему кисть. Главарь разбойников с криком отпрянул, чтобы, потеряв рассудок от ярости, метнуться прямо, завертевшись волчком в попытке вернуть себе саблю. Роняя на пол кровь. Молодости свойственна самонадеянность. Удар, сцепка, удар, удар, блок, сцепка. Неожиданно пол дрогнул и прянул вверх, властно притягивая к себе отяжелевшее тело разбойника с вбитым повыше колена ножом.
Сабля ультимативно уперлась в незащищенную шею.
— Щенок, — сплевывая на пол, выругался Эйстерлин. — Наглый самоуверенный гаденыш! Мало держать в руках нож, им еще надо уметь пользоваться. А не только хлеб резать.
В дверь вошел незнакомый Дубарю человек в забрызганной кровью кольчуге. Он прижимал к потному лицу тряпку, обмакивая кровь из пореза на лбу.
— Алое Взгорье наше, — доложил он, преданно глядя на Наместника.
— Как посол? — небрежно поинтересовался, не сводя с лежащего на полу человека глаз, Наместник. — Блюет поди?
— Никак нет. С вашего позволения... он вел один из атакующих отрядов. И убил человек двенадцать сам, даже не поранившись. Толковый вояка. Да и доспех у него, охранительским усопшего Дракона не уступит. Редкая штучная работа.
— Кто бы мог подумать. Альбинос, надо думать тоже штучная работа.
— Папаша, может, встать позволишь, раз уж все, по-твоему? Мне неудобно, эта железяка в ноге мешает. Больно.
— Заткнись, щенок.
— У нас там семь человек пленных. Недобитки. Что делать прикажете? В колодки и на рудник? Или показательная казнь?
Наместник заговорщицки подмигнул Дубарю:
— Как мне поступить с крестьянами, вышедшими на большак грабить? Э, щенок? Как бы ты поступил?
— Папаша, поцелуй меня в... — острие вжалось в кадык, прерывая очередную дерзкую фразу. Наместник же склонив голову на бок, с видимым удовольствием обозревал, как бравада оставляет Дубаря.
— Взявши оружие, щенок, эти крестьяне посягнули на мой лен. Голозадые решили, что могут оспорить мое право. Бросили мне вызов. Стали, стало быть, преступниками. А с преступниками закон повелевает поступать жестоко — чтоб другим крестьянам было неповадно.
— Я так и понял, папаша, что на людишек тебе плевать, — выдавил из себя Дубарь, боясь пошевелить головой. Наместник засмеялся:
— Причем здесь людишки? Их место у сохи, ибо такими рождены. Травоядная сыть. Но вы... Варден, что с моими псами?
— Как вы и требовали. Доставлены. Не кормлены.
— Пленные мне ни к чему. Я обещал Когтю славную поживу. Захваченная чернь подойдет в самый раз. Исполняйте и позвольте нам с обнаружившимся бастардом договорить.
— Все ясно, — служивый удалился, а Наместник снова обратил внимание на Дубаря:
— Собственно я мог бы дождаться пока мои любимые песики начнут рвать это быдло, чтобы ты послушал, но думаю это напрасная блажь.
— Неужели... ты убьешь собственного сына?! Я ведь просто хотел обратить твое внимание... не прозябать в гнилом селе, отец.
— Обратил, — хмыкнул Наместник. — Доволен? Не хотел прозябать, говоришь? Тогда какого же блазеня, ты щенок, бросил мне вызов?! Сам выбрал свою судьбу и нечего теперь пенять!
— Отец! — отчаянно воскликнул красноволосый разбойник. — Я же хотел только...
— Повторяю, щенок. Мой сын это тот, кого я признаю, а не всякий плод моего семени. Кроме того, я не люблю, когда моё имя треплют чужие языки, всячески к нему подмазываясь и рассказывая каждому встречному поперечному о своём родстве. Запомни это на будущее... которого у тебя нет.
Не слушая испуганных оправданий, Наместник рубанул Дубаря по шее, отделив голову от тела одним ударом. Довольно осмотрелся, выискивая, нет ли где на одежде кровавых пятен. Улицу огласил собачий лай и нетерпеливое ворчание зверей.
