Красный туман (от 7 апреля)

Если предположить, что арбалетчик на крыше работает на Покупателя — так Дору обозвал невидимого заказчика на инвигу — то за каким лихом он сидел на крыше места, из которого они давным-давно ушли. Не мог ведь не заглянуть и не увидеть резню внутри. Но нет, остался, более того — вместо того, чтобы прикончить Фантома и без труда забрать обессиленную архату, он просто ушел. Да и разбойника убил как будто нарочно именно тогда, когда тот созрел для трепа.

Нет-нет, не вяжется все равно.

Но все произошедшее с легкостью объяснил бы еще один вскрытый нарыв секрета. Тот, о котором сам Дору узнал всего недавно. И если это так, то деньги от продажи инвиги — сущая мелочь по сравнению с тем, что он может приобрести. Более того — все это чудным образом играет на руку, плывет, можно сказать, само. Осталось лишь расставить фигуры и лавировать между ними, пока игроки будут заняты игрой. Задача подчас сложнее, чем играть самому.

Дору плеснул пойло в кружку, хоть пить не собирался. Однако, до его особы всем посетителям было еще более все равно, чем стенам.

Он посидел еще какое-то время, достаточное чтобы окончательно сбить погоню, и вышел. После затхлого зловония притона, запах рыбы и соли почти ласкал нос.

Что ж, пришло время повидаться со связным. Дору долго оттягивал этот момент, искал повод дать себе еще немного времени на подготовку. После встречи со связным, пути назад не будет. Он станет зерном, которое бросили на жернова, и рано или поздно, но его превратят в муку. Но время отсрочки не прошло даром, скорее наоборот — связному будет очень интересно услышать, какую добычу Дору, сам того не желая, выследил.

День до вечера и часть сменившей его ночи наемник подготавливался ко встрече. В условленном месте нашел куль со всем необходимым, ни больше — ни меньше, как и условлено. Внутри он нашел чистую одежду, ящичек с приспособлениями для гримировки, бумаги и письма, которые, случись что, можно без страха предъявить для свидетельства важных и неотложных дел. Чушь несусветная, но подтверждающая ее печать — неоспоримый документ. Бюрократия — неизбежное зло, рок, который рано или поздно настигнет любое государство. Все тайны, заговоры и убийственные реформы неизменно проходят под покровительством чьих-нибудь печатей.

Ко всему добру прилагалось и письмо с указаниями о дальнейших действиях. Его Дору перечитывал до тех пор, пока слова не отпечатались в мозгу, а после сжег.

Соблазн наведаться к Вете и разузнать все самому лежал на плечах неподъемной ношей, но его пришлось сбросить. Марашанец собирался умаслить Бессердечного щедрым подношением окровавленных монет и просить Создателя о еще одном шансе.

Едва рассвело — Дору переоделся в чистое, привел в порядок волосы и гладко выбрил лицо, одел перчатки. Теперь он походи не на побирушку, не на голодранца, решившего спрятаться в столице от чеззарийского поветрия, а на бургера — никак не меньше. Только больно молод и худ, но и это можно обернуть в свою пользу. Марашанец наложил на лицо белила, особенно старательно покрыв ними скулы и лоб, после затемнил глаза охровой мазью. В завершение нанес на губы лимонный бальзам и выждал, пока тот достаточно впитается. Со дна медного таза, которое Дору использовал вместо зеркала, на него смотрел болезненного вида мужчина лет тридцати, которого многие сочтут "моложавым". Бледное лицо, темные круги под глазами, синюшные губы — ни дать, ни взять болезный "студенкой", одной ногой стоящий во владении Скорбной. Все чистоплюю Верхнего Нешера будут обходить его десятой дорогой и, случись что, вспомнят только "болезненного моложавого бургера почти при смерти".

