Зверь лютый. Книга 30. Канава

Попрыгунчик сморгнул. Откашлялся. Хмыкнул.

Глава 609

— Ты столь ярко описал мою судьбу, что аж взгрустнулось. Но не печалься — свой путь я выбираю себе сам. По милости божьей.

— Я рад. Что сам. Но и сам может выбрать только то, что видит. А пути, которого не видишь — и выбрать не можешь. Поэтому я хочу предложить тебе иную дорогу жизни. Каковая, по суждению моему, куда более подходит по талантам твоим.

— Ишь ты. И какова же она?

— Юг. Море. Тёплое, синее, бескрайное. Белые скалы на берегу. Ослепительные своей белизной. Ленты сползающей по утёсам зелени. Буйной, яркой. Воздух. Запах соли, запах моря. Зеленоватые валы воды. Медленно накатывают на берег. Откуда-то из-за горизонта. Неторопливо. Вечно. Тепло. Тёплая вода, тёплый воздух. Тяжёлые шубы, овчины — снять, забыть. Легко. Лёгкая ткань скользит по телу. Женщины. В разном полувоздушном. Легко снимаемом. Снял — а она не мёрзнет. Она, голенькая, томно изгибается и тянется тебе навстречу. А не стучит зубами от холода, покрываясь пупырышками. Положил и любуйся. Вот она вся. В тёплой воде, на теплом берегу, в тёплом воздухе южной звёздной ночи. Всегда. Везде. Ты даже вообразить не можешь насколько везде. Золотые купола церквей. Не этих, недавних, скромных, а тех древних, роскошных. Архангелы под куполом Святой Софии. Мозаики. В куполах, барабанах. На стенах. На полу. Краски, не выцветшие за тысячу лет. Камни, по которым ходили древние императоры. Вот стоит твоя нога. На том же месте, на том же камне, где стояла нога императора Константина. Создателя Второго Рима. Дворцы. В которых тысячу лет собираются самые мудрые люди Ойкумены. Где принимают решения, по которым невыразимое число людей, и мы тоже, живём и ныне. Воздух, напитанный тысячелетним настоем знаний, славы, страстей. И ты им дышишь. Видишь те же дома, которые видели те, великие, славные, праведные. Ходишь по тем же улицам, что и они ходили. Кони. Широкогрудые капподокийцы, высоченные фари, резвые арабы. С нашими тарпанами... Женщины, белые, рыжие, смуглые, чёрные... С грудями всех форм и размеров, круглыми и продолговатыми, с дерзко торчащими сосками или покорно укладывающимися прямо в твои ладони, с бёдрами, вызывающими предвкушение наслаждения... на любой вкус. Воспитанные в умениях, накапливаемых и сохраняемых тысячи лет. Умениях — доставить удовольствие мужчине. Это не та "настольная раскладушка" с рогами по подолу. Удивительные вещи со всего мира. Из Персии, Индии, Чапанго. Плоды, пища, приправы, которых ты здесь... никогда в жизни.

— Красиво говоришь. Завлекательно. К чему это?

— К тому, что это всё может стать твоим. Ты увидишь, попробуешь, ощутишь. Узнаешь вкус и запах. Это станет твоим знанием, опытом. Тобой. Или — не станет.

— Хм... Объясни.

— Всё просто. Государь отправляет брата своего Всеволода в Иерусалим. Взять в жёны тамошнюю принцессу Сибиллу. Ты слышал об этом?

— Что-то где-то краем уха... А с чего это Боголюбский брата младшенького в такую даль...?

Сохранение тайны в кругу русских князей — чистая иллюзия. Но насколько ему известен весь мой многофазный план...?

— Это неважно. Важно то, что у Святой Руси, у Государя появились существенные и длительные интересы в тех краях. Во всём Большом Средиземноморье.

— Ишь ты. И насколько оно... "большое".

— Большое. От Лиссабона до Басры, от Кавказа до Эфиопья.

Про эфиопов он слышал, про Лиссабон — нет.

— Интересы — существенные и длительные. Нужен человек, который их там будет... представлять. "Там" — в Царьграде и Иерусалиме, Антиохии и Александрии, Дамаске и Риме. Человек немалого ума, особенных талантов, выдающихся душевных сил. Ты.

