Красный туман (от 7 апреля)

Война костей и шипов — 1

Книга первая: Красный туман

Грифид

1278 от Н.М.

Год Холодных рун, Месяц ярких звезд, 14-ое

Нешер, столица Риилморского государства

У канцлера Грифида была старая, проверенная годами примета: если с утра опрокинуть на себя кружку какого-нибудь питья, то к обеду следует ждать дурных известий.

Глядя, как ярко-алое пятно расползается по белоснежной мантии, канцлер подумал, что сегодняшняя новость не заставит себя долго ждать. Надо же: он никогда не любил чай из калефарского чайного листа, но именно сегодня, стоило разомкнуть глаза, ему ничего так сильно не хотелось, как этого чая. Слуга принес его в подогретой фарфоровой кружке с несколькими ломтиками засахаренных фруктов, поставил на стол. Ничто не предвещало беды, но, стоило Грифид взять кружку в руки, как та с юркостью змеи выскользнула из пальцев. Чай залил мантию от ворота и едва ли не самого низа, кружка разлетелась острыми брызгами осколков, а слуга, много лет ходивший за канцлером, с испугом уставился на своего господина.

— Что за напасть, — Грифид сделал вид, что порча мантии заботит его больше, чем ожидание обещанной приметой беды, — через час собирается Совет семерых, и если я на нем не появлюсь, то преподобный обязательно протолкнет одну из своих бредовых идей.

— У меня есть наготове мантия, канцлер, — слуга бросился к двери так быстро, словно пол стал жечь ему пятки.

— И позови кого-то тут прибраться, — крикнул Грифид ему вдогонку.

Оставшись один, канцлер снял с себя верхнюю мантию, оставшись в льняной сорочке вышитой по вороту синим орнаментом. Придирчиво осмотрев и ее, остался доволен — по крайней мере, эта часть церемониального наряда цела. Если слуга не будет копаться с мантией, то вполне можно успеть до последнего удара колокола. Канцлер скривился от одной мысли о том, с каким взглядом его — опоздавшего, заставляющего себя ждать — встретит преподобный. Наверняка воспользуется временем, чтобы придумать прокисшую шутку. На острые у него никогда не хватало юмора и смекалки.

Дверь, за которой только что скрылся слуга, отворилась.

"Неужели он успел обернуться так быстро?" — удивился Грифид. Он мысленно посулил расторопному слуге монету, но, обернувшись, увидел на пороге другого.

— Канцлер, — мужчина торопливо поклонился, скрежет его блестящих после чистки доспехов неприятно резанул Грифида по ушам.

"Это даже быстрее, чем я ожидал", — с тоской подумал канцлер.

Чтобы генерал явился сам, в такую рань, да еще и сейчас, когда ему положено заниматься охраной Стражей? Тому должна быть веская причина. В подтверждение мыслям Грифида, генерал закрыл за собой дверь и в несколько шагов оказался около канцлера. Это случилось так быстро, что Грифид успел подумать, будто вояка пришел убить его. Не просто же так он хрустит стальными пальцами на эфесе Карателя.

— Канцлер, я не знал к кому обратиться первому, — быстро заговорил он, — и выбрал тебя, как единственного, кому могу сейчас доверять.

Если бы Грифид не был так взволнован его словами, он от души рассмеялся бы. С каких пор генерал Раате стал доверять тайны своему вечному противнику? Первые мечи Сотни и магистры Конферата уже много лет находятся в скрытой вражде, о которой все знают, но приличия ради не говорят вслух. Опасения канцлера переросли в интерес: что заставило Раате явится к нему лично, да еще и утверждать, что никому иному довериться он не может? И как прикажете относиться к таким словам: с опаской или с юмором? Подозрительность Грифида живо рисовала картины заговора.

Тем не менее он не стал в открытую выказывать подозрительность и, напустив на себя расслабленно-праздный вид, поинтересовался:

— Неужели ты нашел тайник скряги Панаиша? Или, дай угадаю — сразу несколько, и пришел за советом, как разделить "жадное золото"?

— Тайник? Что? — Несколько мгновений генерал, с присущей всем солдафонам тупостью, пытался разгадать смысл слов, а потом, поняв насмешку, проскрежетал: — Сейчас не время для шуток, канцлер.

— Шутки? — Гриффид сделал вид, что впал в глубокую задумчивость. — По моим подсчетам, скупердяй спрятал добра тысяч на тринадцать. Ну и еще мелочи вроде фляги Костяного духа, перстня Мягкой смерти и других диковинок, которые каким-то образом умыкнул. Из-под твоего, между прочим, носа.

Конечно, в краже древностей его вина была весьма условной — это понимали все, и именно поэтому, несмотря на произошедшее, Раате сохранили не только голову, но и должность. Но канцлер испытывал невероятно наслаждения, посыпая солью язвы на его чувстве собственного достоинства.

Генерал Раате чуть было снова не вскипел, но каким-то непостижимым образом собрался и сдержанно произнес:

— Я знаю, канцлер, что мои слова сейчас кажутся тебе подозрительными, но...

— Ради Рассвета, Раате, скажи, наконец, что стряслось?

Генерал обернулся на дверь, словно боялся, что их могут подслушивать. Потом все-таки вышел и Грифид услышал его торопливые указания. Происходящее тревожило канцлера все больше с каждой минутой промедления.

— Ты приволок в мой дом своих псов, генерал? — рассердился Грифид.

— Только для уверенности, что нас не подслушают. Первые мечи не задержатся долго и уйдут, как только я покину твой дом. — И, не дав канцлеру сказать, произнес: — Убит Пурпурный страж.

— Убит? — переспросил канцлер.

— Убит, — повторил генерал. — В этом нет никаких сомнений. Я сам видел его... тело.

Грифид попятился, думая, на что присесть. Ноги стали ватными, а сердце запрыгало так, как не случалось в дни его молодости в пору жаркой любви. Все это время Раате стоял ровно, словно вколоченный в доску гвоздь, и его крохотные серые глазки следили за канцлером, словно приставучие букашки.

— Как это случилось? — спросил Грифид, усаживаясь на прикроватную софу. Перевел дыхание, на всякий случай повторил в памяти все слова генерала и с сожалением убедился, что вряд ли понял их не правильно.

— Я не знаю, канцлер.

— Что? Тебе вверена безопасность Стражец, а ты заявляешь, что один из них убит у тебя под носом, да еще и не знаешь кем и как? — Не будь Грифид так ошеломлен, он бы приправил возмущение желчными насмешками, как делал обычно. Но теперь не лучшее время для реванша.

— Все шло как и всегда, — торопливо заговорил генерал. — Я не первый год охраняю Серую цитадель, я знаю обо всех тайных ходах из него и всех лазейках, через которые в замок могут проникнуть. Каждую щель охраняет по меньшей мере двое стражников, которые отобраны мною лично в мою же гвардию. Мечи Сотни охраняют покой Стражей днем и ночью.

— Ближе к делу, генерал, — осадил его Грифид. — Насколько я понимаю, во всем тобой перечисленном больше похвальбы, чем правды — ведь Страж мертв?

На скулах Раате проступили желваки, пальцы в стальных перчатках еще крепче "обняли" эфес. Грифид сперва подумал, что генерал не сдержит злость, но тут же успокоился — нет, не сегодня. Раате нуждается в нем, а, значит, сегодня как никогда раньше будет следить за языком и мечом.

— Не злоупотребляй моим доверим, канцлер, — произнес Раате нарочито медленно и спокойно.

— Это ты пришел за помощью, и сейчас ты злоупотребляешь моим терпением.

Генерал проглотил и это — а что ему оставалось? Канцлер услышал возню за дверью, голоса, в одном из которых узнал своего слугу.

— Он не уйдет, пока не убедится, что я жив и здоров, — предупредил Грифид.

Вместо ответа генерал скосил взгляд в сторону двери и жестом попросил канцлера молчать. После небольшой словесной перепалки, слов которой Грифид не разобрал, возня стихла. Раате дал ему еще минуту, чтобы послушать и убедиться — слуга ушел и вряд ли вернется.

"Нужно уволить его сегодня же".

— Боюсь, канцлер, в скором времени тебе понадобится новый слуга. У меня есть парочка на примете, только скажи — и они твои.

— Пустить себе за спину твоих головорезов из Сотни? Верно ты думаешь поиметь меня, как портовую шлюху? Со своими слугами я разберусь потом, а пока я все же хочу знать, что случилось с Пурпурным стражем. По порядку, будь любезен.

Генерал, наконец, оставил в покое эфес, оттащил от стола кресло, поставив его так, чтобы сидеть напротив Грифида и заговорил.

— Как я уже сказал — цитадель была защищена как обычно. Я выслушал все доклады, и не нашел в них ничего подозрительного. Ничего такого, о чем мне бы не докладывали каждый день уже девятый год подряд.

"Не нашел или не смог найти из-за скудоумия", — подумал Грифид, но благоразумно сохранил слова немыми.

— Стражи собиралась на нынешний Совет семи: отдавали ровно столько распоряжений, сколько обычно. Я не заметил, чтобы хоть одного из них что-то волновало.

— А Пурпурный? Как вел себя он?

— Наравне с остальными, канцлер.

— Продолжай.

— Я еще раз обошел посты, проверил, чтобы вовремя сменился караул у комнат Стражей и отправился в свою комнату, где еще какое-то время разбирал петиции и жалобы, которые следовало передать в руки Стражей на сегодняшнем Совете.

— И ты не слышал и не видел ничего, что заставило бы тебя всполошиться?

— Нет.

— В котором же часу ты лег спать?

Задумчивость превратила лоб Раате во вспаханное поле.

— Страж времени пробил третий час, но я не сразу лег. Думаю, правильнее всего будет сказать, что в четвертом часу.

— И ты всегда ложишься в такое время, генерал?

— Конечно, я же сказал, что вчерашний день ничем не отличался от остальных.

— Хорошо, расскажи, что случилось утром.

— Стражи собирались на Совет, когда я заметил, что Пурпурного нет среди них. Он был самым аккуратным из Семи, не в его характере опаздывать. Это важно, канцлер, потому что Пурпурный в дни Советов вставал еще до рассвета и когда другие только просыпались — он уже был готов. Меня это насторожило, и я поднялся в его комнату. Стражники стояли на месте и уверяли, что Пурпурный не покидал ее. Я еще раз повторяю, канцлер, что каждому мечу из Сотни я доверяю, как себе. И у меня не было повода усомниться в их преданности и верности. И я...

Грифид остановил его взмахом руки. Незачем тратить время на слова, которые все равно не переубедят его. Много лет назад, когда власть в свои руки взяли семь Стражей-без-Лиц, воины, которые поддерживали их, принесли клятвы верности своим новым правителям. Их была ровно сотня — так утверждали книги. С тех пор прошло много времени, воины из сотни умирали и на их место приходили другие. Но Сотня оставалась неизменной сотней: воины погибали, им на смену приходили новые, которые приносили клятвы верности не Стражам, а своему генералу. Никто не замечал этого. Никто, кроме магистров Конферата, которые продолжали присягать на верность лично Семерым.

— Что ты нашел в комнате Стража?

— Его. Мертвого. — Раате сглотнул и огляделся. Нащупав взглядом графин с мятной водой, вопросительно уставился на Грифида.

Канцлер кивком разрешил генералу угоститься.

— Ты уверен, что Страж был мертв? — Грифид всегда скептически относился к сообразительности воинов, и генерал не был для него исключением. — Речь идет не о простых смертных, и даже не о полукровках — мы говорим о Стражах.

Раате не стал утруждать себя переливанием содержимого графина в кубок — выпил так, из горлышка. Грифид с отвращением смотрел, как жидкость вытекает из его рта, мочит бороду и стекает под доспехи.

— Не принимай меня за идиота, канцлер, — сказал Раате, как только понял, что графин опустел. — Страж лежал посреди комнаты, обезглавленный, без одной руки и с отрубленной по колено ногой. Думаешь, божественные посланники могут жить без головы?

— Без головы? — С тех пор, как Стражи явились в храм Ясного голоса никто не видел их без доспехов, в которые они были закованы с ног до головы.

— Без, — подтвердил генерал, — и я не нашел ее нигде, отрубленная рука и нога пропали тоже.

Грифид попытался представить себе это: обезглавленное растерзанное двухметровое тело. Природная брезгливость заставили его поскорее выдворить из головы жуткие образы. Но одна мысль, назойливая, как попрошайка из Голодных кварталов, не давала покоя — как же выглядит один из тех, кого сотворили Создатели?

— То есть, ты не можешь с уверенностью сказать, что видел именно Пурпурного стража? Ты увидел обезглавленное тело в его комнате и решил, что это он, но ты даже не видел головы.

— Не умничай, канцлер! — Генерал вскочил из кресла, оказался рядом с Грифидом и схватил его за грудки. Мгновения не прошло, как канцлер повис у него на кулаке, словно тряпичная кукла. — Ты не хуже моего знаешь, что никто, ни одна живая душа не видела, как выглядят Стражи под доспехами. Такова воля Создателей, и любого, кто посмеет пойти против нее, настигнет их гневная кара. Да, я не видел Стража, но даже если бы его голова осталась на плечах — что бы это изменило? Мертвец в комнате Пурпурного был в его доспехах, которые я ни с чем не спутаю. Мертвец был одного с ними роста — не многие крэйлы настолько же высоки. И еще...

Раате разжал кулак и усадил канцлер обратно на софу. Генерал переменился в лице, горестно заглянул в пустой графин и швырнул его за спину.

— Еще...? — подтолкнул генерала одержимый любопытством Грифид.

— Я видел его, канцлер. Пусть обезглавленного и обезображенного, но я видел посланника божьего.

— Ты жив и здоров, стало быть, Создатели решили, что нет большого греха в том, чтобы дать смертному посмотреть на свое мертвое дитя.

— Думаешь, я боюсь их гнева?! — еще больше распалился Раате.

Канцлер поддался вперед.

"Что же ты такое видел, старый закаленный в битвах вояка, что не можешь найти себе покоя?"

— Он... Страж... Он...

— Не человек? — подсказал Грифид.

Серые колючки глаз генерала округлились от удивления, а потом — снова сузились.

— Ты что-то знаешь, канцлер?

— Я лишь предположил, — развел руками Грифид. "Вряд ли меня можно упрекнуть во лжи, разве что самую малость". — Вряд ли бы тебя удивило что-то иное, а все мы знаем, что личины богов подчас настолько... причудливы, что смертные превращаются в камень или пыль от одного их вида. Стоит ли удивляться, что творения похожи на своих творцов?

Доводы успокоили генерала.

"И все же, дьяволов хвост, что он видел?!"

Канцлеру до зубной боли хотелось расспросить генерала о каждой мелочи. А потом — если бы только разрешил Конферат — исследовать каждую частичку его мозга, чтобы видеть то, что видел он. О, Создатели, почему вы показываете свое дитя тому, кто не достоин слизывать пыль с его сапог, и лишаете этой милости своих верных слуг?

Но сейчас не время для изысканий. А если разыграть ситуацию верно, то...

— Я оставил Стража в комнате, канцлер. Обшарил каждый угол, проверил каждый закуток, всюду нос сунул, но никого не нашел.

— И все-таки убийца как-то в нее вошел и вышел, видимо, тем же путем. Не хочу казаться назойливым в своих сомнениях, но тебе следует внимательно присмотреться к своим Первым мечам, генерал. Мышь — и ту можно услышать, а тот, кто убил Стража уж наверняка крупнее мыши.

— Кто способен на такое, канцлер? — громким шепотом спросил Раате. — Я видел Стражей в бою — они смертоносны, я ни разу не видел ни одного из Семерых побежденным, а мне довелось повоевать с ними плечом к плечу. Однажды, Серебряный на моих глазах разделался с крэйлом — один на один. Просто взял и схватил тварь за глотку, а потом раздавил ее в кулаке, словно соломинку. И это малая часть их сил, канцлер. Кто отважился проникнуть в комнату одного из них и вступить с ними в поединок?! Ни одному смертном это не под силу!

— Возможно, Дьявол или Тень, — предположил Грифид.

Генерал встретил слова с сомнением, впрочем, канцлер и сам в этом сомневался. Тени легко обмануть человека и пройти у него под носом, оставшись незамеченной, но она вряд ли справится со Стражем один на один. Дьявол, если он достаточно стар и опытен — более опасный противник, но они так огромны и неповоротливы, что не услышать их может разве что глухой. Но и первые, и вторые — создания древней арканы, далекие от человеческих дрязг. Они приходят, когда им вздумается, и уходят, когда захотят. Служители древней арканы были единственными, кто мог их подчинить, но тех арканистов больше нет, как нет и той арканы.

— Я приехал к тебе, канцлер, потому что мне больше не у кого спросить совета. Семеро охраняют покой Риилмора уже много десятков лет, их сила заставила наших врагов отступить, но если станет известно, что один из них... Что они смертны...

— Если ты был осторожен, то мы можем отсрочить это известие, — выразительно ударив на "ты", сказал грифид. — А, может быть, скрыть это до поры, до времени.

— За этими словами я и шел к тебе, — с видимым облегчением, сказал генерал. — Я сменил караульных, а тем, что заняли их место, сказал, что Страж еще отдыхает и просил не тревожить его.

— Ты не трогал тело, генерал?

— Я... — Раате поскреб затылок.

"Болван!" — мысленно выругался канцлер.

Если убийца и оставил хоть какую-то зацепку, то теперь ее наверняка не найти.

— Я не мог оставить Стража вот так, Грифид, я завернул его в одеяло и спрятал под кроватью.

— А кровь? — Страж вряд ли сдался бы без боя, а, значит, в комнате могла остаться кровь убийцы. Пары капель хватит, чтобы сделать "ищейку" — не невесть что, но на первое время хорошее подспорье в поисках.

На лице Раате снова появилось та самая бледная паника. Грифид приготовился услышать еще одно откровение.

— Ох, канцлер, — он потеребил бровь, — тебе лучше взглянуть самому.

"Да уж, я бы ни за что не пропустил шанс увидеть дитя Создателей. Даже если бы ты не предложил этого добровольно".

— Если твои головорезы все-таки впустят моего слугу, которого я посылал за чистой одеждой, то я буду готов выехать через несколько минут.

Пять месяцев спустя

1278 от Н.М.

Год Холодных рун, Месяц желтых трав, 9-ое

западные земли Риилморского государства

Дору

Последние десять дней он провел в седле почти все время, а с лошади спускался только, чтобы справить нужду, поспать и дать отдых коню. И все это время дороги петляли, словно убегающие от охотников зайцы. Сперва перевал через длинную гряду Лысых гор, потом — пустыня равнин, на которых и поохотиться было не на что. Единственным пригодным для отдыха местом оказалась заброшенная рыбацкая деревушка. Разбросанные вещи, перевернутые бочки, разорванные мешки и полные поленницы дров — все указывало на то, что деревню бросали в спешке. Дору видел такие и не раз, но намного южнее, за огромным красным озером, за Акульими зубами, в краю, что никогда не видел снега. Неужели, чеззарийцы добрались даже сюда? Нет, не может быть. Вот в то, что на дорогах бесчинствуют разбойничьи шайки, пользуясь паникой простолюдинов, верилось охотнее. Он ехал с запада, путь куда чеззарийцам закрывали Трясины мертвецов. Тяжело проповедовать новую истину, когда до ближайших "оскверненных" неделя опасного, и, скорее всего, смертельного пути. Но даже там охотно верили слухам, что чеззарийцы уже на подступах к Песчаным землям. Стоит ли удивляться, что здесь, под самым носом "просвещенных" в их скорое порабощение верят куда охотнее?

Дору никогда не был особенно брезгливым, потому с интересом и любопытством обшарил все дома, подвалы, коморки и погреба, которые нашел. Охота оказалась удачной: несколько горшков с гречишным медом, пусть горьковатым, но достаточно питательным, чтобы не дать умереть голодной смертью, морковь, яблоки, кусок вяленого мяса — Дору справедливо рассудил, что станет есть его только, когда как следует обжарит на костре. В одном из домов он нашел целый мешок муки, но какой с нее прок? Дору высыпал муку, а в мешок собрал домашнюю утварь, которую можно удачно сбыть кочевникам. Еще он разжился целым мехом молодого вина, которое пить не стал: всем известно, что от молодого вина не только голова становится слабой, но и живот. Вино тоже купят кочевники, и заплатят за него в два раза больше, чем за мешок хлама.

Пообедав, Дору снова отправился в путь. Лошадь вдоволь наелась овса и сена, и потому шла бодрой рысью, хоть поклажи на ее спине прибавилось. К концу дня, когда он подыскивал место для ночлега, в низине за березовой рощей, Дору наткнулся на могильник. Над мясной кучей, в которой угадывались даже детские руки и ноги, пировали мухи и вороны. Гул стоял такой, будто пировала рота солдат. О том, что несчастные из беженцев, подсказали брошенная неподалеку повозка, утыканная обломками стрел, дохлая лошадь, с несколькими дырками на крупе, оставить которые мог только наконечник копья. Среди следов борьбы Дору заметил две колеи от колес телеги, множество спутанных, петляющих отпечатков человеческих ног. Должно быть, некоторым удалось выжить в стычке и сбежать. Судя по состоянию тел, обозы прошли здесь несколько дней назад. Порядком поредевшая колонна стала двигаться быстрее; Дору не сомневался, что нагонит их через день-другой. Отсюда до столицы Риилморы всего одна дорога, достаточно широкая для обозов. Местные не могут не знать об этом. Хотя, на их месте Дору не поехал бы по ней: если разбойники наведались в эти края, то наверняка обшарили окрестности, и подготовили засады в самых "прибыльных" местах. Вряд ли деревенские дали достойный отпор, да и Дору не видел среди убитых ни одного, одетого разбойником. Значит, выжившие знают об ускользнувших телегах и предупредят своих товарищей. Они едут налегке, поэтому обозы придут в хорошо подготовленную ловушку.

Поразмыслив, Дору решил, что от обозов лучше держаться подальше. Он и так потерял порядочно времени, пытаясь скрыться от преследователей. Приходилось прятать следы и есть сырое мясо, чтобы не разводить костер. И все равно Дору чувствовал, что ищейки до сих пор не потеряли его след. Ехать в одиночестве — неплохое решение. Когда все бегут от тирании Чиззары, никто не удивится одинокому путнику на дороге. Но нужно не просто замести следы, но и добраться живым и невредимы до Невера, и с беженцами, на которых, как стервятники на падаль, будут охотиться все разбойники в округе, второе виделось Дору сомнительным.

Он торопился. Поручение, с которым Дору направлялся в столицу Риилморы, портилось с каждым днем задержки. Зная об опасностях и трудностях пути, Дору нарочно выехал на несколько дней раньше: один запасной день пришлось потратить, чтобы пойти в обход, через болота, минуя все известные тракты и тропы, день он задержался в поселке рудокопов. Пришлось постричь волосы, гладко выбрить лицо и сменить одежду на более привычную для этих мест. Случись ищейкам нагнать его — можно попробовать сбить их с толку, прикинувшись местным. Не слишком хороший план — Дору трезво оценивал свои шансы, как "мизерные" — но ничего другого он пока не придумал.

Вечер и первые сумерки Дору провел в седле, а на ночлег остановился в заброшенной хижине охотника, на двери которой чернел символ из двух пар скрещенных полос. Многие, увидев такой, осенили бы себя спасительным знамением, прошептали молитву Скорбной, и сбежали со всех ног, не оглядываясь. Лихорадка, больше известная как "серая жажда", гостья из сухих пустынь Саматры. Поговаривали, что в южных землях дети болели ею с пеленок, и почти все выживали, чтобы больше никогда не поддаваться ее дурному характеру. В землях Риилморы "серая жажда" появилась относительно недавно и не щадила никого. Рилморцы считали, что болячку, несвойственную их относительно прохладным землям, тайно привезли чиззарийские шпионы, чтобы ослабить крепкий дух государства. Чиззарийцы, в чьих землях тоже резвилась лихорадка, во всем винили своих соседей и их нежелание отринуть аркану. Дору считал, что "серая жажда" попала в чужие для нее земли волею злого случая, но он так же понимал, что враждующим странам выгоднее скрывать правду и чернить друг друга. Чем больше ненависти посеять в душах народа, тем злее и беспощаднее он станет к врагам.

Хозяина хижины Дору нашел в кровати. Он умер несколько дней назад — об этом свидетельствовало его стремительно высохшее тело, серое и сморщенное. Дору не стал тревожить охотника в его смерти — лихорадка делала кости и кожу тонкими и ломкими, как сухой тростник. Придет время — и останки несчастно развеет случайно пробравшийся в хижину ветер. А его, Дору, общество мертвеца скорее успокаивало, чем беспокоило. Наемник постелил себе на полу и сразу же уснул. А, проснувшись, покинул хижину. Единственное, чем он мог отблагодарить молчаливого хозяина — молитвой Скорбной, чтобы приняла мертвого в свое лоно и была к нему добра.

Рассветное утро злилось. Хриплый ветер пригнал с севера влажные тучи, затяжелевшие дождем, и горький запах полыни. Сизые мочалки висели так низко, что Дору хотелось пригнуть голову. Наемник торопливо двинулся в путь, опасаясь затяжного дождя — осенью они могли длиться от нескольких дней до нескольких недель, не переставая. Риилмора надежно пряталась за горами и холмами, но в сезон дождей потоки воды напрочь отрезали ее от остального мира на несколько месяцев.

И все-таки с дождем он угадывал хуже, чем с людскими намерениями. Ливень пустился только после обеда. К тому времени Дору успел добраться до леса. Кроны здесь были не такими густыми, но на каждом стволе висело сразу по нескольку лиан. Переплетаясь с родичами на соседних деревьях, они образовывали под кронами что-то вроде живого сита. Не невесть что, но все лучше, чем голой башкой под осенним ливнем.

Памятуя про реку, которую предстояло перейти, наемник решил не останавливаться на привал. Часы шли, дождь все не утихал. Дору обеспокоенно ерзал в седле: он рассчитывал сократить время пути и не ехать до моста, а перейти реку вброд в самом узком ее месте. Но, похоже, все-таки придется свернуть с намеченного пути.

Ливень продолжался до глубокой ночи, а потом сменился мелким липким дождем. Ноги коня вязли в земле, животное сделалось нервным и норовило повренуть. Чтобы как-то успокоить жеребца, Дору скормил ему почти весь запас найденных в деревушке яблок.

Дору планировал потратить на эту часть дороги гораздо меньше времени, но, как оказалось, он брел через лес почти сутки. А, когда выехал, натолкнулся на несколько обозов, накрепко "севших" днищами на размытую землю.

"Значит, среди беглецов есть кто-то достаточно сообразительный, — про себя отметил наемник, и направил коня к копошившимся около обозов людям. — Кто-то подсказал им, что от трактов лучше держаться подальше, но, как и я, забыл о риилморской слезливой осени".

Прежде чем поравняться с беглецами, Дору бегло подсчитал их. Шестнадцать человек, среди которых крепкими и способными обороняться, выглядели только пятеро. После короткого колебания, Дору прибавил к ним рослую бабу, крепкую и плечистую, как работяга-кузнец. Она как раз занималась тем, что поднимала то один, то другой край телеги и подкладывала под колеса ветки и траву. Еще несколько человек, судя по стонам — раненых, лежали в крытой телеге, которая стояла поодаль и единственная выбралась из грязи целой.

После короткого сомнения, Дору принял решение присоединиться к беглецам. Встретятся разбойники или нет — неизвестно, а ищейки — он не мог ошибаться — скоро дадут о себе знать.

Наемник налепил на лицо самое безучастное из выражений, взъерошил волосы и пустил коня шагом. Деревенские заметили его, когда расстояние между жеребцом и телегами сократилось до полета стрелы. Удивительно, как эти люди до сих пор остались живы, подумал Дору.

Пятеро мужчин, которые изо всех сил пыталась выглядеть воинственно с вилами и рогатинами, вышли ему наперерез. Их нестройная шеренга напомнила Дору покрытую проплешинами старости рубаху: столько же дыр и так же бесполезна. Тем не менее, даже когда деревенские увидели меч у его пояса, они не отступили. Хотя в глазах самого молодого, рыжего и веснушчатого коротышки, Дору увидел страх.

— Доброго дня, путник, — поприветствовал мужчина из пятерки. В его неопрятной седой бороде виднелись остатки сухой травы и земля, а лицо исполосовали царапины. Мужчину словно волочили по земле. Не исключено, что так и было.

— Доброго дня, — не спешиваясь, ответил Дору. — Я еду с запада, видел заброшенную деревню и могилу с непогребенными. Я видел следы колес ваших телег. Разбойники, которые вас потрепали, тоже могли их видеть.

— Дождь нам помощник и... — отозвался рыжий.

— Вы идете так медленно, что вас найдут даже потерявшие нюх слепые собаки, — уверенно перебил деревенского Дору.

— Тебе-то что за печаль? — Седобородый взглядом оценил лошадь под наемником, потом его меч, а потом — и его самого. — Ты откуда такой взялся в наших краях, добрый господин?

Дору позволил себе прокисшую улыбку.

— Что тут такое, Алабар? — вытирая тряпкой руки, спросила великанша — так наемник мысленно обозвал рослую бабу у телеги. — Никак волки решили подослать к нам шакала?

— Окажись я шакалом, вы бы уже были мертвы, — пожал плечами Дору. Самое время показать, что он не просто бродяжка с большой дороги, а человек, которому они с охотой отдадут все свои сбережения, лишь бы он помог добраться до безопасного места. Деньги Дору интересовали меньше всего, но не говорить же об этом каждому встречному.

"Кто не хочет денег, тот хочет бОльшего", — вспомнилась ему старая марашанская поговорка.

— Ты тут за старшую?

— Муж ее был, но ему разбойники башку топором надвое разрубили, — торопливо выдал рыжий, — он теперь в той яме лежит, которую ты видал. Галлу все уважают, ее пока и выбрали.

Баба скрипнула зубами и выпотрошила его взглядом. Бедолага понял, что сболтнул лишнего, вжал голову в плечи и попятился, чтобы найти убежище за спинами старших. Один из них отвесил мальчишке подзатыльник, другой добавил, а седой шикнул: "Вот доведешь меня — язык по самую глотку отрежу".

— Еды у нас нет, — сказала Галла, нашла взглядом мешок на спине Доровой лошади и прибавила: — и денег тоже, если ты торговать надеешься. Ступай своей дорогой, а мы своей поедем.

— У меня есть меч, — наемник положил ладонь на эфес, огладил круглый серебряный набалдашник. — Я могу продать его и свою твердую руку в придачу.

Галла сомневалась. Дору не ожидал иного. Он и сам бы не поверил, повстречай на пути кого-то похожего: среднего роста, несуразный, с разномастными глазами, один из которых был такого светлого серого цвета, что многие принимали его за бельмо. И одет в вареную кожу — броня разбойника, а не наемника. Но у Дору все-еще оставался меч — наилучший полутораметровый свидетель правдивости его слов.

— Если сомневаешься, выстави против меня любого и я в три удара накормлю его грязью. — Наемник окинул окрестности скучающим взглядом.

— Недосуг мне смотреть, как вы чубатиться будете, — отказалась Галла. — Что ты взамен своей помощи хочешь?

— Место у вашего костра, миску того, что и сами есть будете и по рхоту за каждого убитого мною разбойника.

— По рхоту? — На ее лице распласталась влажная улыбка. И без того не слишком красивая Галла стала попросту безобразной.

— Слишком дорого за остатки жизней твоих людей?

— Мы дадим по рхоту за двух, — предложила она.

В потайном кармане куртки Дору хранил до треска набитый эрбами кошель, но он продолжил торг. Он пытался выдать себя за настоящего наемника, а те торгуются до последнего.

— Один к одному, почтенная, — он прибавил к словам зевок, — и на меньшее я не согласен. Сама посуди — это не так уж много за жизни твоих людей, а если разбойники потеряли ваш след, то я останусь с тощими карманами. Ты всюду в выгоде.

— Только ты наши харчи есть будешь, и спать не на сырой земле, — буркнула она. — Согласная я. Надеюсь, мечом ты работаешь так же складно, как языком.

От Дору не укрылись недовольные взгляды, которыми деревенские провели свою новую старосту. Оно и понятно — она приняла решение, не потрудившись спросить совета у мужчин.

Дору помог мужчинам высвободить телеги из грязи, и обоз продолжил путь. Наемник старался держаться в центре колонны, чтобы не терять из виду ни одну из сторон. Галла правила первой крытой телегой, на которой разместили раненых и двух мужчин для охраны. На оставшихся двух телегах везли нехитрый скарб, продовольствие и женщин. Дору не изменил своей обычной молчаливости — кто мало говорит, много услышит. В вечеру он знал причину, заставившую деревенских сорваться с места. В поселок прибежал израненный, едва живой купец: когда знахарка отпоила его травяными снадобьями, он стал кричать, что на восток идет огромная армия чиззарийцев, которые сжигают города вместе с жителями, не щадя никого. Недолго думая, староста приказал собираться в дорогу, и деревенские сорвались с насиженного места. Дору ожидал услышать что-то подобное. "Чем дальше от столицы — тем страшнее небылицы", — пришлась впору еще одна марашанская поговорка. Жители городов и лежащих вокруг них поселений не так легковерны, но в глубинке готовы поверить любой выдумке, особенно, если она приправлена побитой рожей.

— Я наткнулся на хижину охотника, который умер от "серой жажды", — сказал Дору Галле на следующий день. Тучи все так же моросили холодным дождем, монотонным и сонливым, как предрассветная дремота.

— В этом году много людей умерло от лихорадки, — ответила женщина. — Мою семью она всю выкорчевала, только мы с мужем остались. А теперь вот и вовсе я одна.

"Они переждали лихорадку на насиженном месте, но стоило услышать о чиззарийцах — сорвались с места".

Дору в который раз убедился, что у людской глупости две головы, чтобы слышать, и ни одной — чтобы думать.

— Куда вы направляетесь теперь?

Галла пожала плечами, плюнула и вытерла рукавом грязный рот. Должно быть, ее муж был невероятной силы человек, раз отважился взять в свою постель такую образину. Дору ничего не стоило скрыть свое отвращение, куда сложнее оказалось придушить навязчивое желание откромсать ее оттопыренные уши и вправить обратно горб на переносице.

— К какому берегу прибьемся — там и осядем. Малым числом остались, теперь-то деревню не отстроить. Может кто и примет два десятка горемык. А тебя каким ветром занесло, наемник?

Он хотел было отделаться от ее вопроса, но рассудил, что безопаснее ответить. Пусть жует то, что он даст и под его же приправами, чем начнет гадать, почему незнакомец так скрытничает.

— Я иду в Нешер. Хочу проситься в Сотню. Слышал, что после пожара в Серой цитадели Сотне для ровного счета не хватает девятерых Первых клинков.

Галла хотела было рассмеяться, но смех застрял в горле и вышел скомканным хриплым кашлем. Она достала мех, сделала несколько жадных глотков и предложила Дору. Он согласился, но только сделал вид, что пьет. Хмель успокаивает, а тревога — самый острый из его клинков.

— Должно быть, ты славно сражаешься, — произнесла женщина и в который раз оценила наемника взглядом. — Я слыхала, что генерал отрубает обе руки тем, кто не выдерживает его испытания.

— И член отрезает по самые яйца, — в унисон ее словам подхватил Дору. В землях за Трясинами мертвецов говорили, что генерал Сотни питается головами младенцев, приготовленными в собственной кипящей крови.

Женщина оценила шутку, снова улыбнулась, и Дору поскорее вернулся к своему месту у второй телеги. Они двигались медленно, слишком медленно, чтобы Дору не начал сомневаться в правильности своего выбора. Его сомнения развеяли неожиданно появившиеся на пути разбойники.

Их было шестеро. Дору хватило одного взгляда на их вооружение и броню, чтобы понять — эти не мародерства ради нарисовались. Эти пришли по его душу. Хорошо, что деревенские слишком глупы, чтобы увидеть разницу.

"Нужно убить их до того, как начнут задавать вопросы".

Наемник выехал вперед, нарочно поставив коня так, чтобы мужики с вилами оказались позади него. Если не вовсе дураки, то спрячут задницы до того, как начнется "пляска".

— Вы нам дорогу загородили, — сказал Дору с подчеркнутым вызовом.

Ему ни к чему убеждать их разойтись миром — все равно не уйдут. Напротив — важно поскорее спровоцировать их. Но почему шестеро? Дору покоробило от одной мысли, что те, кто послали за ним, ценят его настолько дешево. С шестерыми он справиться одноруким и слепым, И хромым, пожалуй. На миг в голове мелькнула мысль: а не ошибся ли он, приняв мародеров за убийц? Если так — это будет первая промашка его наблюдательности.

— Много всякого дерьма теперь при дороге валяется, — с плевком ответил кривоносый всадник. — Мы вот добрые люди, следим, чтоб его меньше становилось.

Кривоносый оценил колонну взглядом, хмыкнул в пышные усы. Он хотел сказать что-то через плечо — даже голову повернул, но Дору не дал ему шанса. Черной гадюкой клинок выскользнул из ножен, зашипел — и проткнул глотку кривоносому. Все случилось так быстро, что ни он сам, ни его спутники не успели подумать об упреждающем ударе. Наемнику их растерянность играла на руку. Он выдернул лезвие, отвернулся от брызнувшей из горла крови. Где-то за спиной пронзительно завизжала женщина, и ее крик ознаменовал начало беспорядка. Крик и шум подействовал на Дору успокаивающе. Много раз он "танцевал" под них свои лучшие танцы, много дырок наделал в телах тех, кого считали непобедимыми. Жаль, что теперешняя "пляска" вряд ли будет хоть на четверть такой же занимательной.

Кривоносый свалился с лошади в мешанину грязи, и собственная лошадь размозжила ему голову. Всадники, которые стояли справа и слева от предводителя, попытались обойти соперника с флангов, но он не разрешил им. По одному их дыханию он мог бы сказать, что они ели на завтрак и за три дня до того, что уж говорить об очевидных намерениях. Все совершаю одни и те же ошибки.

Дору спрыгнул с коня как раз в тот момент, когда левый всадник начал обход. Обученный конь наемника встал на дыбы, на миг посеяв панику среди врагов и выиграв хозяину несколько мгновений для второго удара. Человеческое тело такое хрупкое, даже если оно спрятано за кольчужной рубашкой. Дору нырнул под лошадь правого всадника, выскочил с обратной стороны — и ткнул мечом вдоль его ноги, снизу вверх. Всадник закричал, схватился за промежность, и упал, потеряв равновесие. Дору переступил через него. Ни к чему тратить время на добивание, если этот и так уже не жилец. Люди умирали и от меньшей дырки в артерии, а этот сдохнет до того, как все закончится.

На место мертвеца тут же встали трое всадников. Мечи в руках двоих трусовато дрожали. Новички, догадался Дору. Он и раньше встречал таких: сопляков, думающих, что убитый исподтишка пьянчуга — это невиданной силы соперник. В убийстве желторотиков нет ничего интересного, и обычно Дору старался давать им второй шанс, но не сегодня. Умрут все.