Дору покинул гостиницу за два часа до полудня. Он ссутулился, так, чтобы голова утонула в плечах, выпятил вперед челюсть и приложил к губам платок, который предусмотрительно испачкал в крови из порезанного пальца. Он нарочно шел медленно, нарочито громко шаркая и кашляя так, что воронье срывалось с коньков крыш. Очень скоро он почувствовал себя утесом, что врезается в волны дерьма — даже нечистоплотные обитатели Нижнего Нешера сторонились его, а то и вовсе переходили на другую сторону улицы. И это тоже на руку, одобрил бы наставник: "Положи клад у всех на виду, под носом каждого — и его ничто не найдет". Именно так Дору зачастую и поступал.

На пропускном пункте все прошло как по маслу. Дору "кашлем" отогнал молодого, досужего от желания выслужиться капитана. Плохо скрывая брезгливость и нетерпимость к чужим болячкам, капитан однако, не стал подставляться, и проявил участие к болячке. То, как он при этом стремился сохранить дистанцию, не могло не веселить. Точь-в-точь петух, испугавшийся червяка. Глядя в сопроводительные бумаги, он бубнил что-то о несправедливости Создателей и вяло советовал найти в Верхнем Нешере какого-то врачевателя, известного якобы своим даром лечить всякую заразу. Глазки капитана беспокойно ерзали по строкам, выдавая его полную невнимательность к содержанию письма. Капитан торопливо вернул Дору письма, пожелал доброго дня и здравия, и крикнул стражникам, чтоб подняли ворота.

По ту их сторону уже ждала громоздкая свежеокрашенная платформа. Марашанец дошаркал до нее, сунул перевозчику монету и занял место на обитой кожей скамье. Предстоял нудный подъем вверх, но предвкушение чистого воздуха и приятного пейзажа сводили на нет тяготу ожидания. Вздремнуть бы, дать отдых мозгам, а то едва ворочаются. К счастью, перевозчик уже заводил механизм. Действо это сопровождалось скрежетом, лязгом и металлическим рычанием. Платформа дрогнула и покинула причал. Путь ее лежал вверх. Грузная, как беременная корова, и такая же неповоротливая, она поднималась вверх. Дору помнил свой первый полет: тогда ему казалось, что им нипочем не перебраться через балки, мосты и каменные колонны, которые, подобно паутине, делили столицу надвое — Верхний и Нижний Нешер. Но перевозчик правил со знанием дела, выжимая из механизма максимум.

"Спать будешь после, — подбодрил себя же, — если Бессердечному будет угодно — на золотых простынях, в компании золотоволосой чистокровки-инвиги".

От этой мысли в промежности стало тесно. Если все выгорит, даже ее сумасшедший садист-братец не сможет этому помешать.

Некоторое время спустя, платформа причалила к гранитному выступу, где ее поджидала пара лакеев. Один отворил калитку, другой, стоя на вытяжке, пожелал господину доброго дня и всяческих благ. Дору сунул обоим по мелкой монете, за что получил двойную порцию лести.

Верхний Нешер отличался от Нижнего так же, как промежность невинной девицы отличается от промежности старой шлюхи. Улицы чисты едва ли не до зеркального блеска, кусты подстрижены, дорожки посыпаны разноцветным песком. Даже листья на деревьях как будто шуршат по чьей-то указке — не слишком громко, не слишком тихо, а аккуратно в меру. Отдавая дань местной моде, мужчины одеты до смешного нелепо: пестрые и расфуфыренные, в перьях и шелках. Глядеть на них так же скучно, как и на ленивых бойцовских петухов. Женщины, напротив, обезличены шимтой, в одинакового кроя и практически одинакового же цвета платьях. Когда мимо, чванливо щелкая каблуками башмаков, прошествовал пижон в розово-голубом плаще и шляпе с плюмажом разноцветных перьев, Дору порадовался, что ему досталась личина бургера, а не придворного пижона. Тяжело приспособиться к новому обличию, если единственное, что оно вызывает — необратимое желание содрать маскарад и скормить его огню.

