— Как самочувствие? — уточнил он, пройдя к столу и усевшись напротив, и Курт изобразил нарочито бодрую улыбку:
— Как у пережеванного и сплюнутого куска мяса. Но на доклад к высшему начальству уходить раздумал... А у тебя что? Как я понимаю, наша матушка Урсула исчезла в неизвестном направлении?
— Да, — болезненно дернул углом рта Мартин. — Точнее, во вполне известном, но да, исчезла. И выходит, ты подставился зря... Никогда себе не прощу нашу задержку.
— Брось, уверен — вы спешили, как могли. Тут, скорее, следует упрекнуть меня за самонадеянность: я не допустил мысли, что эта женщина способна на нечто подобное, хотя по опыту должен был рассчитывать на худшее.
— Я не хотел заострять внимания, ибо тебе и так досталось, — кивнул фон Вегерхоф, — однако, раз уж ты сам о том заговорил, Гессе... Когда мы говорили 'задержать до нашего прихода', это означало 'говорить с ней о молитвенных правилах, чистке котлов и ранней весне'. Это не означало 'вести провокационные беседы, явным образом давая понять, что ты такой умный и всё о ней понял'.
— Да, мальчишество, самодурство, лихачество, пора поумнеть, знаю, — серьезно сказал Курт, к стригу даже не обернувшись. — Ошибся. Не рассчитал. Сглупил. Был неправ. Но сейчас песочить меня и предаваться скорби — делу не поможет... Она зашла в лагерь перед тем, как исчезнуть? Выяснил, зачем?
— Пообщалась с Гейгером. Что любопытно, его она с собой не взяла, отчего он теперь пребывает в бездне страдания и уныния.
— Первое ожидаемо, — заметил стриг, — а вот второе удивительно. Быть может, они повздорили накануне?
— Если верить Гейгеру — нет. Он тешит себя мыслью, что Урсула не пожелала втягивать его с собою в неприятности... Кто их знает, этих малефиков, а тем паче женщин. Быть может, он и прав. В конце концов, с ее стороны это было очень рискованно — не уйти сразу, а задержаться в лагере для разговора с ним, для этого должны быть очень важные причины, а влюбленной женщине, будь она хоть трижды малефичка, причина 'попрощаться с возлюбленным' вполне может казаться предельно важной.
— Совсем не исключаю... Куда она ушла из лагеря? — спросил Курт и, увидев, как еще больше помрачнел Мартин, вздохнул: — Ну, этим должно было кончиться...
— Гейгер провожал ее до самой границы Предела, — хмуро подтвердил тот. — Урсула спокойно прошла внутрь и скрылась в чаще.
— Что значит 'этим должно было кончиться', Гессе? — с подозрением уточнил стриг. — Я надеюсь, у тебя не появилось еще одной глупой мысли?
— А ты предлагаешь разбить лагерь рядом с паломническим и ждать, что она выйдет к нам, дабы сдаться по доброй воле?
— А ты предлагаешь ломиться сквозь ловушки, полагаясь на благоволение свыше? Non tentabis Dominum Deum tuum[112], майстер инквизитор.
Мартин сухо кашлянул, привлекая к себе внимание, и неуверенно проговорил:
— Я, возможно, тоже сделал глупость... Но надеюсь, что ломиться не придется.
* * *
Смотреть на это осунувшееся, будто высохшее лицо было почти физически больно. Курт Гессе Молот Ведьм, чьим именем пугают маленьких малефиков, сейчас был похож даже не на смертельно больного, а на старый труп, и лишь едва заметное дыхание говорило о том, что это тело все еще живо. Был ли он без сознания или спал — понять Мартин не мог, но та жуткая серость в проступающих сквозь кожу сосудах ушла почти тотчас после принятого причастия, и это обнадеживало.
В домике матушки Лессар Мартин задержался ненадолго; удостоверившись, что болящий под присмотром и не намерен перейти в status покойного немедленно, он кивком попрощался со стригом и вышел прочь.