Следующий удар меча пришелся по ноге одного из новичков. Тот пытался увернуться, но Дору предусмотрительно держал его стремя. Всадник хотел зажать рану и, наклонившись, подставил Дору шею. Для того, чтобы добить этого, наемнику даже не понадобился меч — он схватил выпирающий кадык и сжал до хруста. После этого отступил, давая неудачнику умереть без последнего вздоха.

Только потеряв троих товарищей, убийцы предприняли что-то вроде попыток атаковать. Но Дору был слишком быстр для их невнятных ударов, ни один из которых даже близко не подобрался к жертве. Тем не менее, наемник разрешил им думать, что они близки к успеху. Пара обманных финтов, уворот, хитрость со спотыканием — и он оказался за спиной одного из тройки. Дору дернул его за свисающий плащ, стянул с коня и пригвоздил к земле одним точным ударом в грудь.

"И кольчуги на вас дешевые, вровень с дырявым мешком", — подумал в сторону.

Оставшись вдвоем, всадники стали осмотрительнее. Тот, что помоложе давно уносил бы ноги, но его останавливало присутствие более опытного товарища. Дору убил молодого следующим, подумав, что смерть в его случае куда лучше агонии ее ожидания.

Оставшись один на один с последним всадником, наемник попытался закрыть ему путь к отступлению, но тот был слишком глуп даже для побега. Он закричал, ударил топором наотмашь — удар, выдающий в нем мясника. С обездвиженным противником и получилось бы что-то путное, но не с ним, Дору. Уйти от такого открытого намерения — плевое дело. И сразу атаковать, пока жертва думает, что противник в страхе отступил. На этот раз наемник проколол печень. По кольчужным кольцам потекла черная кровь. Дору осталось только толкнуть всадника, чтобы тот сполз на землю — еще живой, но уже мертвец. Он смотрел на врага желтыми глазами больного человека, и Дору понял его храбрость. Что ж, похвально — лучше принять смерть в бою, чем доживать последние месяца — или дни — в замызганной ночлежке. Хотя не так уж много почета сдыхать в грязи на глазах испуганных простолюдинов.

Дору обшарил их карманы. У главаря он нашел тощий кошель с несколькими рхотами. У новичка оказался при себе пергамент со сломанной печатью. Наемник спрятал находки, поймал двух лошадей и позвал свистом своего жеребца. Что ж, коней он продаст в ближайшем поселке, они стоят куда больше всего снаряжения мертвецов.

— Шесть рхотов, госпожа, как уговаривались, — казал он, вернувшись к обозам.

Женщина посмотрела сперва на мертвецов, потом — на двух присвоенных Дору лошадей. Она отсчитала шесть неопрятных кругляков дреарийского стекла и отдала их наемнику.

— Нам бы пригодились лошади, — сказала она, ощупав каждую взглядом.

— Эти кони не приучены ходить в бороне, — ответил Дору. — Но твои люди могут поймать оставшихся четверых. Думаю, у них ничего не получится, но отчего бы не попробовать? Если бы я вел людей неизвестно куда, я бы лучше подумал о том, что на разбойниках остались кольчуги и оружие.

— Будь оно хорошим, ты бы не прошел мимо, — разумно подметила женщина.

— Оно в само деле дрянное для меня, но лучше, чем тряпье и вилы. А, впрочем, решать тебе.

Галла все-таки прислушалась к совету. Вряд ли мечи помогут им выстоять против вооруженных противников, но могут отвести глаза разбойников. Деревенские мужики в кольчугах и при мечах, вполне могли сойти за ополчение. Разбойники, привычные к легкой наживе, вряд ли станут рисковать и проверять правда это или нет.

К вечеру обозы подступились к реке. Как и предполагал Дору, обойти ее вброд не представлялось возможным. Он уже начал готовить новый план, когда Галла скомандовала идти вниз по течению.

— Ты ведешь людей к Вдовьему озеру? — поинтересовался Дору.

— Оставайся с нами — и увидишь, — ответила она.

Дору сделал вид, что верит ей на слово, но он никогда и никому не верил, даже тем, с кем делил утробу матери. Он несколько раз объехал медленно ползущие телеги, послушал то там, то здесь. Меньше, чем через час, он знал, что Галла идет к построенной ниже по реке крепости. Дору не знал ни о какой крепости, но последний раз в этих краях он был больше трех лет назад — многое могло измениться. Деревенские говорили, что крепость построили н'талы, а риилморцы захватили ее еще до окончания строительства. Когда крепость была закончена, н'талы вернулись и отвоевали ее обратно. Но через месяц риилморцы напали снова. Дору понял, что крепость до сих пор кочует из рук в руки. Некоторые из деревенских не стеснялись открыто упрекать старосту, что она ведет их на верную смерть, другие уверяли, что риилморцы еще со времени мороза держат крепость в своих руках. Дору подумал, что раз выхода у него все равно нет, разумнее поехать с обозами и посмотреть, что будет. Он всегда сможет скрыться, если придется, но если Галла окажется права — они перейдут реку, а он сбережет один день на случай задержки.

Двумя днями раньше

Аккали

Совиная крепость возвышалась над рекой, словно торчащий из-под воды палец великана. Ливень который день полоскал равнины, скрадывая весь пейзаж, размывая его до неузнаваемости. И черная пика главной башни Совиной крепости осталась единственны ориентиром для бродячего цирка.

Аккали зябко поежилась, попыталась плотнее завернуться в драные тряпки. Ее клетка была маленькой и тесной, окажись Аккали хоть немного выше — даже не смогла бы стоять в полный рост. В соседней клетке спал скальный лев: ни дождь, ни промозглый ветер не могли разбудить сытого хищника. Его кормили лучше, чем всю труппу циркачей, иногда даже теми из них, которые приходили в негодность. В моменты, когда хищник бодрствовал и гипнотизировал соседку голодным взглядом, она начинала верить, что в один из дней он полакомиться и ее мясом. Впрочем, у тюремщика на нее были другие планы.

От нечего делать, Аккали прислушалась к разговорам в соседней кибитке. Там путешествовали гиштаны: женщины, умеющие говорить то, что приходящие к ним желали услышать. Их тюремщик ценил даже больше, чем скального зверя, потому разрешал ехать в закрытой кибитке и кормил отдельно от остальных. Однажды, Аккали видела, как одна из гиштан выбросила наполовину съеденное яблоко. Оставшаяся часть была немного порченной, но на взгляд пленницы, вполне съедобной. Дети-попрошайки накинулись на него, и порядком поколотили друг друга, прежде чем огрызком завладел один из них. А гиштаны, глядя на их совсем не детскую драку, смеялись, звеня бесчисленными браслетами.

— Мы можем задержаться в крепости на один-два дня, — узнала она голос тюремщика.

У этого марашанца было множество имен, больше, чем пальцев на руках и ногах, но он любил, когда его называли Бачо. "На языке моего народа, это означает — Справедливая плетка, — говорил он, посмеиваясь в подкрученные усы, — а разве я к вам не справедлив?" Впрочем, по имени его называли только гиштаны, силач Ар и полдесятка распутниц, которые повсюду следовали за цирком. Прочим полагалось звать марашанца "Хозяином" и никак иначе.

— Если там есть звонкие карманы — можно и на дольше, — отозвалась одна из гиштан.

Остальные дружно поддержали ее. Сколько-то минут длилась их непонятная, неразборчивая болтовня, пока ее не прервал хлесткий голос Бачо.

— Некогда рассиживаться на одном месте. — Его голос и в самом деле напоминал удар плетки: резкий, хлесткий, неприятно сиплый. Циркачи говорили, что несколько лет назад Бачо не повезло связаться с одним марашанским богачом. То знакомство стоило тюремщику всех сбережений, трех пальцев и трех зубов, и сорванного голоса. — Нужно поскорее добраться до Нешера, передать груз и подсчитывать эрбы.

Сразу после этих слов полог кибитки приподнялся, и в щель просунулась голова Бачо. Он всегда напоминал Аккали борова: крепкий, но коротконогий и весь какой-то словно бы недоделанный. Его крупную голову венчала шапка черный кудрей, но на висках уже появилась первая седина. Этому человеку могло быть сколько угодно лет, потому что иногда он выглядел совсем молодым, а иногда — как сейчас — молодящимся стариком.

Взгляд тюремщика оказался намного холоднее ветра и дождя. Аккали вжалась в угол, отвернулась, в ответ на что услышала сиплый смех. Когда она рискнула вновь посмотреть на кибитку, Бачо уже не было.

— За нее хорошо заплатят, — заговорила другая гиштана.

— Хороший товар — а мокнет, — прищелкнула языком другая.

— Ничего с ней не станется — архатов никакая хворь не берет.

— А я слыхала, что они так же, как и люди болеют, только брехни разводят, что кровь серафимов делает их сильнее.

— Меньше в старые сказки верь, мирра лача , — высмеяла ее та, что говорила первой.

— Какие уж тут сказки, мирра джаэра , — тем же манером ответила гиштана. — Архата едет на соседней телеге, а ты все доказательств просишь.

Гиштаны сцепились не на шутку, но Бачо перебил их громкую брань.

— Смотрите за ней в оба, все. Если сбежит — с каждой шкуру спущу. И меньше языками работайте — они вам пригодятся, когда в крепость приедем.

Гиштаны притихли. Они продолжали о чем-то переговариваться, но делали это так тихо, что Аккали больше не разобрала ни слова.

Дождь продолжал мочить кибитки, дорога тянулась медленно. Когда Аккали так измучилась, что смогла, наконец, уснуть, ее потревожил неожиданный толчок. Телега остановилась, накренилась на левую сторону и клетки медленно поползли к краю. Архата схватилась за прутья, уперлась ногами в противоположную стену и приготовилась к падению. Рядом проползла клетка скального льва: хищник громко рычал, бил хвостом по полу и придерживал лапой обглоданную кость. Аккали зажмурилась, мысленно попросила Создателей о быстрой смерти...

Клетка сползла в упругую грязь и под тяжестью пленницы начала проваливаться. Рядом упала клетка со львом: архату обдало липкими брызгами. Впереди раздался возмущенный крик тюремщика, зазвенели беспокойством браслеты перепуганных гиштан. Аккали вытерла залепившую глаза грязь, вытащила ступню, увязшую в болоте — теперь оно заполнило пол всей клетки. Архата осмотрелась, метнула взгляд к двери клетки и мысленно взвыла от разочарования. Не с ее счастьем: замок так и висит на месте, ни один прут не погнулся. А шлепнуло так, что клетке впору бы на части развалиться.

Минуты не прошло, как рядом завязалась суета. Силач Ар ухватил телегу за накренившийся край, поднял и толкнул на дорогу. Вскоре появился Бачо, который первым же делом устремился к клетке пленницы. Аккали отвернулась, чтобы не видеть его хищный взгляд.

— Цела? — прохрипел он.

Архата не ответила. На всякий случай прикрылась руками, помня дурной нрав своего пленителя. Он не раз отхаживал ее кнутом, приговаривая, что строптивость не красит женщину ее рождения и что лучше бы ей научиться смирению до встречи со своим новым господином.

— Отвечай, когда тебя спрашивают! — рявкнул тюремщик, сдобрив свой крик упреждающим щелчком хлыста по решетке.

— Цела, — ответила она. Гордость не стоит новых шрамов.

— В следующий раз не стану дважды спрашивать, — пригрозил марашанец.

Он проверил замок, похвалил кузнеца, который его сковал и приказал цирковым поставить клетки на место. Через четверть часа телеги и кибитки уже ползли по влажной дороге.

В Совиную крепость цирк прибыл к вечеру следующего дня. Остроконечная пика башни и раньше казалась Аккали устрашающей, но вблизи она производила совсем гнетущее впечатление. Когда до крепости оставалось примерно полчаса пути, по обе стороны дороги стали появляться виселицы, колы, с насаженными на них людьми или головами, столбы с мертвецами, изувеченными пытками. Крепость приближалась — и покойников, "встречающих" гостей, становилось все больше. Под конец их стало так много, что запах разложения проникал в легкие даже сквозь зажатые нос и рот. Аккали несколько раз стошнило. Скальный лев — и тот беспокойно бродил по клетке, тихо рычал и шарахался от каждого звука. Но больше всего архату беспокоили протяжные перекрикивания бледных падальщиков, которых слетелось невероятно много. Птицы сидели на виселицах, горделиво, словно короли на тронах.

"Они не пытаются есть покойников, — заметила Аккали, когда кибитки остановились. — Они не голодны..."

— Бачо приказал накрыть тебя, стрекоза, — сказал подошедший силач Ар. Его простоватая щербатая улыбка вроде бы никогда не таила зла, но архату пугала. — Ты тихонькой будь, стрекоза, а то Бачо разозлится — будет щелк-щелк!

Силач сделал вид, что работает кнутом, а потом быстро накинул на клетку Аккали кусок черного полотна. Она облегченно улыбнулась: темнота успокаивала, приносила сладкие воспоминания о днях Смирения перед посвящением. Архата изо всех сил зажмурилась, пока перед внутренним взглядом не появились разноцветные вспышки. Аккали попыталась сосредоточиться, но трупный смрад мешал это сделать. Она лишь на короткий миг переступила за грань — и сотни голосов обрушились на нее. Аккали торопливо вернулась. Нет уж, лучше вонь, чем неупокоенные души. Пройдет время — и Скорбная заберет их.

Вскоре повозки "ожили", тронулись с места.

— Что у тебя там, почтенный? — услышала Аккали незнакомый голос. Догадалась, что тот спрашивает о занавешенной клетке.

— Непослушная жена, господин капитан, — произнес тюремщик. Цокот опустившегося в руку кошелька разбавил его слова. — Не будем же трогать эту сварливую бабу. Обещаю, вы не будете в неудобствах.

— Ну смотри, почтенный, если только раз услышу, что твоя баба гарнизон тревожит — с тебя спрошу по всей строгости. Гляжу, пальцев-то у тебя не по ровному счету. Хорошенько подумай, стоит ли она оставшихся.

Накидку долго не снимали, но Аккали даже радовалась этому — впервые за несколько дней ее не полоскал дождь. Она сидела в полумраке, вжав голову в плечи и думала, почему Создатели не испортили замок ее клетки.

"И куда бы ты побежала? — спросила архата сама себя. — Куда бежать из крепости? Бачо скупердяй, но он не пожалеет денег на поиски ".

Когда с клетки, наконец, сняли накидку, Аккали увидела, что телега с ее клеткой остановилась под навесом. Порядком дырявая и потрепанная временем ткань все-таки сдерживала непрерывные потоки дождя. Рядом, тыкая в Аккали пальцами, стояли молодые солдаты и их сальные улыбки говорили яснее слов. Она отвернулась, приказала себе перестать дрожать и замечать глупости, и сосредоточиться на крепости. Может быть, здесь больше повезет с побегом? Аккали перестала верить в человеческую доброту давным-давно, но недобитки веры скончались в день, когда брат привел в их Союз разбойников. Что ж, она будет верить во всевидящие глаза Черного: может быть, он сочтет ее злость достаточной, чтобы дать шанс отомстить.

Совиная крепость выглядела старой, словно ее камни разменяли не один век, а не столетие. Две башни из четырех давно рухнули, и их гранитные останки так и остались лежать то тут, то там. Самая высокая башня — несколько солдат назвали ее Иглой — окружало плотное кольцо набитых песком мешков, деревянных "ежей" и по меньшей мере десяток хорошо вооруженных и защищенных рыцарей. Последняя, четвертая башня, выглядела неопрятной, густо облизанной чадным дымом. На ее плоской крыше ходили какие-то люди и виднелось жало баллисты. Во внутреннем дворе крепости бегала домашняя птица, воняло навозом, прелым сеном и грязным свинарником. Как раз сейчас мимо телеги Аккали прошел солдат, волоча на веревке козу. Не понятно, от кого разило больше, но запах ударил в ноздри словно крепкий кулак.

Архата насчитала еще три телеги и пару обозов, которые потеснил прибывший цирк. Одна из телег принадлежала охотнику: он сидел на козлах и то и дело поправлял шкуру из-под которой выглядывали дорогие меха. На другой стояли бочки. Аккали насчитала пятерых мужчин, которые не были ни солдатами, ни обитателями крепости. Она могла бы надеяться на их помощь, если бы знала, что предложить взамен. Архата глянула на свои руки и ноги, усмехнулась: цепи — вот единственная монета, которой она может расплатиться.

— На, — силач Ар сунул сквозь прутья решетки сальное покрывало из волчьих шкур. Он кивнул на стервятников, которые начинали собираться в стаи. — Морозно ночью будет.

Она не выдавила из себя слова благодарности, но смогла кивнуть и поскорее спряталась в воняющее старостью покрывало. Выделка шкур оставляла желать лучшего: она царапала кожу и терла плечи, словно крапива, но согревала лучше, чем рваная тряпка.

В дни затяжных дождей вечерело рано. Настолько рано, что Аккали порой не успевала считать дни. Ночи в этой части Дэворкана были скорее сизыми, чем черными, совсем не такими, как в краях, где она выросла. И даже луна здесь выглядела выцветшей, как старое знамя. Смену дня и ночи Аккали узнавала по кормежкам: дважды в день, в рассвет и перед закатом, тюремщик присылал кого-то из цирковых с миской для пленницы. Иногда он забывал, что ее тело не принимает мясо, и присылал кости и мясной отвар, и тогда Аккали приходилось сидеть голодной до следующей миски. Иногда, как сегодня, тюремщик удивлял своей "щедростью": в принесенной миске дымилась свежая овощная похлебка, с крупными кусками морковки и сладких цветов риилморской желтой капусты. К угощению прилагался ржаной сухарь, но его размер сводил на нет и этот недостаток.

Сегодня Аккали впервые за множество дней после своего похищения, сытно поужинала. После того, как в животе стало тепло от хорошей пищи, даже ливень стал казаться теплее. Впрочем, продолжалось это не долго. Через несколько часов, когда в крытых обозах стих хохот гиштан, стало холодать. Напророченный силачом мороз пробрался в крепость, словно змей: незаметно, но быстро. Архате пришлось свернуться в комочек, чтобы хоть как-то спрятать под шкурным покрывалом ноги. Дождь сменился градом, и ледяные шарики стройным хором выбивали на гранитных плитах славу холоду.

Посреди ночи в Совиную крепость прибыла еще одна колонна из двух телег и обоза. Аккали боялась засыпать в такой мороз, поэтому сосредоточилась на прибывших и их разговоре с капитаном Совиной крепости. Даже она, чужая в этих краях, легко узнала в них беженцев, хотя некоторые были одеты в кольчуги и даже при мечах. Она видела настоящих воинов, сильных, как горная река, смертоносных, как молния и беспощадных, как кровоточащая рана. То были воины Второго союза, воины ее семьи. Когда они придут за ней — Аккали не сомневалась, что они уже в пути — пощады не будет. Но чем ждать, когда это случиться, лучше ускорить неизбежное и пойти ему навстречу.

Между тем капитан всеми силами пытался отделаться от беженцев. Он размахивал руками, кричал на женщину, которая, видимо, была у беженцев главной. Она доказывала, что ее люди голодны, что они в такой беде только потому, что риилморские Стражи не прислали подмогу и отдали свои западные земли на растерзание фанатикам-чеззарийцам. Капитан кипел, как вода в котле, говорил, что и за одно из сказанных слов может вздернуть и ее саму, и сброд, который она приволокла. Но ни один не уступал. В конце концов, размолвка кончилась тем, что капитан разрешил беглецам переночевать в крепости, при условии, что они выставят свои телеги. Обозам — Аккали это в самом деле видела — попросту не нашлось места во внутреннем дворе. Женщина согласилась. Капитан приказал поднять восточные решетки и открыть ворота, чтобы телеги смогли пройти на ту сторону реки, как уговаривались. В Совиной крепости остались дети, женщины и раненые, остальные ушли с повозками.

Аккали сразу заметила его среди беженцев. Он отличался от них, как пятка от ладони. Он выглядел расслабленно и сонно, но архата чувствовала обман. Когда человек проходил рядом, их взгляды на мгновение встретились. Разномастные глаза незнакомца пронзили пустотой. Нет, не может быть! Архата моргнула, стряхнула наваждение, словно впервые видела такого, как он. Незнакомец сощурился, сжал губы в тонкую черту — они даже побледнели от натуги.

"Ты знаешь, кто я, — мысленно обратилась Аккали, хотя знала, что незнакомец не мог ее слышать. — И знаешь, что я могу сделать для такого, как ты. И как же ты поступишь?"

Она не сомневалась, что незнакомец найдет тысячу предлогов, лишь бы не уходить следом за предводительницей беженцев. Он не может проигнорировать такой шанс, не может пройти мимо, когда Создатели не иначе, как нарочно свели их. Но нет: незнакомец отвернулся и, не подавая признаков заинтересованности, последовал за остальными.

Аккали не понимала, как это возможно. Она и раньше встречала таких как этот: они приходили в Союз, выдерживали множество испытаний, лишь бы получить доверие ее народа. Только уверив архата в искренности, в искуплении своих проступков, можно убедить его помочь. Добровольная связь, которая от одного требует мужества, а от другого — жертвенности. И никак иначе. Но как же так, что этому человеку все равно? Он похож на здешнего, выглядит так же, как и остальные, а, значит, не может не знать, что архаты в этих краях гости настолько же редкие, как и небесный огонь. И все-таки — он прошел мимо.

Аккали отбросила шальные мысли. Что если...?

"Нет! — приказало благоразумие. — Ты так хочешь вырваться на свободу, что перестаешь мыслить разумно. Нельзя, не смей тревожить здешних мертвецов — они настрадались достаточно, чтобы погубить тебя".

Аккали закрыла глаза и все-таки попыталась уснуть. Мороз немного ослаб, и дремота в купе с волнением закружили над ней бесцветными туманами. Постепенно, глаза закрылись и она провалилась в сон.

Ее разбудили голоса. Один принадлежал Бачо, другой говорил едва слышно, мягко, как степной кот и так же хищно. Архата, притворяясь спящей, изо всех сил напрягла слух. С кем говорит жадный тюремщик?

— Я не готов платить столько за твои услуги, — сипел Бачо. — Почем мне знать, что ты не врешь? У тебя на лбу не написано, что ты мастер меча. Да и не нужен мне лишний рот — своих кормить нечем.

— Если ты не совсем глуп, то должен знать, что дорога до Нешера в такой ливень займет не меньше пяти, а то и семи дней. Всякое может случиться, когда твои обозы трещат по швам от старости. И ты знаешь, что в теперешние времена на любом тракте промышляет не одна банда разбойников. Наняв меня ты потеряешь несколько монет, а не наняв — потеряешь все.

— Тебе бы торговать, уважаемый, вон как славно языком чешешь.

— Я говорю правду, — спокойно отвечал незнакомец.

Аккали не могла видеть их лица, но знала, что за спокойным голосом прячется человек с разномастными глазами. Чувствовала его особенный запах, особенный, который могли почувствовать лишь архаты.

— Ты пришел с нищими — вот с ними и ступай дальше, — упрямился Бачо.

— Я наемник, меня меч кормит, а ты заплатишь больше, чем они. Я слишком беден, чтобы подавать.

— С чего уверен, что я стану тебе платить? — Было слышно, что тюремщик рассержен.

Аккали знала ответ до того, как незнакомец произнес его вслух:

— Потому что в твоей клетке не просто девка сидит, которую ты рабыней выставить хочешь. У тебя там архата — слепой разглядит. Думаешь, я один такой догадливый? Представь, что будет, если об этом узнают риилморские магистры Конферата, а? Готов спорить — ты не добром ее из дома увез.

— Я никого не убивал! — пискнул Бачо, и в его голосе впервые появилась тень страха.

— Может быть не собственными руками, но кому-то шепнул, подсказал, где искать, — вкрадчиво говорил незнакомец. Казалось, он нарочно подыгрывает тюремщику. — Правда в том, что Конферат вряд ли станет слушать твои оправдания. Ты ведь не совсем ущербный, знаешь о его маленькой договоренности с Первым союзом.

Послышалось энергичное кряхтение вперемешку с бранью.

— Ты меня шантажировать вздумал? — продолжал хорохориться Бачо.

— Я лишь говорю, чего тебе следует ожидать. Вижу, что человек, который приказал раздобыть архату, забыл сказать, что нацепить на нее цепи, посадить в клетку и соваться в город — не самая хорошая затея. Готов поспорить, ты так и планировал сделать. Но знаешь что...

Пауза была бесконечной, и Аккали начала сомневаться, продолжиться ли торг. Но незнакомец заговорил снова.

— Сам посуди: он просит тебя раздобыть сокровище, и при этом не говорит, что везти его в город не следует, потому что сокровище тут же отберут, тебя обезглавят, а твою залитую смолой башку отправят вместе с извинениями родственникам пленницы.

— Я... я... какой договор?!

— Тот, о котором тебе следовало разузнать до того, как потрошить благородный Союз.

Аккали догадалась, что он показывает в ее сторону.

— Три года назад магистры Конферата заключили договор с Десятью домами. Архаты не будут нападать на Риилмру, а риилморцы вытравят всю работорговлю отпрысками серафимов на своей земле. Ты ведь держишь с ним связь птичьей почтой?

— Не твоя печаль, — огрызнулся тюремщик.

— Конечно не моя, — охотно согласился незнакомец. — Думаю, твой покупатель планирует перехватить обозы где-то на подходе к городу и отобрать девушку силой. Сам посуди: и товар получит, и деньги сбережет.

— Почему я должен тебе верить?

— Потому что я говорю правду. Ты можешь отказать мне и я не буду уговаривать тебя. Но когда будешь лежать в грязи с разрезанным от уха до уха горлом, ты меня вспомнишь, и перед смертью проклянешь собственную жадность.

— И что ты предлагаешь?

— Я уже сказал, что готов помочь доставить товар по назначению, но вдобавок ты сохранишь жизнь и получишь обещанное.

— Откуда мне знать, может тебя подослали глаза мне затуманить, а потом же и прирезать.

— Ну и зачем мне в таком случае разговаривать с тобой? — усмехнулся незнакомец.

Последующие разговоры свелись к торгу: незнакомец просил за все про все пятьдесят эрбов, Бачо скинул сумму вдвое, но разномастный стоял на своем. В конце концов, они договорились на сорок монет, треть которых тюремщик заплатил не отходя от места.

— Позволь дать тебе добрый совет, мой друг на ближайшие дни, — сказал незнакомец, — никогда не носи все яйца в одной корзине. И не будь таким доверчивым — знаешь, ведь я мог легко убить тебя уже сейчас — в твоем кошельке меньше, чем мы сговорились, но ведь и я бы ничем не рисковал.

Сквозь монотонный дождь было слышно, как марашанец судорожно сгладывает страх. После раздался хлопок по плечу, не слишком веселый смех незнакомца и его короткое:

— Я пошутил, почтенный, тебе не стоит меня бояться. По крайней мере до тех пор, пока не вздумаешь меня надуть.

Остатки разговора украл налетевший ветер, но Аккали и так услышала достаточно. Что ж, можно не надеяться получить помощь от человека с разномастными глазами. Своим предостережением он украл последнюю надежду на спасение. Она знала о договоре с риилморцами и молчала, чтобы правда не насторожила тюремщика. Незнакомец мало, что предупредил его, так еще и предложил свою помощь.

"Ты ведь видела, какой он, такие не знают сострадания и жалости. Они вообще ничего не знают, кроме пустоты".

Миска скудной каши-болтанки напомнила, что пришло утро. Несколько часов, которые Аккали провела с беспокойном сне, не принесли отдыха. Она принюхалась к содержимому миски, и во рту тот час стало горько. Снова мясо! Архата с остервенением выплеснула еду за прутья клетки.

— Они даже не знают, чем тебя кормить, — произнес незнакомец.

Она встрепенулась, обескураженная его внезапным появлением под навесом. Он стоял, облокотившись на мешки, все с той же пустотой во взгляде. По расслабленной позе тяжело было угадать, как долго он наблюдает за пленницей.

— Знают, но нарочно морят голодом, чтобы я не сбежала, — ответила она.

— Этот жирный бугай, возможно, неплохой садист и мучитель, но он паршивый торговец, хоть уверен в обратном. Человеку, который ждет тебя в Нешере, наверняка не понравится, что его драгоценность привезли в столь скверном виде.

С этими словами он подошел к клетке и протянул Аккали несколько яблок. Вид их оставлял желать лучшего — в другие времена она бы и лошадь таким не стала кормить — но голод придал фруктам румянец и сочность. Аккали с опаской потянулась за угощением, гадая, чем заслужила благодетельство.

Очередной порыв ветра заставил ее поежиться, свободной рукой потянуть край шкурного покрывала. Аккали не удержала равновесия, качнулась и ее пальцы, вместо яблок, вцепились в запястье незнакомца.

Мгла... Серая вперемешку с черным и красным. В ней — силуэты, фигуры то ли в странном рваном танце, то ли в агонии. Человек, чье лицо скрыто ржавой маской, его шепот, туманом пролезающий в зарешеченное отверстие рта...

Едва туман слов коснулся ее — Аккали вскрикнула, а человек выдернул руку из ее пальцев. Яблоки полетели на землю, для верности незнакомец раздавил каждое сапогом. Но аппетит у архаты пропал, равно как и желание принимать что либо из рук этого человека.

— Совсем не обязательно прикидываться беспомощной, чтобы схватить меня за руку, — произнес он сыхо. — Забудь о том, что видела.

Забыть?! Одно воспоминание о человеке за черной маской заставляло ее тело биться крупной дрожью.

— Пусть Плачущая дочь будет к тебе милосердна, — прошептала Аккали.

Незнакомец скомкал губы в странном подобие оскала, и архате пришлось зажмуриться, чтобы не видеть его разномастный взгляд.Неделей ранее

Имаскар

— Мы не нашли ни одного живого... — произнес генерал Ксиат, и, немного помолчав, прибавил, — шианар.

Имаскар всегда втайне желал этого титула. Второй в старшинстве он мог стать лишь тенью своего брата. Он был умнее его, и всегда побеждал на турнирах, но каких-нибудь три года разницы сводили на нет все эти достоинства. Но и в дни самых горьких обид за ошибки брата, он не желал бы получить его место таким путем.

То, что генерал осмелился назвать его правителем, подлило отчаяния в тоску.

— Никто не может носить этот титул без разрешения Единого союза.

— Ты единственный живой наследник, шианар, а твоим людям нужна руководящая рука.

Имаскар мысленно согласился с ним, кивком дал понять, что принимает доводы.

— Неужели живых нет совсем? — Имаскар изо всех сил сжал подлокотники кресла.

— Нет, шианар. Все мертвы.

Генерал Ксиат стоял согнувшись, как старое дерево, не смея поднять взгляд на господина.

— Уйдите все! — крикнул Имаскар, с трудом сдерживая злость. — Останься только ты, Ксиат.

Генерал позволил себе распрямиться, только когда они с Имаскаром остались наедине. Шианар сорвался с кресла, в один шаг оказался около стола, еще хранившего остатки пышной трапезы, и смел всю утварь на пол. Шианар Второго дома не может позволять себе подобную безрассудную ярость, но он потерял слишком много, чтобы теперь попрать порядки и дать волю чувствам. Серебряная посуда звенела на мраморе, пели брызгами осколков хрустальные кубки. Пусть все пропадет пропадом!

Имаскар бушевал до тех пор, пока в душе не осталось совсем ничего. К тому времени в Высоком зале царил еще больший хаос, чем до возвращения. Шианар вернулся в кресло, жестом приказал генералу сесть напротив: стол и часть кресел — единственное, что осталось целым после его ярости. Ничего, так даже лучше.

— Пусть тела моих родственников принесут в храм для трехдневного бдения. Пусть все мои воины наденут траурные повязки и не снимают их, пока не закончится бдение.

— Я уже передал их тела жрецам, шианар, — отчитался генерал.

— Ты хороший воин, Ксиат, и еще более хороший генерал моих войск. Но более всего я ценю тебя за то, что ты знаешь когда избавить меня от грустных хлопот.

Генерал поклонился, но в его взгляде Имаскар увидел скрытое волнение.

— Говори, — приказал он.

— Шианар, прости, что тревожу твое горе только черными вестями, но я должен.

— Сегодняшняя боль вряд ли может стать сильнее, Ксиат, говри смело.

— Мы нашли тела Родительницы Союза, и правителя Второго союза — Исверу.

Молчание, которым он оборвал не полный список было многозначительным. Имаскар поддался вперед.

— А другие мои братья? Моя сестра? — "Не с таким лицом он говорил бы, что их нет среди мертвецов. Это дало бы надежду на их чудесное спасение, но разве так говорят радостные вести?"

— Мы не остальных среди убитых, шианар, — вымученно, словно слова приносили боль, произнес генерал. — Но мы нашли несколько тел...

— Не заставляй меня жалеть о похвале, — прорычал Имаскар.

— Они сожжены, шианар. Тела обезобразил огонь и теперь их тяжело узнать...

Имаскар зажмурился от ударившей в лоб боли. Сожжены?

— И нет никакого способа узнать, кто эти несчастные?

— На некоторых сохранились украшения. Я не взял на себя смелость проверять, есть ли на них отметки твоего дома.

Имаскр отлично понимал смысл, который умный генерал спрятал между строк. Наследники Второго союза носили особенные украшения: браслеты красного стекла, с обязательными печатями своего дома. Красное стекло закалялось в крови вулкана, где оно становилось твердым, как алмаз. Такое стекло искупается в человеческом огне, словно новорожденный в купели из росы. Генерал видел браслеты и знает, кому они принадлежат, но он дает своему господин шанс проститься с сожженными.

Имаскар поблагодарил его взглядом и попросил отвести к месту, куда отнесли сожженных.

Тех, кого съедал огонь, считали проклятыми: человеческий огонь, убивающий тело архата, оскверняет его бессмертную душу и она обречена на вечные блуждания перед воротами во владения Скорбной.

Сожженных положили отдельно от остальных мертвецов. Предусмотрительный генерал приказал охранявшим их воинам уйти, зная, что шианар захочет побыть с проклятыми наедине. Он не преувеличивал, когда говорил, что опознать мертвецов невозможно. Огонь вычернил их плоть, и кости, сделав одноликими. На некоторых костях еще остались куски обугленного мяса и кожи. Имаскар подавил приступ тошноты, когда ноздри втянули запах жареной плоти.

Браслеты были на запястьях четверых из трех мертвецов. Красное стекло не потеряло ни цвета, ни формы, напротив — разогретое огнем, сверкало еще ярче. Один из трупов был вдвое меньше остальных, и мог принадлежать только Пятому наследнику — Унтару. Двое других, крепких и крупнокостных — Третий наследник Ашур и Четвертый наследник Нотча. Еще один, тонкий и хрупкий — это Наследница Аккали. Последний — Имаскару хватило беглого взгляда, чтобы понять — принадлежал человеку. Наверное, один из слуг.

— Даже в самые страшные годы Войны Союзов ни один архат не позволял себе подобного зверства, — говорил Имаскар, не в силах оторвать взгляд от обугленного черепа сестры. — Мы убивали друг друга, калечили и изгоняли, но не сжигали.

— Ташит, Мертвое сердце, был сожжен одним из ваших предков, шианар, — осторожно напомнил генерал.

— Он получил по заслугам! — рявкнул Имаскар. — Полагаешь, мои братья и сестра заслужили бродить вечность призраками, сжираемыми голодом и злобой?!

Ксиат потупил взор. Имаскар знал, что преданный генерал не заслужил подобной злости, но слова были сказаны, а правителю Второго союза не к лицу извиняться ни за свою грубость, ни за свою злость.

— Аколиты хорошо искали? — сквозь зубы процедил Имаскар. — Неужели, нет ни одной души, которая не задержалась бы здесь?

— Они продолжают звать, шианар, но души молчат. Прошло слишком много времени.

— Сколько, как думаешь?

Спросив это, Имаскар склонился над обгорелыми костями, со всем почтением, на которое был способен, снял браслеты и надел их на руку. Теперь они его по праву.

— Я не уверен, я думаю, что разбойники напали не позднее, чем через час после твоего отъезда.

Слова ядовитой змеей подозрения вошли в уши Имаскара. Они напали именно тогда, когда Второй наследник отправился выкорчевывать скверну с границ владений своего Союза, и забрал с собой две трети воинов. Жалкие людишки! Нападать исподтишка, кусать в спину, зная, что в прямом поединке ждет неминуемый проигрыш. Ни один архат не ведет столь гнусные войны.

— Наверное, нас предал кто-то из слуг-людей, — произнес Имаскар. — Я говорил брату, что он слишком доверчив к этим гнилым существам, но Исверу не слушал. Те, кто предали свои корни и не чтят своих предков, ничего не знают о верности.

— Ты думаешь, что нападали люди? — В голосе генерала угадывалось сомнение.

— Больше некому, Ксиат. Все вокруг кричит об их присутствии.

— Ты станешь просить правительницу о разрешении потревожить Смотрящих?

— Сделать это меня обязывают порядки, — не без раздражения признался Имаскар. — Ксиат, я видел, как ведут войны люди, я видел на что они способны ради желания победить. Тайновидящие вряд ли скажут что-то, о чем бы я не догадался сам. Но я поступлю, как должно. Я наступлю на глотку горю, но выжду положенные дни бдения и даже разрешу развеять пепел моих дорогих брата и сестры, и никогда не произнесу их имена вслух. — Имаскар сжал кулаки до хруста в костяшках, пытливо посмотрел на генерала.

— Ты знаешь, что я с тобой всегда и во всем, — отчеканил тот.

— Время, о котором говорила Мать, пришло.

— Ее слова всегда были верны, — согласился генерал.

— Жаль, что Мать никто не слушал, кроме меня. Будь у Исверу хоть немного жесткости отца, он бы убедил Единый союз обнажить мечи и прогнать риилморцев с наших земель.

Генералу хватило благоразумия промолчать.

Воины и аколиты работали всю ночь. Рассвет кровавым пятном выплыл из-за горизонта, а за ним следом выкатилось необычайно огромное, красное солнце, словно Создатели провели ночь в жаркой битве. Архаты перешептывались, что Создатели скорбят о своих убитых детях. Имаскар провел ночь на погребальном капище своего Союза: круге, выложенном из монолитов кровавика и сердолика. В сердце круга аколиты сложили костер из веток акум-аато и связанных из полыни фигурок погибших. За каждого из родственников Имаскар подносил факел к костру, проговаривал имя и просил Скорбную позаботиться о новоприбывших. Аколиты тем временем рассаживались вокруг костра и, сотрясая небеса песнями траурного бдения, поднимали полынные чучела над головой. Они пели несколько песен, а потом надолго затихали, неподвижные, словно сердолик и кровавик. В моменты тишины аколиты покидали тела из плоти и крови, и отправляли свой дух путешествовать, чтобы помочь заблудшей душе отыскать дорогу во владения Скорбной.

