Красный туман (от 7 апреля)

Грифид не ошибся — оставшиеся десять поддержали. Еще бы, никому не хотелось попасть в историю зачинщиком новой войны. Роль куриного гузна, испражняющегося ничего не стоящими законами и указами, куда спокойнее и благороднее.

Канцлер обреченно вздохнул. Знать бы, кто осмелился устроить погром Второго союза — глядишь, он и его методы пригодились бы Конферату.

— Насчет архаты, — быстро, пока магистры не затеяли новый спор, заговорил Грифид. — Самым разумным будет подключить шпионов. — Он выразительно посмотрел на Тарега. Тот знал, что без него не обойдется, и снова зубоскалился.

— Мои тени исполнительны, бесшумны и безлики, их не увидит зрячий и не услышит слепой, и они всецело во власти Конферата. — Издевка сквозила в каждом слове. Во власти-то может быть, но только сперва во власти самого Тарега.

— Странно, что твои тени не узнали об архате, — заметил Адер и приложился к горлышку фляги, с которой после пожара почти не расставался.

— Ты хочешь в чем-то упрекнуть меня, магистр? — не изменяя насмешке, поинтересовался Тарег. — Неужто в этот раз у тебя кишки хватит не юлить и сказать как есть?

Адер как будто вскинулся, но быстро потух, как брошенный в костер соломенный сучек.

— Прикажи своим шпионам искать архату, и докладывать мне лично, — приказал канцлер. Проклятая болячка брала свое — во лбу усердно грохотали невидимые молоты, затылок отдавал боль на каждый удар, а глаза стали влажными.

Грифид жестом подозвал помощника, вцепился в предложенную трость и поднялся.

Магистры учтиво — а кто и не слишком усердствуя — повставали. Канцлер бросил какие-то небрежные пожелания и со всей прытью, на которую были способны ноги, заковылял прочь из Зала славы.

Архата, будь она неладна. Только архаты не хватает для полной ахинеи происходящего.Имаскар

На запад.

Имаскар посмотрел в обозначенную Матерью сторону. Сырой день, такой же безликий, как и предыдущие.

"А что ты ожидал увидеть? Перст Создателей, который укажет, где спрятан меч? Усыпанную стеклянной пылью дорожку, что приведет к тайнику?"

Меч пепла. Легендарный клинок, сгинувший много лет назад. Мечом пепла владел наиславнейший предок Второго союза — Гарул. О его подвигах сложено множество песен, былин и легенд, а еще больше — небылиц и вранья. Гарул Пожиратель детей, Гарул Потрошитель вдов, Гарул Гнилое ухо... Всех бесславных прозвищ Имаскар не помнил. Но меч? Он видел его на гравюрах — единственном, что хоть как-то подтверждало существование легендарного оружия. Да и подтверждало ли?

Имаскар отошел от наполовину заколоченного досками окна. Некогда наполненная старинными томами, пергаментами и свитками библиотека теперь напомнила неуклюже украшенный сарай. Часть безнадежно испорченных стеллажей разобрали на растопку. Имаскар как раз подхватил несколько из кучи в углу и сунул в камин. Часть бесценных книг разбойники сложили кечей в центре и подожгли, огонь лизал стены и потолок, оставив на всем, чего касался, уродливую черноту копоти.

Имаскар повернулся к столу, на котором разложил остатки чудом уцелевших книг. Второй день, отказывая себе во сне и отдыхе, он как бумажный червь поглощает уйму ничего не значащих исторических актов, слов, рассказов, силясь отыскать хоть тень следа, что приведет к мечу. И все напрасно. Все, что у него есть: старая гравюра, найденная в пожарище. Огонь частично полакомился ею, сожрал ноги изображенного предка, и щит в его второй руке, но не успел добраться до клинка. Обычный полуторный меч: ни большой, ни маленький, лезвие тоньше обычного, наконечник точно игла, рукоять с черным камне в сердцевине. Художник намеренно изобразил меч черным, в угоду легенде о том, что меч выкован из пепла и крови первого убитого серафима. Бред, конечно. Падение серафима случилось за много лет до рождения Гарула. Но слухи не знают оглядываются на летоисчисление. Да и кому она недобра, правда, если славный вымысел, как боевой клич, поднимает людей на подвиги и вселяет в них боевой дух.