Дорога к лагерю сегодня казалась слишком долгой, какой-то бесконечной, будто цель пути с каждым шагом не становилась ближе, а напротив — удалялась, отодвигалась все дальше и дальше, и к обиталищу паломников Мартин подошел в расположении духа угрюмом и неласковом. Фон Нойбауэр, находящийся здесь же со своими солдатами, окружившими лагерь, был не в лучшем состоянии — такой же мрачный, как зимний вечер, молчаливый и подавленный, и судя по бросаемым на притихших паломников взглядам, лишь ждал сигнала предоставить Господу возможность отличать своих самостоятельно[113].
— Как майстер Гессе? — спросил он, кратко отчитавшись об исполнении приказа, и Мартин кивнул:
— Жив. Скорее всего, выкарабкается.
Тот неспешно и собранно осенил себя крестным знамением, невольно бросив взгляд через плечо в сторону дороги, и понизил голос:
— Должен сказать, майстер Бекер, что я до сего дня был не слишком благочестив, невзирая на собственную службу... То есть, нет, молился, как водится, к исповеди подходил, к причастию, видел и малефиков, и даже ликантропа однажды, и понимал всегда, чему служу и за что дерусь... Но видел в основном только гадость всякую, и, каюсь, не раз уж думал, что Создатель давно махнул на свои творения рукой — разбирайтесь, мол, сами со всем, что наворотили, надоели вы мне. И вот Господне чудо — вижу впервые. И не поймите неправильно, но... отчего мне не только радостно, а и как-то неуютно? Вы же инквизитор. Скажите, почему так? Не еретик же я, в самом-то деле?
— Майстер Гессе считает, что это нормальная реакция человека, который обнаруживает, что его отец постоянно наблюдает за ним в замочную скважину, — серьезно ответил Мартин. — Возможно, сказано излишне прямолинейно, но какая-то правда в этом, наверное, есть. Думаю, он знает в этом толк, чудес за время службы майстер Гессе повидал побольше, чем мы с вами — малефиков всех мастей.
Фон Нойбауэр взглянул на него с сомнением, однако возражать не стал, лишь молча вздохнув.
— Следите в оба, — бросил Мартин и, попрощавшись, двинулся в лагерь. — У Урсулы были сообщники, и кто знает, нет ли среди них еще какого-нибудь умельца.
— Да пускай только кто-нибудь лишь дернется, — сквозь зубы пробормотал рыцарь, однако за явным, неприкрытым гневом в его голосе мелькнули глубоко спрятанные напряжение и опаска.
— Но если что — не подставляйтесь, — договорил Мартин, приостановившись и обернувшись. — Если есть под вашим началом горячие головы, остудите их загодя, ни к чему устилать эти леса телами конгрегатских бойцов.
Фон Нойбауэр что-то пробубнил снова, но этого Мартин уже не слышал, а возвращаться не стал; в конце концов, этого человека взяли на службу не за умение слагать вирши, и он от души надеялся, что рыцарь, случись что, разберется, как любил поговаривать отец, 'по ситуации'.
Любит, торопливо поправил он сам себя. Не 'любил'. Что бы ни попыталась совершить эта женщина, ей это явно не удалось. О способности Молота Ведьм выкарабкиваться из самых немыслимых передряг ходят легенды, выберется и сейчас. Но как же жаль, что нет рядом Нессель или Альты...
'Мартин...', — вспомнился укоризненно-печальный голос, приходящий во сне каждую ночь, и он на миг запнулся, приостановившись. Быть может, вот оно — то, за что упрекала его сестра? Винила в том, что слишком задержался, что не торопил фон Нойбауэра с его людьми? Но ведь спешили, как могли... Кто же знал, что отцу придет в голову не просто задерживать подозреваемую до их прибытия, а еще и провоцировать на раскрытие? Прав все-таки Александер, напрасно он это сделал, не дождавшись солдат... Хотя, если уж сказать правдиво, наверняка и сам поступил бы так же. Просто чтобы убедиться. Просто потому что они всегда охотней раскрываются вот так, считая, что находятся в безопасности и в любой момент могут исчезнуть, а на допросе таких можно колоть неделями — и ничего не добиться...