Три дня и три ночи аколиты сидели на своих местах. Они не нуждались ни в чем, кроме своих полынных кукол и сладкого дыма тлеющего акум-аато. Все это время Имаскар предавался горю, молил Скорбную принять умерших со всеми почестями и щедростью, и оплакивал печальную участь сожженных.

Когда траурным бдениям вышел положенный срок, Имаскар призвал к себе генерала.

— Сегодня я отбываю в Первый союз. Я оставляю на тебя раны моего дома, потому что больше мне некому доверять.

Ксиат хотел возразить, но Имаскар остановил его твердым взглядом.

— Здесь ты мне нужнее, Ксиат, — с нажимом сказал Имаскар. — Я хочу, чтобы ты позаботился об охране Союза. Не мне тебя учить, что делать. Сохрани для меня хотя бы то, что осталось.

Генерал покорился, но оставил за собой право лично выбрать воинов, которые будут сопровождать в пути его господина.

Имаскар выехал в полдень того же дня. Вместе с ним отправился десяток хорошо вооруженных воинов. Имаскар не стал рисковать и облачился в доспехи лунного стекла — едва ли ни единственная реликвия, которую разбойники не смогли найти. Архат не сомневался, что они явились именно за ними. Риилморцы, алчные до секретов прочной и легкой стали, давно пытались раздобыть хотя бы один образец, но архаты надежно хранили рецепт сплава. Если бы разбойникам удалось похитить доспехи, Имаскару пришлось бы отречься от своего дома и титула, и отправиться в добровольное изгнание. Только так он смыл бы позор своего Союза.

Земли Первого союза лежали за рекой. В их владении было всего понемногу: равнин, лесов и холмов, но ни одного ресурса в избытке. Третий союз назывался Союзом золота, потому что его горы давали золото, как дает молоко удойная корова; Седьмой называли Союзом дерева за рощи драгоценных пород древесины, которыми она владела. Первый союз называли Союзом кубка не за пышные виноградники — ими владел Девятый союз — а за их талант договариваться и решать политические дела Арны, словом, а не войной. Первый союз держал власть уже больше ста лет, и Имаскар считал, что именно его пассивность и миролюбие привели к тому, что Риилмора оттеснила архатов еще дальше на запад.

На встречу отряду выехали всадники Первого дома. Воины во главе с капитаном окружили гостей плотным кольцом.

— Высокого солнца всем, кто пришел в земли Первого союза с добром в душе, — произнес капитан, не утруждаясь дружелюбием.

— Я — Имаскар адал Натфаэм, Второй наследник Второго союза, — назваться шианаром он посчитал преждевременным. — Я еду с разговором к шианаре Первого союза, благословленной правительнице Арны.

Капитан осмотрел его особенно внимательно, так, словно мерилом правдивости слов служила внешность их хозяина. Имаскар заранее дал себе зарок ни под каким предлогом не давать повода для агрессии. Дената, Хозяйка Солнечной короны и шианара Первого союза, давно перестала скрывать, что соседствующие земли стоят ей поперек горла. Брат не раз предупреждал, что она плетет интригу, чтобы ослабить их и лишить поддержки других домов, но Имаскар не нашел ни одного подтверждения его словам. Если Даната плела интригу, то делала это умело и осторожно, как все женщины архатов.

— Чуть южнее отсюда, за теми холмами, дозор обнаружил банду разбойников числом более ста человек. Это случилось два дня назад, но кто знает, сколько их может рыскать в округе. Шианара приказала сопровождать всех высокорожденных путников и гостей.

"А моих вооруженных воинов ты не видишь? Даната нашла хороший предлог взять под конвой любого чужака", — мысленно похвалил правительницу Имаскар и подчинился.

Капитан занял место во главе колонны, его солдаты расположились по бокам. Воины Второго союза взяли кольцом своего господина и оказались заточенными в "опеку" конвоя. Имаскар до скрипа сжал зубы, но смолчал. Он не даст повода для упрека. Он приедет смиренным и увидит разочарование на ее лице.

Покои правительницы Арны располагались в Замке западного ветра, который стоял посреди каменного острова в сердце озера. С сушей его соединял широкий каменный мост, вдоль которого стояла вооруженная стража.

— Я вынужден просить благородного Имаскара из Второго дома передать мне свой клинок, а так же приказать своим людям сделать то же самое, — сказал капитан, останавливая лошадь.

Имаскар нахмурился.

— Объяснись, капитан, и помни, что воин открывает рот, а говорит его господин. Твое нелепое требование заставляет меня думать, что Даната считает меня дураком, способным напасть на свою повелительницу в ее же доме, посреди бела дня, когда меня видели все глаза Замка западного ветра!

Хорошо бы сбросить пыл, говорить спокойнее, но Имаскар, раздавленный трауром, не мог требовать от себя большего.

Капитан побледнел, его рука потянулась к рукояти меча.

— Хорошенько подумай, прежде чем давать волю клинку, бестолковый кусок человеческого дерьма на лошади! — рявкнул Имаскар. — Перед тобой наследник Второго дома, и обычай обязывает меня убить тебя за одно только движение твоих пальцев в сторону эфеса. Если я раздумаю превратить твое никчемное мясо в гуляш, то сходи в капитул и хорошенько помолись Милосердной сестре — ее щедрость и мое благоразумие спасли тебя от смерти.

Воины Второго союза, вымуштрованные Ксиатом, не повторили ошибки капитана: ни один не шелохнулся, не попытался вступиться за господина.

Капитан, между тем, заметно побледнел. Агрессия из него выветрилась, словно девичий поцелуй со щеки, уступив место страху. Люди, мысленно фыркнул Имаскар, переменчивые, что крысы. Как можно доверять им охрану своей жизни? С каждой секундой промедления капитан беспокоился все больше. Очевидно, что он не знал, как выйти сухим из сложившихся обстоятельств, но Имаскар не собирался подсказывать.

Узел разрубил женский голос.

— По какому праву, капитан, ты задерживаешь моего почтенного гостя? — неторопливо проговорила Даната, Хозяйка Солнечной короны.

Она стояла на ступенях, что вели в двери ее замка, и воины в доспехах лунного стекла загораживали ее спину.

Имаскар невольно выдохнул. В свои три с половиной десятка лет, Даната выглядела свежо и роскошно, как всякая архата высокой крови. Статная, черноволосая, с лицом чуть более продолговатым, чем положено, но не менее утонченным. Синеглазая, с полными губами цвета поздней земляники. Имаскар, несмотря на взаимную неприязнь, не мог отрицать очевидной красоты и величия этой женщины.

— Поучи как следует своих псов, шианара, — отозвался Имаскар. — Если шавки и дальше будут лезть под ноги волкам, то рискуют лишиться хвостов, ушей и языков.

— Имаскар ... — Женщина смаковала его имя, словно "звездную пыль". — Ни один твой визит не обходиться спокойно. Если мне не изменяет память, Замок западного ветра едва не рухнул в твой первый приезд.

— Он бы и рухнул, будь я немного более безрассуден, — ответил он.

Имаскар спрыгнул с лошади, опалил капитана взглядом и вскоре стоял напротив Данаты, одной ступенью ниже. Ее улыбка была тепла, а взгляд холоден, как склеп. Имаскар опустился на колено, поцеловал подол платья и поднялся, давая ей поцеловать свой лоб. Пальцы носительницы Солнечной короны оказались куда холоднее взгляда.

— Ты возмужал со времен нашей последней встречи, — произнесла правительница Арны едва слышно.

— А ты все так же будоражишь мое сердце, — солгал он. Знал, что она распознает вранье, но оценит его уместность.

— Всякий раз, когда я вспоминаю, как ты отказался назвать меня женой, я готова разорвать тебя на куски. Но стоит увидеть тебя — и я радуюсь, что моя ярость не столь всесильна, как мои мысли.

— К счастью для нас обоих, — охотно подыграл он.

Спустя четверть часа они сидели в янтарной комнате. Самая светлая комната замка четырьмя глазами-окнами смотрела на все стороны света. На вкус Имаскара убранство покоев было слишком вычурным: завитки золотой лозы вились всюду, от ножек стульев и до решеток на окнах, ковры пестрели вышивкой, а статуи смотрели на посетителей излишне трагично. Но стоит ли осуждать женщину за страсть к красоте?

— Я скорблю вместе с тобой, Имаскар, — произнесла Даната, едва слуги оставили их наедине. — Твой брат был слишком молод и мудр. Я совершила траурное бдение и попросила Скорбную присмотреть за ним и за остальными твоими родичами.

— Троих сожгли, шианара.

— Мы не станем о них говорить, как того требуют наши обычаи.

Другого ответа он и не ждал. Слишком умна и хитра, чтобы дать повод усомниться в ее преданности порядкам.

— Я догадываюсь, зачем ты приехал в такое скорбное для тебя время. Хотя, сказать по правде, ты поступил бы умнее, проведя его в заботах о своей разоренной земле и обезглавленном Союзе.

— Мой Союз не будет обезглавлен, пока жив хотя бы один отпрыск крови Натфаэм, шианара.

— Но твоя... — Она запнулась, но слишком неудачно, чтобы это выглядело естественно. — Та, что предназначалась тебе в жены...

Имаскар не хотел углублять тему и перебил собеседницу, резким:

— Я приехал просить разрешения спросить совета у Смотрящих.

— Я знала об этом до того, как услышала стук копыт твоей лошади. Позволь спросить — для чего?

Вопрос обескуражил и, вместе с тем, разозлил. Неужели не понятно? Даната знает, зачем тревожат пророков. Неужели надеется отговорить неуместными вопросами?

— Моих родных убили, тела некоторых предали страшнейшему из самых страшных проклятий. Из дома, где родилось не одно поколение Натфаэм, вынесли все богатства, а земли разорили. Они насиловали наших женщин и потрошили детей ради злой потехи. Ты все еще хочешь спросить, для чего мне тревожить Смотрящих?

Даната стремительно переменилась лицом. Она вернула кубок на стол, выровнялась, всем видом напоминая, что она — Хозяйка Солнечной короны, и говорить с ней подобным образом — значит, накликивать беду. Имаскар лишился слишком много, чтобы бояться потерять такую малость, как собственная голова.

— Тайновидящие не станут говорить, если им нечего сказать, — напомнила она.

— Поверь, шианара — у них будет много слов для меня.

— Ты одержим местью, Имаскар, которая делает архатов глупыми и безрассудными. На твой Союз напали разбойники — такое случалось и раньше. — Последние слова она произнесла с нажимом. — Кому, как не тебе знать об этом. И, зная, упрекать меня в черствости.

Впервые за их короткий разговор, Имаскар испытал что-то вроде стыда. Как ей не знать, если одиннадцать лет назад Первый союз был практически сожжен дотла. Чиззаряне собрали полчища потрошителей-морлоков во главе с испившими крови дьяволов каготами и натравили их на земли Арны. Те времена назвали Днями бойни, и ни один из Союзов не потерял столько, сколько потерял правящий Первый. Отпрыски Первого союза сражались наравне со всеми, не прятались за спины воинов и умирали вместе с ними. Ценою победы стала кровь пятерых из шести наследников правящего дома. В живых остались лишь Даната и младший наследник Орид: чахлый слепец, предназначенный стать Тайновидящим.

Перед внутренним взором Имаскара живо всплыл образ из памяти: Даната в слезах и на коленях посреди его спальни. Архат про себя выругался: ни одна женщина не простит и не забудет такого унижения. Тем более — наследница правящего Дома. Стоит ли винить ее за то, что она, дождавшись повода вернуть ядовитый укус, с радостью вонзит в обидчика жало?

— Первый союз потерял наследников на войне, они пали в открытом бою. Их не прирезали, словно свиней. И в Первый союз не пробрались подло, выждав время, когда он будет уязвимее всего. Тут воняет предательством, шианара, не станешь же ты отрицать очевидное.

— Я знаю, что мой Союз зовут Союзом кубка не за то, что мы рубим сплеча.

— Не говори это отпрыску Союза клинка.

Она, малость оттаяв, улыбнулась.

— Хорошо, я даю тебе разрешение потревожить Тайновидящих.

"Ты так быстро согласилась без подвоха?"

— Но с одним условием, и оно не оспаривается, Имаскар адал Нхаллот. Ты войдешь в убежище Тайновидящий в сопровождении хрониста моего Союза. И он будет слышать и слушать все, что они скажут тебе.

— Считаешь, я настолько безумен, чтобы подсунуть выдуманное пророчество?!

— Да, — прямо ответила она, — но тебя оправдывает горе. Твои глаза просят мести, а меч — крови. Ты готов принять за призыв к войне безобиднейшие из слов. Мой хронист станет не шпионом, но залогом правдивости твоих слов, Имаскар. Не слишком высокая плата за милость с моей стороны.

От отказа удержал лишь холод ее глаза. Даната знает, что требует. Пророчество — милость Создателей, величайшая тайна, знать которую положено лишь тому, кому она послана. Не зря же Тайновидящим зашивают глаза и рты. Пустить чужие уши услышать предназначенные другому слова — все равно, что помогать молодому лишать невесту девственности.

— Я согласен, — безропотно согласился Имаскар.

Она ничем не выдела удивление, но не могла ожидать подобного ответа.

— Прикажу хронисту готовиться, — Даната поднялась. — И постарайся не задерживаться в пути. Теперь ты шианар своего Союза, чем раньше Единый союз огласит об этом, тем лучше.

Имаскар поднялся следом, поблагодарил ее за щедрость и направился к двери. Женщина остановила его вопросом в спину.

— Ее больше нет, и Второй союза потерял других наследниц, которые могли бы занять ее место. Тебе следует подумать о женитьбе и наследнике. Законы обязывают меня...

— Аккали была обещана мне с детства, я ждал ее расцвета с тех пор, как увидел, — не поворачивая головы, произнес Имаскар. Плевать, что имена сожженных нельзя произносить вслух — пусть услышит, пусть нырнет в самую глубину его отчаяния. — Ради нее я отказал красивейшей из женщин Арны. — Вздох Данаты больше походил на стон раненой самки. — Эта рана не заживет никогда.

— Закон обязывает меня... — хрипло и неуверенно попыталась продолжить хозяйка Солнечной короны, но Имаскар закончил за нее:

— ... позаботиться о том, чтобы Домов всегда было девять. Но я еще жив, шианара.

Убежище Тайновидящих скрывалась в сердце Горячей равнины — месте, где правитель Первого дома дал отпор полчищам морлоков. Их пролитая кровь отравила почву и сделала ее бесплодной. Повсюду, куда хватало глаз, из красной земли торчали кости, ржавые мечи и остатки доспехов. Архаты не трогали добро мертвецов, опасаясь их гнева.

Конь Имаскара пылил копытами дорогу, позади него плелся тучный мерин хрониста, такой же старый, как и его всадник. Воины ехали еще дальше — так приказал Имаскар. Случись что — он сможет защитить старика.

— Почтенный Имаскар желает, чтобы я развлек его историей, которая сократит тяготы пути? — прокашлял старик.

Отчего бы не послушать байку? Имаскар согласился, хотя собирался слушать в пол уха.

— Если господин не против, я бы рассказал о герое Второго дома, известном воине Гаруле.

— Уж не о Клинке пепла ты собрался поведать, хронист? Эту историю родительница рассказывала мне перед сном, сомневаюсь, что тебе есть что прибавить к ее словам.

Старик сухо прищелкнул языком.

— Мне следовало догадаться, что господин знает лучше меня. В своей непростительной самоуверенности я решил, что тебе будет интересно услышать о преинтереснейшем пергаменте, который мне удалось раздобыть в пыльных библиотеках Арманшана.

— Что за пергамент?

— В нем говорится о клинке, похожем на тот, которым владел Гарул.

Имаскар не поверил ни слову, но изобразил заинтересованность.

— Удиви меня, хронист, — подбодрил он старика.

Тот распластал улыбку по пышному лицу, затряс щеками от гордости и степенно начал рассказ.

— Пергамент этот вышел из-под пера воина, имя которого, увы, не сохранилось. Он назвался Молчаливым соколом, полагая, что членам Второго дома оно скажет больше, чем мне. В пергаменте говориться о том, что отряд воинов во главе с отважным Гарулом оказался в самом центре засады, организованной риилморцами. Архатов осталось ничтожно мало и они знали, что в стычке им не выжить. Несмотря на это, несколько отважных воинов вызвались отправиться в разведку, надеясь отыскать лазейку. Молчаливый сокол был одним из них. Незадолго до попытки вылазки, Гарулу удалось подслушать разговор риилморцев: они обсуждали планы нападения сразу на несколько домов. Планы те, случись им осуществиться, уничтожили бы основные силы нашей обороны, и Арна оказалась бы обречена. Понимая это, ваш отважный предок решил изменить план побега. От того, удалось бы лазутчикам вырваться, зависела безопасность всей Арны. Гарул принял решение пойти в атаку, чтобы отвлечь внимание риилморцев и дать беглецам шанс вырваться из западни. Твой предок знал, что нападать сейчас — чистое самоубийство, и он предложил всем остальным остаться в засаде, и дождаться подмоги. Воины не покинули своего генерала. Понимая, что идет на верную смерть, Гарул отдал свой легендарный меч — Клинок пепла — Молчаливому соколу. Клинок стал бы свидетелем правдивости слов посланников. Воин как мог убеждал генерал оставить меч при себе, но Гарул, как известно, славился не только железной рукой и отвагой, но и упрямством.

— ... которое не раз спасало ему жизнь, — дополнил хрониста Имаскар. Удивительно, но история его заинтриговала. Он положил себе не забыть при случае взглянуть на пергамент собственными глазами.

— Так и есть, — охотно согласился старик. — Клинок перешел в руки Молчаливому соколу, и на следующее утро воины во главе с твоим предком, выступили в агрессивное нападение. Молчаливый сокол писал, что подобного кровопролития земли Арны не видели со времен падения первого серафима. Крови пролилось столько, что все реки в округе стали красными.

— Что случилось с Клинком пепла?

— Лазутчикам удалось сбежать, но по пути они попали в засаду морлоков и почти все погибли, за исключением нескольких человек. Молчаливый сокол, понимая, что ему вряд ли суждено добраться до дома и предупредить остальных, написал письмо, где рассказал о том, как погиб Гарул и о месте, в котором спрятал Пепельный клинок.

Имаскар мысленно улыбнулся. Окончание истории виделось очевидным, но он дал старику закончить. Впереди уже виднелись черные и белые монолиты капища — старику как раз хватит времени, чтобы закончить очередную из многочисленных выдумок вокруг знаменитого меча.

— На этом пергамент заканчивался, господин, — хронист поник, словно высохшая трава. — Я провел множество дней, пытаясь отыскать подсказку о месте, где покоится славный клинок, но, увы, так и не нашел ее.

— Скорее всего, пергамент фальшивка, — произнес Имаскар. История, которая сперва занимала его, начала утомлять.

— Печать, скрепляющая тот пергамент, была самой что ни на есть подлинной — уж в этом я разбираюсь, господин.

— Я видел сотни печатей, хронист: многие походили на настоящие, но оказывались подделками.

Старика задело, что его знания ставят под сомнение. Он громко и выразительно засопел, отвернулся, словно верил, что собеседника заденет такое неуважение. Имаскар мысленно обозвал его жирной задницей и, скомандовав воинам поторопиться, пришпорил коня.

Вблизи убежища Тайновидящих напоминала кладбище любого из домов, с той лишь разницей, что выглядело оно значительно массивнее и больше. Но, главной особенностью убежища была необычайно ровная огранка камней и безупречная зеркальная поверхность каждой грани. Одни камни были треугольной формы, другие — квадратной, а на третьих, чтобы сосчитать все грани, понадобилась бы пара рук. В плену монолитов стелился молочный туман, а воздух пах болотной сыростью. Казалось, время здесь течет по своему собственному, особенному распорядку. Имаскар множество раз слышал об этом месте, потому, увидев, узнал сразу. Единственное, что его насторожило — тишина. Никто не знал, сколько Тайновидящих обитает в своего убежища — один ли с множеством лиц, или множество одноликих. Так или иначе, но на шум всадников никто не явился.

Имаскар не подал виду, что растерян. Он спешился, подождал, пока толстяк хронист осчастливит лошадь, чуть не кубарем скатившись с ее спины, и приказал воинам охранять обоих.

— Полагаю, господину кое-что следует знать, прежде чем входить в убежище Тайновидящих, — произнес старик.

— Говори.

— Моя почтенная шианара, носящая Солнечную корону приказала... — Он замялся, неловко перебирая пухлые, словно сытые черви пальцы. — ... Шианара хотела, чтобы я запечатлел ваш разговор для потомков.

— Я знаю, что ты послан подслушивать, но таковым было условие Данаты, которое я принял. — Видя его неуверенность, Имаскар уточнил: — Ты не об этом хотел сказать?

Хронист покачал головой.

— Шианара просила меня... подправить то, что скажут Тайновидящие, если им будет угодно сказать.

Подправить? Имаскару начали надоедать недомолвки, хотя он начинал понимать, куда клонит хронист.

— Ты должен понять, господин, что Даната очень печется о благе Арны. Шианара чтить твое горе, но считает, что оно не должно стать зерном, что пустит ростки новой войны.

— Она просила тебя солгать на Едином союзе?

Подбородок старика кивнул, а щеки, подпрыгнув, поддакнули.

"Интересно, что ты затеваешь, Даната? — мысленно обратился к правительнице Имаскар. — Хочешь выставить дураком меня или в самом деле заботишься об общем благе?"

— Почему же ты ослушался ее и рассказал мне?

— У меня всего одна душа, а жизнь катиться к закату. Мне и так есть за что повиниться перед Скорбной.

— В таком случае для тебя же лучше смотреть в оба глаза и слушать в два уха, — Имаскар постарался, чтобы слова прозвучали устрашающе.

Хронист опасливо посмотрел на него, но закивал, соглашаясь.

Туман висел между монолитами словно паутина. Со стороны он выглядел плотным и тяжелым от влаги, но стоило Имаскару шагнуть в облако, как кожу обдало жаром. Может это и не туман вовсе? Архат отринул все разумные объяснения: в месте, где властвуют духи, может происходить все, что угодно.

Он сделал почти десяток шагов, но туман так и остался плотным. Лицо горело, словно его окунали в огонь, глаза слезились, а во рту появился вкус ржавчины. С чего бы это? Когда Имаскару начало чудиться, что все то время он ходит по кругу, откуда-то из-за правого плеча послышался голос:

— Зачем ты пришел? — шептал говорящий. Голос выдал в нем старика.

Архат встрепенулся, но вовремя взял себя в руки и вспомнил о хронисте. Оглянулся, нашел его взглядом — все это время старик трусил за ним, беззвучно охая и густо потея. Хронист трясся, страх скомкал его рот, но не было похоже, чтобы старик помышлял о бегстве.

Имаскар оставил его своим демонам и повернулся на голос. Никого не видно, только туман. И все же, присутствие кого-то, веющего мертвецким холодом в этом облаке жара ощущалось каждым кусочком кожи.

— Я хотел просить помощи Тайновидящих.

— Они тебя не звали, — сердито выплюнул голос, теперь откуда-то слева.

— Правительница Арны, Хозяйка Золотой короны, Даната, дала мне разрешений говорить вами.

— Разрешение тебе, но не приказ нам. Убирайся, пока мы не разгневались.

— Я не уйду, пока не произнесу вопрос, с которым пришел, и не услышу на него ответ, — стоял на своем Имаскар и шагнул на голос.

Ему навстречу, словно бы разорвав полотно тумана, выступил мальчик лет десяти-двенадцати, с бритой головой и вырезанным на лбу символом бессмертия. Рана выглядела еще свежей, как будто шрам нанесли всего несколько дней назад. Верхние веки глаз Тайновидящего были пришиты к нижним, а губы — друг к другу, кожаным шнурком шириною в мизинец. Мальчик не мог говорить, не мог видеть, с кем говорит, да и голос принадлежал не ему.

— Твоя настойчивость похвальна, — произнес Тайновидящий и повернулся, чтобы уйти.

Архат не останавливал его. Слепых невозможно переубедить и сила в разговоре с ними не поможет. Через несколько мгновений туман проглотил его. Имаскар оглянулся проверить, рядом ли хронист, но не нашел старика на прежнем месте. Час от часу не легче. Если дуралей испугался и сбежал, одним Создателям известно, как далеко нелегкая унесла его от убежища. А если с хронистом что-то случиться, Даната сделает виноватым его, Имаскара. Учитывая миссию, с которой правительница послала старика, обвинения будут особенно суровы.

— Хронист! — позвал Имаскар. Ответа не последовало и архат позвал снова.

Справа раздался невнятный шум, Имаскар обернулся, но наткнулся лишь на туман. Что делать теперь? Идти дальше или стоять на месте? Или поискать старика? Дьяволы бы все побрали, он пришел в убежище Тайновидящих не для того, чтобы гоняться за испуганной свиньей!

Имаскар успел сделать несколько шагов, прежде чем молочная дымка перед ним расступилась и из нее появилась еще одна фигура. На этот раз старуха, нагая и простоволосая. Она была так стара, что складки дряблой кожи обвисли по телу, скрывая все срамные места, словно неопрятная сорочка. Ее глаза и рот так же были сшиты, но голос, которым она "говорила", Имаскар слышал отчетливо.

— Он не может быть здесь с сердцем без вопроса, — ответила она. — Туман станет для него бесконечным, пока мы будет говорить с тобой. Пророчество, попавшее в чужие уши, может принести много бед.

Архат облегченно вздохнул. Даната обманом хотела завладеть тем, что предназначено ему, но в убежище Тайновидящих она не всесильна. Пусть толстяк послушает голос тумана, пока он будет слушать призраков.

— Ты пришел с черным сердцем, — заговорил третий голос.

Имаскар начал привыкать к тому, что они меняются чаще, чем любовь молодой девушки. И даже не повернулся посмотреть, с кем говорит на этот раз.

— Я хочу узнать, кто пришел в мой дом с подлым кинжалом — произнес Имаскар, — хочу, чтобы духи показали мне сторону, в которой искать предателя. Чтобы упокоилась кровь моих родичей, чтобы были отомщены те, чьи имена навеки сотрутся из памяти моего Дома.

— Ты хочешь знать больше, чем имеешь право услышать, — молодым голосом произнесла старуха.

— Я должен знать...

— Ты должен помнить о смирении, — напомнил третий голос. Имаскар так и не смог определить, детский он или взрослый, женский или мужской. Но из трех последний был самым сварливым.

— Мои родичи погибли, — сказал Имаскар, но покорность получилась хромой, — мой дом уничтожен, из моего сердца вырвали тех, кого я любил, убили ту, что воспитала меня.

Ворчливый захохотал. Имаскар повернулся, но в который раз собеседником ему был один туман. Одновременно с этим к руке архата прикоснулось что-то холодное, липкое, как трясина. Имаскар вздрогнул, опустил взгляд — и увидел девочку, такую крошечную, будто ее умертвили еще до того, как она научилась говорить.

Имаскар сглотнул. Пришлось напомнить себе, что она — не просто убитое дитя, она — избранная серафимами, а, значит, тело ее было мертво еще в момент рождения, даже если прожило сто лет после.

— Слушай, — произнесла она мужским, охрипшим до шепота голоса.

Имаскар присел на корточки и вдруг почувствовал себя карликом хотя она по-прежнему была много ниже его. От девочки шел удушливый запах ритуальных благовоний, сильнее, чем от других Тайновидящих. Должно быть, ее умертвили совсем недавно. Она склонила голову, так низко, что ухо прижалось к плечу. Из уголков ее зашитого рта потекли струйки зеленой жижи.

Имаскар проглотил отвращение. Пусть у нее хоть дерьмо из носа хлещет — лишь бы сказала пророчество.

Тайновидящая подошла к нему впритык, отвела от его уха волосы и зашептала:

— Ищи предателя в своей крови. Не хорони то, что не мертво. Не слушай правдивых, верь лжецам. Точи меч и ступай на восток, но врага пощади. Не пей из чаши — в ней яд, утоли жажду, убив то, что дорого.

Голос стих. Имаскар открыл рот, чтобы спросить — и увидел себя стоящим на коленях в самом сердце обители каменных монолитов. Неподалеку, прикорнув на сваленной колонне, сидел хронист. Ветер трепал его седые космы, но старик не шевелился. Имаскар поднялся, съедаемый головной болью. Перед глазами полыхнуло черное марево, ком слюны во рту мешал дышать. Архат выплюнул его и увидел, что комок багровый от крови. Имаскар поворочал языком во рту — зубы на месте. Потрогал рот, наткнулся на что-то вязкое. На пальцах остались следы зеленой жижи, похожей на ту, что текла изо рта Тайновидящей.

Как, дьяволова печень, понимать ее слова?!

Удар боли пришелся ровно в грудь. Имаскар часто задышал, закашлялся. С каждым выдохом зеленая дрянь выходила из него, как гной из раны. Толчок за толчком, все больше и больше. Перед глазами мельтешила чехарда цветов: красный, черный, белый, синий... Архат попытался вдохнуть, но захлебнулся и закашлялся еще сильнее.

Грязь выходила из него так долго, что когда Имаскар смог, наконец, дышать, солнце уже поцеловало горизонт. Архат все-таки поднялся, но ноги еще долго не хотели его слушаться. Шатаясь, перебирая ступнями и сплевывая остатки жижи, он добрался до прикорнувшего хрониста. Осторожно тронул толстяка за плечо, но тот не шевельнулся. Потряс сильнее — и грузное тело сползло в ворох серой хламиды.

Имаскар был так измотан, что не удивился смерти старика. Он поддел мертвеца носком сапога, кое-как перевернул его на спину. Хронист таращился в пасмурное небо остекленевшими глазами без зрачков. Его рот был широко распахнут, а лицо искажено таким ужасом, что архат невольно попятился. Старик был мертвее мертвого, и убил его не кинжал, и не стрела.

Имаскар осмотрелся, хотя после пережитого, взгляд не вернул былую остроту. Цветастые вспышки мелькали перед глазами, прикидываясь то девушкой, то тенью, то крадущимся убийцей. Архат не позволил себе обмануться фальшивыми образами. Единственное настоящее на много миль кругом — мертвец, камни и серое пятно воинов Второго дома, ждущих господина. Но ведь что-то же убило толстяка?

"Поиметая язва, если я не найду убийцу, Даната обвинит меня в смерти своего хрониста!"

Имаскар вдруг осознал, что случившееся играет ей на руку. Вернись толстяк живым, но без пророчества — правительнице Арны нечем было бы заткнуть рот ему, Имаскару. Но мертвым хронист снова стал полезен своей шианаре.

Архат еще раз внимательно осмотрел тело и место вокруг него: никаких следов на земле, ни одного синяка на теле, лишь пара чернильных пятен на ладонях.

"Ты слишком устал, чтобы резво соображать", — остановился Имаскар.

Он свистом подозвал коня, превозмогая ломоту в костях взобрался в седло и вскоре поравнялся с воинами своего дома.

— Здесь должен был быть человек, — сказал сквозь кашель. В груди до сих пор клокотало, словно полным ходом шла готовка новой порции гнилостной рвоты. — Хронист мертв. Кто-то убил его, пока я говорил с Тайновидящими.

— Не было никого, — за всех ответил молодой воин, только недавно примеривший капитанскую перевязь.

— Тогда хрониста правящего дома убил один из вас, — отрезал Имаскар.

— Мы ждали тебя здесь, шианар, как ты велел, — капитан в замешательстве уставился на него. — Мы не смели тревожить тебя в убежище Тайновидящих. Но сам взгляни вокруг — нет ни камня, ни куста, ни дерева. Откуда взяться убийце?

— Я не сошел с ума, — ответил Имаскар. — Возьми нескольких человек, поезжайте и заберите мертвеца — нужно вернуть тело его госпоже.

Видя, что капитан собирается что-то сказать, архат заткнул ему рот коротким:

— Живее. Если постараемся, привезем хрониста до того, как разорвется связь.

Он не стал прибавлять, что это — единственный шанс обелить себя перед Данатой. Обелить их всех. Если там был убийца — она попросит головы всех воинов, которые его проморгали. Второй союз и так обескровлен, потеря десяти опытных воинов — возможно, лучших из лучших, ведь их выбирал Ксанат — может оказаться "ударом милости" его дому.

Дору

Цирк, как и рассчитывал наемник, двигался значительно быстрее обозов с беженцами. Телеги и кибитки скряги Бачо были новее и крепче, лошади — выносливее. А компания распутниц развеивала скуку плаксивых дней. Красавицы с полными обнаженными грудями то и дело норовили затащить его в свой обоз, призывали бесстыдными играми друг с другом, но Дору не разрешал себе расслабиться. Возможно, когда дело будет сделано, цена заплачена, а слова произнесены — он подумает о дорогой шлюхе. В Нешере и в былые времена дома терпимости встречались чаще, чем ростовщики, а теперь их число непременно увеличилось вдвое. Известное же дело — ничто так не облегчает ожидание битвы, как спущенное с толком семя.

Лишь присутствие архаты беспокоило наемника. Узнав про возможный обман, Бачо стал подозрительнее. Он приказал перенести клетку с пленницей в его кибитку, и приставил охранниками нескольких цирковых. Дору лишь посмеивался над его предосторожностями: если девчонку захотят украсть, вряд ли двое сопливых юношей послужат серьезной преградой. Но наемник предпочел помалкивать. Он и так сказал достаточно — даже дурень Бачо, захоти он пошевелить мозгами, начал задаваться вопросами.

К полудню ливень немного стих. Тучи цедили холодную морось, но она была скорее тенью многодневных ливней. По такому случаю Бачо расщедрился на мех ранаэловой наливки. Он находил забавным заливать ее в глотку и приговаривать, что когда "быстроногая наливка" начнет действовать, они засрут все поля в округе. Дору исправно гоготал на каждую такую шутку — чем скорее марашанец поверит, что купил его, тем лучше. И наемника раздирало любопытство — едва ли ни единственный из пороков, с которым Дору ничего не мог поделать. Где Бачо взял архату и кому ее везет? Для чего — Дору догадывался. На вид дечонке не больше шестнадцати, но ее волосы не острижены, а на ладонях, если внимательно присмотреться, вензеля татуировок. Она — знатного рода, возможно даже наследница одного из Домов. Инвига? Слишком молода. Но это объясняет, почему она смогла "увидеть".

Воспоминание о ее прикосновении заставило Дору поморщиться. Что ж, скорее всего архата успела пройти посвящение и даже кое-чему научиться. Марашанец — жадная тварь, слишком жадная, чтобы поразмыслить, почему так хорошо платят за малолетнюю девчонку. В Дэворкане полно любителей экзотики — они не поскупятся, чтобы получить в свою постель существо крови серафимов. Но на это сгодится любая крестьянка из Арны, некоторых даже красть не придется — достаточно поманить туго набитой мошной. Но похищать инвигу ради плотской потехи, сейчас, когда Конферат еле-еле заткнул рот Арне? Безумие. Если только заказчик не рассчитывает использовать девчонку другим способом. И явно не для того, чтобы успокоить души почивших предков.

Как бы не вышло, что блеф окажется пророческим. Каким лихом угораздило этого дуралея Бачо?

— Почему ты не пьешь с нами? — Марашанец икнул. Выпив, он захотел ехать верхом. Наливка разгорячила его кровь, но таланта наездника не добавила. Бедная коняга — одна из тех, которые Дору ему продал — часто пряла ушами. На ее боках виднелись алые стежки от кнута.

— Не хочу, — обронил наемник.

— Брезгуешь?

"Да", — мысленно ответил он, но вслух сказал:

— Не по мне питье. Привыкну еще — потом разбойничать начну, чтобы денег наскрести.

Бачо долго и усердно думал над его словами, потом махнул рукой и стегнул коня. Испуганное животное рвануло с места, понесло — и марашанец свалился на землю. Кто-то из Создателей берег его — свались Бачо чуть левее, приземлился бы теменем на острый камень. Гиштаны помогли ему подняться и перетащили в кибитку.

Пьяница проспит до утра, прикинул Дору. Наемник прислушался к говорящим на марашанском гиштанам. Одна предлагала обчистить его карманы, другая — поискать ключ. Думая, что незнакомцу их марашнаский не понятен, трещотки даже не пытались таиться.

— Зачем нам архата, если мы даже не знаем, кому ее продать! — возмущалась та, чей голос был старше. — Нужно забрать золото и лошадей, и ехать вперед. Ар испортит повозки, а я отравлю лошадей. Пока нас догонят — мы будем в столице. У нас будет достаточно эрбов, чтобы купить приличный дом. Мне надоело кочевать со скрягой и молиться, чтоб его утро началось с правильной ноги.

— Ты хочешь украсть кошелек, когда под носом сундук! — спорила молодая. — Я слышала, как Бачо хвалился, что продаст девчонку за пять сотен эрбов.

Дору мысленно присвистнул — пять сотен эрбов. Неплохо, для дуралея Бачо. Обращенная инвига стоит вдвое больше, а по ту сторону Топей мертвецов можно попробовать получить две, а то и три тысячи.

— С девчонкой далеко не уйти, — ворчала старая. — У золота нет ног, чтобы сбежать, и кричать оно не станет, и о помощи не попросит. А если тот наемник прав — нам за девчонку кишки вырвут, а не звонкой монетой отблагодарствуют.

— Наемник продается, если мы предложим больше — он поможет довести ее до столицы.

— И кому ты ее продашь? — не унималась старая гиштана.

— Если нашелся один, согласный заплатить за архату пять тысяч, то найдется двое, которые заплатят четыре.

Дору мог поспорить, что "видит", как молодая улыбается, радуясь собственной предприимчивости.

На долгое время за пологом кибитки поселилась тишина, изредка нарушаемая храпом марашанца.

— Ты знаешь, где Бачо хранит ключ? — наконец, заговорила старая.

— Ближе, чем ты думаешь — глянь за ворот его рубашки и увидишь.

Так просто? Дору одолела изжога. Цирк непуганых идиотов и неощипанных кур.

Так просто? Дору одолела изжога. Цирк непуганых идиотов и неощипанных кур.

Ждать гиштан с подкупом пришлось недолго. Впереди виднелись развалины какого-то то ли замка, то ли храма, и цирковые решили остановится около них на ночлег. Дору делал ровно то, что и остальные: почистил лошадь, без особого вкуса умял ячменную похлебку. От его взгляда не скрылось, как гиштаны, думая, что их никто не видит, всучили силачу ломоть хлеба и несколько кусков вяленого мяса. Силач, от небольшого ума, сразу понес харч пленнице. Как раз в это время в сторону Дору направилась молодая гиштана. Она нарочно послабила шнуровку на груди пестрой сорочки, распушила вороные кудри и, остановившись рядом, соблазнительно взмахнула ресницами. Хороша, нечего сказать.