Вот тут Попрыгунчик и рот раскрыл. Как-то такой замах, даже при весьма высокой его самооценке, несколько... чересчур.

— "Чрезвычайный и Полномочный Посол". Человек, который войдёт в тамошние земли и народы, узнает жителей и властителей, подберёт к ним ключики, привяжет верёвочки. И будет подёргивать. Святой Руси на пользу. Жить, как ты понимаешь, придётся в Царьграде. Там столица мира, туда сходится всё. Там, в самой сердцевине, и должно сидеть русскому послу. Жить придётся... по-вельможному. Не высовываясь. Но чтоб на уровне. Иначе разговаривать не будут. На празднованиях разных — вовсе не в первом ряду. В третьем-пятом. Но чтобы все, кто впереди — первыми кланялись. Само собой — только с глазу на глаз. А иное зачем? Для показа? Власть, княже, вот цель. Не власть судьи в споре о драной овце, а власть над половиной мира. Власть не видимая, не парадная — реальная, истинная. Твоя.

Аж горло село. Попрыгунчик неотрывно смотрел на меня, но, явно, не видел. Какие-то картинки из древних книжек, яркие краски заглавных букв, рассказы путешественников, привозимые оттуда вещи... всё это калейдоскопом неслось перед его мысленным взором, взбудораженным, вырвавшимся из-под постоянно пресса повседневной рациональности.

— Брешешь...

Я устало пожал плечами.

— Лжа мне Богородицей заборонена. Про то все знают.

Он резко, будто вспомнив, что мы и кто мы, зло спросил:

— Так что? Мне к Андрюшке в сеунчеи идти?

— Не в сеунчеи, а в послы. Чрезвычайные и Полномочные. В одного-единственного. Другого такого... не предвидится. И не к Андрюшке, а к Государю. Для служения "Святой Руси". А ежели нет... Ты, князь Давид, по суждению моему, многими потребными для такого места талантами господом нашим облагодетельствован. Но коли хочешь, чтобы твои таланты втуне пропали, в этой сырости да серости прокисли-вымокли... насильно мил не будешь. Придётся другого поставить. Тоже князя-рюриковича. Есть на примете. Послабее, конечно, но коли ты не схотел...

— Погоди.

Всё-таки, я пробил его самообладание. Он сидел на скамейке, схватившись за виски, пытаясь найти решение. Первая реакция в духе: лжа, вздор, хрень, чушь несусветная, рвалась с его уст. И тут же давилась. Он слишком много знал. Он, я уверен, знает об обоих моих планах — Крымском и Руянском, о постоянно повторявшихся при их обсуждениях таких же возражениях. Которые мною последовательно обламывались. Продуманностью, знаниями.

"Этого не может быть! Потому что не может быть никогда! Это ж все знают!".

И простенький вопрос: почему? Обоснуй.

Чтобы обосновать опровержение нужны не меньшие знания, чем для обоснования доказательства. А их нет. Тема из фактологии, из логики переходит в поле "верю/не верю". Но лжи нет и быть не может — по Богородице.

Есть страх. Неизвестного. И любопытство. От того же. Есть личная неприязнь. Ко мне. И репутация. Моя. Человека, который вот от него, лично, убежал. Да ещё и лбом в дубовые двери послал. И многое другое. Включая смерть Жиздора, взятие Киева, венчание Государя, избрание митрополита, сегодняшнее унижение ростиславичей, уже торжествовавших полную победу надо мной...

— Н-ну... положим... я скажу "да". И что?

— "Положим" мне не интересно. Я с этим ничего сделать не смогу. А вот если прямое "да", тогда я иду к Боголюбскому и прошу поставить тебя на это место. Это по нынешним делам.... непросто. Но я буду просить. За тебя. Если... Если он соглашается, то ты примешь присягу, которая должна быть при поступлении в государеву службу. И тогда я смогу рассказать тебе подробно. Первое дело — поехать в Иерусалим, сватом Всеволода. Вы же дружны? Вот и высватаешь ему принцессу. Дальше... Расскажу. Что и как мы хотим, что можем посоветовать. Помочь. А делать — тебе. На твой страх и риск. Потому как, сам понимаешь, отсюда, с Киева, дела Иерусалимские... да даже Константинопольские, видать смутно, команды командовать — глупо. Сам, княже. Тебе это дело самому тащить. На своих плечах.

