Красный туман (от 7 апреля)

— Если ты не совсем глуп, то должен знать, что дорога до Нешера в такой ливень займет не меньше пяти, а то и семи дней. Всякое может случиться, когда твои обозы трещат по швам от старости. И ты знаешь, что в теперешние времена на любом тракте промышляет не одна банда разбойников. Наняв меня ты потеряешь несколько монет, а не наняв — потеряешь все.

— Тебе бы торговать, уважаемый, вон как славно языком чешешь.

— Я говорю правду, — спокойно отвечал незнакомец.

Аккали не могла видеть их лица, но знала, что за спокойным голосом прячется человек с разномастными глазами. Чувствовала его особенный запах, особенный, который могли почувствовать лишь архаты.

— Ты пришел с нищими — вот с ними и ступай дальше, — упрямился Бачо.

— Я наемник, меня меч кормит, а ты заплатишь больше, чем они. Я слишком беден, чтобы подавать.

— С чего уверен, что я стану тебе платить? — Было слышно, что тюремщик рассержен.

Аккали знала ответ до того, как незнакомец произнес его вслух:

— Потому что в твоей клетке не просто девка сидит, которую ты рабыней выставить хочешь. У тебя там архата — слепой разглядит. Думаешь, я один такой догадливый? Представь, что будет, если об этом узнают риилморские магистры Конферата, а? Готов спорить — ты не добром ее из дома увез.

— Я никого не убивал! — пискнул Бачо, и в его голосе впервые появилась тень страха.

— Может быть не собственными руками, но кому-то шепнул, подсказал, где искать, — вкрадчиво говорил незнакомец. Казалось, он нарочно подыгрывает тюремщику. — Правда в том, что Конферат вряд ли станет слушать твои оправдания. Ты ведь не совсем ущербный, знаешь о его маленькой договоренности с Первым союзом.

Послышалось энергичное кряхтение вперемешку с бранью.

— Ты меня шантажировать вздумал? — продолжал хорохориться Бачо.

— Я лишь говорю, чего тебе следует ожидать. Вижу, что человек, который приказал раздобыть архату, забыл сказать, что нацепить на нее цепи, посадить в клетку и соваться в город — не самая хорошая затея. Готов поспорить, ты так и планировал сделать. Но знаешь что...

Пауза была бесконечной, и Аккали начала сомневаться, продолжиться ли торг. Но незнакомец заговорил снова.

— Сам посуди: он просит тебя раздобыть сокровище, и при этом не говорит, что везти его в город не следует, потому что сокровище тут же отберут, тебя обезглавят, а твою залитую смолой башку отправят вместе с извинениями родственникам пленницы.

— Я... я... какой договор?!

— Тот, о котором тебе следовало разузнать до того, как потрошить благородный Союз.

Аккали догадалась, что он показывает в ее сторону.

— Три года назад магистры Конферата заключили договор с Десятью домами. Архаты не будут нападать на Риилмру, а риилморцы вытравят всю работорговлю отпрысками серафимов на своей земле. Ты ведь держишь с ним связь птичьей почтой?

— Не твоя печаль, — огрызнулся тюремщик.

— Конечно не моя, — охотно согласился незнакомец. — Думаю, твой покупатель планирует перехватить обозы где-то на подходе к городу и отобрать девушку силой. Сам посуди: и товар получит, и деньги сбережет.

— Почему я должен тебе верить?

— Потому что я говорю правду. Ты можешь отказать мне и я не буду уговаривать тебя. Но когда будешь лежать в грязи с разрезанным от уха до уха горлом, ты меня вспомнишь, и перед смертью проклянешь собственную жадность.

— И что ты предлагаешь?

— Я уже сказал, что готов помочь доставить товар по назначению, но вдобавок ты сохранишь жизнь и получишь обещанное.

— Откуда мне знать, может тебя подослали глаза мне затуманить, а потом же и прирезать.

— Ну и зачем мне в таком случае разговаривать с тобой? — усмехнулся незнакомец.