— Скучаешь, миралаши? — произнесла нарочито влажно, словно говорить мешал созревший на губах поцелуй.

"Нарочно проверяют, могу ли я понимать их или догадалась...?"

— Говори, что надо, и словами, которые я понять могу. А то я ваши повадки знаю — браслетами зазвенишь, юбками махнешь — и ищи-свищи потом кошелек.

Должно быть, ответ гиштану устроил, потому что она подвинулась ближе, прилипла плечом к его плечу. Попадись ей кто-то другой — девица могла бы рассчитывать на успех.

— Дело есть. Купить тебя хочу.

— Зачем? Я с твоим хозяином договорился колымаги охранять — бояться нечего.

— А я вдвое больше заплачу, — предложила она.

Дору сузил глаза прищуром.

— Ты что ли обворовать его решила?

Гиштана ответила осторожной улыбкой.

— Говори.

Она скосила взгляд в сторону надколотой замковой стены, часть которой рассыпалась каменной крошкой, а часть приютила трещины и дикую лозу. Дору последовал за гиштаной, мысленно просчитывая каждый из вариантов. С Бачо ловить нечего — к нему в проводники он напросился не эрбов ради, но чтобы незамеченным доехать до Нешера. Если оставить все, как есть, то, скорее всего, встречи с головорезами заказчика архаты не избежать. Дору знал, что ему хватит сноровки справиться с ними, и в таком случае заказчику придется принять условия Бачо. Марашанец получит девчонку, а он, Дору — крысиный хвост. С другой стороны — переметнувшись на сторону гиштан, он получит инвигу. Когда они отойдут от лагеря достаточно далеко, он прирежет крикливых кур и девчонка окажется в его руках. И вот тогда...

Дору скрипнул зубами, пытаясь вытолкать из головы убитую давным-давно надежду. Жить — и знать, что ничего нельзя изменить куда проще, чем гоняться за хвостом мечты. И все-таки не просто же так повстречалась инвига. Может быть она сможет вернуть то, что забрала ее предшественница...?

— Ты парень расторопный, — жарко заговорила гиштана, едва они скрылись за осколком стены. Она прижалась к нему полной грудью, опустила руку ниже, перебирая пальцами шнуровку на штанах.

Дору разрешил ласкать себя. У него не было женщины намного больше, чем следует, и потребность давала о себе знать. Будет уговор или нет — он еще не решил, но поиметь хорошенькую бабенку за просто так — почему бы нет?

— Мы украдем у пьяного хряка его птичку, — продолжала шептать она, умело послабляя его штаны, — у меня есть ключ от клетки. Винга отравит лошадей, а я подговорю силача сломать телеги. Много времени пройдет, пока они соберут погоню.

— Винга? — Дору сделал вид, что удивлен появлением третьего имени.

Молодая гиштана прильнула еще сильнее, впилась губами в его рот, энергично заворочала внутри языком. Дору постигло разочарование — воровка из нее была лучше, чем шлюха. Чтобы не подавиться ее слюной, наемник настойчиво и многозначительно подтолкнул голову гиштаны вниз. Девушка сообразила, что от нее требуется, и живо опустилась на колени. Несколько минут спустя, Дору понял, отчего она так влажно и глубоко целуется.

— Она нужна мне, эта старая гашорта, — произнесла гиштана, вытирая рот ладонью. — Нужна нам, — поправила следом. — Но мы можем не делить добычу на троих, если ты...

— ... если я убью ее, — закончил Дору, подтягивая завязки.

— Я сразу поняла, что ты умный и смелый, — заулыбалась она.

— Подлый и бездушный ты хотела сказать.

— Ты согласен? — настаивала гиштана. — Нужно действовать сегодня, пока боров спит.

— По рукам. Надеюсь, мы найдем хорошего покупателя для этой птицы. А теперь иди, я обожду немного.

Гиштана кивнула, поправила юбки и шмыгнула в тень. Дору присел на камень, прислушиваясь. Со стороны ночевки раздавался плачь шестиструнки и барда, который проклинал в песне изменчивое девичье сердце.

И зачем согласился? Он попытался предугадать, как сложится бегство. В том, что из лагеря получится улизнуть без лишнего шума, не было сомнений. Гиштаны не слишком умны, но не настолько дуры, чтобы не понимать, чем заплатят за ошибку. Дору похвалил себя за предусмотрительное решение не продавать второго коня. Инвига сядет на него, гиштаны, скорее всего, уведут одного из своих. Судя по голосу, второй прилично лет, вряд ли она рискнет ехать верхом одна. Это играло Дору на руку — случись погоня, они с архатой ускачут налегке и смогут оторваться, пока Бачо будет срывать зло на марашанках. До столицы рукой подать, значит, покупатель уже готовит встречу. Жаль, что никак не узнать, где именно.

"Что ты будешь делать с девчонкой потом? Не за пряниками в столицу едешь".

Таскаться в Нешере с пленной инвигой, все равно, что нарисовать на груди мишень. Девчонка, впрочем, достаточно мала ростом, как для представительницы своего народа, если ее лицо спрятать за шимтой на манер местной моды, то она сможет сойти за знатную риилморку. Одна беда — волосы. Всякому, кто хоть раз видел архатов, взгляда хватит, угадать девчонкину породу, а те, кто не видел, будут таращиться во все глаза. Радовало то, что архатов в риилморской земле видели очень немногие. С другой стороны — волосы инвиги можно подстричь или покрасить. Этот вариант Дору понравился. Волосы дорого возьмут на черном рынке — знатные коровы не поскупятся на парик из волос цвета расплавленного золота. Заодно выручит денег, которые никогда не бываю лишними.

Оставалось решить последнее — как поступить с девчонкой. Она не станет послушно следовать за ним. Лучше горло себе перегрызет, чем покорится. Не сиди архата в клетке — давно бы сбежала. Если его предположение верно и она наследница одного из Домов, то умеет обращаться и с мечом, и с луком, и с плеткой, если придется. И если она обращенная инвига, то как минимум однажды перерезала глотку человеку. В клетке она спокойна, но до сих пор строптива, и успела поднакопить злости. На воле удержать ее будет сложнее сложного. И лучше найти на архату управу до прибытия в столицу. Если девчонка сбежит в Нешере, не сложно догадаться куда она пойдет первым делом. Дору, с его деликатным и небыстрым поручением, не нравилась перспектива прятаться от каждой сторожевой собаки Нешера.

Все же, как ни крути, девчонку лучше продать. Она слишком заметна, и путешествие с ней не принесет ничего, кроме боли в заднице. Да и поиски хозяина или стороннего покупателя, тоже грозят неприятностями

Но, в конце концов, он получит инвигу задарма. Если проблемы перевесят возможную выгоду, он избавиться от нее. Благо, архаты дохнут не так медленно, как их крылатые старшие родичи. Этот вариант Дору нравился меньше всего.

Он вздохнул. Уже полжизни прошло, а он до сих пор помнит тот день. Проклятая инвига, неужели пришло время сбыться ее жалкому пророчеству? Дору не мог, не хотел верить.

Когда он вернулся к месту ночевки, цирковые большей частью спали. Из кибитки Бачо раздавался храп. Дору пристроился около своих лошадей, и, прикорнув на плаще, сделал вид, что спит. Хорошо, что он основательно выспался и отдохнул в Совиной крепости. После похищения девчонки придется надолго забыть о покое.

Когда наступила самая черная часть ночи, он заметил возню около клетки с пленницей. Наемник самую малость приподнялся на локте, наблюдая. Послышался кашель, сопение и громкий шепот:

— Госпожа, госпожа...

Дору мысленно обругал силача Ара. Пусть сделает так еще раз, и проснется даже в доску пьяный марашанец! Следом за возней увальня из кибитки Бачо выскользнула молодая гиштана и направилась к Дору. Марашанке хватило ума снять побрякушки и переодеться в походную одежу: штаны и куртку, которая едва сдерживала пышную грудь.

Когда девушка подошла, Дору бесшумно поднялся на ноги.

— Какой язвы он так шумит? — поинтересовался Дору. — Хочет отправиться к Скорбной?

— Ар не слишком умен, но он единственный, кому архата поверит. Я сунула ему ключ и подослала к ней, чтобы освободил. Пришлось прикинуться светлой душой, чтобы убедить его.

"Ртом ты его тоже ублажала?" — про себя хмыкнул Дору. Наверняка в арсенале красотки этот способ был самым действенным.

— Где старуха? Она сделала, как уговаривались?

Дору с неохотой понял, что его жизнь находится в руках старухи, которую он даже в лицо не видел, а сам он связался с девкой, имени которой не знал. Чтобы скоротать ожидание, наемник поинтересовался ее именем.

— Бранша, — охотно назвалась она.

Имя больше походило на отрыжку, но Дору предусмотрительно промолчал об этом. Если уж ввязался в бабские дрязги, то придется следить, чтобы ни старая, ни молодая гадины не ужалили в спину.

Тем временем, возня возле клетки с архатой стихла. Наемник увидел, как девушка выскользнула в открытую дверь. Ее руки были свободны, но на ногах остались кандалы, которые бряцают от каждого шага. Она несколько раз останавливалась, обрывала и без того короткую рубашку, чтобы тряпками обмотать звенья. Напрасно, даже вязкая от дождя земля не скрадывала голос железа.

Это послужило для Дору сигналом. Гиштаны сообразили, как украсть девчонку и отстрочить погоню, но не подумали о том, как вывести архату хотя бы за пределы лагеря. Пока силач таращился на ноги архаты, наемник успел подойти к ней достаточно близко. Девушка отшатнулась от него, хотела закричать... но передумала. Конечно, про себя отметил Дору, она же не крестьянка, чтобы верещать не думая. Она знает, что за крик заплатит исполосованной в кровь спиной. И это, возможно, не самое худшее.

Наемник, однако, не стал проверять, так ли она умна. Архата покосилась на деревья, к несчастью для себя слишком многозначительно, чтобы он не угадал ее намерений. Прежде чем она сообразила, что лучше — громкий побег или добровольный переход в руки нового владельца — Дору сграбастал ее в охапку. Девушка все-таки вскрикнула.

— Молчи лучше, если не хочешь вернуться в клетку поиметой всеми кобелями в округе, — прошипел Дору, и для верности смазал кулаком ей в челюсть.

Девушка обмякла. Весила она всего ничего, наемник в два счета успел оказться с ношей около коней, посадить архату на одну из них. На всякий случай связал ее по рукам и ногам, и особенным крепким замысловатым узлом привязал к седлу. Со стороны могло показаться, что девчонка просто задремала верхом, прислонившись к шее коня.

Гиштаны уже ждали: старая выглядела лет на сто старше, чем он думал. За каким лешим молодая связалась с ней?! Или среди цирковых не нашлось никого храбрее?

— Пристегни ее, чтоб в дороге не ускользнула, — произнесла старуха. Для своих лет она довольно резво села на лошадь. — Обязательно было ей рожу портить? Кто ее купит с синяками?

Тот, кому дела нет до ее лица, чуть было не ответил Дору. Но зачем им знать больше нужного?

К удивлению Дору, их несуразный побег удался. Никто не гнался за ними, ночной лес, перемежеванный каменными глыбами, оставался тихим, сонным и безмятежным.

— Надеюсь, недоумок не проболтается, — Дору первым нарушил тишину.

— Я дала отравленного вина, — ответила старая гиштана.

— Предусмотрительно.

— Я потеряла зубы и красоту, но не голову, — огрызнулась старуха. Истинную марашанку старость делала сварливой, как зимняя стужа.

Она хотела сказать что-то ее, но Дору заткнул ее коротким:

— Тише.

Наемник отчетливо слышал шаги. Хотя и не шаги — звук скорее напоминал шлепки босых ног по влажной грязи. Он становился то частым, словно босой бежал, то умолкал до редких шагов, а потом исчез вовсе, хотя Дору был уверен, что шаги шли в их сторону. Неужели погоня? Но почему впереди? Не может быть, чтобы цирковые обошли их, а он не заметил.

— Человек? — шепотом спросила молодая.

Он не ответил, сосредоточился и повел коня на звук. Деревья в той стороне росли так плотно, что лошадям приходилось буквально протискиваться между ними. Но вскоре частокол стволов поредел, и Дору увидел наполовину разваленную черную башню. Наемник удивился и разозлился одновременно — как не заметил эдакую громадину? Даже рухнувшая, она уходила намного выше крон.

Что ж, удобное место разбойничьего гнезда. Или для контрабандистов: достаточно далеко от города, чтобы не опасаться патрулей, и достаточно близко, чтобы перевозка товара не превратилась в хлопотное дело.

Дору уже собрался отмахнуться от того, что принял за опасность, когда шаги повторились. Торопливая поступь, скорее всего — бег. Послышался хруст веток, рычание и громкий мужской крик. Бранша испугано посмотрела на него, а старуха начала причитать:

— Все тут сдохнем, чую идут по наши души, — сухо перебирала она губами.

Дору начинал жалеть, что не прирезал ее сразу.

Крик оборвался, и лес снова уснул. Казалось даже, что ничто не нарушало его дремоту. Но Дору не поддался обманчивому спокойствию. Что делать теперь? Поворачивать или рискнуть пойти прежней дорогой? Наемник не любил показывать врагу спину, и, когда приходилось, всегда первым шел на врага. И сейчас собирался поступить так же, но непонятная тревога останавливала его. Может быть, их угораздило разбередить логово морлоков или, и того хуже, каготов? Нет, успокаивал себя Дору, последним тут взяться неоткуда. Но и морлоки не лучше — в логове может быть до пяти десятков взрослых особей, которые таким числом опасны даже для группы опытных воинов.

Одно не вязалось с его догадками — человеческий крик. Дору не мог ошибиться, он слышал человека. И кричал он так, словно из него еще живого вытаскивали кишки. В духе гнилостных тварей — начинать жрать сразу, не дожидаясь, пока жертва окочурится.

В довершение неразберихи, застонала, очнувшись, архата. Дору надеялся, что она запомнит предыдущей урок и будет вести себя смирно.

— Где мы? — простонала она, даже не пытаясь освободиться от пут.

— Молчи, — предложил Дору, и прибавил к словам злой взгляд, — иначе дальше поедешь в мешке с тряпкой во рту.

Девчонка наверняка собиралась что-то ответить, но новый крик затнул ей рот лучше, чем недавнишний кулак Дору. На этот раз кричала женщина и совсем рядом. Дору увидел силуэты между деревьями, возню и несколько сгорбленных фигур. Последние двигались стремительно, их тени выглядели несуразно длинными и тонкими.

— Помогите! — кричала женщина. Хотя не кричала — визжала, как подвешенная на убой свинья.

Молодая гиштана стала громко молиться, старая — проклинать всех и вся, а Дору спрыгнул с лошади.

"Морлоки... морлоки..." — мысленно чеканил он с каждым шагом.

Дору видел их слишком часто, чтобы спутать. Его тело помнило каждый оставленный тварями шрам. У морлоков отменный нюх, они чувствуют человеческую кровь за сто шагов. Раз их не заинтересовали три — Дору оглянулся на архату — четыре мешка вполне годной крови, значит, ближе есть добыча повкуснее.

— Будьте вы все прокляты, — шмякала беззубая гиштана, — пусть вас "серая жажда" задушит, ядовитых клещей вам в печенку и...

Наемник кинжалом остановил поток ее доброжелательств. Ткнул им в старушечью глотку, дождался, пока ее глаза остекленеют — и осторожно, чтобы не испачкаться кровью, выдернул назад. На мгновение или два лес замер в звенящей тишине.

— Скажи слово поперек — и пойдешь за ней следом, — бросил Дору через плечо, надеясь, что каждая из девушек примет угрозу на свой счет.

Для ровного счета всем бедам не хватает еще двух оголтелых баб.

Наемник вытер кинжал о край юбки мертвой старухи и несколько раз ударил ее лошадь по крупу. Кобыла медленно поплелась вперед. Отлично, пока морлоки будут лакомиться "угощением", они смогут выиграть время и найти безопасный путь. Знать бы еще — где он? В незнакомом черном лесу Дору чувствовал себя выброшенным из норы кротом.

Призыв о помощи повторился. Наверное, морлоки уже кусали беглянку за пятки, потому что завопила она даже громче, чем в прошлый раз. Дору оскалился: чем быстрее твари насытятся, тем скорее заползут обратно в логово. А там и рассвет.

— Мы здесь! — раздался громки, невероятно чистый крик.

Наемника обдало сперва жаром, потом — холодом. То, что инвига закричит казалось предсказуемым, как восход солнца, но он, наперекор осторожности, оставил ее рот открытым. Он смотрел на нее, словно видел впервые, и, сказать по правде, архата в самом деле переменилась. В золотых глазах бурлила такая ненависть, что наемнику захотелось выколоть их немедленно.

— Тварь! — обезумев от страха, завопила Бранша. — Ты... Ты...

За кустами уже мельтешили узкие тени, по лесу разносились тревожные крики разбуженных птиц, гиштана продолжала кричать, а архата — жечь взглядом. Дору подумал, что оказал старухе услугу, убив ее до того, как началась вакханалия.

Требовалось действовать быстро. Наемник метнул взгляд на инвигу: она сидела в седле, скалилась улыбкой мертвеца и, кажется, ждала нападения морлоков. Поганая стерва, знает, что он не может умереть сейчас, не может умереть вообще, пока не вернет то, что отобрала такая же, как она. А сама, похоже, смерти не боится. Сраные аханты, чтоб их дьяволы побрали с их двумя душами!

Дору метнулся к гиштане. Та предприняла неуклюжую попытку бегства, но лошадь, испуганная вонью приближающихся морлоков, топталась на месте и трясла головой. Гиштана выскользнула из седла, но неудачно приземлилась на ногу и упала на одно колено. В такой позе она и встретила Дору. Глядя на ее склоненную перед ним, Дору подумал, что у Создателей все-таки отменное чувство юмора. Он прочел "Нет, прошу" на ее губах, и подарил гиштане быструю смерть.

Шипение морлоков становилось все громче, теперь даже Дору слышал вонь, предшествующую их появлению. Конь под инвигой заржал, испуганно взбрыкнул, но веревки спасли девушку от падения. Дору обшарил место взглядом: развалины, развалины, каменная насыпь, совершенно чужеродная этому лесу, деревья, кусты, снова деревья. Удирать от морлоков верхом уже поздно: в лесу твари двигаются куда быстрее лошадей. Да и куда бежать?

Должно быть, ночные твари нашли лошадь с мертвой старухой, потому что из-за кустов раздалось рычание и возня, за которыми последовали звуки ломающихся костей. Все это время инвига сидела на лошади словно каменный идол: холодная, неподвижная и с ядовитой улыбкой на лице. Убить ее — значит признать, что поступил глупо с самого начала.

Вынырнувшая из-за туч луна пролила на поляну серебряное молоко света. Наемнику хватило одного взгляда, чтобы увидеть между обломками стен что-то похожее на проход. Он подбежал ближе — проверить, верна ли догадка. В том месте, где одна стена обвалилась на другую, в само деле оказалась щель. Она была значительно ниже двери, но за ней виднелась ускользающая в темноту лестница вниз. Наемник вернулся к лошади, разрезал веревки, которыми привязал инвигу к седлу, переложил на плечо собственный вещевой мешок.

— Почему ты не убил меня? — спросила инвига с полным безразличия лицом.

— Ты слишком дорого стоишь, — бросил он хмуро. — Если не будешь идти сама — перебью ноги. Тому, кто заплатил за тебя, плевать, будешь ты ходячая или нет. Второе, пожалуй, даже лучше.

Девушка ничего не ответила, и Дору рискнул освободить ее ноги. Остаток веревки петлей повязал ей на шею, убедившись, что петля зафиксирована достаточно крепко. Было бы обидно задушить девчонку теперь, после всех гребаных неприятностей.

Дору первым шагнул на ступени. Под сапогами захрустел песок, каменная крошка и сухие листья. Факел бы не помешал, но факела не было. Спускаться наобум — затея паршивая, но одной больше, одной меньше — теперь не имеет значения. Наемник интуитивно продвигался вниз. Лошади и еще один труп задержат морлоков на какое-то время. Возможно, они даже насытятся, и не станут вынюхивать новую добычу. Проверять догадку Дору не хотел, но еще больше не хотел сорваться с лестницы и сдохнуть в сырой яме от голода.

Вскоре ступени кончились. Для верности наемник пошарил вокруг себя ногой. Пол грязный, но под мусором чувствовалась гладкая поверхность, даже слегка теплая. Неужели из даргара? Дору мысленно отмахнулся от догадки: его добывали во времена древней арканы, в особенных шахтах, особенные рабы, счет которым шел на тысячи. Если это в самом деле даргар, то развалинам, в которые их с архатой занесла нелегкая, несколько тысяч лет. Минимум.

Дору потянул за ошейник, поймал девчонку за руку.

— Мы зашли в обитель древних, — стеклянным голосом сказала инвига, — им не понравится, что их потревожил такой, как ты.

— Плевал я на древних, а ты закрой рот.

Медленно, с вытянутой перед собой рукой, Дору двинулся в сторону. Мелкими шагами, осмотрительно, пробуя пол сапогом, как змея пробует языком воздух. Шаг, другой, третий. На двенадцатом ладонь наткнулась на стену. Камень такой же гладки, и такой же теплый. Сомнений не оставалось — даргар. Но обитель древних в каком-то Создателями забытом лесу? Да здесь одного даргара на добрую тысячу эрбов! Не может быть, чтобы эта золотая жила осталась незамеченной. Дору царапнули нехорошие предчувствия. Он хотел было оглянуться, но подумал, что не хочет натыкаться на торжествующий взгляд архаты. Да и куда возвращаться, в лапы морлокам?

Так же медленно, наемник продолжил путь вдоль стены. Если придерживаться какого-то ее края, то всегда можно куда-то выйти. Вскоре пальцы наткнулись на держак с факелом. Дору мысленно поблагодарил Создателей, поджег факел выуженным из сумки кремнем и осмотрел комнату.

Даргар был повсюду: на полу, на стенах, даже на потолке. Его темно-синяя гладкая поверхность маслянисто поблескивала серебряными искрами. Дору сглотнул. Предполагаемую сумму следовало многократно умножить. Комната, однако, была порядком захламлена тряпками, камнями утварью, несуразной этому месту. Словно в королевский дворец притащили глиняные кружки и деревянные вилки.

На одной из стен, в нише, лежала груда костей, кажется, человеческих. Архата посмотрела на них с большим любопытством, чем Дору. Наемника насторожил ее пристальный взгляд и смазанный жест ладонью — как будто она собиралась прикоснуться к останкам, но передумала в последний момент.

"Если она обращенная инвига, то наверняка пытается отыскать душу, — сообразил Дору и потянул девушку в сторону заваленного порченной мебелью прохода. — А если не обращена — все равно не может не знать, что мертвый давным-давно отошел к Скорбной".

Тем не менее, что-то в поведении девчонки изменилось. Она двигалась осторожно, кажется, напрочь забыв о гордости и своем желании погубить и его, и себя заодно. Архата озиралась, бережно ступала по теплым плитам пола и вздрагивала на каждый шорох.

— Здесь кто-то есть? — спросил наемник и остановился перед баррикадой. От того, что скажет архата, зависит, пойдут ли они дальше или останутся здесь.

— Тебе какая разница? — пожала плечами она. Безразлично, без агрессии, что выплескивалась из нее совсем недавно.

— Не хочу умереть от укуса мыши, держа на поводке кота, — признался он. И чтобы раз и навсегда развеять сомнения, поинтересовался: — Ты прошла посвящение?

Какое-то время она молчала: в тишине драгатового зала слышалось чавканье пирующих морлоков, их грызня за куски самого вкусного мяса и скулеж проигравших дележку. Дору не мог отделаться от мысли, что он крепко впервые в жизни просчитался. Не свяжись он с телегами деревенщины — ничего бы не случилось. Возможно, задержался бы в пути полдня, самое большее — день. А что делать теперь? Без лошадей, в окружении морлоков и с инвигой на руках, милостью Создателей, он попадет в Нешер в лучшем случае через неделю. Что за холера дернула навязаться марашанцу в охранники, а потом — связаться с тупой, как куриная задница, гиштаной? Ответа не было. Жадность? Дору незаметно скользнул ладонью по куртке, проверяя, на месте ли кошелек. Лежит, целехонек.

Наемник мысленно выругался и сплюнул. Не обошлось без козней Беззубой карги.

— Я — обращенная инвига, если ты это хотел услышать, марашанец, — наконец, ответила девчонка.

— Давно догадалась о моем рождении? — хмыкнул он, радуясь, что его лицо спрятано в мельтешащих бликах факела, и девчонка вряд ли видит его злость на собственную неосторожность.

— С тех пор, как подслушала твой разговор с тюремщиком, — не таясь, ответила она.

— Ты полна сюрпризов, — кисло заметил он.

— А ты — кусок человеческой плоти, отравленной крови и гнилых костей. И все это мертво давным-давно. Твое тело потеряло душу столько лет назад, что уже начало разлагаться. Ты не видишь этого, марашанец, но я — чувствую. Ты и был мертв, но вскорости твоя кровь засохнет, кожа покроется струпьями, а сам ты сдохнешь так же бесславно, как жил.

Дору, бравады ради, одарил ее скомканной улыбкой.

— Ничего этого не случится, если мы договоримся. Обе твои души в обмен на мою одну — не слишком большая цена, я думаю.

Девушка посмотрела на него с таким отвращением, что марашанцу захотелось плюнуть ей в лицо. Пусть сперва скажет.

— Я — обращенная инвига Второго союза и слов всего Деворкана не хватит, чтобы убедить меня помогать тебе.

Внутри у наемника похолодело. Потом под кожей растекся расплавленный, липкий и вонючий страх.

"Второй союз, — билась в голове ледяная паника, — Союз меча... Обращенная инвига Второго союза..."

Сколько же ей лет? Дору посмотрел на девчонку так, словно впервые видел.

— Ты — инвига Второго союза? — тупо повтори он.

— А ты — глухой головорез, — ответила она зло. Словно вдруг поняла, что ошарашила его: стала надменной, колющейся отвращением золотой глыбой.

В голове Дору метались воскрешенные в памяти образы. Союз может иметь лишь одну посвященную инвигу — такой порядок. И ею становится самая одаренная девушка, дочь главы Союза. Наследница. Дору предполагал, что она знатного происхождения, но — дьяволова печень! — как он мог не заметить, что она отличается от всех архат, которых ему довелось увидеть?!

"А много ли ты их видел? — спросил наемник себя. Мысленно выплюнул злость и отчаяние, которые мешали дышать — не помогло. Каждый вздох царапал глотку, словно пыточное приспособление. Инвига Второго союза... Союза чистокровок, которые гордятся тем, что никакие тяготы не заставили их испортить свою кровь. Инвига, чтоб ей пусто было! Золотые волосы, золотые глаза, гонор, которым она, наверное, и в отхожее место ходит!"

Вторая догадка воткнулась в голову раскаленным копьем. Дору резко рванул поводок, подтянул девчонку к себе и ухватил за подбородок. Ох уж этот отравленный ликованием взгляд! Убить бы ее прямо сейчас. А, может, это будет единственное правильное решение, которое он принимал за последние несколько дней?

— Даже если ты убьешь меня — это тебя не спасет, — произнесла архата, словно сумела прочесть мысли.

— Имаскар — твой брат? — осторожно, словно прикасался языком к самому острому клинку, спросил Дору. Последнее слово раскочеряжилось в глотке и никак не желала выходить.

— Брат, Второй наследник и тот, кому я обещана в жены, — сказала она шепотом, от которого Дору заложило уши.

То ли веревка стала слишком скользкой, то ли страх увлажнил его ладони, но Дору едва держал поводок в руках.

Наемник снова сглотнул.

Имаскар, о смерти которого денно и нощно молится вся Риилмора. Тварь, прозванная "Риилморским потрошителем". Ее брат и жених. У этих сирафимовых выродков заведено женить братьев на сестрах, чтобы хранить чистую кровь. Многие давно не придерживаются этого правила, но только не поганый Второй союза. Вот откуда эти чистые золотые глаза, эти волосы.

Дору потянулся за кинжалом. Собственные движения показались тягучими, клинок — неподъемно тяжелым. Шорох позади заставил суетливо дернуться, повернуться в горячке пожирающей паники. Наемник поймал себя на мысли, что ждет появления морлоков ... с радостью. Уж лучше морлоки, чем Риилморский потрошитель.

— У него не настолько острый нюх, чтобы найти тебя так далеко от дома, — неуверенно произнес Дору. Убедить не вышло ни инвигу, ни себя.

Ответ он прочитал в золотом взгляде. А, чтоб ее! Убить! Немедленно, пока еще не слишком поздно, пока этот безумный не пошел по ее следу.

В происходящее верилось с трудом. Время, потраченное на то, чтобы поднять кинжал к горлу архаты, показалось бесконечным. Дору хватило этого мгновения, чтобы увидеть, в какую кучу дерьма он дал себя макнуть. Хотя нет, не дал — сам нырнул, да еще и ложку приготовил, чтобы нажраться под завязку.

Если бы не договор с Конфератом магистров — Арна отхватила бы в той войне жирный кусок Риилморы. Некоторые скептики уверяли, что это послужило бы началом ее конца. Силами Второго союза Арна смогла зайти так далеко. Силами союза и его Второго наследника — Имаскара. Ту войну Дору увидел собственными глазами: безумие, агония огромного человеческого государства, неспособного сопротивляться маленькой, распухшей от мести Арне.

Взгляд девчонки не изменило даже подставленное к горлу лезвие.

"Это будет вторая убитая тобой инвига", — ковырнул внутренний голос.

За убийство первой он заплатил самым ценным. Во второй раз терять уже нечего. Смелее, уговаривали испуганные мысли. Убив ее, ты сделаешь большую услугу всей Риилморе. Арна только и ждет возможности начать новую войну. Даже просто безродная украденная архата достаточный для этого повод, что уж говорить о наследнице Второго союза. За эту соломинку Риилморский потрошитель вцепится мертвой хваткой. Повезти ее в Нешер, значит, натравить на Риилмору всю мощь Арны. За шесть лет она успела скопить достаточно сил, чтобы еще раз настойчиво заявить о своих правах.

На задворках отравленного страхом сознания, затрепыхалась потревоженная сумасшествием мысль.

Дору слегка надавил на кинжал.

— Ты не боишься смерти, — повтори он сказанное когда-то раньше. — Но даже ты не сможешь отрицать, что сами Создатели соединили нас.

— Соединили? — переспросила она без особого интереса.

— У меня нет никакого желания связываться с твоим безумным братом, — это была чистая правда. — Не я...

Его перебил грохот, доносившийся из-за заваленного прохода. Несколько разрывающих тишину звуков: смесь металлического скрежета, рыка и треснувшего от боли человеческого крика. Дору мысленно выругался. Если морлоки где-то поблизости, то непременно услышали и скоро придут разведывать. Но кто, дьявол подери, так орет?! Неужели первая догадка верна и они сунулись в логово ночных охотников?

Следующее мгновение принесло Дору стремительное падение. Наемник и сам не понял, как очутился на земле. Даргат врезался в лицо, нос хрустнул, лоб протаранила косая вспышка боли. Тепло ископаемого минерала растеклось по лицу. Не успел Дору перевернуться — как в его только что сломанный нос врезалась босая пятка. Удар был не слишком точным, но достаточно крепким, чтобы на наемника напала свирепая мошкара боли. А где-то сзади, за злостью, ненавистью пополам, мельтешила мысль: какого дьявола, девчонка все это время шла босая и ни разу не пикнула, и не подала виду?! Да из чего она сделана?

Стараться одновременно прийти в себя и не пропустить ни одного звука, оказалось не так уж легко. Странно, потому что ему приходилось терпеть боль намного сильнее теперешней, и тогда он чувствовал себя не так паршиво. Дору грешил на растерянность — не каждый день узнаешь, что стал добычей самого Риилморского потрошителя.

Послышался треск, отзвуки которого долго дребезжали в воспаленном от боли мозгу. Когда Дору поднялся на колени и вернул себе зрение, он увидел, что арка свободна. Баррикада из мебели превратилась в щепки, часть которых валялась по всей комнате. Создавалось впечатление, что проход прочистили здоровенным тараном. Откуда у архаты такая силища? Наемник пошарил в поисках кинжала, но вместо него нашел обрывки веревки. Рука метнулась к ножнам — меч послушно лежал в них. Дору мысленно выдохнул — инвига освободила руки и могла убить его, пока он качался по полу, но не стала.

Наемник поднялся и направился в освободившийся проход.

"Надеюсь, не придется жалеть, что я не убил эту гадину".

Аккали

Она всегда чувствовала их приближение. Задолго до того, как прошла посвящение.

Первым ступал крик, страха и агонии в котором было уже много больше, чем жизни. Аккали ничего не стоило сосредоточиться — она делал это множество раз. Марашанский ублюдок, скорее всего, сильно недооценил ее, иначе не стал бы вязать руки. Только дурак пытается заарканить ветер петлей.

Переступить за грань в этом месте оказалось много проще, чем раньше. Даргатовая комната была словно нарочно для этого создана. Стоило закрыть глаза, пошарить в темноте и перешагнуть за грань. Окунуться в сухую темноту, чтобы выследить добычу. И вот она — сгусток чистого мерцания, тугой, теплый и еще испуганный. Душа, ищущая проводника.

Аккали протянула руку, сжала пальцы его в ладони. Он растаял почти мгновенно, источился до тонких нитей, которые алчно присосались к ее коже.

Все произошло как обычно: боль, короткая борьба и усмирение. Душа пыталась сопротивляться, но Аккали ничего не стоило подчинить ее. За считанные мгновения перед архатой пронеслась вся жизнь мертвеца. Он был воином и воином неплохим. Аккали видела его в синем с серебром плаще, стоящим посреди огромной мраморной площади. Он приносил присягу, но она не слушала. Не сейчас — времени слишком мало.

Всю силу его рук, архата почувствовал, когда ударила марашанца. Кулак словно подменили — он врезался в лицо наемника и опрокинул его, словно колченогий стул. Аккали подняла отлетевший в сторону кинжал, потом снова "одарила" наемника ударом. Он качался по полу, стонал и пытался остановить кровь. Аккали бросилась к баррикаде. Хватит ли сил? Пленная душа колотилась в клетке ее тела, вырывалась и жалила.

Сквозь пальцы просочился яркий свет. Аккали не могла управлять происходящим, лишь подчинялась не успевшим потеряться знаниям. В умершем чувствовалась сильная аркана — даже маленькая ее частичка заставляла Аккали полыхать. Воин и арканист? Архата отринула совершенно ненужную сейчас мысль.

Аркана опалила вены, прожгла кожу и вырвалась яркой вспышкой. Ударом Аккали отбросило назад, но каким-то чудом она устояла на ногах. От горячей волны из глаз брызнули слезы, мелкие щепки занозами впились в лицо. Впервые за много дней архата чувствовала себя разбитой. Присесть бы, дать отдых уставшим ногам, перевести загнанный дух. Но где-то позади наемник уже наверняка поднимается на ноги, и это подстегивало торопиться.

Она скользнула в проход, не обращая внимания на щепки, впившиеся в босые ступни. Всему свое время: сейчас — бежать, потом — оплакивать участь своего Союза и жалеть себя.

В коридоре стоял запах сырости, приправленный тленом, пылью и смертью. Аккали очень хорошо знала последний, потому что смогла различать его раньше, чем научилась говорить. Смерти было так много, что она проела путь в самое ее нутро. Архата остановилась лишь на миг, больше не в силах сдерживать строптивую душу. Сердце бешено заколотилось, когда сгусток пробил себе путь на волю. Освобожденная душа заструилась по рукам Аккали: капли чистого света стекали к ее ногам и медленно превращались в пепел.

Нельзя стоять, приказала себе архата. Каждый шаг оставлял на полу светящийся след — если наемник достаточно расторопен, он уже идет по нему. Коридор тянулся прямо, ровный и гладкий. Напрасно Аккали искала в нем убежище. Она бежала вперед и вперед, чувствуя, как вместе с душой тает часть ее собственных сил. Что дальше? Архата смахнула слезы. Не раскисать, помнить, что она инвига Второго союза. Отец говорил, что слезы — самый несмываемый позор. "Дав волю слезам однажды, навсегда им покоришься".

Неожиданно, проход расширился, а потом резко оборвался. Аккали не удержала равновесия и полете вниз. Имаскар учил падать, учил закрывать голову руками и поджимать колени. У нее была всего одна секунда, чтобы вспомнить ту науку. Пол ударился в бок, застонали ребра. Но она, по крайней мере, уберегла голову. Аккали застонала, облизнулась. Кровь? Архата пошарила вокруг себя: она лежала в чем-то вязком и липком. Аккали облизнула пальцы и тут же выплюнула. Так и есть — кровь. Молодая, старая, невинная и порочная. Словно где-то рядом работал усердный мясник. Архата поежилась, поднялась на слабые ноги. В груди разлилась боль. Аккали застонала, попыталась нащупать опору, но руке было не за что уцепиться. "Ползи, если не можешь идти, тащи себя, если не можешь даже ползти".

Идти босиком по крови — занятие едва ли быстрое. Архате казалось, что она тратит целую вечность на шаг. Душа, освободившись, выпила ее почти досуха. Темнота обезоружила ее, обнажила слабость и развеяла решительность. Что делать? Куда идти дальше? Где-то позади шаркали ноги и слышалась ругань марашанца. Аккали всхлипнула. Создатели, помогите!

И она услышала шепот. Вернее — тень шепота, словно говоривший скупился на каждый звук.

— Помоги... — различила она.

Говорящий на риилморский манер закряхтел. Аккали прислушалась, попыталась нащупать хоть какой-то ориентир.

— Помоги... — раздалось совсем близко.

Она пошла на звук и вскоре ступни наткнулись на мягкую преграду. Аккали присела, руками ощупала лежащего. Лицо в густой бороде, окровавленная рана вместо носа. Ниже — влажный от крови ворот, еще ниже — дыра в груди. Вывороченные ребра царапнули ладонь. С такими ранами удивительно, что он до сих пор жив. Его душа летала рядом, и лишь одна нить удерживала ее, да и та стремительно истощалась.

— Я... не хочу умирать, — прохрипел человек с противным бульканьем. — Серафим... Серафим...

Сквозь тьму она увидела его горящие белым глаза и отшатнулась.

Этот блеск... Так сияют глаза отравленного древней кровью. Создатели, но откуда?!

— Помоги мне, — продолжал молить человек.

Он плакал — архата чувствовала соленый запах слез.

— Он... убьет тебя, — шептал человек. Незнакомец задыхался и, будто чувствуя, что душа вот-вот покинет тело, старался втиснуть несказанные слова в те несколько вздохов, которые у него остались. — Скорее, скорее... Убей его, пока не поздно... Ты... Он... погубит всех... нас...