Имаскар отложил пергамент, нечаянным взглядом скользнул по корешку одной из книг. "История Оттепели". Сердце отчаянно сжалось. Как мало времени прошло. Совсем недавно, как будто вчера, он застал Аккали в библиотеке за этой самой книгой. Она прилежно и усердно читала, трепетно переворачивала страницу за страницей, пока он, незамеченным, наблюдал за нею сквозь дверную щель. Ее домашнее платье цвета лунной тени, золотая кожа и идеальный профиль, обруч лунного стекла на лбу и сверкающий красным браслет Наследницы союза. Первая красавиц Арны — это знали все.

В его воспоминании она подняла голову, улыбнулась, украшая щеки ямочками. "Имаскар, нехорошо подглядывать, — пожурила в шутку и грациозно поднялась. — Нам нельзя быть наедине".

— Я только полюбуюсь тобой, — он шепотом повторил тогдашний ответ.

Боль толкнула вперед, заставила смахнуть на пол увесистый том, перевернуть стол и швырнуть в стену табурет. Зачем все это? Погоня за легендой, поиски мифа. Вместо того, чтобы искать причастных к гибели Союза, он глубже и глубже зарывается в бумаги.

— Аккали... — Плевал он на запреты, на порядки и традиции, на все устои и прочую околесицу. — Аккали...

— Шианар, что стряслось? — Привлеченный шумом, в библиотеку ворвался Ксиат. Увидев стреноженный письменный стол, поостыл. — Тебе следует отдохнуть, шианар. Ты еще не вполне здоров.

— Достаточно, чтобы отправиться в поход и снести сотню разбойничьих голов.

— Ты потерял много крови, шианар, — настаивал генерал, — если ты снова сляжешь, час смерти снова отдалится.

Архат поднял злосчастную книгу, прикоснулся с пыльному, обитому серебром уголку. Аккали... Кто знает — может быть она так же прикасалась к нему и...

— Прибыл гонец, — перебил мысли шианара Ксиат.

— С пергаментом? — встрепенулся Имаскар.

Генерал ответил кивком и предусмотрительно отошел в сторону, уступая дорогу.

Даната осталась верна себе. Вместо одного свитка, всучила гонцу целый сундук, куда сложила написанное собственной рукой письмо, пергамент, том "История Железных миротворцев", том "Геральдика Союзов" и несколько книг об истории Арны.

— Хозяйка Солнечной короны думает, что ты решил стать книгочтеем, — не тая иронию, сказал генерал Ксиат, под пристальным взглядом которого слуги извлекали содержимое сундука.

— Пусть, — ответил Имаскар, — нам от этого кругом выгода.

Он нетерпеливо развернул пергамент, пробежался взглядом по строчкам, проверяя, тот ли это пергамент, о котором говорил хронист. На уголке — почерневшее от времени пятно крови, часть текста безнадежно размыта водой и тленом, часть сохранилась в виде обрывков. Но при должном усердии прочесть можно. Жаль, что хронист Союза и его помощники-летописцы мертвы.

Архат приказал отнести книги и в библиотеку, а Данате отправить благодарную весть. Он нищ и не может предложить равноценного дара взамен, но благодарность — монета, которой полны даже карманы нищего.

В одном из коридоров он столкнулся с Льярой. Лекарка остановилась, посмотрела на шианара своим привычным взглядом: безумным и боготворящим одновременно. Гнойников на ее лице стало вдвое больше.

— Шианар, — она низко поклонилась, — время сменить повязку.

Имаскар и забыл о ней. Повел плечом, прислушался — как будто не болит. Что ни говори, а лекарка весьма способна.

— После, — отмахнулся от нее.

Но девушка проявила чудеса прыти, перегородила шианару дорогу и уже настойчивее потребовала сменить повязку.

