Катарсис Империи

Обратив внимание на ники игроков противника, отрядившихся на уничтожение Стаса, я тихонько выругался — весьма опытные, а что главное — до скрежета в зубах — меткие.

— 'Фантом', переходи в режим ремонта, — распорядился я.

Такой прием ориентировал виртуальный экипаж на исправление повреждений корабля — заделку пробоин, тушение пожаров, откачку затопленных отсеков. Учитывая, что с начала сражения, особенно, после тарана, количество цифровых матросов значительно уменьшилось, ремонт неминуемо снижал скорострельность орудий его броненосца.

О чем мне не забыл напомнить Андрей 'Дрон'.

— Не страшно, — отмахнулся я. — Ему нужно то продержаться минут десять до нашего подхода.

Изрыгая миниатюрные модельки снарядов, мой 'Ретвизан' стремительно вырывался вперед, уверенно лидируя за собой две дюжины сравнительно целых 'потемкиных'. И, единственного на весь флот 'Цесаревича' — Вервольф верен своим предпочтениям.

Вклиниваясь между концевыми судами нашего первого отряда и наседающих на них 'японским отрядом' мы практически сразу нивелировали угрозу первым.

Численное превосходство хорошо тем, что закон больших чисел неминуемо, по экспоненте, повышает шансы утопить противника до того, как он, уступая тебе по количеству стволов главного калибра, сможет сделать тоже самое.

Локальное противостояние — быстроходные японцы, вооруженные фугасами сошлись с превосходящими их численно, не уступающих в бронировании русскими. Против нас играло наличие на кораблях только лишь бронебойных снарядов — игровая механика наиболее точно отражала плохую бронепробиваемость облегченных русских снарядов на больших и средних дистанциях.

Но, зато на небольших дистанциях — 20-25 кабельтовых, успех нам был гарантирован. Что не могли не знать наши противники — только этим можно было объяснить, почему они предпочли увеличить разделяющее нас расстояние.

Впрочем, мы ребята не гордые — благодаря перевесу бортового залпа, наш отряд довольно быстро смог лишить корабли противника преимущества в скорости. Что позволило уже нам выбирать дистанцию для боя.

И, все же, первую 'кровь' пролил Альянс.

Первой жертвой стал Гриша 'Малосс'. Концентрированным ретирадным огнем, противник сперва привел к молчанию носовую башню его корабля. Затем, спустя несколько минут, попадание повторилось — на этот раз с более печальными последствиями. Брызнув серыми кляксами в разные стороны, носовое вместилище орудий главного калибра его броненосца разлетелось. Счастливый компьютерный снаряд 'японцев' попал в башню, и незримые алгоритмы игры, сопоставив факторы качества брони башни, скорости и массы снаряда, пришли к выводу, что пережить подобное она не могла.

Подрыв боезапаса носовой башни гарантированно не оставлял броненосцу Малосса дожить до конца сражения. Двигаясь шестнадцатиузловым ходом, он на ровном киле ушел под поверхность виртуальной воды.

Следующим покинул сражение Илья 'Сид' — метким попаданием противник уничтожил на его корабле трубы, что физически лишало его возможности хода. Поддерживая нас огнем со своей позиции, он виртуозно и весьма замысловато выматерился в эфире. Что ж, хоть нецензурщина и не приветствовалась в нашем кругу, его чувства были понятны всем без исключения — произошедшее было одним из самых отвратных моментов во всей игре, когда полностью боеспособный корабль оставался балластом для команды. И если поддержать огнем своих он еще мог, то оторваться от преследователей — нет. Оставшихся двух-трех узлов было явно недостаточно, чтобы в случае опасности спасти броненосец.

Следующим, полярная лисица едва не настигла меня — корабль получил в носовую часть на уровне ватерлинии пару крупнокалиберных приветов, что непременно привело к затоплениям нескольких отсеков. И как следствие — снижение скорости преследования. Что неприятно, не критично — в случае чего я могу застопорить корабль и, развернувшись к противнику всем бортом, приступить к ремонту повреждений.

Однако, Фортуна не может быть дамой постоянной.

Двое из наших противников нахватались в кормовую часть бронебойных снарядов с дистанции тридцати кабельтовы — что само по себе не критично, но неприятно. Один из них стал заметно припадать на корму, что могло означать, что у него имеются затопления в этой части корабля. Другой неестественно резко стал снижать скорость, а стоило нам сблизиться до двадцати кабельтовых — и вовсе остановился. Значит, у него скорее всего повреждены винты и руль.

С ними не стали особенно церемониться — благодаря чудовищной бронепробиваемости наших снарядов на близких дистанциях, не потребовалось много времени, чтобы изрешетить корму обоих японских броненосцев. Наблюдать за их утоплением никто не стал — они находились в критически избитом состоянии в зоне действия орудий Сида, чем он не преминул воспользоваться. Что ж, по крайней мере хоть выместил злобу за свое непреднамеренное безучастие.