Человек умер. Аккали не хотела принимать его душу, отстранилась, когда сгусток потянулся к ней. Но душа была слишком близко, а слова мертвеца продолжали стучать в виски.

Ослабленное тело не могло сопротивляться. Умерший тоже был арканистом. Аккали видела его глазами, помнила его памятью. Древняя кровь. Полная чаша крови, которую они пили, пустив по кругу. Капище посредине зала. На каменном остове — человек. Или не человек?

Архата не знала, куда несут ее ноги, просто поддалась памяти мертвеца. Она хотела есть, хотела теплую постель и меч, чтобы убить своих врагов. А вместо этого душа волокла ее в темноту.

Вскоре, впереди забрезжил свет. Прыгающее по стенам пламя создало для нее целую танцующую свиту. Вскоре свет стал достаточно ярким, чтобы Аккали смогла увидеть место, пленницей которого стала. Все, куда мог дотянуться ее взгляд, было создано из ископаемого минерала. Аккали притронулась ладонью к стене, проверяя, не сошла ли с ума. Даргар можно подделать, можно заставить его сверкать, но подделку нипочем не сделать вечно теплой.

Странное пугающее место, созданное для арканы древней, как и даргар. Архата вошла в коридор, на развилке решительно повернула туда, куда подсказывала память мертвеца. Еще одна развилка — и еще один поворот. Она еле переставляла ноги, руки висели вдоль тела натруженными плетками. Жарко. Лохмотья прилипли к взопревшему телу, пот тек по лицу и капал с волос. Аккали чувствовала запах собственной грязи, но ей было все равно.

В следующий зал она окунулась стремительно. Коридор вдруг расширился и буквально втолкну ее в просторное горячее помещение. Его секреты хранила молочная поволока пара. Первый же вдох опалил горло, а от второго архата успела закрыться рукавом. Пришлось задержать дыхание, оторвать лоскут от хламиды и перевязать им рот и нос.

"Зачем он привел меня сюда?"

Ответ крылся в шагах. Тяжелая и, вместе с тем, стремительная поступь. Аккали слишком ослабла, чтобы вовремя сообразить, что невидимый охотник идет прям на нее. Душа тараном ударила в грудь, вырвалась яркой вспышкой, на миг осветившей нападающего. Глаза архаты расширились, на губах умер не успевший родиться крик.

Через мгновение она оказалась в железной хватке. Аккали сразу поняла, что за попытку вырваться поплатится сломанными костями. Холодные как лед пальцы впились в ее тело, когти расцарапали запястье. Аккали хватило только на стон. Рык раздался совсем рядом, но она не видела его хозяина. Только чувствовала, как он впивается в порванную плоть и жадно пьет. Глоток за глотком. В глазах инвиги потемнело. Это конец? Она попыталась сосредоточиться хотя бы в свои предсмертные мгновения, чтобы произнести очищающую молитву, когда почувствовала своего мучителя. Почувствовала его пустую, как свежая могила, плоть.

— Если ты оставишь мне жизнь... — "Создатели, как же тяжело даются слова!" — ... я верну твою душу...

Она сама не знала, для чего пошла на это. В последний момент, когда надежды на спасение не осталось, вдруг стало невыносимо страшно умирать. И стыдно за слова, брошенные в глаза предателя: "Я найду тебя и сожгу твое тело, и воспоминания о тебе сожгу, и твой пепел развею над Замученными землями!" Он смеялся и говорил, что она слишком изнежена любовью Имаскара, чтобы стать чем-то большим, чем тень его плаща. "А еще, — сказал он, лапая ее грудь, — ты слишком боишься смерти и боли, чтобы отыскать меня и совершить хоть толику того, чем грозишь".

Аккали слышала те слова как никогда ясно. В паровой дымке видела силуэт предателя: он ухмылялся, и с наигранным сожалением пожимал плечами.

— Я верну тебе душу, — из последних сил взмолилась к своему пленителю.

Пальцы охотника разжались, архата сползла на пол. Следующие несколько мгновений она слышала лишь звуки рвоты вперемешку с рычанием, проклятиями и скрежетом зубов. Взгляд сполз на запястье: кожа кусками свисала с краев раны, собственная плоть выглядела до отвращения истерзанной.

"Если он не перевяжет рану — я умру", — с сожалением поняла архата.

Тень предателя склонилась над ней, погрозила пальцем. "Я же говорил, что ты ни на что не способна, — говорил его губами голос, который Аккали когда-то считала родным. — А теперь ты лежишь здесь, сдыхаешь, и Имаскар слишком далеко, чтобы спасти тебя. Странная ирония, ты не находишь? Он всегда оказывается далеко, когда ты нуждаешься в нем больше всего. Как тогда, ты помнишь?"

Аккали не стала дослушивать выдумку, созданную собственным умирающим сознанием.

Ее, почти ступившую во владение Скорбной, потревожили шаги. Она узнала их, хоть слышала не так часто, чтобы запомнить. Скорее просто почувствовала. Наемник. От него всегда невыносимо воняло какой-то особенной смертью, которую архата не могла определить.

Наверное, он не заметил чужака — да и не мог заметить в таком тумане — потому что сразу присел около нее. Аккали почувствовала прикосновение пальцев к своей руке, торопливую марашанскую речь, звук рвущейся ткани. Перевязывает рану. Зачем? После всего, что она наговорила, он должен желать ей смерти.

— Осторожно, — зачем-то предупредила архата.

Марашанец понял сразу, до того, как ее ослабевшие губы произнесли последний звук. Он мгновенно откатился в сторону, не дав незнакомцу поймать себя. Через миг оба — и наемник и незнакомец — скрылись в тумане. Аккали слышала шорох ног, рык, выкрики и удары меча. Она предприняла попытку подняться, но так обессилела, что едва могла пошевелить пальцами на руках и ногах. Запах древней крови впивался в мысли, мешал сосредоточиться и вытягивал жизнь. Призраки страха снова подсунули образ предателя, но Аккали хватило сил мысленно отогнать его. Хвала Создателям, она была способна хотя бы на это.

"Самой мне не выбраться. Сзади морлоки, дорогу вперед я не знаю".

— Она обещала вернуть мне душу, — где-то в глубине прорычал незнакомец.

— Если не перестанешь пытаться меня убить, она истечет кровью! — сердито бросил наемник.

Возня прекратилась. Аккали перевела дух, прикрыла глаза. Уставшее тело требовало покоя.

— Я не знаю, кто ты и что ты, и какого дьявола накинулся на нас, — торопливо говорил наемник, — но мы не хотим неприятностей. Да и тебе, судя по виду, они ни к чему.

— Она сказала, что вернет мне душу, — повторил незнакомец тем же мертвым голосом.

Аккали услышала, как наемник хмыкнул, но торопливо сменил ухмылку сухим кашлем, словно полоскал рот песком.

— Для начала предлагаю выбраться отсюда, а потом обговорим долги и обещания, — разумно заметил наемник.

После короткой паузы незнакомец ответил:

— Хорошо.

Спустя несколько минут, наемник снова оказался рядом. Он усадил Аккали, предложив свою грудь вместо опоры. Мутными от усталости глазами, архата видела его разномастный взгляд: что задумал этот человек? Он дважды торговал ее, дважды предлагал себя сторожем ее цепей, а теперь, вдруг, заботиться, словно они — родная кровь.

"Он слышал об Имаскаре, — подсказала услужливая память, — и боится его гнева".

Оправдание столь резкой перемены настроения показалось убедительным, и все-таки архата не верила ему. Наемник-марашанец — слишком тухлая смесь, чтобы пить ее без оглядки, даже если она пахнет и выглядит, как молоко.

— Создатели, что с твоей рукой? — пробормотал марашанец, сняв с ее запястья насквозь мокрый от крови лоскут.

Аккали не ответила, постаралась найти взглядом незнакомца и обнаружила, что туман стал значительно светлее, и обнажил очертания места, в котором они очутились. Видение пронзило ее: это та самая комната, из воспоминаний человека, умолявшего о чьей-то смерти. Архата моргнула, думая, что может принимать видение за явь, но комната стала только четче. Каменный остов в крови, словно в алом шелку. Аккали, насколько хватило сил, повертела головой — кровь была повсюду.

— Кишки Создателя, ты сожрать ее хотел, что ли?! — громко выругался наемник.

Архата проследила за его взглядом — марашанец, круглыми то ли от страха, то ли от отвращения глазами, смотрел на окровавленный рот незнакомца.

Он был странным. И страшным. Аккали не видела мужчины выше Имаскара, но этот человек — или существо? — наверняка был на голову выше его. Широкоплечий и мощный, сложением он скорее напоминал крэйла, если бы не наполненные черным туманом глаза шагрита. А в длинных черных и мокрых волосах виднелись серебряные пряди — отголосок крови серафимов. Аккали мысленно стряхнула наваждение — этого не может быть. Скорее просто седина, хотя незнакомец выглядел молодым, несмотря на морщины вокруг глаз. Лет тридцать, вряд ли больше.

Его одежда была еще непонятнее. Верхняя часть даже отдаленно не напоминала ни рубашку, ни куртку. Скорее, это была странная конструкция из широких кожаных ремней, часть которых порядком потерлась, а часть держалась на скобах, прикрепленных прямо к живой плоти.

— Эй, ты в порядке? — Наемник напомнил о себе легкой пощечиной.

Аккали прикусила губу от унижения, но смолчала. Не время для ругани, да и сил осталось слишком мало, чтобы тратить их на напрасные слова.

— Своими ногами не пойду, — призналась она. Не для того же наемник ее спас, чтобы теперь убить, воспользовавшись обстоятельствами. Как не неприятно это осознавать, марашанец мог бы прирезать ее уже несколько раз.

Незнакомец вытер рот тыльной стороной ладони, посмотрел на кровь и его снова стошнило.

— Мы можем попробовать удрать, пока он блюет, — шепнул наемник.

Она едва услышала его слова, такими тихими они были, потому удивилась, когда незнакомец опередил ее с ответом:

— Только попробуй облапошить меня, и я выпотрошу тебя, — в доказательство серьезности намерений, он несколько раз сжал и разжал когтистый кулак. Вены вздулись над сухой, бледной кожей, пальцы хрустнули. — От ее крови меня тошнит, но она крови серафимов, а вот ты — самый обычный человек. Сделай еще одну попытку обмануть меня — и я перестану сдерживать свой голод.

Голод?

— Обопрись на мое плечо, — предложил наемник. Слова незнакомца определенно разозлили, но и усмирили его.

Архата приняла его руку, попробовала встать, но ноги предательски задрожали. Она попробовала снова — и снова тщетно. Пока Аккали не прекращала тщетные попытки, незнакомец продолжал опорожнять желудок. Тошнило его тоже кровью. От увиденного Аккали сама едва сдержала рвотный позыв, поскорее отвернулась и все-таки встала. Неуклюжая попытка шагнуть едва не стоила сломанной ноги.

Наемник выругался себе под нос.

— Так мы далеко не уйдем.

— Я понесу ее, — ответил незнакомец и, не дожидаясь ответа, подошел.

Аккали задохнулась от запаха, который шел от его тела. Древняя кровь, древняя аркана. На языке появился мерзкий вкус гниения и тлена, словно она наелась падали. Архата поворочала во рту языком, превозмогая отвращение проглотила противную слюну, но вкус никуда не делся. А незнакомец уже присел на корточки, подставляя спину.

— Держись крепко — если на нас нападут, мне будут нужны обе руки, — предупредил он.

— Нападут? — переспросил наемник, как будто не знал значения этого слова.

— Я слышу шаги еще как минимум шестерых. Там, — он кивком указал на один из коридоров.

Аккали только сейчас заметила, что из зала ведут два пути, не считая того, по которому они в него попали. Она прислушалась, но не услышала ничего, кроме ударов собственного сердца и простуженного дыхания наемника.

— Если мы не поспешим — наткнемся на них в коридоре. Там мало места, чтобы дать отпор арканистам.

— Арканистам?

Пришел черед Аккали удивляться. Откуда он знает? В душу липкими тенями забрались подозрения. А что, если это ловушка? Архата уже собиралась класть руки на подставленные плечи незнакомца, но одернула себя. Нельзя быть такой доверчивой! Ее украли из собственного дома, на ее глазах убили мать и других наследников. Она видела, как горят архаты и как огонь гложет их тела. Видела, как все это сделал человек, с которым она делила утробу матери. И с тех пор она кочевала из рук в руки, как монета. И вот теперь готова поверить существу, которое чуть было не убило ее!

— Если ты не сделаешь этого добровольно — мне придется применить силу, — предупредил незнакомец, не потрудившись повернуть голову. — Ты пообещала вернуть мне душу, — напомнил для убедительности, — и ты либо выполнишь обещание, либо умрешь.

Аккали ничего не оставалось, как согласиться. Наемник пожал плечами, мол, твое обещание — тебе и выкручиваться. И кто ее только за язык тянул. Архата старалась не думать о том, что понятия не имеет, как исполнить обещание: подумает потом, когда за ними не будут гнаться ни морлоки, ни арканисты.

Архата взобралась ему на спину, обхватила шею и переплела пальцы замком. С ногами оказалось сложнее, но незнакомец помог: перехватил ладонью сразу обе ступни и сжал, мешая упасть. Аккали некстати вспомнила об Имаскаре: еще до помолвки, когда обстоятельства не вынуждали их сдерживаться в эмоциях, он часто носил ее на закорках, изображая из себя то дракона, то даэрога. Но Имаскар — теперь архата не сомневалась в этом — проигрывал незнакомцу во всем.

— Ты уверен, что нам в тот коридор? — поинтересовался наемник.

— Можешь идти другим путем, — предложил тот и шагнул в правую каменную кишку.

Воздух здесь был чище. Или так лишь казалось, потому что запах древней крови слабел по мере того, как незнакомец углублялся в коридор. Этот не отличался от остальных — тот же ископаемый минерал на полу и стенах, и так же мало света. Аккали видела держаки для факелов, но они были либо пусты, либо факелы в них догорали и давали больше копоти, чем света.

На первой же развилке незнакомец остановился.

— Они уже близко, — сказал он, — нам лучше подождать здесь и устроить засаду.

— Кто "они"? — поинтересовался наемник. И уточнил: — Арканисты?

Незнакомец проигнорировал вопрос, спустил Аккали со спины и толкнул к стене. Зажатая между его руками и теплым даргатом, она чувствовала себя в большей опасности, чем в клетке тюремщика. Бачо был предсказуем в своих наказаниях: кнут, кулак, мор голодом. А чего ждать от существа, не похожего ни на одну из народностей Деворкана?

— Только попробуй сбежать, — яростно зашептал незнакомец ей в лицо. — Я знаю вкус твоей крови, я чувствую твой запах, и я найду тебя даже на краю мира. Можешь забыть о пощаде. Поняла? — пугал он.

Архата кивнула, а про себя подумала, что может он и выше Имаскара, но вряд ли хоть на четверть такой же умелый воин. Угрозы не имеют значения, потому что и это странное существо, и наемник, и все, кого Аккали успела отметить местью — уже мертвы. Но пока Имаскар далеко — она сделает все, чтобы сохранить себя для него. Даже если для этого придется мараться ложью.

Наемник привлек внимание взмахом руки. Он жестом попросил не шуметь, а потом показал на пальцах число четыре. Аккали успела подумать, что четыре арканиста на трех оборванцев, из которых оружие есть лишь у одного — самоубийство. Она предпочла бы повернуть и переждать до утра в каком-нибудь закоулке, даже если для этого придется по макушку нырнуть в древнюю кровь. Но незнакомец решил за всех.

Его полные черного тумана глазницы сузились, рот оскалился. Аккали сглотнула. Клыки, у него были клыки. Не зубастая пасть крэйла и не пустой рот шагрита.

— Ты... Ты... — запнулась она, не в силах произнести ухнувшее по голове откровение.

Но он и не нуждался в словах. Незнакомцу потребовалось несколько шагов, чтобы выскользнуть из коридора, и почти сразу оттуда раздался крик и грохот. Наемник не последовал за клыкастым. Он поравнялся с Аккали, сжал ее запястье и недвусмысленно потянул обратно в коридор. Не пригрози незнакомец расправой, архата, возможно, предпочла бы компанию лживого марашанца.

— Я не пойду с тобой, — она нарочно старалась говорить громко: наемнику не с руки, чтобы клыкастый услышал, что его пытаются обокрасть.

— Не будь дурой — он убьет тебя, — прошипел марашанец.

— А ты продашь, — тем же манером ответила Аккали, а про себя подумала, что нет никакой разницы между смертью от руки каждого из них.

Тем временем возня в коридоре стухла. Слышались стоны, хрипы, мольбы о пощаде, но вскоре стихли и они. Аккали вырвалась из рук наемника и на подкашивающихся ногах вошла в коридор. Знала, что не хочет видеть произошедшее, но и оставаться наедине с наемником не хотела.

В этой части подземелья стоял приглушенный золотистый свет. Стены слева и справа украшала затейливая лепнина, под потолком парили круглые шары света. Не будь на полу разорванных в лоскуты тел, Аккали засмотрелась бы на красоту.

Незнакомец стоял у стены, опираясь на нее рукой. Кровь капала с его пальцев, алыми червями сползала по белоснежным стенам. Он тяжело дышал и постоянно вздрагивал, словно от холода. Аккали переступила через растерзанного человека в длинной хламиде теперь уже непонятного бурого цвета. Вокруг него валялись руки и ноги, кишки, а чуть дальше — еще несколько мертвецов. Не будь они людьми, архата ужаснулась бы их ужасной участи, но умершие были риилморцами и она желала им вдесятеро больше страданий.

"Они могут быть и не риилморцами, — шепнула совесть, но Аккали было все равно.

Незнакомец продолжал тяжело дышать, со стороны казалось, что он чуть ли не силой проталкивает в себя каждый вдох.

— Я выпил их кровь, — сказал незнакомец как раз в тот момент, когда архата увидела его окровавленный рот.

Она не отшатнулась, хотя отвращение напомнило о себе кислым вкусом на кончике языка.

— Теперь ты насытился? — спросила Аккали, памятуя его слова о голоде.

К ее удивлению, он пожал плечами.

— Теперь, если наш тонкоухий друг больше ничего не слышит, предлагаю выбираться из этой задницы. — Наемник появился рядом с Аккали и, как ни в чем не бывало, поковырялся в ухе. — Вот только лошадей нет — наших уже морлоки дожирают.

Незнакомец кивнул на ошметки тел.

— Эти могли приехать верхом?

— Могли, — согласился наемник, — не припомню, чтобы арканисты путешествовали по воздуху. Надеюсь, ты помнишь, какой дорогой пришел сюда.

Незнакомец отрицательно качнул головой.

Марашанец посмотрел на Аккали и в его разномастном взгляде читался укор за отказ сбежать. Архата оставила его упрек без внимания, вместо этого оторвала еще один лоскут от своей драной хламиды и со словами "Вытри кровь", протянула его незнакомцу.

Позже оказалось, что подземелье не так уж велико, и они находились почти у самого выхода. Им попалось несколько закрытых дверей, за одной из которых раздавались странные булькающие звуки. Ни одному из тройки не захотелось вламываться внутрь и проверять их природу.

Выходом наружу служили массивные железные двери, испещренные странными символами. Аккали и незнакомец, не сговариваясь, почти в унисон сказали, что руны нарисованы кровью.

— Никогда раньше не видела таких, — сказала архата и тронула одну из рун. Палец чувствовал влагу, но остался чистым. Еще одна уловка древней арканы?

Аккали не удивилась бы, окажись дверь заперта, но она была открыта. Наемник убедил, что первым лучше выйти ему, на тот случай, если с той стороны приготовлена засада. Архате не хотелось принимать его предложение, но он был убедителен: кровопийца — так наемник прозвал незнакомца — слишком велик, чтобы подойти незамеченным, а она, Аккали, вообще еле стоит на ногах.

Едва марашанец скрылся в дверном проеме, инвига вспомнила, что не знает его имени. Как и имени оставшегося с ней непонятного существа.

— Как тебя зовут? — спросила она, найдя отдых на остове разбитой в крошево статуи. — Кто ты?

— Не знаю. — Он повел плечами — жест почти нелепый для существа такого сложения. — Не помню.

Архата в который раз пожалела о скоропалительном предложении. Но, чтобы убедиться окончательно, переспросила:

— И ты не помнишь, как потерял душу?

— Нет.

— И не знаешь, где и у кого ее можно искать?

— Нет.

— Ты хоть что-то знаешь? — начинала злиться она. — Что-то помнишь?

— Тебя, — полные тьмы глаза устремились на архату. — И запах твоей крови. И ее поганый вкус.

— Придись она тебе по вкусы — мы бы сейчас не разговаривали, — резонно сказала архата. — Ты что-то знаешь об этом месте? О древней аркане и о древней крови? В зале, где я тебя нашла, ее было вдесятеро больше, чем я видела за всю жизнь.

Она не удивилась еще одному отрицательному ответу.

— Если ты не знаешь, что ты и кто, и не помнишь, как тут оказался — зачем тебе душа? — Аккали знала ответ, но надеялась, что не знает он.

— Чтобы вспомнить, — разочаровал незнакомец. — Не пытайся обмануть меня, — предупредил он угрюмо, — третья попытка может стоить тебе жизни.

— А моя жизнь будет стоить тебе души, — парировала она.

— Ты готова потерять свою смертную душу архаты и бессмертную душу серфима ради одной неуклюжей лжи?

Он намеренно оскалился так, чтобы она могла рассмотреть клыки. Аккали пощупала языком свои собственные. Их клики разнились лишь размером. Как это может быть? Он похож на ребенка серефима еще меньше, чем палка походит на меч, но клыки — в этом инвига не могла ошибаться — достались ему от серафима. От кого же остальное?

— Эй, выбирайтесь, — громко прокричал марашанец, — похоже, кто-то покинул эти двери раньше нас.

Увиденное по ту сторону не прибавило настроения. В этот раз к растерзанным человеческим телам прибавились туши лошадей. От тошноты у Аккали закружилась голова. Ноздри незнакомца с шумом расширились, втянули приятный запах.

— Похоже, ты их убил, — спокойно рассматривая оборванную по локоть руку, произнес наемник. Его нисколько не волновали ни мухи, слетающиеся на пир, ни кусок головы поблизости, из которой вытекал студенистый мозг. — Наверное, у тебя была причина пробиваться в это захолустье по трупам.

— Я не помню, — признался тот. Его, как и наемника, компания человеческого мяса нисколько не беспокоила. Впрочем, как показалось Аккали, его вообще не беспокоило ничего, кроме отсутствия души.

— Наверное, лошадиной кровью ты тоже брезгуешь, иначе съел бы всех лошадей. — Наемник кивнул себе за спину.

В десятке шагов от места мясницкой потехи, стояли две привязанные к дереву лошади. Одна еще пыталась сорваться с привязи, но делала это устало и неуклюже. Другая, опустив голову, хвостом отмахивалась от назойливых насекомых. Аккали поблагодарила Создателей за этот подарок.

— Сколько до Нешера верхом? — спросила она.

— До вечера приедем, если не наткнемся на логово морлоков или новые руины. Или если твой новый друг не захочет нас сожрать. — Наемник в открытую потешался над происходящим.

— В тебе слишком много дерьма, — спокойно ответил незнакомец, — я бы не стал пить твою кровь даже рискуя сдохнуть. И ее, — он ткнул в инвигу когтистым пальцем, — тоже.

— Хорошо, что предупредил — теперь я буду держаться от тебя еще дальше. — Он осмотрелся, поскреб щетинистый подбородок. — Похоже, я тут единственный, кто хоть немного знает, в которую сторону ехать.

— Ты говорил о засаде, — напомнила Аккали. Сделала это нарочно, на случай, если наемник снова попытается хитрить.

На его лице не появилось ни разочарования, ни недовольства. марашанец недвусмысленно покосился на незнакомца.

— С ним мы отобьемся даже от маленькой армии. Что скажешь? — поинтересовался у незнакомца. — Ты ведь не дашь в обиду инвигу, которая обещала вернуть тебе душу?

Тот проигнорировал откровенную издевку.

— Зачем рисковать, если можно обойти опасность? — не понимала Аккали.

— Не интересно узнать, кто хотел тебя купить? — В глазах наемника появился странный огонек.

Его слова сочились отравой. Больше всего на свете архата хотела узнать, кто толкнул наследника на предательство, чернее самой черной ночи. И сколько заплатили за всю пролитую кровь, за погубленные навеки души, за украденное бессмертие души серафима. Наемник знает, иначе не смотрел бы так ядовито.

— Милостью Создателей у меня будет шанс узнать это потом, когда моей жизни ничто не будет угрожать.

Эти несколько слов были самыми тяжелыми, которые ей довелось произнести за весь свой недолгий век. И, вполне возможно, о них придется не раз пожалеть, но сейчас Аккали не могла поступить иначе. Она должна выжить любой ценой, и любой же ценой дождаться встречи с Имаскаром. Он — архата верила в это изо всех сил — отыщет ее. А до тех пор лучшее, что она может сделать для мертвецов своего Союза — выжить, чтобы рассказать об изменнике.

— Как скажешь, — наемник принял ответ с безразличием, но Аккали не дала обмануть себя. Не такого ответа он ожидал.

— Как тебя зовут? — спросила она незнакомца.

— Не знаю.

— В таком случае, как мне тебя называть?

Он задумался, и морщины на лбу на миг сделали бледное лицо человечным.

— Один из тех арканистов все время повторял: "Фантом... Фантом". Не знаю, что бы это могло означать, но можешь называть меня так. Это единственное слово, которое он успел произнести мне в глаза.

Глаза ли?

— Я — Дору, — встрял наемник, — хоть ты и не спрашивала и сомневаюсь, что тебе охота называть меня по имени.

— У таких, как ты десяток лживых имен и ни одного настоящего.

— Ты стала... откровеннее с тех пор, как обзавелась защитником, — он сдобрил слова подмигиванием. — Хотя, плевать я хотел и на тебя, и на твою смелость, пока ты не забудешь, что и мне обещала.

— Ты не дашь мне забыть, — огрызнулась она и, чтобы прекратить бессмысленный разговор, пошла к лошадям.

Животные были испуганы. Пока никто не пытался приблизиться к ним, они вели себя смирно, но стоило архате оказаться на расстоянии протянутой руки, кони словно с ума сошли. Аккали пришлось отступить, чтобы не угодить под копыта черного жеребца. К счастью, наемник справился много лучше ее.

— Мы поедем на запад, до реки, — предложил он, когда все трое сидели в седлах, — пойдем вверх по ее течению.

— Если мне хоть на миг покажется, что ты ведешь нас в западню — ты увидишь, на что способна разозленная инвига, — сказала архата. Грязный неуклюжий обман. Этот человек не настолько глуп, чтобы не видеть, что она слишком слаба для всего, а уж для чародейства и подавно.

Вместо ответа он показал задницу свой лошади.

Фантом

В столицу они прибыли перед самым рассветом. Разлитая по горизонту кровь солнца разрумянила серые стены Нешера. Денек обещал радовать погожей, но северный ветер пригнал новое стадо откормленных в студеных землях туч.

— В таком виде тебе нельзя входить в город, — так сказал наемник по имени Дору архонте, по имени Аккали. Потом посмотрела на него и сказал: — Тебе тоже.

Фантом осмотрел себя, мысленно развел руками. Нельзя-то нельзя, а что делать, если переодеться не во что? Одежда самого наемника налезла бы ему разве что на нос, да и тот не спешил делиться своим тряпьем.

К счастью для Фантома, им повстречался груженый всяким дешевым скарбом обоз. Ни у Аккали, ни у Фантома денег не было. Дору сказал, что его карманы пусты, но Фантом видел, как он несколько раз как бы невзначай поглаживал себя по боку куртки, наверняка проверяя на месте ли кошель. Но не отбирать же его силой? Торговые разговоры взяла на себя Аккали. Она предусмотрительно спрятала волосы под какую-то грязную тряпку и испачкала лицо грязью. Она приказала мужчинам оставаться в стороне, а сама направилась к сидевшему на козлах старику, сухому и горбатому, как оглобля. Фантом не знал и не хотел знать, что она ему сказала, но полчаса спустя архата вернулась с внушительных размеров кожаной курткой, потертой и местами рваной, и костюмом для верховой езды, размером в пору мальчишке-подростку. Костюм выглядел намного приличнее, и если бы не ожерелье засохшей крови на воротнике, выглядел бы почти пристойно. Куртка жала Фантому в плечах, но зато в ней он не выглядел раздетым. Ремни неузнанный не снял — не смог. Любая попытка снять скобы, которыми они крепились к его телу, вызывала адскую боль. После нескольких неудач, Фантом решил не трогать их вовсе — на кой они ляд не знал, но если не так просто снять, значит, тому есть причина. Возможно, когда архата вернет ему душу, он вспомнит их предназначение.

— Не могу, — вымученно произнесла архата, и отложила в сторону куртку нового "наряда".

— Оказывается, не так-то оно приятно чувствовать кровь, как я думал, — фальшиво посочувствовал Дору.

Она не ответила.

Обращенная инвига по одному запаху крови может сказать многое о ее хозяине и о его судьбе. Фантом не знал, почему помнит столько мелочей, но не в состоянии вспомнить даже собственное имя.

— Ему было всего шестнадцать и ему отрубили голову, — произнесла она невнятно.

Фантом не мог сочувствовать человеку, которого не знал.

— Если ты не переоденешься, то каждая собака Нешера увидит, какой ты крови, — напомнил наемник. — Ничего не хочу сказать, но я сомневаюсь, что тебе дадут дойти до хоть кого-то из городских властей. И, извини, если выбирать между жизнью и душой, то я выберу первое, так что не рассчитывай на мою защиту. Каждый мало-мальски порядочный арканист захочет прибрать тебя к рукам, а мне неохота связываться с этими скользкими бормотунами заклинаний.

— Тебе тоже плевать? — Архата устало посмотрел на Фантома.

— Лучше сделай, как он говорит.

Он знал, что Аккали надеялась услышать другое, но другого у него не нашлось. В конечном итоге она переоделась, но провела остаток пути в болезненном молчании.

У входа в Нешер собралась приличная толчея. Несколько караванов, до отказа набитых всяким скарбом, перегородили подступы к воротам. За их спинами своей очереди ждали торговцы-одиночки и группа людей в хитонах алхимиков.

— У нас есть несколько часов, чтобы придумать, чем расплатиться за вход, — сказал Дору. Он откровенно наслаждался нищенским положением спутников.

— Мы не торговцы, — возразила Аккали.

— Рииморцы берут деньги и с наемников тоже.

Архата выразительно посмотрела на его меч и кольчугу.

— Из нас троих ты единственный на него похож.

Наемник поскреб затылок, согласно кивнул, раздосадованный, что придется потратиться ему одному. Он немного послонялся поблизости, а потом вовсе скрылся из виду. Фантом мысленно попрощался с ним — он был готов к исчезновению наемника. Но Дору появился как раз, когда очередь почти подобралась к ним. И он суетился и хмурился больше, чем раньше.

— Торговцы обеспокоены кашей, которую заваривают чиззаряне, — сказал он угрюмо.

Фантом покопался в том, что едва ли могло называться огрызками памяти, и обнаружил, что это слово для него не просто пустой звук. Чиззара — южное государство, много лет находившееся под гнетом магистров Риилморы, которые держали его в страхе перед древней арканой. Фантом помнил, что Чиззара каким-то образом поднялась с колен и, вопреки попыткам узурпаторов загнать ее обратно в узду, не только нарастила мощь, но и начала Священную войну против бывших угнетателей.

— Эта каша готовилась уже давно, риилморцы сами подкладывали дрова под котел, в котором она закипела, — отозвалась архата. — Нельзя винить чиззарян за то, что они хотят крови своих рабовладельцев.

— И Арна верит, что орда фанатиков-чиззарян обойдет ее стороной? — Дору неопрятно улыбнулся.

— Мои слова принадлежат мне, а не всей Арне, — ответила она на удивление спокойно.

Наемник отмахнулся и вернул разговор в старое русло.

— Я послушал, что говорят торгаши. Один сказал, что чиззарянская пошесть вытравила его с насиженных торговых мест. Он был вынужден собирать товары и переться в Риилмору, где и без него есть кому торговать шерстью и прочими тканями. Другой жаловался, что потерял большую часть товаров, спасаясь бегством от чиззарянских фанатиков. Он так щедро приправлял слова отчаянием, что я поверил на слово.

Фантом украдкой посмотрел на девушку — что на все это скажет она?

Архата молчала, а когда Дору нарочито громко кашлянул, сделала вид, что не замечает его, и шагнула Фантому за спину, словно искала защиту. Похоже, не только он выиграл от сделки, но и девушка осталась не с пустыми руками: пока он не вернет душу, архату придется охранять.

Вход в Нешер "сторожил" десяток воинов, закованных в железо, словно во вторую кожу, и двое одетых в шерсть и бархат мужчин. Первым шел тонкий, болезненно бледный господин с носом, похожим на рыбацкий крючок. В одной руке он нес стопку пергаментов, в другой — писчее перо. За ним, весь красный и потный, семенил грузный коротконогий человек-груша. Он услужливо подставлял чернильницу всякий раз, когда тонкому хотелось макнуть перо.

— Беженцы? — брезгливо осведомился тонкий.

— Да, — ответил Фантом.

Мужчине пришлось что есть силы задрать голову, чтобы заглянуть в лицо собеседнику, но Фантом предусмотрительно склонил голову так, чтобы свет скрывал глаза. Временная мера, но о лучшей маскировке он подумает, когда попадет в город.

— Слишком здоровый для беженца, — крючконосый с сомнением прищурился.

На этот вопрос Фантом решил не отвечать — любое новое вранье сильнее запутает его самого.

— А ты, — взгляд носатого переместился на инвигу, — проститутка?

Девушка дернулась слишком выразительно, чтобы это осталось без внимания.

— Нет, но теперь-то точно ею станет, — отозвался Дору. — Отбил ее у разбойников — верещала, что свинья резаная. Снасильничали ее. На дороге пропала бы, жалко стало.

Человек многозначительно посмотрел сперва на меч наемника, потом на его броню. Затем они обменялись липкими взглядами и улыбками, за которыми вряд ли пряталось что-то хорошее.

— Видать, девка знает толк в благодарности, если наемника задарма наняла.

— Ну отчего же задарма, — ответил на то Дору и смачно харкнул под ноги.

Фантом подумал, что архата забудет об осторожности и плюнет обидчику в лицо, но она сдержалась. Какое-то время мужчина то и дело возвращался к ней сальным взглядом, а потом, поняв, что деньги можно получить только с наемника, сосредоточился на Дору. Они стоили друг друга: один страстно желал опустошить мошну второму, а другой изо всех сил старался отделаться малой кровью. Фантом так и не узнал, на какой цене они сошлись, но зато успел заметить, как эрб, скользнув по ловким пальцам Дору, перекочевал в карман носатого. Стоило этому произойти, как городской смотритель мигом подобрел: толстяк услужливо подставил ему чернильницу, тот выудил один из пергаментов, которые таскал с собой и прямо навесу что-то на нем начертал. Примерно столько же времени заняла сургучная печать, которой мужчина скрепил написанное.

— В городе меч носить нельзя, — сказал он, протягивая наемнику свеженькое разрешение.

— Знаю, не дурак, — Дору, получив желаемое, перестал расшаркиваться фальшивой любезностью.

— А ты, если не дура, ступай в "Розы и шипы", — на этот раз крючконосый адресовал слова архате, — хозяйке скажи, что Талар Хшиаран лично попечется о твоем благополучии и наукам разным обучит.

Девушка и на этот раз не изменила молчанию, хотя Фантом явственно чувствовал ее злость и стыд. Чтобы не испытывать судьбу, неназваный схватил ее под руку и толчками заставил идти перед собой. У девушки подкашивались ноги, но Фантом не сбавил шагов до тех пор, пока городские ворота не остались позади.

— Столица-столица, — ворчливо произнес Дору, — а воняет, как в деревне свинопасов.

Фантому потянул носом, чтобы "попробовать" запах: немного гари, немного недавнего пожара и крови, забитый вонью навоза далекий аромат свежеиспеченного хлеба.

Столица Риилморского государства располагалась прямо внутри огромного железного скелета квадратной конструкции. Фантом никогда не замечал за собой особой впечатлительности — по крайней мере того себя, которого помнил — но и ему становилось не по себе, стоило поднять голову вверх. Дома, мастерские, цеха и целые кварталы, висели на каркасе, словно ульи. Снизу Нешер напоминал шипящую и дышащую нечистотами многоголовую химеру. В промежутках незанятого воздушного пространства курсировали фрегты и когги, а намного выше них, едва ли не под облаками, вальяжно скользили эспары.

— Я знаю все названия, но не знаю откуда, — вслух подумал он, но ни девушка, ни наемник не обратили внимания на его слова.

Нижняя часть Нешера была отдана на откуп беднякам: содержимое ночных горшков выливали прямо на улицу, здесь же, на жидкой поросли травы, пасли домашнюю птицу. Попрошайки лезли под ноги и хватали за руки со звериной яростью, но быстро отлипали, стоило Дору показать свой клинок. Фантом насчитал всего два квартала, когда Аккали заметно качнуло. Ноги девушки подкосились и, не окажись наемник рядом, она оказалась бы в куче навоза. Дору похлопал ее по щекам, выругался и посмотрел на Фантома.

— Если не найдем гостиницу, придется нести неженку на руках.

Не успели стихнуть его слова, как рядом, словно по волшебству, оказался чумазый человек, чей возраст и даже пол тяжело было угадать за мешковатой одежей и толстым слоем грязи на лице.

— Добрые господа ищут гостиницу? — он гнул спину и покорно смотрел снизу вверх, словно привыкшая к палке собака. При этом, старательно обходил взглядом Фантома, наверняка испуганный его внушительным ростом и комплекцией.

— У добрых господ нет денег заплатить тебе, — отбрил Фантом.

— Если добрые господа остановятся в гостинице, в которую я их приведу, то хозяйка даст мне хлеба. — Нищий — голос выдал в нем юношу — сглотнул слюну и с собачьей же покорностью уставился на Фантома. На один взгляд ушел весь нищенский запас его храбрости.

"Не будь он так голоден — обошел бы нас десятой дорогой. А если мы откажем — еще и удавиться у нас на глазах".

— Узнаю старую добрую Риилмору, — проворчал Дору, — за горсть крошек можно поиметь шлюху, а за миску каши она будет сладострастно стонать, даже если с нее будут сдирать шкуру.

Архата, которая к тому времени пришла в себя, окинула нищего мутным взглядом, после посмотрела на ковыляющую мимо одноногую старуху и зажала рот ладонью.

— Я не останусь тут ни одной лишней минуты, — сказала она сквозь рвотные позывы.

— Придется, — "успокоил" наемник, — или у тебя есть деньги, чтобы нанять когг? Если нет, то мне очень интересно, как ты собираешься попасть туда, — его палец указал вверх.