Путь Дору лежал в таверну под названием "Пестрая лента". Внутри умопомрачительно пахло печеным окороком, жареной фасолью с луком и сметаной, запеченными в медовый коржах яблоками и игристым вином. Марашанец сразу сосчитал все дни, которые был вынужден обходиться без нормальной пищи. Жаль, что не выйдет насладиться ею и в этот раз — болезный чахоточник, уплетающий свиную голяшку привлечет слишком много ненужного внимания. Поэтому Дору ограничился стаканом молока и пухлой, как щеки папашиной дочки, пшеничной булкой только что из печи. Цены же, в отличие от еды, аппетитными не были.

Съев половину заказанного, Дору велел принести писчие принадлежности, чиркнул пару строк и за серебряный гарант отправил с письмом мальчишку. Теперь оставалось только ждать.

Сквозь прозрачные, как слезы младенца окна из настоящего стекла, был виден лениво стекающий к закату день. Солнце уже закатилось за унизанный зубами башен и остроконечных крыш горизонт. Зато время, проверенное в праздном безделье, дало Дору шанс воочию убедиться — никому и дела нет до чахоточного мелкого лавочника. Первое время на его кашель оборачивались, но вскоре забыли вовсе. Конечно, будь заведение классом выше, болезного давно бы выставили за дверь, но посетители "Пестрой ленты" были менее привередливы.

Дору нарочно выбрал место, позволяющее держаться особняком от остальных, но при этом оставаться на виду, а не как крыса совать морду в темный угол. Вдобавок, хорошо просматривалась дверь, и от взгляда марашанца не ускользал ни один посетитель. Публика таверны отличалась говорливостью: лавочники, купцы мелкого пошиба, бургеры и мастеровые. И все, как один, приходили с пустыми животами и полными ртами разговоров. За миской сытного ужина и крепкого пива, языки усердно перемалывали слухи. Говорили обо всем: о разбойниках из Нижнего города, называющих себя Черной пятерней, о том, что в порту который день стоят корабли, на которых, вместе с товарами из Шимарийского анклава завезли новую неизлечимую хворь, о падеже скота и дурной погоде. Но больше всего, конечно, обсуждали чеззарийцев, которые, по слухам, уже чуть ли не подпирали спинами стены Нешера. Слушая небылицы, Дору лишь мысленно качал головой: что беднота голозадая, необразованная, что наевшие животы купчишки одинаково бестолковы и падки на росказни. Что уж говорить о содержимом голов высокой знати, которая погрязла в праздности и похоти. Все мозги Риилморы содержаться в головах магистров Конферата — вот кто на самом деле владеет достоверной и наиболее полной информацией о происходящем. И это тоже — часть гениального замысла, как заставить огромную страну добровольно стоять на коленях. И единственное, что пока стоит на их пути насаждения собственной власти — посланные создателями Стражи.

Дверь таверны в очередной раз скрипнула. На пороге появился невысокий молодой мужчина, борода которого молила о цирюльнике, а одежда — о портном. Мужчина направился прямиком к Дору, не спрашивая разрешения сел напротив, посмотрел на спящего пьянчугу.

Не дожидаясь приглашения, Дору произнес обозначенную в указаниях фразу. Чушь несусветная, не знающий подумал бы, что у болезного мозги набекрень встали, и не обратил бы внимания. Но подсевший незнакомец услышал, что нужно, и ответил такой же околесицей в ответ. После встал и зашагал обратно к выходу. Дору последовал за ним, стараясь незаметно расправить затекшие от деланой сутулости плечи. Все-таки еще не время расслабляться, скорее даже — самое время играть со всем старанием. Игра, в которую он ввязался, может выкинуть неприятное коленце в любо момент. Человек, торопливо шагающий впереди, может оказаться крысой не из того лагеря, если за время, пока Дору возился с инвигой, Главного игрока успели взять за яйца.