— Ты меня к себе приставил о здоровье твоем заботиться, так что делай, как я велю или отпускай на все четыре стороны.

Кстиат недоуменно уставился на зарвавшуюся девку.

— Дьявол с тобой, — согласился арахат. Перевязка не займет много времени.

Они проследовали в его личные покои. Пока Льяра разогревала бальзамы и растирала травы со звериным жиром, Имаскар изучал пергамент. Он перечитал письмо дважды, до боли в глазах всматриваясь в каждую букву, но подсказки не нашел.

— Тебя что-то тревожит, шианар, — ледяные пальцы девушки на миг отвлекли Имаскара от тягостных дум. Она размотала повязку и скормила ее огню в жаровне, после взяла тряпицу и миску с каким-то варевом, села арханту за спину и обмыла рану.

Мать переусердствовала, и чтобы справиться с раной, Льяре пришлось поработать швеей. Архант видел шрам — весьма опрятная лента стежков, сделанных твердой рукой. Но это все — ничего не значащая шелуха, всего лишь еще один шов в его многочисленной коллекции.

— Я ищу то, чего нет, — сказал он. Просто так, вдруг поддавшись одиночеству, которое преследовало его со дня смерти семьи. — Ищу, чтобы совершить то, в чем не нуждаюсь, что и так мое по праву. Трачу впустую время, подаренное мне Создателями. Вместо того чтобы найти убийц и запустить красных воронов. Может быть, тогда Скорбная сжалится над участью моих проклятых родичей.

— Всему есть время, шианар. Время проливать кровь еще не пришло, торопя его, ты ускоряешь свою неминуемую гибель.

— Откуда тебе знать? Тебе Создатели на ухо нашептали?

Либо у нее не было ответа, либо лекарка решила его утаить.

— Ты ищешь Меч пепла? — Льяра взяла подогретый бальзам, смазала им швы.

— Откуда ты знаешь?

— Весь замок знает.

Ну да. Как не знать, когда он днями напролет ворошит старые книги, посыпает голову древним пеплом, воровато влезшим между страниц, и гоняется за призраком надежды. Надежды на что? На меч, который только в песнях видали, и который, якобы, должен помочь взять то, что и та по праву принадлежит ему.

— Мать сказала — я должен найти Меч пепла. — Не оправдание, просто попытка услышать, как взаправду глупо все это звучит.

— Она сказала: "Читай старые пергаменты?" — ритмично натирая место шитья, спросила девушка.

— Нет, но...

— Или, может быть, она сказала: "Читай старые книги?" — перебила она.

Кому-то другому Имаскар давно бы преподал урок почтения: виданое ли дело — перебивать своего шианара? Но лекарка своим старательством заслужила права на некоторые вольности. Если не дура — а она таковой не выглядела — то не станет злоупотреблять.

— Нет, — ответил он, предполагая, что за допросом последует разоблачение.

— Что же сказала мать? — Льяра отставила плошку с бальзамом, взамен взяла горшочек с пахнущей сеном жижей и стала натирать ею все плечо до самого локтя.

— Чтобы я ехал на восток и искал Меч пепла.

— Так отчего ты не запрягаешь лошадей?

В самом деле — отчего?

— Потому что это бессмыслица. Никто никогда не видел этот клинок, а те, кто и видели, давно стали прахом. Я — шианар, я не могу гоняться за ветром, когда мой дом в руине. Что я скажу воинам? "Мы едем искать ничто?"

— Ты скажешь им, что Мать велела ехать на запад. — Она вдруг сжала пальцы на плече, да так хватко, что Имаскар невольно поморщился. — Она — кровь Союза. Его душа. Его сердце. А ты, — Льяра его повернуться, их взгляды встретились, — его Наследник. Она выбрала тебя. Не потому, что ты единственный, шианар, а потому, что достоин стать родителем нового Союза. Союза, чья слава сгинула вместе с Гарулом. Где же твоя вера?

Имаскар смотрел на нее с пониманием собственной слепоты. Вот оно как: неученая лекарка, пригнанная из какой-нибудь захудалой деревни на отшибе Союза, попавшая ему на глаза только потому, что осталась единственной — и вдруг так складно излагает то, что он отчаялся понять.