— Я чистокровная ар... — вспылила она, но присутствие нищего заставило оставить фразу незаконченной.

— Ну так что, добрые господа? — продолжал скулить юноша. — Я отведу, тут недалеко.

— Веди, — согласился Фантом.

"Чем мы заплатим за комнату?"

О том, чтобы брать две он даже не думал — слишком большая роскошь для тех, чьи карманы богаты разве что паутиной.

— Если она, — Дору кивнул на девушку, — даст хозяину потискать себя минуту-другую, он вам еще и доплатит за постой.

— Не хозяину — хозяйке, — мальчишка шмыгнул носом, окинул девушку взглядом и, стараясь выглядеть знатоком, произнес: — Говорят, в молодости старуха была падка на хорошеньких девушек, но теперь в ее пальцах не хватит силы потискать даже вымя козы.

Мальчишка торопливо вел их путаными улицами. Грязи здесь было много, а шлюх — еще больше, чем грязи. Нищих же — втрое больше и того, и другого. Продажных девок брали там же, где они себя предлагали. За следующим поворотом Фантом увидел, как мужик, спустив нужду в шлюху с подбитым глазом, швырнул ей позеленевший от плесени сухарь. Аккали снова зашаталась, но на этот раз устояла. Дору, глядя на муки архаты, только посмеивался.

Вскоре, когда Фантом начал подозревать, что мальчишка ведет их в западню, они оказались около кособокого здания с крышей, покрытой толстым слоем птичьего дерьма. Когда-то стены украшала красивая фреска — Фантом различил части фигур воинов, копье, объятое пламенем и, почему-то сохранившийся лучше всех, рисунок трех голубых цветов. Последний, однако, выглядел на общем фоне чужеродно. Вывеска болталась на единственной из трех некогда целых цепей, и время старательно размазало написанное на ней название. Большая часть стен стала пристанищем красного плюща, чьи сморщенные ягоды как раз собирала старуха с металлической пластиной на лице. Она осмотрела всех четверых и, прокашлявшись, обратилась к мальчишке:

— Зачем ты приволок их в мою гостиницу?

— Они ищут ночлег, — со старухой юноша не расшаркивался, хотя и держался нарочито смирно.

— Этот, — она кивнула на Фантома, — наверняка головорез, иначе с чего бы ему морду прятать.

— Я приехал в Сотню наниматься, — сказал Фантом первое, что пришло на ум. Сотня, похоже, была у всех на слуху, и вранье могло сойти за правду.

Старуха пожевала губами, а потом посмотрела на Дору, спросив:

— Ты тоже, что ли, в Сотню наниматься будешь?

— Буду, — ответил он смешливо, — еще и этому накостыляю.

Его бравада вызвала у старухи кашляющий полу-смех, полу-лай. Она оценила содержимое своей корзинки — ягод в ней было едва ли на треть, но остальные висели слишком высоко. Старуха еще раз оценила рост Фантома, подошла к нему и, всучив корзину, сказала:

— Наполнишь ее доверху — считай, за тобой кровать. — И, не дав ему опомниться, посмотрела на девушку: — Ты с которым? — Старуха хотела поближе рассмотреть ее лицо, но Аккали отступила Фантому за спину.

— Она моя сестра, — снова соврал Фантом.

— Сестра, как же, — не поверила старуха, но спорить не стала. — На одну ночь вас, так и быть, пущу, только кормить не буду — больно вы упитанные, чтобы на вас харч переводить. А ты заплатишь, — ткнула пальцем в Дору, — или убирайся. По глазам вижу, что не бедствуешь.

Фантом не стал заходить внутрь, а сразу занялся ягодами. Потратив на это занятие добрых полчаса, понял, что продешевил: темно-желтые ягоды покрывала тонкая оболочка, которая лопалась от малейшего усилия. Из десятка сорванных целыми в корзину попадала едва ли треть. Очень скоро ладони Фантома стали липкими, желтыми и вонючими. И, когда ягоды закончились, корзина все равно не была полной.

Внутри оказалось еще гаже, чем снаружи. Воздух впитал в себя запах старого тряпья, мочи и дешевого пойла. В каменном зале с голыми стенами ютились несколько дряхлых столов и стульев, за которыми сидели еще более дряхлые посетители. Место напоминало скорее ночлежку для бродяжек, чем гостиницу, но об этом Фантом предусмотрительно не стал говорить вслух. Старуха встретила его на пороге, недовольно осмотрела полупустую корзину.

— Ты все еще жив, — сказала она с видом, по которому Фантому наверняка следовало бы что-то понять.

— Это была проверка? — устало поинтересовался он, заранее зная, что ответ не порадует.

— Это Проклятые слезы Ничейной — особенные ягоды. Если бы столько их сока пролилось на ладони человек, он бы давно сдох в ужасных корчах, а тебе и дела нет.

Фантом сделал вид, что слова значат для него не больше, чем грязь на ладонях. Наверное, она ждала другого, потому что поспешила прибавить к словам угрозу:

— Не знаю уж, как ты проник в город, но в моей хибаре тебе делать нечего.

Он выразительно окинул взглядом зал ее "хибары": двое нищих занимались тем, что плевали друг другу в кружки и после, соединив их с громким треском, выпивали содержимое до дна. Под соседним с ними столом валялся вусмерть пьяный рыбак, чья нечесаная борода дымилась от свежей блевотины. Из темного угла раздавалось сопение и шорохи, вслед за которыми послышался подпорченный дрянной выпивкой женский стон. Что ж, вполне возможно, что для старухи его не-человеческая природа намного хуже этакой "изысканной" публики.

— И что же я по-твоему? — спросил скорее ради смеха. Хотя...? Хватило же ей ума и глаз заметить, что он отличается от остальных. А что, если и архату угадала?

— Не знаю и знать не хочу, — с видимой брезгливостью ответила старуха. — Сегодня, так и быть, разрешу тебе под моей крышей ночевать, но с рассветом убирайся — мне на стрости пожить охота. А вздумаешь меня извести — так я прежде, чем сдохнуть, такой крик подниму, что с самого верхнего города за твоими костями прибегут.

— Жалко руки марать, — совершенно искренне ответил Фантом.

Старухина бравада дала брешь: осенив себя каким-то знаком, она бросилась прочь. Прыти ее ног позавидовали бы и молодые.

После "теплого" приема, Фантом предпочел поднялся на второй этаж. В разговоре со старухой радовало лишь то, что она невольно помогла понять: злость будит в нем жажду крови. И чем сильнее злость — тем невыносимее жажда. Фантом сглотнул и, затолкав ее подальше в нутро, осмотрелся. Верхний этаж выглядел еще неряшливее нижнего: у первой же двери стоял, пошатываясь, старик и мочился на порог комнаты. Дальше мокрые пятна встречались повсюду, и запах, который раздавался на этаже, не вызывал сомнений, что они того же происхождения. Фантом старался не задумываться, по воле каких сил хибара продолжает стоять, настолько хлипким и трухлявым было все, на что натыкался взгляд. К счастью, не пришлось долго бродить в поисках комнаты — Дору ждал в конце коридора, и, когда они поравнялись, кивнул на правую дверь.

Девушка сидела на тощем сеннике, прикрытом тряпками, которые никогда не знали стирки. Даже грязь которой нарочно испачкали лицо араты, не могла скрыть серость ее щек.

— Старуха сказала, что я не человек, — сказал Фантом, закрыв дверь.

— Тебе хватило ума трогать Проклятые слезы, — мрачно произнес Дору.

— Ты знал?

— Знал, что ты не человек? Нет, но меня, признаться, тоже беспокоила твоя природа. Теперь она очевидна. Думаю, ты — крэйл, хотя для потомка дьявола мелковат и не слишком безобразен, но я слышал, что и среди них встречаются очень человеческие особи.

Фантом посмотрел на свои руки, на черные вены под кожей. Крэйл? Память неохотно расставалась с образами. Массивные туши, размером на добрых полметра выше него, с массивными челюстями, изувеченными дьявольской кровью суставами и удлиненными конечностями.

"Крэйл?" — еще раз мысленно спросил себя.

— Он — архат, — вымученно произнесла Аккали, и предприняла неуклюжую попытку подняться. Медленно, сперва перевалившись на колени, она все-таки встал, оперлась ладонью на покрытую мхом стену. — Должно быть, извращенный дьявольской кровью архат, — уточнила девушка.

Дору осмотрела Фантома и выразил сомнение кислой миной.

— Я — и то больше похож на архата, чем эта громадина. Я понимаю твое желание заручиться поддержкой родича, но эта ложь никуда не годится — придумала бы уж что-то поубедительнее.

— Мне незачем врать.

Аккали повернулась к Фантому и приподняла край верхней губы, показывая острый, пусть и короткий клык. Неузнанный невольно пощупал кончиком языка свои.

— Я видел такие же у арканиста древней крови, — стоял на своем Дору, — и, поверь мне на слово, под его шкурой не было и капли крови серафима.

Фантом, выслушав обе стороны, прервать назревающую перепалку. Разговоры о его происхождении могут подождать. Назрела новая беда.

— Старуха выгнала меня, и я уйду отсюда только вместе с тобой.

Девушку новость обрадовала.

— Я готова хоть сейчас.

— Уходи — и сдохнешь в первой же канаве еще до того, как в Верхнем городе часы пробьют полночь, — предостерег Дору.

— Если бы я боялась смерти, то не сбежала бы из клетки.

— Если бы не боялась — не связалась бы с нами, — откровенно насмехался наемник. — У тебя на лице написано, что ты бы лучше удавилась, чем связалась с наемником и срахолюдом, но страх вынудил тебя пообещать нам обоим.

Фантому показалось, что по лицу девушки скользнула чернейшая из теней. До сих пор наемник редко ошибался, но в этот раз он промахнулся.

— Лучше уйти до рассвета, — предложил Фантом, — неохота мне еще раз с ней сталкиваться.

— Согласен, — с зевком подхватил Дору. — Девчонка пообещала наши души, но для этого их сперва нужно найти во Мгле. Если она не отдохнет и не выспится — не разыщет даже собственную тень.

Фантом вопросительно посмотрел на Аккали, дождался ее кивка.

— Ночь проведем здесь, но уйдем до рассвета.

Наемник отсалютовал и тут же скрылся за дверью, а Фантом намеренно нашел самый дальний от девушки угол и устроился в нем, прямо на полу. Он понял, что беспокоило и раздражало больше, чем чесотка в ладонях, зловоние клоаки, почему-то именовавшейся "гостиницей", и неопределенности в собственных мыслях. Запах крови архаты — он чувствовал его так отчетливо, словно ею было помазано под носом. От него некуда было деться: кровь Аккали заставляла нутро завязываться в узел, отчего тело содрогалось в болезненных судорогах. Он закрыл глаза, попытался отвлечься на события в подземелье, но напрасно: чем больше избегал думать о вони архатовой крови, тем сильнее она таскала его за нос. Не выдержав, Фантом сорвался на ноги и покинул комнату. Смрад по ту сторону двери показался почти приятным. Фантом глубоко и часто задышал, избавляясь от тошноты. Нужно поскорее находить обещанное и избавляться от архаты, пока он в силах сдерживать порывы разорвать ее в клочья.

Фантом сел, навалился спиною на дверь. Единственное в комнате окно размером ненамного превосходило вход в мышиную нору, и девчонке не сбежать через него, а он — Фантом откуда-то знал это — спит достаточно чутко, чтобы услышать даже мысли о побеге. Теперь, когда архата надежно запрета, самое время вздремнуть.

Дору

Дождь — лучшая пора для тайных вылазок. Едва услыхав стук капель, наемник понял, что пришло время прогуляться. В конце концов, в Нешер он прибыл вовсе не спасения архаты ради, и хорошо бы не забывать об этом даже не оглядываясь на призрачную надежду вернуть душу.

Он нарочно выбрал комнату поменьше, и сделал это вовсе не из благих побуждений. В комнате архаты и Фантома оконце было совсем крохотное и выходило прямо на улицу: вылезти из такого — та еще задача, а остаться незамеченным — и того сложнее. В комнате, которую Дору оставил для себя, окно оказалось на порядок просторнее и путь из него лежал в грязный узкий переулок. Наемник ловко взобрался на подоконник, обождал, пока глаза привыкнут к темноте и осмотрелся. Под окнами — никого, в обе стороны — темень, хоть глаз выколи. В ней может прятаться мелкое жулье, которое, в случае стычки, скорее всего предпочтет сбежать с теми частями тела, которые успеет сохранить.

Дору перемахнул через окно и бесшумно, как кот, приземлился на грязную брусчатку. Дождь моросил не то, чтобы сильный, но обе сточные канавы переливались через край. Наемник поднял ворот повыше, в последний раз окинул взглядом окно — нет ли за ним нежданной слежки? Дору никогда и никому не доверял, даже тем, с кем хлебал из одного котла. Полагаться на честность архаты и непонятной твари, что назвалась "Фантомом" он тем более не собирался.

Выждав несколько минут и убедившись, что его уход оказался незамеченным, наемник бесшумно покинул переулок чрез западную покосившуюся арку и направился на юг. Он успел пройти несколько кварталов, когда высоко над головой раздались отголоски громогласного Стража времени Верхнего города. Полночь. То, что нужно. Дору взбодрился и ускорил шаги.

Он свернул у обшарпанной харчевни под вывеской "Пиво и кости", миновал еще два квартала и оказался около дома с заколоченными окнами и заложенным камнем дверным проходом. Дору на давал себе потерять бдительность и всю дорогу следил, чтобы его фигура не стала объектом внимания местной шпаны, но и теперь, прежде чем подойти к дому, обождал. Уверившись, что все идет как надо, достал из скрытого кармана куртки круглую железную монету, одна сторона которой изображала пронзенное копьем солнце, а другая оставалась чистой. Одна монета — один раз отворившаяся дверь, но наемник рассчитывал, что больше ему не понадобиться.

Монета скользнула в незаметный желобок между камнями и те мгновенно ожили, зашевелились, чтобы через мгновение образовать кособокий проход, такой узкий и низкий, что Дору пришлось согнуться едва ли не вдвое, чтобы пройти. Впрочем, по ту сторону проход мгновенно расширялся до удобного, пусть и сырого коридора. Где-то в его глубине раздавался гул капающей воды, шепот и шорохи крыльев летучих мышей. Последних вскоре оказалось так много, что они свешивались с потолка кожистыми уродливыми гроздьями. Дору старательно обходил их, стараясь не думать о своем глупом детском страхе. Стыд да и только — он не боится выйти в одиночку с голыми руками на группу вооруженных воинов, но стоит появится поблизости летучим мышам — и по его коже начинают бегать колючие мураши страха.

Вскоре он очутился перед высокой железной дверью, запертой круглым механическим ключом, расположенным в центр. Дверь охраняли несколько щуплых мужчин, одетых в простые кожаные куртки. Дору не дал себя обмануть — ворота в Сердце паутины охраняют люди из Пустого следа, а туда попадают только лучшие из лучших. Те из наемников, которым хватило ума не вступать в Сотню, отдали свои мечи Пустому свету.

Правый из охранников осмотрел чужака бесцветным взглядом и бесцветным же голосом спросил, кто он такой и куда направляется. Его напарник задал третий — откуда Дору раздобыл монету.

— С каких пор вошедшие с ключом должны называться и отчитываться? — Дору совсем не хотел ввязываться в спор, но здешние порядки того требовали. Тот, кто охотно отвечает, так же охотно может после молоть языком на допросе у капитана городской стражи.

— Где ты его раздобыл? — повторил вопрос второй.

— От человека, который меня нанял, — ответил наемник. Сказанная с непривычки правда свербела на языке.

Охранники переглянулись, словно о чем-то молчаливо договаривались, и право говорить снова перешло к первому.

— Ладно, только учти — в Верхний город без разрешения смотрящего Пустых следов не попасть.

— Мне туда и не нужно, — себе под нос произнес Дору.

— Тронешь не того человека — тебя найдут и освежуют, — произнес второй.

— Охота запрещена, — прибавил второй, — будешь беспокоить местных зверьков — поохотятся на тебя самого.

Незнающему эти слова показались бы тарабарщиной, нелепостью, но Дору слышал их истинный смысл. Он кивнул, мол, принимаю правила, и дождался, когда стражники повернут ключ. Огромная конструкция из шестеренок на нескольких десятках кольцах, заключенных внутри главного круга, ожила, стоило первому стражнику положить красный камень в отверстие под замком. Шестерни грохотали и скрипели заскорузлыми голосами, нехотя, но подавались запущенному механизму. Сперва свои круги сделали самые маленькие, следом — круги размером побольше. Пробежав свои недолгие дистанции, шестерни с треском останавливались, ложились в прежние места — и утопали в них на добрую ладонь. Так повторялось до тех пор, пока в желобе не утонул самый последний, самый большой круг. Вслед за этим дверь рассекла яркая вертикальная вспышка света, массивный пласт железа скрипнул, разделился на две створки, которые разошлись в стороны, словно вышколенные слуги.

Дору бесшумно проскользнул в открывшийся проход, окунаясь в запах подземного мира. Здесь, под столицей Риилморы, текла своя особенная, невидимая, и непонятная наземникам жизнь. О существовании катакомб, конечно же, знали все, от попрошаек до щеголей Верхнего города, но мало кто видел ее собственными глазами. За монету-ключ могли даже убить, если владельцу хватало ума о ней разболтать. За свою Дору заплатил мертвецом и считал, что продавец продешевил.

Жизнь в подземном городе не останавливалась никогда. Влажный полумрак подземелья рассеивали редкие масляные светильники, чада от которых было больше, чем света. Здесь жили по своим собственным часам, не разделяя сутки на день и ночь. Здесь не оглядывались на дороговизну носового платка и количество заплат на рубахе: какая разница, сколько стоят твои тряпки, если ты достаточно выпачкан в крови, чтобы попасть в обитель убийц и воров, контрабандистов и работорговцев?

Дору хорошо помнил каждый закоулок, каждую выщерблину на сером камне, помнил, как хрустит под сапогами здешняя пыль и названия забегаловок. И он как раз собирался наведаться в одну из них. Дела, которые привели его в Нешер, не терпят суеты, и пока он будет занят поисками нужного ему человека, он попутно разыщет еще одного — того, кто заказал марашанцу инвигу. Наверняка ему будет интересно узнать не только, где находится его "заказ", но и Союзу, который пришлось вырезать, чтобы раздобыть девчонку. Если заказчик не дурак — а зачем бы дураку понадобилась обращенная инвига? — он хорошо заплатит за информацию. Не исключено, что прежде он попытается убить его, Дору, но в итоге он все-равно заплатит.

"Что ты будешь делать, если он захочет вернуть девчонку?"

Наемник не сомневался, что такое предложение будет и не сомневался, что сумма вознаграждения окажется намного больше всего заработанного им за минувший год. И пока что Дору не знал, каким будет его ответ.

"Решай проблемы по мере их поступления", — вспомнил он слова одного почтенного старика и свернул на очередном повороте. Траншея коридора превратилась в узкий канал, почти колею, идти по которой было некомфортно даже в одиночку. Верхние ярусы стен облюбовали летучие мыши, громадные пауки и сфевры, под ногами копошились наглые жирные крысы и мыши. Дору усмехнулся — ничего не изменилось с того дня, как он покинул подземный Нешер.

Он остановился спустя ровно сто пятьдесят три шага, повернулся направо и постучал в дверь, умело замаскированную под стену. Открыли почти сразу — в двери отворилось маленькое оконце, в которое высунулся длинный железный нос.

— Кто такой и зачем пожаловал? — голосом несмазанных колес поинтересовались с той стороны.

— У меня есть подобранная у дороги вещица, ищу того, кто ее потерял.

Ничего не значащие слова, почти безобидные, но в нижнем Нешере их понимали правильно. Нос еще несколько мгновений покрасовался в дыре, а потом исчез. Дверь отворилась, после чего на Дору обрушился крепкий запах табака, курительных трав и нюхательных порошков. Большая часть местные "лакомства" были безобидными — кому охота совершать договора и сделки на дурманную голову? Но здесь же приторговывали и тем, за что в Верхнем городе без разбора бросали в колодки или рубили головы. Дору потянул носом, поймал сладкий аромат "шипов полуночи" и с удовольствием перешагнул порог.

— Надо же, кого к нам нелегкая принесла, — произнесла владелица железного носа.

— Вета, — скроил улыбку Дору, — я думала, что ты меня по голосу признаешь, не станешь вопросы задавать, кто, зачем да почему.

— Я знаю десятка два умельцев, которые даже мое удушенное горло повторить могут, — не поддержала веселья женщина. — Если бы я всегда верила своим глазам и ушам — давно бы в могиле лежала.

Вета, сколько Дору себя помнил, оставалась бессменной хозяйкой "Тихой лавки". Завсегдатаи говорили, что когда-то забегаловкой верховодил ее муж, который, в свою очередь, выиграл ее в тар-но-так у спившегося воришки. Говорили, что перед смертью мужик орал, что лучше раздаст свое заведение по кирпичу всем встречным, чем передаст управление Вете, но бедолага скончался раньше, чем осуществил задуманное. Вета прибрал наследство к рукам и завела новые порядки раньше, чем закопали ее неугомонного мужа.

— Зачем пожаловал? — повторила она.

Каждый звук, который выходил из ее глотку резал слух, и Дору приходилось стараться, чтобы не выдать свое отвращение: Вета этого не любила.

— Сказал же — нашел кое-что, теперь вернуть хочу, да только не знаю кому.

— Я тебя помню еще когда убивал со слезами на глазах, так что кончай браваду и говори, что у тебя за дело. Или, — она многозначительно кивнула на выход, — ты и от порога не далеко ушел, вон пойдешь и весь разговор.

Эта сделает, как сказала, подумал Дору и н стал спорить. В конце концов кому, как не хозяйке знать все секреты, которые обитают под крышей ее заведения.

— Не сухо-то слова не слишком быстро из горл выскакивают, — намекнул он.

На это хозяйка кивнула, поворочала железным носом и поманила гостя за собой. Она усадила его за свободный стол, сама принесла бутыль с мутной выпивкой, а к питью подала коробку с желтым порошком. Коробку, однако, поставила около себя.

— Если ничего не изменилось, то ты к этим угощениям равнодушен, — сказала, обслюнявила палец и по самую фалангу макнула его сперва в порошок, а потом — под язык. С минуту она сидела молча и с закрытыми глазами, пока ее губы не увлажнились слюной. — А теперь говори.

Дору не притронулся ни к порошку, ни к выпивке.

— Я ищу человека, которого... — Он помедлил, все еще неуверенный, что поступает правильно. — Есть одна интересная вещица, которую мне посчастливилось найти. Она мне ни к чему, да и держать при себе такие ценности человек, вроде меня, не станет. Я бы хотел узнать, кому ее везли и, возможно, вернуть владельцу.

Вета посмотрела на него хмельными от дурмана глазами. Он начала принимать "шипы полуночи" еще до того, как Дору покинул нижний Нешер, а с тех пор прошло достаточно времени, чтобы наркотик проел ее нутро. Это подтверждали красные вздувшиеся белки глаз и крохотные желтые точки на лице. Последние называли "уколами шипов".

— И что же ты нашел? — поинтересовалась она, став заметно спокойнее.

— То, чему нет цены, — он в который раз уклонился от прямого ответа. В местах, подобных этому и с людьми, вроде Веты, лучше не распространятся о вещах, ценнее столового серебра.

Дору верил, что заказчик попытается вернуть девчонку, а, значит, придет сюда рано или поздно. Конечно, это была лишь догадка, но приправленная чутьем, которое никогда раньше не подводило.

"Кроме случая, когда тебя угораздило связаться с сестрой Бешеного пса Имаскара", — напомнил Дору сам себе.

— У меня много всякого народу бывает и все что-то ищут.

— Моя находка крупнее и ценнее брошки. Человек, который потерял это, скорее всего не частый гость в нижнем Нешере, и не частый гость у тебя. Может быть, он и у тебя впервые появился

Вета снова макнула палец и, зажмурившись, поелозила им во рту.

— Не было таких, — сказала железноносая хозяйка.

— Ты уверена? — "Или тебя дурман так разобрал, что уже и не помнишь, когда подмывалась в последний раз?"

Вета кивнула, откупорила бутыль, наполнила кружку и с противным звуком отхлебнула пойло. Дору, почуяв острый запах питья, мысленно прищелкнул языком: крепко же она сидит, раз запивает "шипы" кишкодером и продолжает соображать. Наверняка скоро окочурится.

— Если мне не веришь — ступай поищи своего человека в другом месте. А я говорю, что в "Тихой лавке" таких не видала. Ты, я погляжу, работорговлей выпачкаться решил, — она вопросительно уставилась на собеседника.

— А ты — "шипами", — вместо ответа бросил наемник.

— Мы с ними старые друзья, — она ласково, не отрывая взгляд от Дору, погладила пальцем боковушку коробки с порошком, — если скажешь, что ты нашел, возможно, я помогу разыскать хозяина.

"А заодно стребовать с него эрбов, которые могли бы лечь в мой карман".

— Ну что ты, как можно мне молодостью трудить твои почтенные морщины. — Он открыто ерничал: в заведениях, подобных "Тихой лавке", заведено разговаривать через взаимные уколы, обижаются на которые только дураки. — Я думаю, он скоро сам объявится, — прибавил он чуть тише.

— Я вижу тебя не в последний раз? — По голосу женины было не понять, расстроена она или обрадована.

Дору, превозмогая гадливость, потянулся к сморщенной руке Веты, и смазано прикоснулся губами к сухой, как осенняя листва коже. Словно смерть поцеловал, подумал с отвращением, и поспешно отпустил старушечью ладонь.

— Ты увидишь меня еще много раз, Вета, и я рассчитываю на более теплый прием в день, когда я появлюсь тут снова.

Он покинул "Тихую лавку" без имени, которое планировал узнать, но с уверенностью, что узнает его в ближайшее время. Чутье в который раз не обмануло его: заказчик не спешит искать товар, хотя не может не знать его ценность. Значит, он надеется разыскать пропажу своими силами. Или ждет, когда нашедший явится к нему сам. Не может быть, чтобы он до сих пор не хватился пропажи, особенно — Дору до сих пор придерживался этого мнения — если он готовил засаду. Гадать Дору не любил, но у него было еще несколько дней, чтобы удостовериться в собственной правоте.

Наемник улыбнулся своим мыслям — обстоятельства, хвала Создателям, складываются в его пользу. Нескольких дней хватит, чтобы закончить с делами более важными, чем поиски заказчика, и замести следы, если удача повернется к нему задницей. Дору надеялся на ее благосклонность.

В хибару, где они остановились, наемник вернулся в компании сырого дождливого рассвета. Моросивший целую ночь дождь превратился в лютый ливень. Холодна осенняя непогода вымыла с улиц грязного квартала мусор, бродячих животных и попрошаек, но чище от этого не стало. Перед тем, как войти, наемник окинул взглядом заросли Проклятых слез, ухмыльнулся сообразительности старух и вошел, на ходу снимая капюшон. Не успел Дору оказаться по ту сторону двери, как под ним тот час оказалась приличная лужа дождевой воды.

— За это ты заплатишь отдельно, — сказала старуха, словно паучиха выползая из закопченного угла.

— За это? — переспросил с подозрением наемник.

— В придачу к тому, что натворил твой дружок,— сказала она с видимым весельем. Только что была серой и серьезной, а теперь — улыбка во всю рожу.

"Нежели почуяла запах денег?"

Дору попытался прикинуть, что могло случить за время его отсутствия и понял, что у него слишком много вариантов один другого нелепее или смешнее. Поэтому он скинул с себя накидку, отряхнул дождь с волос и вопросительно уставился на старуху с трубкой, такой же сухой и старой, как и пленивший ее рот.

— Я знала, что не будет ничего хорошего, если вас пущу, но девчонку стало жалко — архате, небось. Не так просто в наших краях пристанище найти, чтоб никто под юбку не залез.

"Значит, ты не так слепа, как щуришься", — мысленно ответил наемник. Он не верил ей с самого начала, но все-таки не думал, что хозяйка конуры так запросто их раскусит. Еще один повод в пользу того, чтобы не торопиться в верхний город: тамошние грамотее куда прозорливее карги.

— Что стряслось? — Дору пошел на примирительный тон, но собирался расстаться с ним, как только услышит желаемое.

— Он взбесился, убил девчонку.

Дору сглотнул кислый до оскомины ком. Убил девчонку? Дьяволова печенка — он отлучился на одну ночь, а тварь...

— Между прочим, я купила ее за два эрба в прошлом году, и она не успела их отработать, — прибавила старуха к сказанному, — так что тебе придется заплатить и за ее кровь, и расщедриться на покупку новой рабыни.

Дору мысленно оттаял. Потерять инвигу теперь, когда не сегодня-завтра объявится ее хозяин — этого не пережили бы и более смелые, чем он. Когда первый шок миновал, наемник перевел взгляд на старуху, точнее — на сизый дымок над ложем ее трубки. Дешевый табак, качества ниже низкого. О каких эрбах она толкует?

— Ручаюсь, что ты знать не знаешь, как выглядят эти монеты, а если и знала — то забыла по старческому тугодумию. Так что прежде, чем еще раз назвать сумму, крепко подумай, стоит ли обманывать такого, как я.

Дору надеялся на большее, но все старушечьи эмоции уместились в коротком вздохе и ленивом жевании кончика трубки.

— Я знаю законы этого города, — как-то даже слишком спокойно ответила железноносая, — и я не слепая.

— Я успел заметить,— встрял Дору, хотя только что пообещал себе оставаться безразличным к ее беззубым укусам.

— Если ты не заплатишь мне за рабыню, я найду десяток желающих узнать, что за людей я приютила и есть ли в их карманах золото.

"Не настолько ты глазаста, чтобы заметить мой кошелек", — не дал обмануть себя Дору, но на всякий случай сделал вид, что обеспокоен ее угрозами. Враг, который думает, что держит тебя за хвост — на половину проиграл.

— Мне не нужны неприятности.

Наемник намеренно придвинулся к ней. Всего несколько шагов, но этого хватило, чтобы скользким взглядом окинуть зал: двое сидят за столом, один тоще другого. Дору решил, что эти, случись заварушке, сбегут первыми. Еще один пристроился в углу — пожалуй, еще костлявее предыдущих, с жидкой бороденкой и дырявой хламидой на острых от худобы плечах. И его Дору не считал за соперника. Оставалась еще фигура непонятного пола и сложения, по виду больше напоминавшая одну из мусорных куч, которые заполонили Нижний Нешер. Дору, хоть заранее не видел себе достойных соперников, все равно предпочел не торопиться и внимательнее оценить всех свидетелей и обстановку. А заодно и придумать, стоит ли воспользоваться своим самым верным укротителем жадности — мечом.

— Четыре эрба — и я забуду, как ты выглядишь.

— И лица моих друзей? — Дору похвалил себя за убедительную заинтересованность.

Железноносая снова оценила его взглядом, покачала головой и вместо ответа сказала:

— Девчонку я могу купить за три, прибавь к ней эрб — и мы в расчете.

Последние слова пришлись наемнику не по душе — уж слишком быстро старуха сменила жадность на "милость", согласившись купить то, что не продается. Дору еще раз окинул взглядом постояльцев — мог ли он кого-то недооценить, не заметить шпиона? А, возможно, неуловимый заказчик на инвигу выследил их первыми и успел наведаться в гости?

— Зачем она тебе? Ничему не обучена, к тяжелой работе не привычна — какая же это рабыня? В убытке будешь.

— Ты мои выгоды не считай, — отозвалась она, — лучше отдай с миром, что прошу — и разойдемся под улыбки Создателей.

— Видишь ли, тот здоровяк с чего-то решил, что без его заступничества девчонка пропадет, так что опекает ее, как зеницу ока. Если узнает, что его канарейку в рабство решили продать — озвереет, мне головы не сносить, а тебе и подавно. — Дору развел руками, в последний раз пощупал взглядом "кучу хлама" и тоже списал ее со счетов.

Прежде чем затевать резню, хорошо бы узнать, где архата и истукан, и чем они заняты, но время на поиски вышло.

Дору сунул руку за пазуху, взглядом следя за глазами старухи. Чем дольше его рука шарила в поисках кошелька — в месте совершенно противоположном — тем сильнее расширялись старушечьи зрачки.

— Скажи, что делать со здоровяком — и девчонка твоя, с эрбом в зубах.

Дору выудил припасенный на всякие сподручные расходы квадратный эрб, повертел монету между пальцами, наслаждаясь алчностью, что зажглась, стоило драагаровому стеклу поймать свет лампы.

— Она наверху, — сглотнула железноносая. Лишь старческая немощь сдерживала ее от попытки сцапать монету.

— А он где? — Дору продолжал теребить монету.

— С ней, — давясь слюной, охотно ответила старуха. — Твоя правда — стережет ее, что пес цепной; я уж ребят попросила его утихомирить, если с тобой уговора не получится.

С этими словами она кивнула в зал.

Дору стоило больших усилий подавить смех. Должно быть, весь ее ум ушел на то, чтобы придумать, как выпотрошить жадного наемника.

"Ты хотела взять меня этими доходягами?!" — мысленно возмутился Дору. А потом вспомнил, что худощавость и раньше играла ему на руку, и решил не переубеждать ее в ошибке. Теперь, он знал точно, дела уладят пара метких ударов. На каждого по одному — в самый раз, чтобы не пачкать руки.

— Ладно, твоя взяла — по рукам. — Наемник щелчком пальца отправил монету в воздух.

Старуха, как и ожидалось, задрала голову и на миг потеряла к собеседнику интерес. Эрб — единственное, что ее волновало. Но жадность губила людей и за меньшее.

На все про все понадобился промежуток между ударами сердца. Выхватить меч — и нанести точный удар в горло, ровно под кадык. Железноносая булькнула глоткой, ее желтые глаза уставились на Дору, руки потянулись к лезвию, но поникли на половине и веревками упали вдоль тела. Дору аккуратно, чтобы не испачкаться кровью, брезгливо выдернул меч и ногой толкнул табурет под старухой. Только поднявшийся грохот привлек внимание до сих пор безучастных посетителей. Дору подумал, что она и в этом блефовала — вряд ли хоть один из посетителей был в курсе ее планов. Двое, на которых Дору обратил внимание первыми — первыми же и сбежали, торопливо, переворачивая столы и стулья. Их пятки сверкали с живостью, которую тяжело было заподозрить в их сухих телах. Одиночка глядел на него перепуганным пьяными глазами и не знал, что делать. Наемник выдернул меч из горла старухи и та рухнула на пол. Звук бьющей из распоротой раны крови подстегнул посетителя быстрее определяться: он схватился с места и, прихрамывая, бочком попятился к двери. Дору провел его насмешливым взглядом

Третий, которого Дору мысленно обозвал "мусорной кучей", просто исчез.

"Ну надо же", — наемник мысленно присвистнул, отступая.

Крови, по его мнению, вытекло раза в два больше, чем могло поместиться в старушечьем сухом теле. Лужа расползалась в стороны с такой быстротой, что грозила вскоре заполнить собою весь крохотный зал. Дору обошел старуху так, чтобы не испачкать подошвы, и пошарил у нее в карманах. В одном нашелся скорченный и ржавый ключ, который перекочевал к Дору в карман. Пришло время наведаться на второй этаж и узнать, что успел натворить клыкастый урод.

Еще поднимаясь по лестнице наемник решил, что убьет всякого, кто попадется на пути. Впрочем, по-хорошему, после всех следов, которые он оставил, вырезать следовало весь притон, даже кошек и собак. После безмолвного внутреннего диалога, Дору понял, что устраивать резню нет необходимости: вряд ли кто-то успел запомнить его в лицо. Но окончательное решение он оставил до разговора с сумасшедшими, которых — он знал, что еще не раз вспомнит себе эту промашку — он имел неосторожность оставить одних.

У двери их комнаты Дору ждал сюрприз: высоченный мужик с одним глазом и странным механическим протезом вместо одной руки. Вид Дору заставил его рожу налиться багровой злостью. Наемник оценил его размер и неповоротливость, и оставил победу за собой. К чести здоровяка, он не испугался, когда Дору достал окровавленный меч.

Когда противников разделяло несколько шагов, из-за двери за спиной здоровяка послышался настойчивый стук, и голос архаты впридачу:

— Выпустите нас!

"Нельзя же быть такой наивной, — про себя ответил девушке наемник, — и думать, что эта гора мяса без мозгов проникнется состраданием к кому-то, кроме собственного брюха".

— Повтори это через минуту — возможно, он передумает, — сказал он вслух, нарочито громко, чтобы услышала Аккали.

После такой угрозы, здоровяк перестал скалиться, начал разминать плечи и хрустеть кулаками, словно готовился к кулачному бою. Дору следил за каждым движением, искал выгоды, которые моно использовать против соперника. Что ж, культю ему приладили совсем недавно — если приглядеться, то можно различить характерные бурые следы от смазки в стом месте, где железо "врастает" в кожу. Он постарается беречь ее от ударов и, скорее всего, будет использовать только для отвода меча, а бить станет своей "живой" рукой. Не составит большого труда заставить противника пустить в ход культю, с которой он, ко всему прочему, не слишком успел освоиться. Оценив все тонкости будущего поединка, Дору решил, что убить его будет так же легко, как и старуху. А чтобы окончательно добить соперника, принял расслабленную позу, лениво оглаживая рукоять меча.

Здоровяк тараном полетел него, сдабривая свой громкий бег рычанием. Дору увернулся от прямой атаки кулаком, вильнул вправо, стараясь не терять противника из виду. Тот не терял времени даром и нанес новый удар: кулак пронесся на расстоянии вздоха ото рта Дору и врезался в стену. От удара дрогнула вся хибара — на мгновение наемник поверил, что она рухнет, но стены выдержали. Наемник нырнул здоровяку под руку, крем глаза оценил вмятину на стене и полное отсутствие боли на лица противника.

"Да ты крепко на чем-то сидишь, парень, — догадался Дору. — Твоя нова рука плохо приживается, ты испытываешь боль и нюхаешь какой-то из дрянных порошков, чтобы хотя бы изредка спать. Мозгов у тебя совсем мало, раз ты полез в драку с гнилой плотью".

Вооружившись неожиданно вскрывшейся слабостью противника, Дору передумал действовать так, как планировал с самого начала. Нет нужды изматывать противника, водить его, как рыбак рыбку — достаточно просто разозлить его, заставить потерять бдительность и раскрыться всего для одного удара.