В конце концов, остатки вражеского отряда постигла та же участь — один взорвался после взрыва кормовой башни главного калибра. Двое затонули из-за многочисленных пробоин. Последний, самый шустрый, успел уничтожить на моем корабле боевую рубку, сбить одну из труб, и уничтожил большую часть шестидюймовых орудий. Пришлось отступить и спрятаться за спинами менее поврежденных коллег, которым потребовалось всего пара минут, чтобы закончить одиссею последнего корабля противника.

— Возвращаемся к основным силам, — скомандовал я. — Малкольм, как у вас дела?

В погоне за улепетывающими кораблями, незамеченным остался тот факт, что мы отдалились от основного сражения и покинули акваторию порта. А значит, между нашими отрядами — миль сорок, если не больше. Конечно, они в тысячи раз меньше чем реальная морская миля, но механика игры немилосердна — нам потребуется порядочное количество времени, чтобы вернуться к своим. А это может дорого обойтись.

— Не скажу, что прям хорошо — но, довольно неплохо, — отозвался заместитель. — Они утопили двадцать наших кораблей — пошли в торпеды и на таран. Плюс, когда увидели 'пересветов' — довольно быстро смекнули, что их топить проще. Так что в моем отряде осталась дай бог половина от первоначального числа.

— Крейсера помогли, — добавил Гарик. — Раз они в торпеды, то и мы тоже. А ты сам знаешь, что 'Россия' — большая, быстрая, крепкая торпедная лодка.

В эфире послышались смешки.

Присказка, стала крылатой после одного из сражений, когда неожиданно для противника, быстрым броском наши крейсера сократили дистанцию между сражающимися, и атаковали врага из многочисленных торпедных аппаратов. Невзирая на ужасающий огонь броненосцев врага, ни одна из 'Россий' не утонула. Справедливости ради стоит сказать, что некоторые из храбрых 'торпедастов' — лишь чудом.

— У Альянса на плаву с десяток кораблей, — продолжил Малкольм. — Мы их окружили и добиваем — у нас более чем двукратное преимущество. Так что, можно считать, что победа за нами.

— Отличные новости, — согласился я. Можно было теперь никуда не спешить — по спокойному тону Дмитрия становилось понятно, что ситуация у него под контролем. — Слушайте...

— ...жики!...пропал...делать?..ко...ар!...срочно...!— Треск в наушниках появился внезапно. Шипение, сквозь которое я мог слышать лишь обрывки переговоров моих парней.

Народ был заметно встревожен, да и меня ситуация откровенно настораживала. Картинка на экране ноутбука стала 'подвисать', что было явным доказательством технической или программной неисправности. Впрочем, такое периодически случалось — когда у провайдера наступали часы технического обслуживания. Но, подобного рода коллапсов не было уже много месяцев.

Я убрал звук в наушниках, выбрав соответствующую команду в контекстном меню 'говорилки'. Значок микрофона до сих пор работает, а раз так, то вероятно ребята меня слышат.

— У меня какие-то перебои со связью, братва, — пояснил я. И, что приятно, практически сразу мне пришел ответ текстом от Фрунзе. 'Сбои на компах практически у всех'.

Печальное стечение обстоятельств — потерять связь с сервером в момент триумфа. Еще хорошо, что это не произошло в разгар сражения. Бросив взгляд на планшет, я убедился, что сотовая связь работает — по крайней мере из наушников по прежнему доносился хрип и обрывки слов. Впрочем, согласно А по мигающим иконкам пользователей становилось понятно, что в эфире идет достаточно насыщенный обмен мнениями. Интересно, это только у меня такие проблемы со связью или...

Мою мысль прервала капелька пота, соскользнувшая с моего лба и разлетевшаяся на сотни брызг при соприкосновении с экраном девайса. Следом за не последовала и другая.

Что за чертовщина?

Внезапно, я понял, что, несмотря на зимнее время года и царящую ночь, за окном происходит явно что-то из ряда вон выходящее. И доказательством тому были возросшая температура в комнате и довольно таки яркий свет, доносящийся сквозь матово черные плотные шторы, что отделяли меня от окна.

— Эта ж.па неспроста, — слова сами пришли на ум, когда я, все еще держа планшет в руках, подошел к окну и резким движением рванул штору в сторону.

Открывшаяся передо мной картина огненной вакханалии поражала своим завораживающим ужасом. Казалось, словно горит сам воздух. Огненные инферно, раскаленными потоками облизывали стены дома. Но, самое страшное было как раз таки в том, что эта стена огня двигалась в мою сторону. Настолько быстро, что не оставалось сомнений — она настигнет меня.

— Парни, — я проглотил подступивший к горлу комок. — Это какой-то...

Договорить я не успел — меня окутало жаром и нестерпимой болью.

Глава 2. Марномакс.

Местонахождение и дата неизвестны.

Согласно канонам Голливудского кинематографа, камеры для заключенных в России должны быть маленькими, неуютными каморками, лишенными окон, покрытые плесенью и кишащими крысами и другой, не менее омерзительной живностью.

Как говорил один мой хороший знакомый: 'Любой бред — от недостатка информации. Или от дефицита мозгов'. И, признаюсь, до сих пор я был склонен соглашаться с ним. Как и любой другой человек, что имел возможность лицезреть 'русские тюрьмы' в зарубежных фильмах.