— Обойдусь без очередного наследника. Пущай солдаты полюбуются, — с этими словами Наместник поднял за волосы голову, мельком заглянув в оскаленное лицо и бросив саблю рядом с трупом, пошел наружу.
... Уже слушая восторженные вопли своих воинов, высоко вздымая трофей, Наместник вдруг заметил странный взгляд, брошенный на него молча стоящим в стороне альбиносом. Посланец острова Харр глядел с недоверием, точно до последнего не верил, что Эйстерлин решиться на... он будто знал. Недоверие мешалось с появившейся на бледных губах змеиной улыбкой.
После всего, когда пленников уже отдали на растерзание псам на глазах у согнанных со всего поселенья жителей, к Наместнику подошел Варден. Воин был не на шутку встревожен.
— Господин. У нас огромная неприятность. Опасность.
— Что такое?
— Возле поселка дозорные заметили огромный отряд чудовищ. Тех, что зовутся слугами Мракогляда.
Величие акведуков и белых фонтанов, исполненных в форме сказочных существ и полулюдей, притягивало восторженный взгляд не меньше величественных храмовых портиков, колоннад и периптеров воздвигнутых в честь грозных богов Эрца. Белый цвет фасадов зданий и сооружений, стесненных полуколоннами, эркерами и кариатидами, только подчеркивался яркими цветастыми накидками местных жителей.
Здешняя мода предлагала носить особого пошива тоги — впрочем, достопочтенные граждане Эрца позволяли себе и самые обычные рубахи или просто оголенные торсы. Начало осени здесь было очень жарким. Здешние мужчины с бронзовой от загара кожей, преимущественно коротко стриженные носили на головах обручи и обувались в сандалии. В общем, нисколько не походили на бородатых крепышей Царства или мало опрятных островитян.
Напротив, удивительной для меня оказалась щепетильность местных в области личной чистоты и внешности. Каждый достойный гражданин Эрца готовился к хлопотному дню так, как у нас к парадам не все готовятся. Омовения, втирание масел, сияющая чистотой одежда. Мужчины следили за собой не меньше женщин, а в чем-то даже и больше.
Реваз при виде прохаживающихся по мостовым атлетов скрежетал зубами и искал, куда бы плюнуть. Следящая за порядком стража содержала город в полнейшей чистоте.
— Подумать только, а ведь Каллигрум не входит даже в пятерку крупнейших городов Эрца. Что же там? — дивился я.
— С вашего позволения я выскажу, что думаю. Там, небось, уже мужика от бабы не отличишь, — вмешался мой охранник. — Вы поглядите только на этих вот... как они себя ведут. Мужчина, а тем более воин не должен так собой заниматься.
— Зато здесь почти все мужчины воины.
— А еще умеют читать, писать, умно говорить и выглядят как придворные куртизанки. Э нет Великий Дракон, они могут себя считать воинами, но только сдается мне, и тренируются они только затем, чтоб мышцами друг перед другом хвастать.
— К твоему сведенью эрцовы пехотинцы мечники и копейщики считаются лучшими знатоками группового боя. Они знают десятки построений и вымуштрованы, так как не снилось даже империи Ван. А эта их внешность является залогом того, что чужаки сразу становятся видны.
Наша четверка, в самом деле, бросалась в глаза. И не только своей грубой льняной и кожаной одеждой (я не соглашусь примерить их тоги даже за половину сокровищ Эрца). Не вписывались мы в плеяду здешних культурных гениев, обрывки чьих разговоров достигавшие моего слуха повергали в дикую тоску.
— Позавчера Агрий выиграл соревнования лучников, его удостоили...
— ... лиловые побеги редчайшее произведение искусства, чья прелесть недоступна...
— ... отбили его лик в мраморе на Плитах Величия...
— ... с Треножной улицы, добавил в городскую коллекцию новую скульптуру, весьма...
Каждое слово звучало с достоинством. Каждый жест они старались делать показательно, на публику. Здешняя норма поведения меня ужасала. Наверное, они даже своих шлюх чем-нибудь награждают, чего-то там удостаивают и где-то там вылепливают из глины. О войнах они говорили, чуть ли не как об искусстве.