Наемник перестал пятиться, наоборот — всем видом и каждым движением давал понять, что готов нападать. Увалень кряхтел, пятился и нападал, но держался нарочито аккуратно. Его мозг был одурманен не так сильно, как думал Дору, но момент, когда увальню изменит его осторожность — лишь дело времени. Дору сделал финт, показывая, что собирается ударить в уязвимое место. Здоровяк тут же отпрянул, повернулся здоровым боком и направил в наемника кулак-таран. Дору ушел и и от этого удара, хотя, будь на вместо него кто-то менее обученный и ловкий, кулак бы размозжил ему голову. Для контратаки наемник выбрал скользкий удар снизу, словно оса намереваясь ужалить врага в бедро. Увалень хотел уйти от удара, но оступился и налетел спиной на стену, всего в шаге от запертой двери. Он попытался исправить положение: отшатнулся, но только еще сильнее запутался в ногах. Дору не собирался давать ему передышку: удары сыпались за ударами, здоровяк пыхтел, сопел, но был вынужден прикрываться железной культей, как щитом. Металл, встречаясь, высекал вспышки искр и лязг, от которого Дору заложило уши.

"Еще немного", — мысленно подбадривал себя наемник.

Он сбился со счету, на котором из ударов здоровяк охнул и, сползая по стене, словно громадная жирная улитка, ничком упал на пол. Дору не раздумывая ударил ногой в больной бок. Увалень завыл, сквозь его стиснутые зубы вспенилась желтая слюна. Наемник ударил снова: носок сапога врезался в водянистую плоть. Задней мыслью пришло понимание, что гнила у врага не только рука, но и вся левая сторона тела. Третьего удара его кожа не выдержала и лопнула, распространяя зеленю с кровью пополам жижу и зловоние, от которого защипало в глазах.

— Я буду милосерднее и убью тебя быстрее гангрены, — сказал он в потное лицо лежащего на спине мужчины.

Здоровяк так ослаб, что и не пытался поднять рук, чтобы защититься, когда Дору подставил меч к его груди. Лезвие медленно вползло в плоть между ребрами, оборвало жизнь и еще более медленно вышло обратно. Мужчина так и остался лежать с открытыми, полными удивления глазами. Наемник обыскал его, но не нашел ничего, кроме засаленного мешочка со щепоткой синего порошка внутри, от которого исходил едва слышный кислый запах. Дешевый дурман, известный среди бедноты как "соловей". Стоит дешево, убивает быстро, и лишь на короткое время помогает забыть о боли. Нужно быть круглым идиотом, чтобы принимать его после прикручивания железной конечности. Дору оглянулся на мертвеца, подумав, что смотрит на самого большого дурака в мире.

Замок Дору открыл ключом из кармана старухи. В комнате стоял запах засохшей крови и пота. У дальней стены, навалившись на нее нее локтем, стоял Фантом. Кровь была везде: ее засохшие пятна остались на лице, одежде, руках и даже волосах. Он выглядел спокойным и уверенным, даже немного сонным. А, может, старуха наврала, когда сказала, что он убил рабыню? Дору не мог заставить себя поверить в это.

— Ты убил охранника? — спросила Аккали, которая успела заглянуть Дору через плечо и увидеть тушу за дверью.

Дору ответил ей приподнятой бровью, и девушка тут же закрыла открывшийся было рот.

— Какого дьявола произошло? — Наемник вперил взгляд в Фантома, но урод сделал вид, что забыл, для чего ему рот. Дору перевел взгляд на архату и повторил вопрос: — Мне пришлось выпотрошить двеоих, чтобы вытащить вас из задницы — по-моему, я заслуживаю хотя бы узнать, что произошло.

Последние слова наемник произнес с особенной злостью.

— Старуха хотела забрать ее, — нехотя сказал Фантом.

— Я не уверена, что это была ее идея, — тут же встряла девушка.

Фантом скорчил рот в каком-то страшном подобие улыбки. Дору почувствовал легкий холодок, когда увидел его клыки: наемник не помнил наверняка, но мог поспорить, что с момента, как они отыскали урода в заброшенном храме, они стали крепче и длиннее. И острее. Да что, Создатели, твориться с тех пор, как он связался с этими двумя?

— По порядку и быстрее — у нас мало времени, — сказал он, становясь у двери на случай, если кто-то попытается подслушать разговор.

— Я услышал возню в комнате, — заговорил клыкастый, — вошел и увидел, что Аккали лежит на кровати, придавленная тушей здоровой, как телка, девки. Она пыталась чем-то напоить архату.

Фантом кивнул на те осколки, которые Дору заприметил минутой раньше. Наемник подошел ближе, остерегаясь прикасаться к осколкам. Грязный пол скрадывал цвет влажного пятна, но Дору все-таки уловил знакомый запах дикого меда и горячечного порошка. "Болтушка забытья"— так оно называлось, хотя среди простого народа это зелье знали и под десятком других "имен". Дору приподнялся, приложил палец к гуам, призывая архату молчать.

— Что было дальше?

— Рабыня напала на меня, и мне пришлось убить ее, — спокойно закончил Фантом.

Его лицо по-прежнему оставалось безучастным и усталым, но сам он изменился. Одно то, как разошлись его плечи и выровнялась спина наталкивало на нехорошие мысли.

— Сколько ее крови ты выпил? — Дору решил не ходить вокруг да около.

— Много.

— Много? — ответ наемника не устроил.

— Достаточно, чтобы ее сердце остановилось, — уточнил Фантом.

Наблюдавшая за их разговором Аккали отступила к двери, но Дору остановил ее и предложил рассказать свою версию произошедшего.

— Было так, как он сказал, — подтвердила архата.

— Как она попала в твою комнату и почему ты, — наемник ткнул пальцем в клыкастого, — не стерег ее у кровати, а за какими-то лешими яйцами поперся за дверь.

— Ее кровь воняет, — после короткого колебания, ответил Фантом.

— Ее ... что? — Дору не знал, смеяться ему или долбить лбом стену.

— Вонь моей крови, — вместо клыкастого ответила девушка.

— Дальше, — Дору предпочел проигнорировать то, чего не мог понять. Теперь, когда пятки начинало покалывать от предчувствия погони, не лучшее время для изучения природы странной твари.

— Я вышел из комнаты, сел у двери и уснул. А проснулся, когда она, — Фантом кивнул на девушку, — закричала. Пришлось выбить дверь.

— Я видел петли, — зачем-то сказал Дору.

— Не появись он вовремя — она убила бы меня, — перебила Фантома Аккали. Слова явно дались ей с трудом. — У нее была веревка, она пыталась задушить меня.

Дору прошел до окна, осмотрел его еще раз, потрогал наглухо вросшие в камень ржавые решетки. Старые, но прочные. Толстый слой ржавчины был лучшим свидетелем тому, что их не пытались распилить. Но даже если бы — сделать это бесшумно и быстро невозможно. Марашанец обошел комнату вдоль стен, прикасаясь к каждому камню, пока, наконец, не нашел то, что искал.

— Тайный ход, — с этими словами он надавил кулаком на один из камней.

* * *

от 7 апреля

* * *

Грохот, глухой скрип камня о камень — и в части стены вскоре образовался проход, в котором до сих пор пахло сгоревшим лампадным маслом. Аккали подошла ближе, заглянула внутрь.

— Мне нужно было догадаться, что старуха сразу догадалась о тебе и нарочно подсунула комнату с потайным ходом. — Дору чувствовал злость, что не распознал обман сразу. Такие вещи он должен чувствовать задницей, с закрытыми глазами и заткнутым носом. К его счастью, никто из этой парочки не знает о его ремесле. — Вряд ли старуха желала тебе смерти, ты для нее куда ценнее живая. Голову не положу, но там, — он кивнул на проход в стене, — уже подготовлена удобная клетка.

— Зачем сажать меня в клетку?

— Чтобы устроить торги — зачем же еще? — Это казалось Дору очевидным. — Таскать тебя по городу в открытую, все равно, что ходить с открытой мошной в базарный день. Старуха рассчитывала прежде пустить слух, каким сокровищем завладела, найти тех, кто готов заплатить за тебя, а потом устроить торги. На ее месте я бы поступил так же.

— Там может быть выход наружу? — Фантом стоял в проходе, вглядываясь в черноту.

— Наружу, во двор, на пустырь в другой части Нешера. Этот город как муравейник — открывая какую-то дверь, нельзя быть уверенным, что в следующий раз за ней окажется та же улица. Но у нас нет выбора — придется пойти и самим увидеть, куда попадем.

Дору нарочно медлил, предлагая клыкастому стать первопроходцем. Тот не возражал. Темнота проглотила его мгновенно, звуки шагов раз от раза становились все тише. Когда Дору начал думать, что Фантом передумал искать душу и сбежал, раздался его далекий голос.

— Спускайтесь осторожно — ступни крутые. Я подстрахую внизу.

Следующей пошла архата, Дору за ней. Он напоследок окинул комнату взглядом, почему-то надеясь найти какую-то добычу, но потом напомнил себе, в каком они месте и последовал за девушкой. Клыкастый не соврал — лестница извивалась, словно придавленная рогатиной змея. Несколько раз Аккали соскальзывала, но чудом ей удавалось устоять. В третий раз сноровка подвела ее и она упала. Послышался негромкий вздох и рык.

— Надеюсь, она не свернула шею, — высказался Дору куда-то в темноту.

— Цела, — отозвался Фантом. — Здесь есть лампа, попробую зажечь ее.

Почувствовать под ногами землю оказалось на удивление приятно, хотя спуск не доставил Дору особых хлопот. В иные времена приходилось балансировать на веревке, натянутой между двумя домами на разных концах улицы — ни с чем не сравнимое "удовольствие", но его пришлось испытать, чтобы стать тем, кем он стал.

Вскоре место осветилось тусклым светом лампы. К запаху сырости и грибов прибавился чадный смрад дешевого масла. Дору увидел, что не ошибся: основную часть небольшой обложенной камнем комнаты занимала клетка, на чьих прутьях болтались разного размера цепи, веревки и шипастые обручи. Последние скорее всего предназначались для усмирения строптивых пленников. Остальной скудный интерьер состоял из нескольких сундуков, стола и прорубленного в нише "морозника" — в нем как раз лежали какие-то продукты. Ими-то Дору и занялся в первую очередь.

— Тебя не собирались держать впроголодь, — присвистнул он, развернув один из пергаментов. Солонина, пусть и с душком. Сброд Нижнего Нешера о таком угощении мог только мечтать. Некоторые рождались и умирали, так и не узнав ее вкуса. В другом свертке лежали несколько ржаных булок и угол сыра размером с ладонь. — По здешним меркам эти угощения прилично стоят, интересно, где старуха раздобыла деньги.

— Может быть от того, кто заплатил ей за мое похищение? — предположила архата.

Дору как раз подумал о том же. Догадка намотала его кишки до предела, заставила нутро сжаться в ком. Если в самом деле так, то они крепко влипли. До этого момента марашанец считал, что игра идет по его правилам, что он сам выберет время, место и человека, но все указывало на то, что человек нашелся сам. Правда, это всего-лишь ничем не подкрепленная догадка.

Со словами "Не пропадать же добру", Дору сгреб продукты в сумку. Тем временем Фантом обошел комнату, высвечивая лампой каждый закуток.

— Здесь коридор.

Слова не стали для марашанца открытием — он заметил проход сразу, как зажглась лампа. Старая привычка — первым делом найти путь к отступлению. Добротные каменные стены коридора хранили следы древних: руны на камне, вырезанные так искусно, как не сделает ни один местный мастер, ровная кладка, да и сам камень — такого Дэворкане не найти днем с огнем. Что ж, старухе повезло отыскать одну из ниток подземной паутины. И вести она может куда угодно. Одно вселяло надежду — старуха наверняка ею активно пользовалась, значит, выход не слишком далеко и, скорее всего, безопасен и замаскирован.

Коридор оказался почти ровным — всего два поворота, и еще одна змеистая лестница в конце пути. Фантом вскарабкался первым, толкнул крышку люка и скрылся в нем.

— Здесь никого, — сказал он вскоре.

Оказавшись по ту сторону люка, Дору подумал, что почти угадал с местом. Комната, на первый взгляд умело замаскированная под бедняцкую лачугу, сулили надежное убежище для тайного хода. Судя по звукам снаружи и характерному запаху, они недалеко от порта. Странно, что они так быстро прошли внушительное расстояние. Но новость марашанца порадовала.

— Мы в портовом районе, — сказал он.

— Любой бы догадался — такая вонь, — угрюмо произнес клыкастый.

— Тебе следует радоваться больше, потому что, к твоему сведению, в портовый район не пускают таких, как мы.

— Эту дрянь разрешено нюхать только высокородным задницам? — На этот раз Фантом сплюнул, хоть было видно, что его так и подводит выблевать. Интересно, чем? Кровью убитой девчонки?

— Замолчи и дай ему сказать, — осадила клыкастого Аккали.

Тт, что странная череда событий завела их в портовый район, в большей степени шло на руку Дору, чем остальным, но он постарался скрыть это.

— В портовом районе обитают в основном моряки, капитаны, хозяева складов и те, кто работает в здешних гильдиях. Попасть сюда можно только по специальному пропуску, который выписывает городская канцелярия и этот пропуск стоит прилично денег. Для членов гильдий, само собой, условия немного отличаются, но в целом — я бы сказал, что если кто-то в самом деле заплатил старухе за тебя, то здесь он вряд ли будет нас искать.

— Если только не пойдет тем же ходом, что и мы, — скептически вставил Фантом.

— Вы оба были в той комнате — и ни один не заметил рычаг, — недвусмысленно намекнул марашанец.

— И что нам делать дальше? Здесь нельзя оставаться — если есть люди, которые знают о подземелье, им не понравится, что их секрет раскрыт, — архата снова попала в тон мыслям наемника.

— Мы найдем какую-нибудь лачугу и поселимся в ней, — ответил Дору.

— Здесь много пустых лачуг? — через плечо бросил Фантом, занятый изучением шкафа, забитого каким-то хламом.

— Не много, но одна вполне может освободиться.

— То есть ты предлагаешь кому-то глотку перерезать? — архата выглядела на удивление спокойной. Оно и понятно — когда речь идет о собственной шкуре, чужая жизнь превращается в бревно посреди дороги.

— Да, — не стал юлить марашанец, — это лучший выход. Нам в гостиницы путь заказан — твое лицо ни под каким платком не спрятать, теперь мы это знаем. Со своим жильем можно не бояться проснуться связанным и в клетке. И, — последние слова он произнес в спину клыкастому, хотя обращался как и раньше к архате, — когда ты начнешь свои ритуалы, можно не опасаться быть услышанными.

Фантом обернулся, поелозил языком по кончикам клыков, отчего Дору снова стало не по себе. Они выросли, теперь это очевидно, стали крепче и острее. Марашанец представил, как эти "иглы" впивались в девушку, как вырывали из ее тела куски кожи и мяса, чтобы добраться до вен...

— Я согласна, если нет другого выхода, — сказала свое решение архата.

— Я тоже, — после короткой заминки, поддержал Фантом.

Имаскар

Слишком медленно.

Имаскар не мог сказать точно, когда у него зародилось чувство опасности. Так и раньше случалось — он просто знал, что все идет наперекосяк, даже когда ничто не предвещало беды. Просто чуял и все. Вот и сейчас — дорога вела их в сторону Первого дома, тихая и спокойная, как река в жаркий день. Знай только лошадь подгоняй. И все же между лопатками зудела тревога, липкая и ядовитая, как место, из которого они возвращались.

Он ехал в первой паре всадников, приказав, чтобы хрониста поместили на лошадь к одному из следующих сзади. Мертвяк стоил слишком дорого, чтобы потерять его по неосторожности. Будь его воля — он бы вышвырнул уже начавшую вонять тушу в ближайшую трясину, но от сохранности гниющих кишок зависит жизнь воинов.

Имаскар бросил взгляд на небо: мрачный саван над головами маленького отряда воинов Второго союза. Чтоб оно все провалилось во владение Скорбной! Связь давно источилась, можно не тешить себя иллюзиями. И что он скажет Данате? Что даст в придачу к мертвецу? Каким словом отгородит своих людей от ее гнева?

— Ну и ночка — хоть глаз выжги, — сказал едущий сзади капитан. Именно ему Имаскар вверил сохранность хрониста. — Лошади петляю, что зайцы.

— Создатели за что-то на нас гневаются, — других слов у архата не нашлось. Он и сам злился, что даже погода строит козни. Как будто мало бед на голову тех, кто носит герб Дома меча.

— Ну и смердит же он, — сказал кто-то из всадников.

— Все они смердят, — ответил ему другой. — Дерьма в людях столько, что за всю жизнь не выветривается, вот остатки и выходят после кончины. Помню, как мы выпотрошили отряд разбойников. Господину вздумалось запустить красных воронов. То-то веселье было — они полные штаны накладывали, пока дело спорилось.

Имаскар неосознанно улыбнулся. Славные были времена. Тогда он так поднаторел, что орудовал ножом и топором с закрытыми глазами.

— Когда мы найдем тех, кто устроил резню — стая получится знатная, — осторожно сказал капитан.

Архат не ответил. Пророчество, на которое он так надеялся, оказалось таким же туманным и непонятным, как и то, что случилось на пиру. Пришлось напомнить себе, что Тайновидящие всегда говорят загадками. В "Неузнанных словах" великое множество сказанных когда-то пророчеств, чей истинный смысл остался непонятым. Спустя много лет, пророчества застыли, стали подобны янтарю — похороненные заживо дурные или добрые вести, утонувшие в топях тропы, потерянные сокровища и жизни. Имаскар верил, что его пророчество не превратиться в чернила на одной из страниц.

Отряд двигался слишком медленно, но архат не мог требовать большего. Дорога нехотя выступала из черноты всего на каких-нибудь несколько метров, каждый раз подсовывая то дерево, то камень, то преградившую путь колоду. Скакать быстрее — все равно, что нестись галопом по канату над пропастью. Безрассудная смерть удел дураков и безрассудных, а Имаскар собирался жить, чтобы отомстить за тот пепел, которым стали имена его родных.

Они ехали уже достаточно долго, но стоило архату оглянуться — и он видел все тот же лес. Скорей бы рассвет. Покончить со всем одним махом, лишь бы избавиться от смердящего трупа.

Имаскар понял, что за ними наблюдают, когда почувствовал взгляд в лоб. Темнота скрадывала все вокруг, оставляя обнаженным лишь крохотный участок света, украденый факелом. Архат вскинул руку — отряд остановился. Несколько тягучих мгновений Имаскар просто ждал. Проверял, не ошибся ли. Но лоб под чьим-то пристальным взглядом стал гореть, будто в вкручивали раскаленный прут. Но кто? Воины Данаты? Она могла распорядиться пойти по пятам за строптивым недобитком Второго союза, чтобы прикончить его и одним махом избавиться от неугодного дома. Коварство, достойное такой женщины, как Хозяйка Солнечной короны. Или это разбойники, о которых говорил капитан? В памяти архата всплыли слова о банде людей, что промышляет в окрестностях. Они могли увидеть небольшой отряд, посчитать его легкой наживой и напасть. Кто бы ни прятался под покровом ночи, он не мог не видеть, что воины одеты доспехи, пробить которые не под силу простому мечу. Знали — и все-равно отважились скрестить клинки? Имаскар мысленно хмыкнул — выйди из укрытия ватага скоморохов, он бы не удивился.

К счастью, воины, которых отобрал генерал, знали свое дело. Поняв, что их господин насторожился, они дали мечам свободу. Сталь зашуршала о ножны, и мгла ожила.

Имаскар приготовился нанести удар до того, как противник вышел в открытый бой. Архат не мог его видеть, но точно знал, куда направлен его удар. Туда же, куда бы метил он сам — в сердце. Вместо того, чтобы прикрыться щитом, Имаскар приготовился к атаке. Согнуть руку в локте, чуть ниже опустить лезвие, чтобы вспороть живот. Одного точного удара хватит, чтобы разорвать половину кишок, а Имаскара никогда не подводила его рука.

Всадник вырвался из темноты. Его конь пыхтел, крылья плаща хлопали за спиной. Имаскар приготовился, изо всех сил стараясь вырвать у ночи очертания тела врага. Что на нем — нагрудник, латы? Нет, лошадь идет слишком резво. Под хорошо бронированных всадником поступь коняги глуше. Скорее всего кольчуга или того жиже. Архат почувствовал, как рука наливается тяжестью от предвкушения резни. Ноздри втянули давно знакомый запах — ни с чем не сравнимый противный аромат человеческой трусости. Всадник увидел, с кем предстоит сражаться, и инстинкт подсказывает ему бежать, но коня уже не остановить... Имаскар попросил у Создателей хоть горсть лунного света, чтобы увидеть лицо храбреца, когда его меч наткнется на "лунную сталь".

Едва всадник поравнялись, хорошо обученный конь архата встал на дыбы, рубя воздух подковами. Имаскар едва ли почувствовал удар: незначительный скользкий "чирк" по доспехам. Противник вспомнил какого-то дьявола и попытался увести жеребца от града ударов подковами, но не успел. Несколько опустились ему на голову, один, пусть в четверть силы, пришелся на грудь. Имаскар воспользовался замешательством и контратаковал. Клинок разрезал кольчугу, будто паутину, вонзился в плоть и выскочил из спины. Всадник выпучил глаза, лошадь под ним качнулась и он, качнувшись следом, обвалился в траву.

Имаскар развернул коня, оценил обстановку. Не меньше трех десятков разбойников — часть их них уже билась с его воинами, часть сочилась из засады. Если ничего не изменить, они возьмут воинов Второго союза в кольцо. Люди слабее архатов в несколько раз, значительно уязвимее их, но не стоит недооценивать маленьких тварей.

Из-за деревьев вылетело жидкое облако стрел. Несколько наконечников бряцнули о броню Имаскара, один едва не прошил шею коня. Лошади соседнего воина повезло меньше — ей в грудь вонзилось сразу несколько. Она перешагнула с ноги на ногу, зашаталась, мотнула головой — и рухнула на передние ноги. Воин кубарем свалился с нее. К нему бросились сразу несколько, окружили с флангов. Имаскар спрыгнул с коня, держа меч наготове и, прежде чем один попытался атаковать, проткнул его мечом. Удар, чтобы вогнать лезвие на две трети, рывок — чтобы вернуть его. На этот раз Имаскар не почувствовал даже сопротивления кольчуги — скорее всего, ее и не было.

Паршивые воины с паршивыми доспехами. Даната не настолько глупа, чтобы надеяться на пользу этого отребья. Скорее всего, простые разбойники: шайка бывших фермеров и рыбаков, которые не понимают разницу между мечом и мотыгой.

Следующая порция колючего дождя лишила Имаскара одного воина. Он выронил меч, схватился за стрелу в глазу, да так и упал, не разжимая рук. Архат чувствовал, как он умер — незримая связь между всеми потомками серафимов. Если поблизости умирает один — другой знает об этом.

Имаскар позволил свою долго тлеющею горю вспыхнуть в полную силу. Слишком долго он сдерживал себя, читал траур и обычаи, успокаивал вкусом будущей мести. Каждая его часть, каждый нерв требовал ярости. На кого, как не на людей, ее спустить?

Архат мысленно пожелал павшему прямого пути во владение Скорбной, а потом переложил меч в другую руку. Он одинаково хорошо владел обеими, но в те моменты, когда одна из ладоней оставалась свободна, предпочитал пользоваться именно левой. Почти все его противники не знали что противопоставить левше, их атаки становились немощны, защита — бесполезна. Первым Имаскару попался коротышка на добрых две головы ниже него. Возможно, слишком юный, чтобы умирать, но какая разница мечу? Не нужно никаких фокусов и танцев с клинком, не теперь и не со стадом свиней. Сброд заслужил резню.

Коротышка не пережил первый удар, шлепнулся в кровь, и за его спиной Имаскара ждала новая жертва. Выше и крепче предыдущего, с топором и подозрительно влажным мешком у пояса. Он попытался сопротивляться, складно принял удар на рукоять топора, но он двигался слишком медленно. Архат с наслаждением отрубил ему руку. Он упал вслед за своей конечностью, взвыл. Имаскар не подарил ему милостивой смерти и оставил подыхать в собственной крови.

Его воины тем временем значительно проредили ряды противников. Ночь и невесть откуда взявшийся ветер приправили вакханалию хаосом. Имаскар убил еще нескольких, когда увидел, что несколько пытаются сбежать. Преследовать трусов — удел трусов, но он жаждал большего. По человеку за каждую каплю крови тех, по ком отслужили траурные бдения. Беглец скрылся в ближайших зарослях, Имаскар нырнул следом. Треснули под натиском ветки, беспокойно зашелестели листья — и на архата накинулись сразу несколько. Падаль! Шакалы, не способные выйти в открытый бой. Один повис у него на спине, обхватил ручищами горло, двое других вцепились в руки, последний прямо перед ним исполнял какой-то танец дрожащего меча. Имаскар без труда освободил левую руку, резво увел ладонь назад. Увесистый набалдашник эфеса разбил лоб заднего. Хватка ослабла и архат понял, что свободен.

Сперва убить "плясуна". Продырявить его жалкую плоть, провернуть клинок и вырвать. Его грязная одежда мгновенно набухла. Потом пришел черед двух по бокам. Ложный шаг в сторону одного из них, а самому тем временем увести корпус и меч к другому. Пока один пытается защищаться, другой удивленно глядит, как с его головы сползает макушка. На его лицо влажными грязными комьями падает мозг, источая пар и кислую вонь. Третий убирает, не успев испугаться: с раскроенной грудью и широко распахнутыми глазами. Остался еще один.

— Ппп...ппппп....пощади, — выдавил тот, упал на колени и заплакал. — Я... я... у меня... я не хочу умирать!

Имаскар прервал его крик. Поздно щадить, пусть Скорбная скажет ублюдку, какую милость подарил ему Имаскар, позволив умереть быстро.

Он только-только начал входить в раж, когда понял, что нападать уже некому. Луна, которая, словно испуганная девица пряталась за тучами, осторожно выглянула из своего укрытия. Ее тусклого света хватило, чтобы расцветить тусклую дорогу. Деревья и камни по-прежнему остались черными, но кровь налилась своим истинным цветом. Имаскару почудилось, что она краснее обычного.

— Скольких потеряли? — спросил он, переступая через разрубленного кем-то из его воинов разбойника. Его кишки влажно поблескивали, и напоминали клубок змей.

— Одного, шианар. — В ответ на слова капитана двое воинов поднесли к ногам Имаскара воина со стрелой в глазу. — У него нет никого, шианар, жену и мать убили на Диком пиру. Его душа найдет успокоение во владении Скорбной. Мы можем отдать его земле здесь, чтобы он ...

— Диком пиру? — переспросил Имаскар. И лишь произнеся слова вслух понял, что они означают. — Мы заберем его с собой, и положим рядом с воинами Второго союза. Одним мертвецом...

Он остановил сам себя. Тревога, которая колотилась в виски, лишь сейчас показала лицо. Имаскар огляделся, нашел среди воинов того, которому поручил присмотр за телом хрониста. Воин старательно утирал кровь из рассеченного лба. Но где его лошадь? У суматохе не разобрать где чей жеребец, а тут как на зло и луна решила застыдиться. Стоило ей исчезнуть — и тьма вернулась, еще более плотная и непроглядная. Имаскар понял, что не моет толком разглядеть даже носки своих сапог.

— Где мертвец? — спросил он всех сразу и поморщился от тупых толчков в затылке.

Воины осмотрелись, тот, который опекался хронистом, свистнул особенным манером, а потом снова. Но лошадь не появилась.

— Шианар, — проговорил он с заметной досадой, — меня выбили из седла. Теперь моей лошади нет.

— Посмотри внимательно, может, она среди павших?

— Я вы узнал сразу, — мотнул головой тот. — Гневайся на меня, шианар, мой недосмотр. — Он вышел вперед, преклонил колено и протянул Имаскару свой досыта накормленный кровью меч.

Архат посмотрел на лезвие, все в пятнах крови — она снова стала черной, засохла, и теперь могло показаться, что меч небрежно обернут в отрез бархатной ткани.

"За что тебя наказывать? — беззвучно обратился к нему Имаскар. — Кто бы из нас знал, что они украдут мертвеца?"

— Поднимись, — приказал он воину, а после спросил остальных: — еще чью-то лошадь украли?

После короткого досмотра выяснилось, что пропала лишь одна. Случайность ли, что людской сброд увел ту лошадь, на которой везли хрониста Первого союза? Имаскар вытерпел еще несколько ударов, запрокинул голову до хруста в шее. Он не наивное дитя, готовое верить любому шепоту. Тем более не станет теперь, когда решается судьба его семьи?

— Возьми коня павшего, — угрюмо бросил архат, — и его всадника возьми. Да смотри, не потеряй еще и этого. — А затем снова обратился ко всем: — Осмотрите тела, выпотрошите их карманы и принесите мне все, даже хлебные крошки.

Воинам приказ пришелся не по душе — виданное дело. чтобы наследники высокой крови потрошили падаль, словно жулье? Но ни один не посмел ослушаться и разбрелись. Имаскар проследовал до разрубленного, и склонился над ним. Покойник смотрел в ночь мутными глазами, его рот приоткрылся под натиском синего, как слива языка. В карманах куртки архат нашел кремень, новую трубку, еще не смаковавшую табак, и тут же — полный кисет курительной травы. Имаскар обшарил его всего, даже сапоги снял, но тщетно. А, может, зря?

— Шианар, вот.

Капитан расстелил перед ним лоску грязной ткани, на котором уместилась вся скудная "добыча": видавший виды тощий кошель, огниво, несколько трубок, два кинжала с заметными следами ржавчины и окровавленный пергамент. Его-то Имаскар и взял первым делом. Ни печати, ни следа от нее. Бумага дешевая и мятая, купить такую можно в любом закутке Деворкана за четверть медяка. Развернув его, архат с трудом сдержал разочарованную брань — бОльшую часть послания сожрала кровь. Имаскар знал, что не успокоится, пока не узнает, о чем в нем говорилось.

Капитан отдал приказ и около Имаскара встал воин с факелом. Пусть скудное, но подспорье. Архат разобрал слова "... после полуночи на" и чуть ниже "... никто не должен...". Никто не должен уйти живым? Верилось с трудом. Кто посылает отребье с деревянными мечами и соломенными кольчугами на хорошо вооруженных воинов-архатов? Точно не Даната.

Неожиданно кстати пришлась догадка капитана:

— Это могли быть разбойники, разграбившие твой дом, шианар.

А ведь в самом деле — самое очевидное из предположений, и самое маловероятное. Будь потрошители его дома вооружены вдвое лучше этих — им все равно было не совладать с воинами Второго союза. Но, возможно, они позаботились о том, чтобы единственный выживший наследник понял, что смерть поблизости. Жалкая попытка запугать, но зачем воровать мертвеца?

Имаскар бросил пергамент на кучу, свернул тряпку в узел и приторочил его к седлу своего коня. Он не станет гонять за светлячками в безлунную ночь. Если разбойникам дали приказ выманить за собой нового шианара Второго союза, то у Имаскар планировал помешать их планам. Этот мертвец нужен ему сильнее, чем вода в жажду, но он не станет класть голову в волчью пасть.

— Шианар, может разумнее, поменять путь? — вкрадчиво предложил капитан.

— Нет, — сказал, как отрезал Имаскар. — Мы возвращаемся в земли Первого союза тем же путем, которым их покинули. Боишься засады? Нас уже заждались.

Обвинение в трусости заставило капитана вскинуть подбородок, поджать губы и обороняться.

— Шианар, я не знаю трусости.

— Рад это слышать — не хотелось бы узнать, что среди воинов Второго союза есть те, кто пугается собственных ветров.

Позже, сидя в седле, Имаскар подумал, что хватанул лишнего. Ксиат наказал ему оберегать своего шианара, вот капитан и осторожничает. Не предложи он безопасного пути — был бы повод задуматься о его верности. А заодно о том, не сговорился ли он с потрошителями. Архат мысленно что есть силы лягнул себя. Нужно перебороть себя, перестать видеть предателя под каждым кустом, иначе чем он лучше труса? Так недолго прослыть умалишенным: в теперешнем положении найдется много желающих занять пустующее место Второго союза. Даната не просто так говорила о наследниках.

Отголоски разговора полоснули по сердцу. Липкая ночь заставляла окунуться в воспоминания о том дне, невольно заставляя снова и снова задаваться вопросом: знай он, что все так обернется, переменил бы решение? Взял бы в жены первую красавицу Арны? Ее идеальное лицо, идеальная кожа цвета персика, волосы, которые она всегда укладывала в замысловатые прически. Полвины мужчин Арны сохли по ней, другая половина даже не осмеливалась мечтать о Данате, но его сердце Хозяйка Солнечной короны не тронула.

В груди защемило, когда перед мысленным взглядом, как живая встала Аккали.

— Шианар, разреши просить твоего дозволения выслать вперед двух всадников.

Капитан появился вовремя. Аккали растворилась, оставив после себя ноющую боль.

— Делай, как считаешь нужным, капитан, — Имаскар надеялся, что тот поймет извинение, спрятанное в словах.

Он понял, склонил голову и ускакал в конец отряда. Вскоре архат увидел пару всадников, которые выехали вперед и почти сразу провалились в туман.

Впрочем, предосторожность не понадобилась. До самых владений Первого союза им не встретилось никого, опаснее волка, да и тот сбежал. Стоило отряду пересечь земли Союза, как им навстречу выехал десяток воинов, судя по одеждам — патрульный отряд. На этот раз никто не отбирал мечи и не пытался конвоировать гостей. Напротив — увидев, что воины порядочно потрепаны, разведчики предложили помощь.

— Ему она уже не понадобится, а мы, если не умерли до сих пор, доберемся как-нибудь до родного порога, — пресек помощь Имаскар. Меньше всего ему хотелось принимать благости из рук Первого дома, везя его шианаре черные вести.

Разведчики не настаивали, и воины разошлись каждый своей дорогой.

Встреча с Данатой не заладилась с самого начала. Имаскара провели в тот же зал, где они провели минувшую встречу, но на этот раз он пустовал. Архат ждал Данату битый час: сперва сидел, потом начал ходить, после — метаться, съедаемый злостью. В конце концов, когда шианара появилась, он настолько опустошился, что не мог даже толком говорить. Стандартная любезность: поцелуй подола платья, улыбка, пожелание процветания Первому дому и покоя Арне. От Имаскар не скрылось, как Даната стала холодна. Она знает, что сталось с хронистом, но пытается сделать вид, что ждет светлых новостей. К чему бравада? Да еще и перед тем, кто отказал ей наперекор унижению и слезам.

— Шианара, разреши мне... — начал он сразу, чтобы не оттягивать неизбежное.

Каково же было его удивление, когда Даната перебила его:

— Я знаю, что ты недосмотрел за моим хронистом. — Ее лицо не переменилось.

— Шианара, если будет твоя воля, я готов искупить свою вину.

— Как это произошло? — спросила она, отмахнувшись от его предыдущих слов.

Имаскар готовился к разговору и ночь, проведенную в седле, провел в заучивании фраз, которыми станет усмирять разгневанную правительницу. Однако, стоило наступить моменту — он растерялся в словах. Его не учили красиво говорить — эту мудрость постигал Первый наследник.

Осторожно, каждый раз напоминая себе, что за его небрежность и спесь могут положить головы девятеро ни в чем неповинных воинов, Имаскар рассказал о случившемся. Даната слушала молча, ничем не выдавая свои эмоции. Злилась она или горевала — с таким же успехом архат мог бы угадывать эмоции у камня.

— Значит, ты не знаешь, кто убил хрониста моего Союза и не знаешь, кто были те люди, что похитили его, — зачем-то переспросила она, хотя в его словах не было и тени двузначности.

— Не знаю, кроме того, что разбойники были людьми. Если ты хочешь доказательств — пошли той дорогой своих разведчиков, они обернутся за полдня. Там не меньше трех десятков мертвяков — мимо них не проехать.

Даната не ответила, лишь сморщила в задумчивости лоб. Архата какое-то время стояла, изучая линии на своих ладонях, а потом села в пурпурное кресло, расшитое золотыми и серебряными завитками. Нарочно отгородилась, понял Имаскар. В их прошлую встречу, шианара сидела у стола, а он сидел рядом, как равный. А теперь, чтобы разговаривать с ней, придется задирать голову.

— Я велела присмотреть за ним, — напомнила она.

— А я сказал, что нет нужды отправлять со мной хрониста, что дорога опасна, и что пророчество даруется только предназначенному.

— Отговорки, — выплюнула она.

— Правда, — стоял на своем Имаскар.

— Очень удобно так говорить, прикрываясь сказкой о разбойниках, промышляющих мертвецами! — Пальцы Данаты вцепились в подлокотники, ногти проскребли парчовую ткань. — Почему я должна верить тебе?!

— Потому что другой правды у меня нет.

"Ищешь повод разозлить меня, — догадался архат. — Лазейку, чтобы спровоцировать, а потом обвинять, сколько душе угодно. Ну уж нет".

Даната который раз взяла паузу. Пусть она осталась в кресле, на расстоянии всего нескользких шагов от Имаскара — в зале ее не было. Архат не смел нарушить порядки и уйти без позволения, но от желания поскорее покинуть Замок восточного ветра зудели пятки.

— У Тайновидящих было для тебя пророчество? — Казалось, раздумье смягчило ее, но архат не дал себя обмануть. — Если ты говоришь правду, то тебе незачем его скрывать.

— Было, — покорился Имаскар и повторил чехарду, которую, многократно перемалывая в поисках скрытого смысла, успел выучить наизусть.

Даната внимательно выслушала, с каждым словом становясь все мрачнее. После слов о яде, врагах и друзьях, его синий взгляд сделался ледяным. Имаскару даже показалось, что она сорвется с места и влепит ему пощечину. Сам он не видел для этого причины, но кто в силах понять переменчивый женский нрав?

Шианара сдержалась.

— Ты уже разгадал его?

Архату очень хотелось сказать правду, но разве он имеет право предать души, жаждущие мести? Он может сказать, что послание бессмысленно и бесполезно, даже продолжая надеяться увидеть правду. И тогда потомки станут слагать песни о том, как Имаскар, единственный живой наследник Дома Меча, забыл о Диком пиру и о пролитой крови, не отомстил, опасаясь женского гнева. А те, кто стал безымянным пеплом, будут вечно скитаться без кровавого утешения.

Имаскар стиснул зубы так крепко, что клыки оцарапали десна. Во рту стало горько от крови. От рождения архату положено две души: одна людская — мятежная и грешная, другая — частичка души Матери, частичка сущности Создателей. Потерять ее чистоту, значит, обречь себя на людскую участь. Каждое вранье — несмываемая грязь, которую не отмолить и за которую не выпросить прощения.

— Отчего же ты молчишь? — Даната поддалась вперед, совсем по-женски от нетерпения прикусила губу.

— Кто-то предал Второй союза, — эту часть Имаскар счел правдивой, потому что сам искренне в нее верил. — "Ищи предателя в своей крови" — разве не должен я считать эти слова прямым на это указанием?

Даната сдержано кивнула — а что еще ей оставалось?

— "Не хорони то, что не мертво" — призыв не забывать о былом, которое слишком свежо в памяти всей Арны. — На этот раз он не дал ей время ответить, заговорил торопливо, с жаром. — Точить мечи и идти на восток — на проклятую Риилмору!