Кинематограф — это вид искусства. Подобно художнику, или композитору, режиссер пытается донести до сознания зрителя некую мысль, зашифрованную в визуальном ряде. Ведь композиции каждой сцены должны становиться атрибутом совершаемого действия, то есть, нести смысловую нагрузку.

Но, спрашивается, о чем должны говорить зрители декорации, когда герой, находясь в якобы русских 'засенках' волей сценария помещен в глухие маленькие комнатушки, похожие на подвалы средневековых замков?

Лично у меня при просмотре таких сцен всегда рождались ассоциации с практически безвыходным положением киногероя. Низкий потолок, давящие стены, ощущение полнейшей отчужденности... Казалось, будто сама обстановка располагает к тому, чтобы морально сломать пленника.

Что ж, в царской России или на заре Союза, допускаю, что подобные 'места не столь отдаленные' существовали. Но, в наше, просвещенное время, откуда им взяться?

Подобные 'хоромы' сейчас относятся к историческим ценностям, и, несмотря на тяжелое положение в стране — их вряд ли будут использовать по прямому назначению — чай, не в пустую правозащитники связки голосовые и рубахи на телах рвут во имя сохранения прав человека. Не взирая на то, какое бы он плохое зло совершил.

Современная российская реальность, даже в местах заключений, напрочь рушила всю концепцию мрачности и непередаваемой тоски, которая навязчиво прививалась в двадцать первом веке зарубежным кинематографом.

К слову — прививалась довольно успешно. Стереотипы — бич нашего времени. Поэтому, немудрено, что образы, которые заботливо и старательно внедряют в наши головы идеологи всех мастей, недружелюбно поглядывающих в сторону России-матушки, широко укореняются в сознаниях современников.

И, если люди, вовлеченные в работу узкоспециализированных государственных структур, глядя на подобные карикатуры, вежливо улыбались, отдавая себе отчет в гипертрофированности стараний деятелей киноискусства, то простой обыватель твердо уверен, что каждый первый из заключенных в местах не столь отдаленных состоит в мифической 'братве', пьет по-черному сивуху, ходит в дешевом спортивном костюме и навешивает на себя цепи из золота толщиной с сытого питона. Разве что, манера носить несколько килограмм кокаина в деревянной ноге у русского человека по-прежнему, вызывает некоторое сомнение в правдоподобности. Надо отдать должное 'фабрике грез' — американский образ жизни и американское мышление они прививают гражданам всего мира весьма упорно вот уже несколько десятков лет.

Немудрено, что подрастающее 'поколение пепси' мечтает не о самоотверженном труде на благо Родины, а об 'американской мечте' — возможность жить в 'справедливом' обществе, где каждый получает достойную зарплату за свой труд, имеет в собственности простенький на вид, но уютно, со вкусом обставленный частный дом, огражденный белым заборчиком, лужайке, за которой старательно приглядывает немолодой мексиканец... Идеалы 'свободного мира', подобно раковой опухоли разъедали самобытность народов многих стран, разрушая исторически и идеологически сложившуюся неприязнь к американцам. Люди-потребители, хотят жить в красивой картинке, идеализированной их собственном разуме мирке. Особенно часто этим грезили выходцы из СНГ, охотно меняющие свою обыденную жизнь на просторах постсоветсткого пространства на эту 'мечту'.

И лишь люди-думающие, разбирая этот 'миф', что называется — 'по косточкам', знали, что таится за этой рафинированной картинкой. Благо, экономические и политические кризисы заокеанских 'партеров' робко срывали пелену с глаз наивных обожателей.

В современном мире, мало какой обыватель знает, что сценаристы и декораторы Запада не владеют информацией о внутренней жизни правопреемницы СССР и черпают эти образы 'России' со слов эмигрантов и их потомков, много лет назад самостоятельно покинувших страну или высланных за рубеж молодой советской властью. Люди привыкли доверять тому, что им демонстрируют фильмы, газеты, Всемирная сеть...

'Наиболее качественна та ложь, что умело приправлена правдой', — говаривал мой один из преподавателей. И хоть преподавала он мне и двум десяткам других таких же лоботрясов познания о науке 'социология', в итоге, в разумы тем немногих, кто мог его слышать, а не слушать, профессор вложил гораздо больше, чем предусмотрено учебной программой.

Способность критически оценивать полученную информацию — способность, которую должно развивать в себе непременно. Поскольку, без этого, человек превращается в легко внушаемого 'небокоптителя', управлять которым — дело простое и не слишком затратное по всем статьям расходов.

В начале двадцатого века, наблюдая системный кризис Российской империи, а затем и ударные темпы становления Союза, Запад отчаянно нуждался в 'специалистах по восточному вопросу'. И, немудрено, что нашел их.

Вот только качество таких источников было откровенно низким, а полученная от них информация о состоянии внутренних дел России — должна была рассматриваться сквозь призму скепсиса. Конечно, там где это нужно, Запад никогда не держал дураков в ответственных учреждениях. И необходимые выводы были сделаны.