Значит, вера.

— Я верю, — обронил глухо. Внутри что-то треснуло, тренькнуло, как оборванная струна.

— Тогда прикажи седлать коней, — спокойно, без тени того жара, с которым только что стыдила веру Имаскара. — Ты здоров, шианар, и Меч пепла заждался тебя в западных землях.

Так он и поступил. На этот раз Ксиат проявил чудеса упрямства, и архату пришлось взять верного генерала с собой. Тем более, замок оставался под присмотром парочки отважных и умных командиров, за назначение которых генерал похлопотал лично.

Выехали спустя несколько часов. День склонялся ко сну и Ксиат осторожно увещал шианара погодить с выездом до утра, но Имаскара воротило от одной мысли коротать еще одну ночь в компании книг. Если останется — непременно поддастся сомнению, снова потонет в книгах в поисках пищи для сомнений. Нет уж, пора заканчивать с этим книгочтейством.

"Уж не для того ли, чтобы повернуть меня на путь слабости, Даната прислала свои дары?" — размышлял он, покачиваясь в седле.

Лошади после получасового галопа, требовали спокойной рыси, а выступивший из-за холма лесок был тому подспорьем. Непогода последних дней сделала почву рыхлой, набухшей, как старый утопленник. Она затягивала копыта лошадей, целыми клочьями налипала на ноги. В лесу, однако, дела обстояли лучше. Плотный слой палых листьев, не успевших прогнить свежих и прошлогодних палых листьев, держал грязь. Всадники лавировали между плотными рядами голых, будто черные свечи деревьев, почти не разговаривали.

— Куда мы едем, шианар? — осторожно спросил верный Ксиат. Вопрос, который следовало задать до того, как требовать место подле своего господина.

— На запад. — А что еще ему сказать?

Ксиат умолк. Вряд ли он ждал большего, скорее уж — не ждал ответа вовсе. За то Имаскар ставил генерала выше остальных: преданность, послушание и готовность не задавая вопросов сигануть вслед за господином хоть в жерло вулкана.

Имаскар мысленно чертил свой путь. За лесом будет холм, за холмом, в песчаной долине, несколько деревень. Местные не откажут в гостеприимстве своему шианару, хоть Имаскару меньше всего хотелось видеть затравленные взгляды фермеров. Союз разбит наголову, родитель и родительница погибли, Наследников зарезали, как свиней. Кто защитит скот и амбары, если воинов осталось меньше нескольких сотен.

— Ты великий воин, — сказал Ксиат, будто угадал его сомнения. — Риилморский потрошитель. Если не верить в тебя — то в кого тогда?

"А что делать, если во мне самом веры меньше мышиного помета?"

За деревнями, глубже на запад, охотничьи угодья Союза, еще дальше — Пустошь палачей, место, куда не хватит отваги сунуться и отъявленному храбрецу. Следом — то, что полтора века осталось от Черной кости. Некогда величественный замок, увенчанный, как короной, десятью башнями, одна выше другой, гранитный исполин высотой и шириной способный заткнуть за пояс любого младшего собрата. Место, о котором небылиц ходит еще больше, чем о мече Гарула. Гнезда морлоков, банды крэйлов и целые полчища теней — наименьшее, обитаемое в Черной кости зло. Так поют песни и так толкует молва. А еще Черная кость — утроба проклятых, место, выстуженное их утробным воем, где они бродят, лютые от вечного голода.

Имаскар выдохнул. Крэйлы, морлоки, дьяволы и прочие порождения скверны — он пройдет сквозь них, как нож проходит сквозь воду, только бы увидеть ее.

"Эгоист! — стегнул мысленно сам себя. — Не ты просил Скорбную смилостивиться и принять ее в свои владения? А теперь истекаешь слюной от желания увидеть чудовище, которым она сделалась в людском огне".

Он устремил взгляд вперед, в сторону былинного замка. Отсюда и в сумерках его ни за что не увидеть.