Одним кварталом выше уже ждал крытый экипаж. Неприметная повозка без каких-либо опознавательных знаков. Но Дору ждал чего-то подобного: он еще не знал Игрока и только собирался узнать его поближе, но чутье подсказывало, что он не понаслышке знаком с предосторожностью.

Хозяин безобразной бороды отворил дверцу, рычагом опустил "гармошку" железных ступеней и молчаливо воззрился на Дору. Марашанец скользнул в салон и позволил закрыть за собой дверцу.

— Почему так долго? — было первым, о чем спросил незнакомец.

— Возникли непредвиденные задержки, — не вдаваясь в подробности, отрапортовал Дору. Одной фразы Игрока оказалось достаточно, чтобы обозначить тон разговора.

Внутри экипаж выглядел на порядок роскошнее: обивка мягкой замшей, подлокотники из полированной вишневой доски, кропотливая работа медника в каждом витом завитке. Пассажирские скамьи устланы львиными шкурами. Все это сделано отнюдь не для разовой вылазки, да и шкуры заметно потерлись в местах, где по ним елозили почтенные — или не очень — седалища.

Сами Игрок оказался не таким, каким его представлял Дору. Мужчина в летах, отягощенный заметным брюхом и с лицом, изборожденном морщинами и рытвинами ветряной хвори. Одет в бесформенный балахон из дорогой ткани, на ногах — туфли, такие же дорогие и такие же невзрачные. Все то же чутье намекнуло, что вся эта дорогая серость — такой же, маскарад, как и его собственная болезная личина.

— Меня уверили, что с тобой не возникнет проблем, — немного раздраженно проговорил мужчина. — Что еще за непредвиденные задержки?

Дору ожидал подобного вопроса и заранее обмозговал ответ. Говорить ни об одной из своих находок он пока не собирался. Одна будет его личным козырем, другая — подстраховкой на случай, если что-то пойдет не так. Но если все пойдет по намеченному им плану — он с радостью предоставит обе, и получит за все про все тройные барыши.

— Ничего такого, о чем бы тебе следовало беспокоиться, — соблюдая уважительный тон, солгал Дору. По правде сказать, повод для беспокойства был приличный, но не начинать же знакомство с головомойки? — Назови свое имя, чтобы я уверился, что попал по назначению.

— Игрок, — назвался человек. — А ты — Крысобой, и давай закончим расшаркиваться, будто мы на балу коленца выделываем.

Все верно.

— В моем ремесле осторожность — лучшая защита от усердного паточного мастера.

— Перейдем к делу. — Игрок пропустил последнюю фразу мимо ушей. — Крыса должна быть мертва до полудня двадцать первого дня сего месяца. Управишься раньше — честь тебе и хвала, поработаешь мастерски — положу сверх оговоренного. А если в срок не справишься — прикажу от тебя по куску отрезать, варить и тебе же скармливать.

"Как не красиво начинать разговор с угрозы, — мысленно прищелкнул языком Дору. — Дешево воняет это ваше дерьмо, господин Толстая задница".

— Смею надеяться, что мы оба останемся довольны сотрудничеством. — Он подбросил немного противного, но необходимого почтения в этот костер тщеславия. Пусть жарче горит — ему только на руку.

Однако Игрок вернул себе прежнее самообладание и заговорил снова.

— У тебя уже есть соображения насчет крысоловки?

— Я воспользуюсь готовой.

Они оба поняли смысл сказанного. Человек нахмурился.

— К этому есть препятствия?

— Старая крысоловка сейчас под присмотром, слишком тщательным, чтобы я мог как-то на это повлиять.

— Я подготовлю новую, — охотно согласился Дору. Все веревочки сами плывут ему в руки, он и не надеялся на такую удачу. — У тебя имеются пожелания насчет наиболее подходящего места?

— Нет, — еще одна вспышка раздражения, — и меня уверили, что ты мастер расставлять капканы.

— Так и есть, Игрок, я всего лишь хотел посодействовать твоим собственным интересам, но если тебе угодно — я сам сделаю всю работу.

Этот ответ толстяка устроил.