Последующие разговоры свелись к торгу: незнакомец просил за все про все пятьдесят эрбов, Бачо скинул сумму вдвое, но разномастный стоял на своем. В конце концов, они договорились на сорок монет, треть которых тюремщик заплатил не отходя от места.

— Позволь дать тебе добрый совет, мой друг на ближайшие дни, — сказал незнакомец, — никогда не носи все яйца в одной корзине. И не будь таким доверчивым — знаешь, ведь я мог легко убить тебя уже сейчас — в твоем кошельке меньше, чем мы сговорились, но ведь и я бы ничем не рисковал.

Сквозь монотонный дождь было слышно, как марашанец судорожно сгладывает страх. После раздался хлопок по плечу, не слишком веселый смех незнакомца и его короткое:

— Я пошутил, почтенный, тебе не стоит меня бояться. По крайней мере до тех пор, пока не вздумаешь меня надуть.

Остатки разговора украл налетевший ветер, но Аккали и так услышала достаточно. Что ж, можно не надеяться получить помощь от человека с разномастными глазами. Своим предостережением он украл последнюю надежду на спасение. Она знала о договоре с риилморцами и молчала, чтобы правда не насторожила тюремщика. Незнакомец мало, что предупредил его, так еще и предложил свою помощь.

"Ты ведь видела, какой он, такие не знают сострадания и жалости. Они вообще ничего не знают, кроме пустоты".

Миска скудной каши-болтанки напомнила, что пришло утро. Несколько часов, которые Аккали провела с беспокойном сне, не принесли отдыха. Она принюхалась к содержимому миски, и во рту тот час стало горько. Снова мясо! Архата с остервенением выплеснула еду за прутья клетки.

— Они даже не знают, чем тебя кормить, — произнес незнакомец.

Она встрепенулась, обескураженная его внезапным появлением под навесом. Он стоял, облокотившись на мешки, все с той же пустотой во взгляде. По расслабленной позе тяжело было угадать, как долго он наблюдает за пленницей.

— Знают, но нарочно морят голодом, чтобы я не сбежала, — ответила она.

— Этот жирный бугай, возможно, неплохой садист и мучитель, но он паршивый торговец, хоть уверен в обратном. Человеку, который ждет тебя в Нешере, наверняка не понравится, что его драгоценность привезли в столь скверном виде.

С этими словами он подошел к клетке и протянул Аккали несколько яблок. Вид их оставлял желать лучшего — в другие времена она бы и лошадь таким не стала кормить — но голод придал фруктам румянец и сочность. Аккали с опаской потянулась за угощением, гадая, чем заслужила благодетельство.

Очередной порыв ветра заставил ее поежиться, свободной рукой потянуть край шкурного покрывала. Аккали не удержала равновесия, качнулась и ее пальцы, вместо яблок, вцепились в запястье незнакомца.

Мгла... Серая вперемешку с черным и красным. В ней — силуэты, фигуры то ли в странном рваном танце, то ли в агонии. Человек, чье лицо скрыто ржавой маской, его шепот, туманом пролезающий в зарешеченное отверстие рта...

Едва туман слов коснулся ее — Аккали вскрикнула, а человек выдернул руку из ее пальцев. Яблоки полетели на землю, для верности незнакомец раздавил каждое сапогом. Но аппетит у архаты пропал, равно как и желание принимать что либо из рук этого человека.

— Совсем не обязательно прикидываться беспомощной, чтобы схватить меня за руку, — произнес он сыхо. — Забудь о том, что видела.

Забыть?! Одно воспоминание о человеке за черной маской заставляло ее тело биться крупной дрожью.

— Пусть Плачущая дочь будет к тебе милосердна, — прошептала Аккали.

Незнакомец скомкал губы в странном подобие оскала, и архате пришлось зажмуриться, чтобы не видеть его разномастный взгляд.Неделей ранее

Имаскар

— Мы не нашли ни одного живого... — произнес генерал Ксиат, и, немного помолчав, прибавил, — шианар.