— Я не представляю себе этих красоток в хитонах с оружием на поле брани, — кисло добавлял Реваз. — У них, наверное, есть площадки для битв? Эдакие обнесенные стенами мраморные поля, куда собираются армии, чтоб не дай их боги не запачкаться. Зато теперь ясно отчего эти вояки никогда не ходят в завоевательные походы — везде кроме их Эрца все слишком грязно и вонюче. Бояться запачкаться или задохнуться. Или стать похожими на нас.
По счастью вся эта странная манера жизни в основном относилась к старшему поколению Эрца. Молодежь, как и везде, позволяла себе привносить в скучно-напыщенный уклад жизни толику вздора. Дети шумели, кидаясь в прохожих камешками, молодежь веселилась.
— Кто у них убирает на улицах? Кто метет? — продолжал глумиться Реваз. — Метла ведь вредна для их тонких нежных пальчиков!
— У них, между прочим, узаконена работорговля. К рабам все эти прелести культуры не относятся. Да и чужаки, которых здесь живет достаточно, с удовольствием работают на их благо. Иногда они, кстати, воюют — как правило, между своими городами. Победившая сторона забирает пленников проигравшей и заставляет платить выкуп или отрабатывать.
Реваз загоготал, привлекая недоуменные взгляды местных жителей.
— Ага, стало быть, воюют только чтоб найти тех, кто будет убирать их отходы?!
Плетущиеся позади Драконьи Призраки Мален и Келоан довольно ухмыльнулись. Мозолили местным глаза мы уже четвертый день. Каллигрум принял нас с помпезным великодушием, солидно облегчив кошели. Каллиграф нашелся в первый же день — его не пришлось долго искать, и уже третий спрошенный обладатель белого хитона с удовольствием объяснил, где найти 'академию'. Так называлась школа, где Каллиграф учил своих последователей магии и философии.
Кажется, мой маленький просчет, лишивший весь мир магии, никак не сказался на распорядке занятий в этом странном заведении. Не факт, что они заметили за своими длинными умными беседами, что не могут больше практически ничего. Должно быть сильно влияла философия.
Узнав о моем приходе, Каллиграф сразу согласился меня принять. Но сперва, прислал ученика, который сообщил, что его наставник освободиться только через три дня. Конечно, я был недоволен. Конечно, я начал прикидывать смогут ли три Драконьих призрака взять академию штурмом или хотя бы под покровом ночи приволочь мне этого великого мага с мешком на голове. Да только вовремя одумался.
Теперь вот гулял по городу, любуясь видами, и втайне весь дрожал от нетерпения. К счастью всему когда-то приходит конец. С минуты на минуту нас должен был встретить посланник Каллиграфа.
— Тоска у них здесь зеленая, — разглядывая мраморные дворцы, пробормотал я. — Как они живут? Взять им, что ли поджечь что-нибудь.
Последнее я сказал в шутку, но по лицам Призраков понял, что они были готовы сию секунду исполнить указанное. Им ведь тоже скучно.
— Взять штурмом городские бани и поставить город на колени в два дня, — предложил Реваз. — Я готов рискнуть, Великий Дракон.
На счастье к нам вдруг подошел молодой парень лет пятнадцати с необычайно серьезным лицом:
— Ваше имя Грай?
— Иногда, — почти беззлобно отреагировал я на принижение своего достоинства. Хотя какое это принижение, если я сам с каждым днем все сильнее утверждался в мысли, что Дракон Триградья все-таки погиб. Чем еще объяснить весь происходящий в Триградье бардак.
— Наставник просил меня сопроводить вас. Он освободился и теперь ждет.
— Замечательно, — вздохнул я. — Мален, Келоан. Возвращайтесь к дому. Там и ждите пока, а мы с Ревазом пройдемся в гости к мастеру Каллиграфу.
От меня не укрылось, как дернулся уголок рта мальчишки, когда я назвал его наставника 'Каллиграфом'. Запомним на всякий случай, что ученики этого прозвания не любят. Хоть я и не понимаю, что в нем такого.