Попрыгунчик, в отличии от Благочестника, например, не боится брать на себя ответственность. Ему не дают, а так-то он сам постоянно лезет во всякие... приключения.

— Та-ак. А ежели я, к примеру, вдруг соглашусь. То какое мне содержание положат?

Я оторопел и расхохотался.

— Ну, ты, князь Давид, насмешил. Будто поварёшка в богатый дом наниматься пришла. Ладно. Первое. Собирай спешно караван. Пойдёшь вместе с Кирилом и Всеволодом. Правило то же, что у них: всё что тебе надо — только скажи. Из доли моей или государевой — получишь. Аккуратно смотри по людям своим. Их там подкупать, совращать, пугать будут... не по-детски. Ненужный хабар, полон — сбрось. Хоть почём. Что из Вышгорода взять — решай быстро. Остальное там, тебе нужное, собрать, упаковать. Чтобы чужие приказчики могли через год в следующий караван тебе отослать. Не жадничай. По секрету: мы меняем правила торговли с ромеями. Это тебе будет немалый кус забот. И, само собой, кое-какая долька обломится. Вот и прикинь. Хоть бы сотая часть от всего тамошнего торга русского... От всего. Тебе как? На хлебушек не хватит? Не морочь голову по ерунде. Ты мне там нужен дела решающий. А не нищим на паперти подаяние выпрашивающий.

Он снова запустил пятерню в затылок. Посмотрел на шкатулку с мощами св. Климента, на мозаичные круги на полу, под которыми похоронены Креститель и жена его.

— Ну, ладно. Иерусалим, сватовство. Сбегал на минутку, сделал дело. Ну, свары там какие торговые поутишил. А дальше? Через год-два — всё, не нужен стал? И куда тогда? Под лавку в пыли валятся?

Забавно. Он меня "колет". Я же сказал, что "интересы — существенные и длительные", но назвал только одну, ближайшую задачу. Теперь он пытается расколоть меня на "весь спектр", не принимая на себя обязательств. Что ж, Попрыгунчик, прыгнем подальше.

— Хороший вопрос, княже. Далеко думаешь. Так ведь и я вдолгую играю. То, что скажу — только тебе. Вздумаешь пересказать — отопрусь, не было.

Суждения простые, понятные, мирские — кончились. Теперь аргументация пойдёт из сверх-знания, из "пророкизма".

Я сосредоточился, передёрнул плечами, уставился на мозаичный круг над прахом Крестителя. Размеренно, неторопливо сообщил:

— Пройдёт лет десять. Или двенадцать. Все люди смертны. Преставится и император ромеев Мануил Комнин.

Попрыгунчик перекрестился, а я, не взглянув на него, продолжал "прорекать будущее":

— В этом году императрица родит. Мальчика. Назовут Алексеем. Вторым.

— Что?! Как?!

— А уже и ждать перестали? — А оно вот. В сентябре этого года. Как? — Как обычно женщины детей рожают. Последствия этих родов... для Византии, Венгрии, Палестины... сам представишь. И ты, уже знающий от меня, там, возле самой сердцевины событий... Этой весной сам увидишь. Потому что знаешь — на что смотреть, чего ждать. Впрочем, ты ещё не сказал "да".

Что, Попрыгунчик, подпрыгивать начинаешь? Весной оказаться в Царьграде, преподнести подарки, быть не просто первым, а нулевым... это можно так обыграть, так подняться...

— Придёт срок и Мануил умрёт. Одиннадцатилетний мальчик назовётся басилевсом. Но управлять он не может. Регент — его мать.

Я чуть откинулся к стене, поднял глаза к куполу и процитировал:

"Это женщина очень красивая и даже чрезвычайно красивая — словом, необыкновенная красавица. В сравнении с ней решительно ничего не значили и всегда улыбающаяся и золотая Венера, и белокурая и волоокая Юнона, и знаменитая своей высокой шеей и прекрасными ногами Елена, которых древние за красоту обоготворили, да и вообще все женщины, которых книги и повести выдают за красавиц".