Имаскар всегда втайне желал этого титула. Второй в старшинстве он мог стать лишь тенью своего брата. Он был умнее его, и всегда побеждал на турнирах, но каких-нибудь три года разницы сводили на нет все эти достоинства. Но и в дни самых горьких обид за ошибки брата, он не желал бы получить его место таким путем.

То, что генерал осмелился назвать его правителем, подлило отчаяния в тоску.

— Никто не может носить этот титул без разрешения Единого союза.

— Ты единственный живой наследник, шианар, а твоим людям нужна руководящая рука.

Имаскар мысленно согласился с ним, кивком дал понять, что принимает доводы.

— Неужели живых нет совсем? — Имаскар изо всех сил сжал подлокотники кресла.

— Нет, шианар. Все мертвы.

Генерал Ксиат стоял согнувшись, как старое дерево, не смея поднять взгляд на господина.

— Уйдите все! — крикнул Имаскар, с трудом сдерживая злость. — Останься только ты, Ксиат.

Генерал позволил себе распрямиться, только когда они с Имаскаром остались наедине. Шианар сорвался с кресла, в один шаг оказался около стола, еще хранившего остатки пышной трапезы, и смел всю утварь на пол. Шианар Второго дома не может позволять себе подобную безрассудную ярость, но он потерял слишком много, чтобы теперь попрать порядки и дать волю чувствам. Серебряная посуда звенела на мраморе, пели брызгами осколков хрустальные кубки. Пусть все пропадет пропадом!

Имаскар бушевал до тех пор, пока в душе не осталось совсем ничего. К тому времени в Высоком зале царил еще больший хаос, чем до возвращения. Шианар вернулся в кресло, жестом приказал генералу сесть напротив: стол и часть кресел — единственное, что осталось целым после его ярости. Ничего, так даже лучше.

— Пусть тела моих родственников принесут в храм для трехдневного бдения. Пусть все мои воины наденут траурные повязки и не снимают их, пока не закончится бдение.

— Я уже передал их тела жрецам, шианар, — отчитался генерал.

— Ты хороший воин, Ксиат, и еще более хороший генерал моих войск. Но более всего я ценю тебя за то, что ты знаешь когда избавить меня от грустных хлопот.

Генерал поклонился, но в его взгляде Имаскар увидел скрытое волнение.

— Говори, — приказал он.

— Шианар, прости, что тревожу твое горе только черными вестями, но я должен.

— Сегодняшняя боль вряд ли может стать сильнее, Ксиат, говри смело.

— Мы нашли тела Родительницы Союза, и правителя Второго союза — Исверу.

Молчание, которым он оборвал не полный список было многозначительным. Имаскар поддался вперед.

— А другие мои братья? Моя сестра? — "Не с таким лицом он говорил бы, что их нет среди мертвецов. Это дало бы надежду на их чудесное спасение, но разве так говорят радостные вести?"

— Мы не остальных среди убитых, шианар, — вымученно, словно слова приносили боль, произнес генерал. — Но мы нашли несколько тел...

— Не заставляй меня жалеть о похвале, — прорычал Имаскар.

— Они сожжены, шианар. Тела обезобразил огонь и теперь их тяжело узнать...

Имаскар зажмурился от ударившей в лоб боли. Сожжены?

— И нет никакого способа узнать, кто эти несчастные?

— На некоторых сохранились украшения. Я не взял на себя смелость проверять, есть ли на них отметки твоего дома.

Имаскр отлично понимал смысл, который умный генерал спрятал между строк. Наследники Второго союза носили особенные украшения: браслеты красного стекла, с обязательными печатями своего дома. Красное стекло закалялось в крови вулкана, где оно становилось твердым, как алмаз. Такое стекло искупается в человеческом огне, словно новорожденный в купели из росы. Генерал видел браслеты и знает, кому они принадлежат, но он дает своему господин шанс проститься с сожженными.

Имаскар поблагодарил его взглядом и попросил отвести к месту, куда отнесли сожженных.