И она не ошиблась, хмуро договорил Мартин, бросив искоса взгляд на не видимый отсюда Предел. Урсула действительно исчезла.
Йенса Гейгера он увидел еще издалека — бывший поселенец стоял у дерева на окраине лагеря в нескольких шагах от застывших в оцеплении бойцов, прислонившись к стволу спиной, и смотрел поверх солдатских голов в лес неподвижным взглядом.
— Мне нечего вам сказать, — произнес он тихо, когда Мартин приблизился, не дожидаясь вопросов. — Я не видел никаких признаков... этого. Ничто не могло заставить даже предположить нечто подобное. Не было никаких намеков, подозрений, сомнений, догадок. Для меня все случившееся столь же неожиданно, сколь и для вас... или даже больше.
— И уж точно обидней?
— А вы пришли позлорадствовать?
— Ты же понимаешь, Йенс, что под подозрением более всех в этом лагере? — остановившись рядом, вздохнул Мартин. — Думаю, понимаешь. Злорадствовать мне ни к чему: если ты и впрямь обманут ею, ты и так уже получил свое, если сообщник — еще получишь, а у меня сейчас нет настроя на шутки. Довольно неприятный, знаешь ли, выдался день.
— Майстер Гессе...
— Жив. Его убить непросто.
— Наслышан... Рад, что обошлось. Но мне действительно нечего вам сказать, майстер Бекер. Вы спросите, не обмолвливалась ли она о своих сообщниках, о каких-то тайных ритуалах или знаниях, не пыталась ли намекать, что мне когда-нибудь откроется нечто большее? Нет, ничего подобного не было. Мне... мне казалось, мы с нею здесь идем по одному пути.
— Вы действительно были любовниками, или это лишь слухи?
Гейгер поджал губы, опустив взгляд, и переступил с ноги на ногу, помрачнев еще больше.
— Не успели, — выговорил он, наконец, с явным усилием. — Но...
— Словом, дальше объятий и поцелуев не ушло, — констатировал Мартин, и тот молча кивнул. — Ясно.
— Вы пойдете за нею в Предел? — спросил Гейгер, обернувшись к нему и распрямившись. — Попытаетесь настичь ее там?
В Предел?..
Лишь сейчас Мартин вдруг осознал, что мысль эта в нем поселилась тотчас же после того, как фон Нойбауэр отчитался о положении дел. Это было настолько привычным, логичным и обыденным при любом расследовании — настигать преступника всегда и везде, где бы тот ни скрывался — что ни на миг не возникло сомнений в необходимости тех же действий и сейчас. Но ведь сейчас все было иначе...
— Еще не решил, — ответил он коротко.
— Если вы пойдете за Урсулой, — тихо попросил Гейгер, — возьмите меня с собой, майстер Бекер. Знаю, — торопливо продолжил паломник, не дав ему возразить, — я под подозрением, и под подозрением больше всех остальных, как вы верно сказали, но я прошу вас. Она не взяла меня с собою, и я думаю, это не потому что на самом деле я не дорог ей, я думаю — напротив, она не захотела втягивать меня в свои неприятности. Ведь она не просто ушла, она задержалась, чтобы попрощаться со мной, значит, это не просто так? Быть может... Быть может, Урсула не взяла меня в этот ее внутренний круг не потому что считала недостойным или не готовым к чему-то, быть может, пожалела? Вдруг она еще не до конца... погрязла в том, во что ввязалась. Вдруг, если я буду с вами, я смогу до нее достучаться, смогу...
— Ты всерьез полагаешь, что малефичка, не побоявшаяся убить инквизитора, вспомнит ваши с нею нежные объятья и беседы, поддастся твоему очарованию и раскается?
Гейгер поморщился, как от боли, и как-то совершенно по-детски мотнул головой:
— Нет, я... Вдруг она эта сделала не с холодным расчетом, а спонтанно, от страха? Вдруг сама теперь сожалеет об этом? Вдруг она еще не зашла настолько далеко, чтобы было нечего терять и нельзя было вернуться?