— Самая красивая женщина всего Восточного Средиземноморья. Соответственно — не умна. Умная и красивая... сам знаешь, не часто. Император старенький, потом умер. Неудивительно, что у императрицы любовник. Племянник императора, тоже Алексей. Протосеваст. У него — советники-латиняне.

Я глянул краем глаза на Попрыгунчика. Он слушал заворожено. Протосеваст, советники-латиняне, любовник императрицы... Какие слова! Какие картинки!

— Схема такая. Кое-какой... папский нунций заливает "свою правду" в мозги протосевасту. Тот приходит к императрице и вдувает. И слова тоже. Мать и двоюродный брат берут мальчишку и капают ему в оба уха истину. Которая, изначально, от нунция. Какие законы такая компашка может провозгласить? Только нунцеватые.

Хронист:

"в отсутствии бдительного и строгого наставника, все пришло в беспорядок, потому что каждый преследовал свою цель, и все друг другу противодействовали; или, как бы по отнятии прочного и твердого столпа, все пошатнулось в противоположную сторону".

— Все врут, воруют. И дают привилегии латинянам. Народу тамошнему такое — как серпом по... Понятно, что там рванёт. Кровавым безобразием. Будет резня. И не одна. С маразмами и зверствами, которые нам, в наших лесах, даже вообразить тяжело.

Вообразить смерть от болевого шока пожилого, победоносного, прославленного адмирала в результате преднамеренно неаккуратной кастрации... На "Святой Руси" адмиралов нет, вообразить невозможно.

Я внимательно посмотрел на Попрыгунчика.

— Или — не будет. Потому что там сидишь ты. Потому что ты уже врос в эту... аристократию, ты их всех знаешь. И тихохонько подправляешь. На пользу Святой Руси, Ромейской империи, веры православной... И себя. Чуть-чуть.

— Подправляю?! К-как это?

— Откуда я знаю? Это ж ты там сидишь. Прямо в сердцевине всего этого. Сильно не дёргаешь, не кричишь. Просто смотришь. Думаешь. Делаешь. Мда... Ну, чисто например.

Я призадумался. Ага, образ яркий, "солнечный".

— Помнишь того монашка, который Кириллу Туровскому прислуживал, в ночь штурма здесь прятался, рыжий такой?

Ишь как сразу напрягся. Помнит, знает. Но не признается. Просто из осторожности.

— Представь, прошло десять лет. Парнишка вырос, окреп. Золотые волосы, белая кожа, синие глаза, широк в плечах, тонок в поясе, высок ростом. Образован, обучен, деликатен. Мечта любой женщины. Однажды этакий идеал мужчины появляется на твоей вилле там. А ты — ты же посол, вхож — представляешь его императрице. Они увидели друг друга и молния любви соединила их сердца. И другие части организмов. Монашек является к тебе утром. И даёт подробный отчёт. По теме: какова императрица в постели. А ты ему в ответ инструкции — чего вдувать, в смысле: в уши, в следующую ночь.

Несколько раскрасневшийся Попрыгунчик кривовато хмыкнул. "Бабы, они все такие".

— Та же схема. Только с чуть другими участниками. Не надо ничего ломать-портить. Пусть все идут по своей судьбе. Только чуть подправить. Юный император говорит с голоса матери. Та — что ей любовник напел. Только любовник другой да ему в уши не кое-какого нунция речи льются, а твои.

Ты понял? Представил? Ощутил перспективы и возможности?

— Вся империя, великая и древняя империя ромеев, пляшет под твою дудку. Тебя и не видно. Но власть — ты. Ты — реальный император. Чтобы так стало через десять лет — нужно начинать сейчас.

Да, достал. Попрыгунчик раскраснелся. Перспектива тайного императора... власть над империей!... над сердцем, славой и разумом мира!... об этом даже и помечтать здесь... даже просто додуматься до такой возможности... Нет, всё понятно — дели на десять. Да хоть на сто! Здесь — ноль. А там... пусть тоненькая, в волос, щель, но есть. Для него, именно для Попрыгунчика, даже и малой щели достаточно. Чтобы протоптать тропинку. Он и здесь очень не торными путями вынужден идти. Он такое — знает, умеет, в уме держит. Но здесь в конце всех трудов — суд над мокрой овцой, а там...