Тех, кого съедал огонь, считали проклятыми: человеческий огонь, убивающий тело архата, оскверняет его бессмертную душу и она обречена на вечные блуждания перед воротами во владения Скорбной.

Сожженных положили отдельно от остальных мертвецов. Предусмотрительный генерал приказал охранявшим их воинам уйти, зная, что шианар захочет побыть с проклятыми наедине. Он не преувеличивал, когда говорил, что опознать мертвецов невозможно. Огонь вычернил их плоть, и кости, сделав одноликими. На некоторых костях еще остались куски обугленного мяса и кожи. Имаскар подавил приступ тошноты, когда ноздри втянули запах жареной плоти.

Браслеты были на запястьях четверых из трех мертвецов. Красное стекло не потеряло ни цвета, ни формы, напротив — разогретое огнем, сверкало еще ярче. Один из трупов был вдвое меньше остальных, и мог принадлежать только Пятому наследнику — Унтару. Двое других, крепких и крупнокостных — Третий наследник Ашур и Четвертый наследник Нотча. Еще один, тонкий и хрупкий — это Наследница Аккали. Последний — Имаскару хватило беглого взгляда, чтобы понять — принадлежал человеку. Наверное, один из слуг.

— Даже в самые страшные годы Войны Союзов ни один архат не позволял себе подобного зверства, — говорил Имаскар, не в силах оторвать взгляд от обугленного черепа сестры. — Мы убивали друг друга, калечили и изгоняли, но не сжигали.

— Ташит, Мертвое сердце, был сожжен одним из ваших предков, шианар, — осторожно напомнил генерал.

— Он получил по заслугам! — рявкнул Имаскар. — Полагаешь, мои братья и сестра заслужили бродить вечность призраками, сжираемыми голодом и злобой?!

Ксиат потупил взор. Имаскар знал, что преданный генерал не заслужил подобной злости, но слова были сказаны, а правителю Второго союза не к лицу извиняться ни за свою грубость, ни за свою злость.

— Аколиты хорошо искали? — сквозь зубы процедил Имаскар. — Неужели, нет ни одной души, которая не задержалась бы здесь?

— Они продолжают звать, шианар, но души молчат. Прошло слишком много времени.

— Сколько, как думаешь?

Спросив это, Имаскар склонился над обгорелыми костями, со всем почтением, на которое был способен, снял браслеты и надел их на руку. Теперь они его по праву.

— Я не уверен, я думаю, что разбойники напали не позднее, чем через час после твоего отъезда.

Слова ядовитой змеей подозрения вошли в уши Имаскара. Они напали именно тогда, когда Второй наследник отправился выкорчевывать скверну с границ владений своего Союза, и забрал с собой две трети воинов. Жалкие людишки! Нападать исподтишка, кусать в спину, зная, что в прямом поединке ждет неминуемый проигрыш. Ни один архат не ведет столь гнусные войны.

— Наверное, нас предал кто-то из слуг-людей, — произнес Имаскар. — Я говорил брату, что он слишком доверчив к этим гнилым существам, но Исверу не слушал. Те, кто предали свои корни и не чтят своих предков, ничего не знают о верности.

— Ты думаешь, что нападали люди? — В голосе генерала угадывалось сомнение.

— Больше некому, Ксиат. Все вокруг кричит об их присутствии.

— Ты станешь просить правительницу о разрешении потревожить Смотрящих?

— Сделать это меня обязывают порядки, — не без раздражения признался Имаскар. — Ксиат, я видел, как ведут войны люди, я видел на что они способны ради желания победить. Тайновидящие вряд ли скажут что-то, о чем бы я не догадался сам. Но я поступлю, как должно. Я наступлю на глотку горю, но выжду положенные дни бдения и даже разрешу развеять пепел моих дорогих брата и сестры, и никогда не произнесу их имена вслух. — Имаскар сжал кулаки до хруста в костяшках, пытливо посмотрел на генерала.

— Ты знаешь, что я с тобой всегда и во всем, — отчеканил тот.