— Ты знаешь, что в двух часах ходьбы от вашего лагеря есть поляна, на которой в ночь пропажи вашего приятеля Густава кто-то разделал и зажарил человека? — спросил Мартин, следя за выражением его лица, и в глазах бывшего поселенца мелькнуло явное замешательство.
— Что?.. — растерянно переспросил он. — В каком смысле?
— В том же, в каком обычно разделывают и зажаривают кабана на охоте.
— То есть...
— То есть, его убили, спустили кровь, разделали на ломти и поджарили над углями, Йенс. Помощник майстера Гессе выяснил, что тело после этого завернули в полотно и унесли в Предел. Ты знаешь, кроме Урсулы, еще хотя бы одного человека, который совершенно точно, доказанно, умеет ходить внутри Предела, оставаясь в живых, и способен провести за собою еще пару человек, несущих труп?
— Грегор Харт? — неуверенно предположил тот, и Мартин мягко, но настойчиво повторил:
— Я сказал 'совершенно точно'. Ты когда-нибудь видел, как он входит в Предел?
— Нет, — нехотя признал Гейгер, и он кивнул:
— А как входит в Предел Урсула?.. И еще кое-что. Вы были близки, по крайней мере, в какой-то степени, стало быть, ты знал, что в ночь исчезновения Густава у нее завершался первый день месячного кровотечения?
— Майстер Бекер, — нахмурился Гейгер раздраженно, — я все понимаю, но эта тема...
— Оставь это, — поморщился он, — не время играть в целомудрие. Знал?
— Знал, но какое это имеет значение?
— А о практиках женского колдовства, при которых именно такие дни считаются наилучшими для проявления природной силы колдуньи, ты слышал?
— Что?..
— А теперь напряги память и вспомни: сколько раз исчезновение одного из ваших приятелей совпадало с тем же самым? Мы, к примеру, насчитали четверых. Еще один под сомнением.
— Совпадение, — через силу отозвался паломник, и Мартин вздохнул:
— Не слишком ли много их вокруг одного человека? Положим, я поверю тебе, — продолжил он, не услышав ответа, — поверю в то, что ты не знал о ее темной стороне. Но если даже так — сам видишь, Йенс, она не жертва собственной силы и взбалмошности или страха, она вершит свои преступления осознанно и расчетливо. И ты полагаешь, что твое присутствие сможет повлиять на нее и чем-то помочь?
— Если все так, как вы говорите, я тем более должен быть с вами, — упрямо возразил Гейгер. — Я хочу, чтобы она сама сказала мне это. Я должен знать. Я должен видеть, как она это признает — сама. Я должен от нее услышать, что был просто игрушкой... или узнать, что это не так.
— И что будет? Если Урсула скажет, что она жуткая колдунья, что пробавляется кровавыми ритуалами, но тебя всегда ценила и любила — что будет? Ты переметнешься к ней?
— Я просто собственными глазами увижу и собственными ушами услышу, что так бывает, — глухо отозвался бывший поселенец. — И выступлю свидетелем на процессе... в любом случае. Если вы правы — как обвинитель. Если нет... Приложу все силы для смягчения приговора. Ведь если вы все же настигнете ее, и она не предпримет попытки напасть снова, и позволит себя задержать — признайте, это будет свидетельствовать о том, что прав все-таки я?
— Если так — на это хотя бы будут основания, — согласился Мартин. — Но в таком повороте я сильно сомневаюсь.
— Вы возьмете меня с собой?
— А с чего ты взял, что мы вообще полезем в эту мышеловку? Единственный умеющий выживать внутри — сейчас находится внутри.
— Не может быть, чтобы в Конгрегации не нашлось нужного expertus'а, — уверенно сказал Гейгер. — Не может быть, чтобы вы просто оставили все как есть. Я знаю, вы что-то придумаете. И когда это случится — прошу, возьмите с собою меня.
— В любом случае, я не могу решать это сам.
— Понимаю, — кивнул паломник. — Просто передайте вашим сослужителям то, что я сказал. Уверен, майстер Гессе меня поймет.
— Я передам, — коротко ответил Мартин и, не прощаясь, зашагал вглубь лагеря.