— Я прекрасно помню, где находится Риилмора, — все же вставила Хозяйка Солнечной короны. — А еще на востоке Гиана, Яншат-а-Ши, Огненные острова, и еще много чего за Лунным морем.

— Гиана никогда не грозила нам. Она, как и Арна, не понаслышке знает, что такое риилморский кнут. Яншат-а-Ши тонет в междоусобице — их интерес заканчивался там же, где заканчивалась яншатская граница. А об остальном ... — Он выразительно посмотрел на Данату.

— Ты зол и хочешь мести — ты слышишь то, что хочешь слышать.

— Ты уже говорила об этом.

— И повторила бы бесчисленное количество раз, если бы знала, что слова пробьются сквозь твое упрямство.

— Мое упрямство выиграло не одно сражение в войнах, которые вел Первый союза.

Только произнеся слова вслух, Имаскар понял, что перешагнул черту дозволенного. Арна испокон веков воевала с риилморцами — так было задолго до правления Первого союза. И не ему, Имаскару, говорить о том, для кого он выигрывал войны. Даже беззубые дети знают, что Риилморский потрошитель всегда воевал во славу злобы, а никак не знамени, которому присягал на верность. Но слова сорвались быстрокрылыми птицами, и оставалось лишь покорно ждать решения Данаты.

Правительница Арны поступила наперекор ожиданиям: она погрустнела. Уголки ее рта опустились, глаза подернулись влагой слез. Она изо всех сил старалась сдержаться, но получалось из рук вон плохо. Имаскар же, вынужденный свидетель женских слез, проклинал себя за поспешность. Он всегда был неуклюж в утешениях и всегда втайне радовался, что Аккали не из тех, кто плачет из-за каждой царапины. Воспоминание заставило Имаскара скрипнуть зубами, напомнило, ради чего он уехал из опустошенного дома и ради чего унижается перед Голосом Первого союза. Ее дело — плакать или смеяться, лишь бы дала согласие.

— Шианара, — попытался сказать он, но Даната остановила его взмахом руки.

Какое-то время она провела рассматривая большой, во всю стену гобелен, изображающий разгневанного серафима, отсекающего голову многоголовому гаду. Имаскар попытался угадать ее мысли, но вскоре оставил попытки. Лучше терпеливо дождаться приговора — вряд ли после всего сказанного она сохранит остатки лояльности.

— Я помню, чем Первый союза обязан твоему дому, — наконец, нарушила тишину архата.

"Особенно мой отказ тебе, плачущей", — прочел он между строк.

— Не только Первый союз, но и вся Арна обязана тебе лично. Обязана тем, что наши владения заметно возросли. Если бы не твои победы, то Арна никогда бы не выторговала у Конферата соглашение о мире. Но те времена, Имаскар, давно минули. — Ее голос переменился, будто она говорила не с благородным архатом, а с безродным беженцем. — Арна не ищет более войны, мы устали убивать, родители устали хоронить детей, дети устали взрослеть с мечами в руках, девушки устали становиться вдовами, даже не познав вкус первой ночи. Арна независима и свободна, кровью и кожей архнтов больше не торгуют на невольничьих рынках. Разве не за это ты сражался? Разве не во имя мира погибли наши отцы и братья?

— Цена такому миру — жалкие крохи наших истинных владений, — ответил он с не меньшим презрением. Плевать — она все равно уже решила. Слишком хорошо Имаскар помнил этот взгляд и эти интонации, чтобы не угадать, что за ними последует. Его взяла досада — как он позволил обмануть себя? Она все знала еще до того, как разрешила говорить с Тайовидящими.

— Твой Союз разрушен, Имаскар — тебе нравится пожинать такие плоды своей злости?

— Только потому, что ты не разрешила пойти дальше.

— Некоторые войны не проигрывают только потому, что их вовремя заканчивают.

Бесполезный разговор. Ее отец осторожничал и твердил о мире и прощении, но дочь перещеголяла его во всем. Но что делать дальше? Без согласия носительницы Солнечной короны он связан по рукам и ногам. Любое непослушание — подарок Данате. Она с радостью снимет голову непокорному вассалу, и засеет свободное место лояльными сорняками.

— Ты остался единственным наследником. Закон обязывает меня собрать Единый союз, чтобы признать тебя шианаром Второго союза. Я надеюсь на твое благоразумие, Имаскар. Недомолвки мне не по душе — ты знаешь, потому лучше тебе услышишь всю правду без приправ. Мне не нужен Союз, шианар которого спит и видит, как бы втянуть Арну в новую войну ради того, чтобы потешить свое величие. Мне не нужен бунтующий шианар, который будет плести заговоры за моей спиной и склонять другие Союзы поднять бунт и свергнуть правительницу-трусиху с престола. Но мне нужен сильный и мудрый советник, способный в считаные дни организовать защиту или нападение. Арна не будет воевать, пока я ношу Солнечную корону — лучше тебе смириться с этим сейчас. Иначе, — она выстудила его синевой глаз, — я найду предлог избавиться от тебя, клянусь Матерью своего Союза.

Имаскар опешил от услышанной откровенности. Будто Даната вдруг предстала перед ним нагая и бесстыжая.

— Я должен склониться перед твоей откровенностью, — ничего другого он придумать не смог.

— Чем бить бессмысленные поклоны, лучше подумай над каждым словом. Хорошенько подумай — я даю тебе семь дней. На рассвете восьмого жду тебя в Замке восточного ветра со свитой и облаченного, согласно предстоящему посвящению. Если ты не согласен стать мне помощником и занять место рядом с остальными — не произноси фальшивых клятв. Тебе есть за что повиниться перед Скорбной, не черни бессмертную душу лживыми обетами. А теперь ступай и сделай так, чтобы мне не пришлось пожалеть о своем мягкосердечии.

Всю дорогу до родных земель Имаскар перебирал сказанное в памяти. Что все это значит? Даната не из слабых и горячих, но ее нынешний поступок нельзя назвать холодностью расчетливой правительницы. Именно такой она стала в день коронации, и другой Имаскар ее больше не помнил. И чем больше он размышлял над ее словами, тем больше они походили на угрозу. Она не нашла бы иного способа, чтобы показать свои клыки, но под личиной фальшивой злости можно наговорить чего угодно, а после, если слова окажутся некстати, ими можно пожертвовать. Женская уловка, а Даната, пусть и в Солнечной короне, не перестала ею быть. За свои неполные тридцать лет Имаскар успел познать достаточно женщин, чтобы знать толк в их уловках: каждая хоть раз, но прибегала к их помощи. Лишь одна никогда не юлила и говорила правду в глаза, не таясь. Но она стала пеплом, призраком с оскверненной душой, и обычаи обязывают вычеркнуть ее со свитков Первого союза. Хотя никто не в силах заставить его, Имаскара, забыть о ней.

После долгого отсутствия, возвращение получилось еще более тягостным. Глаза, отвыкшие видеть руины, горели, в ноздрях жгло от запаха гари — запаха, напоминающего о том, что двое из Второго союза обречены на бесконечный голод. Будь проклят Первый союз, будь проклята Даната с ее осторожностью и желанием мести! Лишь открытое противостояние Единому союзу и отсутствие хоть какой-нибудь армии останавливало Имаскара от решительных действий. Но об этом он собирался подумать после. Сперва справиться о делах Союза и отыскать Ксиата. Имаскар продолжал надеяться, что генералу удалось найти хоть какой-нибудь след, способный вывести их на разбойников. Но разбойников ли? Чем больше Имаскар думал об этом, тем больше сомнений зрело в душе.

Генерала он нашел в казармах. Зайдя туда, Имаскар с новой силой ощутил все нищенское положение его Союза. Оставшихся воинов можно пересчитать по головам — вряд ли наберется больше трех сотен. Три сотни из нескольких тысяч хорошо вымуштрованых солдат, каждый из которых стоит десятка лучших воинов Риилморы. Для защиты руин собственного дома трех сотен хватит, но разве этого желает сердце?

— Доброй ли была твоя дорога, шианар? — поинтересовался Ксиат.

— У Тайновидящих было для меня пророчество, но правительница Даната отказала мне.

— Первый союз всегда ратовал за мир, — осторожно сказал Ксиат.

— Мир, в котором Арна не получила ничего, кроме обглоданной кости.

Имаскар осмотрелся — его слова мог услышать каждый воин в казарме. И они слушали и слышали. Не потеряй Имаскар все, он бы осторожничал, но теперь злость выплескивалась из нее и не осталось ничего, что могло бы сдержать ее. Пусть слушают, пусть знают, насколько безумен их новый шианар.

— Второй союз заслужил право решать, прекращать войну или нет. Мы держали Риилмору за хвост, когда Первому дому вздумалось просить мира. Мира! — Имаскар выплюнул противное на вкус слово. — Мира, когда победа была у нас в кармане. Не сунься Первый союз со своими договорами в Конферат — магистры сами бы приползли к нам. Победители пошли просить мира у побежденных — Риилмора вечность будет потешаться над этим!

Краем глаза Имаскар увидел одобрительные кивки среди солдат.

— Но что мы будем делать сейчас, шианар? Если Даната не даст своего разрешения выдвинуть риилморцам ультиматум, тебя не поддержит ни один Союз. У Второго союза осталось достаточно воинов, которые последуют за тобой куда прикажешь, но их слишком мало, чтобы противостоять целой Риилморе.

"Хотя бы кто-то не сомневается в том, что тут воняет риилморским дерьмом", — подумал Имаскар. Верный Ксиат, он никогда не ставил под сомнение слова своего командира. И всегда шел за ним, даже если шианар Второго союза требовал обратного. Но даже он — всего лишь один человек.

Остаток дня Имаскар провел в бытовых заботах. За время его отсутствия, Ксиат успел разобрать основную массу насущных хлопот: из-под ног убрали разбитую мебель и посуду, остатки чудом уцелевших сокровищ перепрятали в надежные схроны, мертвецов похоронили, а от следов крови не осталось и следа. Если бы не разруха и общее опустошение, Имаскар усомнился бы в том, что произошедшее — не плод его кошмара. Имаскар распорядился усилить дозоры, и прибавил к шести отрядам еще два, вооружив их лучшими доспехами и оружием. Вряд ли теперь эта мера была так уж необходима — большая часть тех, кто требовал защиты, отправилась во владение Скорбной. Но эти заботы помогали не забыть, что он — шианар, и обязан заботиться о своем Союзе. Даже если камней в нем больше, чем душ.

Вместе с ночью пришла гроза. Небо полыхало синим, грохот и зарево вспарывали черное брюхо сумерек. Вода с настырностью крысы проникала в щели и вскоре в Замке гранитного шторма стало сыро, как в болоте.

Стоило первой молнии озарить небо, Имаскар по привычке сорвался с кресла, в котором дремал. Уже в коридоре, когда ноги несли его в сторону Серебряного шпиля, он смог остановить себя.

"Не к кому спешить".

Мысль вошла в висок, словно раскаленная стрела. Той, кто боится грозы, больше нет. Она стала проклятым пеплом, она преобразилась, сменив свой милый облик на личину сжираемого голодом призрака.

И в этот момент он услышал звук. Шелест, отдаленно напоминающий босую поступь. Имаскар тряхнул головой, твердя себе: "Наваждение. Обман". Но звук повторился. И архат пошел на него, словно зачарованный на звук волшебной свирели. Шаги — теперь в этом не осталось сомнения — доносились сверху, оттуда, где находились комнаты Аккали и других наследниц. Теперь они пустовали. И в Замке гранитного шторма не осталось тех, кто осмелился бы туда подняться. Разбойники? Они могли вернуться за тем, что не отыскали в первый раз. Но что за дурость искать столь ценную вещь в женской части замка?

Обычно Имаскар не носил меч в замке, ограничивался кинжалом, да и тот держал при себе скорее для порядка, чем для обороны. Но теперь с клинком он не разлучался даже сидя за столом. Сейчас тяжесть ножен пришлась кстати. Архат не стал доставать меч — успеется. Каким бы быстрым не был незваный гость, ему не опередить Риилморского потрошителя.

С тех пор, как в Серебряном шпиле стало некому жить, здесь не зажигали лампы. Тусклый свет давали небольшие круглые кристаллы, установлены на кованых треногах как раз напротив окон. Они пили солнечные лучи днем, чтобы вернуть их свет ночью. Мягкая дымка скорее обрисовывала контуры стен и предметов, чем освещала их в полной мере, но этого было достаточно, чтобы не спотыкаться о каждый косяк.

Отсчитывая ногами ступни, Имаскар с яростным вожделением ждал встречи. Лишь очутившись в коридоре, из которого доносились шаги, он понял, что не подумал о главном. А что, если вместо грабителя его встретит призрак сестры? Одна мысль об Аккали в облике чудовища, обдала сердце огнем. За ней подкралось желание уйти. Не делать последние шаги, не видеть перерождение. Но ноги сами несли вперед.

Шаги ненадолго стихли, а потом появились вновь — за дверью ее комнаты. Имаскар сглотнул, убрал ладонь с эфеса. Нет смысла тягаться с призраком: во всем Деворкане нет меча, способного причинить вред бесплотной сущности. Призраки не помнят, кем были при жизни, но помнят, что их погубило. Так говорят. Имаскар подумал, что за имя предателя дал бы выпить половину себя. И мысленно усмехнулся — вряд ли его судьба умереть от старости.

Не успел он протянуть руку к двери, как та открылась навстречу. Полумрак разрезала полоса света, в которой мелькнула продолговатая тень. Имаскар отворил дверь полностью, на миг прищурился, давая привыкнуть глазам.

— Имаскар, — раздался шелест голоса.

Архат остановился. Ноги будто сунули в каменные колодки — ни поднять, ни шагу сделать. Он еще не мог видеть ее, но узнал гостью по голосу.

— Мой дорогой сын, — продолжала шелестеть она, не спеша являть свой облик.

— Мать... — В хриплом треске, который вырвался из гортани, не осталось ничего от его прежнего голоса. Имаскар попробовал кашлянуть, но горло словно затянули петлей — даже для вздоха приходилось прилагать усилия.

Архат не мог ее видеть, но чувствовал, что гостья улыбается. Через мгновение, когда она выступила из убежища тени, понял, что не ошибся.

Он никогда не видел Мать — ту, что дала жизнь всем перворожденным архатам его Союза. Серафима является лишь тому, с кем делит ложе и чью кровь берет. Она являлась к отцу, и от их совокупления появилось много наследников. После того, как его место занял Первый наследник Исверу, Мать перестала являться. Исверу уверял, будто она чувствует, что в ней нет нужды и Союзу достаточно силен без новых воинов. Имаскар считал иначе, но из уважения к брату не высказывался против. Сегодня у него будет шанс спросить ее саму.

Она была высока, даже в своей отчасти людской оболочке приходилась на голову выше Имаскара. Несколько пар ее крыльев лежали вдоль тела, прикрывая бедра и ноги серафимы, словно дорогое платье. Мать Дома меча носила красное оперенье — Имаскару почудилось, что исходивший от него жар способен расплавить камень. Другие несколько пар крыльев серафима держала поднятыми, и они защищали ее спину подобно щиту. Тело серафимы покрывал тонкий слой перьев, прилегающих друг другу плотнее доброго доспеха. По людским меркам лицо Матери было безобразно: едва заметный бугорок вместо носа, но увенчанный миндальными разрезами ноздрей, круглые впадины глаз, полностью заполненные красными зрачками, впалые щеки, утонувшие в выступах костлявых скул. Вместо волос — копна толстых кожаных жгутов, вперемешку с хрящевыми и костными наростами.

И все же, Имаскар не мог оторвать от нее глаз. О том, что положено встать на колени и произнести слова благодарности, вспомнилось много позже, когда серафима заговорила.

— Такой взгляд, — она говорила осторожным шепотом, — я не видела уже очень давно.

— Мать... — Он преклонил колени, протянул пальцы, чтобы коснуться жаркого оперенья.

— О, Создатели, прекрати меня так называть, — перебила она, жестом давая понять, что разрешает ему подняться.

Имаскар повиновался. От серафимы исходила мощь, от которой хотелось закрыться руками. Все вместе: боль, сила, страх и отчаяние. Она подавляла, подчиняла без единого слова.

— Такой взгляд в моем роду я видела лишь однажды, — произнесла серафима.

— У отца, — зачем-то сказал он, на что получил короткий, напоминающий людской смешок.

— Твой отец, и его отец, и твой брат — все боялись смотреть на меня. Опускали глаза. Исверу плакал, когда я явилась к нему, целовал мои следы.

— От почтения, — вступился за мертвеца Имаскар.

— От слабости и трусости, — с заметным отвращением поправила она. — Но отцу хотя бы хватило мужества дать мне семя, чтобы продолжить род. Исверу даже заговорить боялся. От него пахло страхом. — Серафима потянула ноздрями воздух, отчего те расширились, став вдвое больше. — От тебя пахнет кровью и болью, Имаскар. Ты родился стать шианаром Союза, я знала это, едва семя пустило ростки.

Несмотря на траур по убитому брату, ее слова согревали душу. И все-таки Имаскар постарался не выдать своей тщеславной радости: что можно говорить Матери, то табу в устах ее детей.

— Зачем ты лжешь мне? — ее удивление звучало искренним. — Спрячь фальшивую скорбь по тому, что родилось на свет по странной прихоти Создателей. Ты был рожден истинным наследником, я говорила это так много раз, что в конце концов твой отец почти согласился переступить порядки и назвать преемником Второго наследника. Его смерть случилась очень некстати.

Имаскар видел, как погиб родитель: в бою, пронзенный тремя копьями. Но и выпав из седла, он продолжал рубить риилморцев, пока не испустил дух. Настоящий воин, которым Имаскар всегда стремился стать.

— Я пришла помочь, — сказала серафима.

Имаскар вскинул голову, внимая каждому слову.

— Союзу нужны новые воины. — И, помолчав, прибавила к сказанному: — И наследники.

Архат сглотнул.

— Я готов отдать кровь. Столько, сколько потребуется.

— Очень хорошо, — похвалила серафима. — Я сделала кладку и скоро у Второго союза будет достаточно солдат.

Создатели всемогущие! Пол зашатался, будто замок вдруг встрепенулся на несуществующие ноги и побежал во всю прыть. Кладка! Воины, которых так не хватает союзу. В кладке две, может быть три сотни воинов, но каждый из которых превосходит его теперешних в несколько раз. Мать давно не делала столь щедрых подарков.

— Ты знаешь, для чего нужна кровь? — спросила серафима.

— Чтобы оживить коконы, — сказал он без заминки.

— И как серафимы выбирают того, чья кровь подойдет? — продолжала допытываться гостья.

— Только сильная кровь даст сильных воинов.

Стоило словам сорваться с губ — Имаскар почувствовал ее прикосновение. От нестерпимой боли по спине прошлись конвульсии. Ладонь серафимы будто бы прожгла плоть и ухватилась за кость. От нахлынувшего жара накатила слабость. Имаскар сгреб жалкие крохи сил, но смог удержаться на ногах. А тело горело и тряслось, подчиняясь то огню, то холоду, то снова огню. Будто его раз за разом окунали в лаву и снег.

Следующее Имаскар помнил смутно. Жар и холод закалили его, поэтому он вряд ли почувствовал всю положенную от укуса боль. Серафима буквально вгрызлась в его плечо, туда, где под ключицей плоть податливее всего. Гостья сделала лишь глоток, но арахнт чувствовал себя опустошенным.

А потом он увидел ее лицо, склоненное над собой: окровавленные губы, алые соленые ручьи, стекающие по ним и тяжелые капли на собственных щеках. И понял, что все-таки упал. Если серафима проверяла его, то испытание он провалил.

— Хорошая кровь. — Удивительно, как многогранен ее шепот — в нем и ликование, и радость, и жажда. — Сильная и злая. Я ждала, когда ты созреешь, чтобы взять ее и взять твое семя.

Если одно прикосновение исчерпывает его досуха, что будет, когда она возжелает близости? Имаскар нашел эти размышления забавными, и даже почувствовал собственную улыбку.

— Время пришло, Имаскар, — прошептала серафима. — Время, которое я видела во снах, о котором мне было предсказано задолго до твоего рождения. Я вглядывалась в лица своих детей, зная, что смогу различить среди них отмеченного. Но о том, что это будешь ты, я поняла, стоило семени твоего отца попасть в мое лоно.

Он не увидел, скорее почувствовал, как шевелятся ее крылья, как она прикладывает ладонь к низу живота и едва слышно стонет, будто готовится ко-встрече с любовником. Во всем этом было что-то омерзительное, но и завораживающее одновременно. Имаскар сглотнул, прошелся языком по трещинам губ — будто бритву лизнул. Во рту тот час появился вкус крови. Сейчас она казался слаще старого вина.

Серафима снова припала к его ране, глотнула. Боль отступила, дав место тягучей, как первый мед дреме. Ее жалящий рот дарил наслаждение, вытравливал из души горести минувших дней. Боль — Имаскар знал это — вернется, но это случиться после. Сейчас он — выбранный, тот, чья кровь даст союзу новых солдат.

— Поезжай на запад, — заговорила серафима, в перерывах между глотками. — Отыщи Клинок пепла и привези его в союз. Иди по красному следу и не озирайся. Тот, кто владеет этим клинком станет шианаром и без одобрения Единого союза. И солдаты, которые вскоре родятся, будут тому хорошим свидетельством. А после ты ляжешь со мной и я дам Второму союзу еще одну наследницу.

Имаскар хотел сказать, что согласен, но не смог разомкнуть губ. Даже на кивок не стало сил.

"Пусть выпьет всего, до последней капли, лишь бы сделала, как сказала", — было последнее, о чем он успел подумать прежде, чем окунуться в самый черный из снов.

Из небытия его вырвал голос Ксиата. Имаскар еще не достаточно проснулся, чтобы понимать его слова, но узнал в них беспокойство. Чтобы мир обрел прежние черты, пришлось выждать время. Кое-как справившись с языком, архат прошептал:

— Помоги мне подняться.

— Шианар, сперва рану нужно перевязать, я послал за лекарем. Кто сделал такое с тобой? Куда подевался? Я сказал воинам обшарить весь замок.

Имаскар хотел мотнуть головой, но не получилось. Сколько же выпила Мать, если теперь он чувствует себя так, будто из тела вынули кости и плоть, превратив то, что осталось, в дырявый кожаный мешок с болью?

— Не нужно... искать, — Имаскар все же нашел силы на последних три слова и мир снова погас.

Он нашел себя лежащим на кровати, под опекой сильных, но ловких пальцев. Еще не мог открыть глаза, но уже чувствовал, что под спиной знакомая перина, а в ноздрях запах благовоний. Имаскар сглотнул, облизал губы. Все нутро ныло и ломило так, что хотелось сдохнуть, но пить хотелось еще сильнее.

— Господин, выпей это, — произнес скрипучий женский голос.

Имаскар почувствовал, как крепкая ладонь приподняла его голову — властно, но бережно, будто сокровище. Вслед за этим его губы тронула теплота глиняной кружки, краем которой ему настойчиво разомкнули губы. Жидкость тонкой, будто змейка, струйкой, проникла в горло. Настойка оказалась на удивление приятной, на языке расцвел вкус липы, гречишного цвета, мяты. Первые несколько глотков принесли нестерпимую боль, но после дело пошло лучше.

— Отвар вернет моему господину силы, — приговаривала лекарка, заставляя архата выпить все до капли. Лишь убедившись, что посудина опустела, опустила его голову обратно на подушку.

После питья в самом деле стало значительно лучше. Взгляду вернулась прежняя острота: Имаскар увидел, что все, кроме одного, окна в его покоях занавешены, отчего в комнате сумеречно, будто в густом лесу. И запах такой же: травянистый и сырой, то ли со мхом пополам, то ли с прелыми листьями. Над столом куражится сизый дымок, там же полно всяких склянок, мешочков с травами, горшочков, костей и прочей лекарской утвари.

Лекарка, ходившая за ним, оказалась много моложе, чем говорил ее голос. Ровесница Имаскара или и того меньше — высокая, статная, в хламиде непонятного цвета, подвязанной разноцветным шнурком. На ее бритой голове Имаскар различил не меньше десятка отметин.

— Сколько тебе лет? — Глупость вопроса архат списал на слабость.

— Девятнадцать, господин, — ответила она.

Имаскар подумал, что никогда не ошибался дважды в одном и том же человеке.

— Во сколько тебя взяли в обучение?

— На третьем году, господин, — послушно отвечала она. К словам прибавился мерный стук пестика — лекарка принялась за новое снадобье.

— Ты, должно быть, очень умела. — Бесполезный разговор, но слова помогали отвлечься.

— Я лучшая лекарка союза, господин, — без стеснения сказала она. Затем отвлеклась: послышался шелест сухих трав, после стук глиняных плошек.

— Как ты уцелела?

Ответа долго не было.

— Твой брат спас меня, господин, — наконец, поведала она. — Господин Исверу прикрыл меня собой от стрел.

Имаскар вымучено застонал. Очень в духе брата — отдать ради кого-то жизнь. Даже если в этот раз он спас самую лучшую лекарку союза. Впрочем, ее похвальбу архат мысленно поделил надвое.

Сколько он помнил брата, тот всегда порывался геройствовать. Рисковать жизнью во имя бессмыслицы и нелепости — так он поступал всегда. Имаскар не раз говорил, что наследника подобное безрассудство порочит, но тот и слышать не хотел.

"Добился ли ты чего хотел, брат? — мысленно обратился к мертвецу Имаскар. — Твои души почивают в покое во владении Скорбной? Глядя на меня теперь, ты улыбаешься?"

— Ты — единственная лекарка теперь?

— Да, господин.

"Улыбаешься, — продолжил мысленный разговор архат, — ведь если бы не твоя смерть — как знать, было бы кому врачевать мои раны".

Воспоминания минувшей ночи взбудоражили. Он хотел поднять руку, чтобы нащупать место укуса Матери, но сил хватило лишь на треть пути. Рука, не достигнув цели, беспомощно упала на постель. Перед затуманенным взором мелькнула тень лекарки, которая подала ему новую плошку с питьем. Он снова выпил до дна.

— Ты слаб, господин, едва не испустил дух, — говорила она бесцветно. — Серафима выпила много крови, пройдет много времени, прежде чем в твоих жилах ее снова станет вдосталь.

— Откуда ты знаешь о серафиме? — "Значит, мне не приснилось".

— Она приходила, пока ты спал, господин. Сильно о тебе печется, если не побрезговала перед такой, как я появится.

— Я единственный наследник — не из кого выбрать.

Девушка оказалась около него так близко, что Имаскару удалось рассмотреть рытвины сыпи на ее лице. Часть ран еще не зажила и из набухших белесых волдырей кое-где сочился гной. Его сладковатый запах почему-то навевал мысли о смерти.

— Серафима вольна в выборе мужчины, — жарко заговорила лекарка, — даже если в Союзе остался всего один мужчина, Мать сама решает, давать от него потомство или нет. Я видала, как серафима глядела на тебя, господин, видала слезы на ее лице. В жизни не думала, что придется такое чудо своими глазами увидеть, а вот же как случилось. Она велела присмотреть за тобой, господин, беречь, как зеницу ока.

Имаскару очень хотелось верить сказанному. Но архат помнил ее слова: "... а после ты ляжешь со мной... я дам второму союзу еще одну наследницу...". Она дорожит семенем, а не самцом. Но даже осознавая это, Имаскар не мог отделаться от растекшегося в груди тщеславия.

— Как тебя зовут? — спросил он лекарку.

— Льяра, господин.

— Позови генерала Ксиата, Льяра.

Когда девушка стояла в пороге, он окликнул ее.

— Теперь ты будешь моей лекаркой, — приказал он. — Возьми себе в обучение нескольких девочек.

— Не осталось девочек, господин.

— Возьми женщин, старух, — вскипел он, — обучи их раны перевязывать и штопать, и другим премудростям, которые нужны, чтобы за ранеными ходить. А после от меня ни на шаг не отходи. Поняла?

— Поняла, господин.

Ее покорность была настоящей, но Имаскар успел заметить тень на лице лекарки — неожиданное возвышение ее не порадовало. Но ему было все равно — раз Исверу уплатил своей жизнью за ее, то пусть теперь тешится.Аккали

Она даже не пыталась узнать, кто был прежним владельцем дома. Просто переступила порог лачуги, предусмотрительно обходя стороной пятно крови. Конечно, его придется убрать, но это можно сделать после.

Архата прислушалась, с облегчением понимая, что душа покинула место смерти. Идущий позади марашанец демонстративно сдернул с трухлявого комода тряпку и швырнул ее поверх пятна.

— Если тебя интересует, то прежний владелец харкал кровью и я сделал ему милость, убив до того, как болячка стала нестерпимой. — Он хмыкнул, словно вспомнил что-то. — В последнее время мои кинжалы на редкость милосердны.

Сальная шутка. Аккали едва сдержала в кулаке пощечину. Больше никаких глупостей, чтобы выжить придется сунуть гордость под язык и держать ее там, пока не придет время. Не так уж это и тяжело — помалкивать и слушать.

Когда речь зашла о доме, архата представляла лачугу, едва ли лучше той комнатушки, в которую их поселила старуха с железным носом. Но "одолженное" — так называл его Дору — жилище, выглядело на порядок лучше. Чистые стены, лишь кое-где побитые сыростью, окно, с видом на трущобы, но из которых хотя бы не несло испражнениями. Из мебели — добротная кровать и стол, срублены грубо, но ладно. Такие же стулья вокруг стола. Самой старой и никчемной вещью выглядел комод, но и он дал бы фору старухиной утвари.

— Старик жил один? — Фантому, привычно безразличный к окружающему, облокотился на стену и уставился на наемника.

— Мы не вели задушевных бесед, — развел руками марашанец.

Аккали начала привыкать к издевке — неизменной спутнице почти каждого покидавшего его рот слова. В чем веселье превращать их в фарс — архата не понимала, но не спрашивала. Что ей-то за печаль до дуростей наемника? Она надеялась, что поиски его души не займут много времени. Или, что было даже лучше, прикрывшись ими, удастся подать весть Конферату магистров. О том, чтобы вырваться из-под вынужденной опеки головорезов, она даже не помышляла — слишком велик риск оказаться пойманной и прикованной. После "гостеприимства" Бачо, она содрогалась от одной мысль снова оказаться на цепи.

Марашанец деловито распахнул дверцы комода, пошарил в закромах и начал выуживать добро бывшего хозяина. Вскоре на столе оказались недопитая бутыль вина, ломоть ржаного хлеба и несколько вяленых рыбешек.

— Не слишком щедр наш ныне умолкший хозяин, — Дору понюхал одну из рыбин, сморщился и протянул ее девушке, предлагая.

Аккали отвернулась. Убить человека, чтобы занять его жилище — одно дело. Она — архата, исконная кровь Арны, ненависть к риилморцам в ее крови. Но есть его хлеб — нет уж. Если придется, будет питаться кореньями, чтобы не умереть с голоду, но к мертвячьему угощению не притронется.

Когда она вернула взгляд на марашанца, тот сидел за столом и вовсю уплетал угощения. Аккали отошла в другой конец комнаты, остановилась около кровати. После короткого колебания, сдернула с нее все, кроме сенника.

— На кровати планировал спать я, — заметил наемник. И на этот раз шутливость из его голоса выветрилась. — Я сделал всю грязную работу, вы же пришли на готовое. Справедливо, если ваши спины, а не моя, будут греть половицы.

— Мне нужны силы, чтобы найти душу. Души, — тут же поправила она. — Если я не высплюсь и не наберусь сил, у меня ничего не получится.

По туманному взгляду Фантома было понятно, что ему все равно, где спать — на полу, на кровати или на раскаленных углях. Марашанец какое-то время колебался, потом пробормотал что-то себе под нос и расшаркался в театральном поклоне.

— Спи, госпожа инвига, но лучше бы тебе поскорее отдохнуть. Мы после себя много следов оставили, лучше Нешер покинуть до того, как нас начнет искать городская стража.

— Искать кого? — спросил Фантом.

Аккали вздрогнула, все еще не вполне привыкнув к его голосу. Стоило странному незнакомцу открыть рот — ее тело покрывала болезненная дрожь страха. Аккали редко боялась настолько, чтобы хотелось бежать со всех ног, но от этого существа хотелось находится как можно дальше. Обстоятельства вынуждали делать его компанию, и архата утешалась верой, что продлиться это недолго. Самое главное и важное сейчас — выжить. Попрать честь и гордость, пойти на обман и лесть, дать свить из своей кожи веревки, если придется, но сохранить жизнь. Она единственная, кто знает, что произошло на пиру. Она единственная, кто видел лицо предателя.

— Не соблаговолишь ли сказать, сколько времени нужно, чтобы ты достаточно отдохнула? — продолжал поддергивать Дору.

— Это от многого зависит, — уклончиво ответила Аккали.

Она в действительности не знала, когда накопит достаточно сил для путешествия в край неупокоенных душ. Обычно это ощущение приходило само — тело давало понять, что готово к испытанию. Ее народ считает этот дар благом, частичкой Создателей, переданной Матерью. Аккали тоже так считала, пока однажды не притронулась к мертвой душе. Гадостнее этого разве что гнилого покойника целовать, подумала она в тот миг и с тех пор ничего не изменилось.

— Отлично, как раз хотел выспаться и привести в порядок одежу. — Марашанец облюбовал один из углов, перетащил туда сброшенную Аккали постельную утварь, и сел на образовавшийся ворох. — Не слишком мягко, но хоть под нос никто нужду не справит, — сказал он с кислой улыбкой.

— Мне будут нужны кое-какие вещи, — поспешила разочаровать его Аккали. — Свеча, травы, чтобы сделать снадобье, благовония.

Дору прикрыл глаза, облокотился на стену и демонстративно сложил руки на груди. Без слов ясно, что с места не сдвинется. Архата перевела взгляд на Фантома, но тут же мысленно отмела его кандидатуру: нужен человек, знающий город. И марашанец, конечно же, это понимает.

"Когда Имаскар найдет меня, я припомню каждую проглоченную обиду и унижение, а до тех пор нужно сделать все, чтобы выжить".

— Ни я, ни он, — кивнула на Фантома, — не знаем города. Ингредиенты, о которых я сказала, нужны мне для ритуала. Без них ничего не получится. — Аккали старалась сохранить спокойствие, и для этого сжимала кулаки как сильно, что ногти впивались в ладонь. — В твоих интересах помочь мне, наемник.

Он молчал и делал вид, что спит. А, может, в самом деле уснул.

Аккали мысленно вздохнула, присел на кровать — и поняла, как сильно устала. Минувшая ночь не принесла отдыха, скорее наоборот. Сенник кололся, грубая ткань натирала кожу, но один взгляд на кровать сулил долгожданное расслабление. Если наемник не соврал и в портовом районе их не будут искать, нужно пользоваться моментом и отдохнуть.

Она сама не заметила, как отдалась дреме. Уже сквозь сон подогнула ноги, подтянула колени к груди и, обхватив себя руками, уснула.

Проснулась архата от грохнувшей где-то над головой грозы. Еще не совсем понимая, что проснулась, Аккали, поддавшись старой привычке, пошарила вокруг себя. Когда пальцы нащупали дешевое полотно, память понемногу вернулась к ней.

"Я не дома, я не в безопасности, я безоружна и меня, скорее всего, хотят продать".

Слова скороговоркой пронеслись в голове, окончательно выветрили сон.

— Хороша ты спать, — с некоторым недовольством произнес марашанец.

Он стоял рядом и буквально навис над ней. Если бы гром вновь не подал голос, архата приняла бы его за знамение, посланное Создателями. Первой мыслью было оттолкнуть наемника, но он, кажется, не собирался причинять ей вред.

— Что случилось? — Аккали села, свесила ноги на пол.

— Утро, — сказал он тоном заговорщика, открывшего великую тайну.

Утро? За окном — сырость и темень, словно она только что заснула, мгновение назад прикрыла глаза, а не проспала добрую часть дня. Шум дождя нарастал, молнии сверкали все яростнее, голос грома крепчал с каждым раскатом.

— Ты, кажется, хотела отправиться за покупками, — тем же манером продолжил марашанец. — Самое время.

— В грозу? — Аккали не сразу поняла, что произнесла слова вслух.

— Никто не станет заглядывать под твой капюшон, когда все вокруг будут ходить точно так же, да и торговцы в непогоду сговорчивее, тем более теперь, в сезон дождей.

Аккали не могла не похвалить его смекалку, но смолчала. Пусть грязный наемник не думает, что она купится на уловки: он делает это не для нее, своей пленницы, а для себя. Без компонентов ему не найти душу, а без инвиги даже с первоклассными ингридиентами — тем более.

Она осмотрелась, выискивая взглядом Фантома. Он стоял у двери в той же позе и с тем же выражением лица, что и до сна. Архата засомневалась, ложился ли он вообще. Но какая разница?

Аккали попросила дать время собраться. В доме нашлось немного воды и пара относительно чистых тряпок, сносно напоминающих полотенца. Аккали умылась, причесала и собрала волосы в косу. Она мечтала оказаться дома, оказаться в уютной заботе Имаскара. Даже если от дома мало что осталось.

"Ты слишком избалована его любовью", — напомнило эхо прошлого.

Аккали обернулась, на миг поверив, что произнесший их вдруг оказался рядом.

Никого, лишь марашанец глядит с прищуром, как будто читает ее мысли.

— Я готова.

Фантом, ближе всех стоявший к двери, не пошелохнулся. А жив ли он вообще? Аккали в который раз напомнила себе, с кем имеет дело. Чтобы не завыть от беспомощности и злобы, пришлось забить голову скороговоркой: "Скоро это закончится... Имаскар уже идет за мной...".

Ливень обрушился на них, словно ледяной свод. Аккали вжала голову в плечи, какое-то время привыкая к тяжелым струям, студившим кожу даже сквозь одежду и плащ. К ее радости дождь порядком остудил и наемника. Большую часть дороги до рыночной площади он хранил молчание.

Кварталы в портовой части Нешера напоминали грязные мазки на некогда цветном полотне. Вдоль улиц неслись черные от пыли потоки, в которых барахтались мусор, тина и разные части рыбных туш. Дождь скрыл запах не распроданного вовремя улова, но с приближением рыночной площади он вернулся вновь, приправленный пряностями, солью и десятком других ароматов, от которых Аккали расхотелось есть на две жизни вперед.

Портовый район напоминал организм, созданный из несочетаемых частей тела: каменные дома-коротышки соседствовали с железными каркасами наполовину развалившихся строений, квадратные "темницы" мануфактур — с острыми, как иглы, шпилями храмов. Последними Аккали невольно залюбовалась. Ей не случалось бывать в столице Риилморы, но она достаточно побывала в других заморских землях, чтобы с уверенность считать — подобных строений нет нигде, кроме этого ненавистного города. В них легко угадывалась рука древних мастеров: лепнина, кропотливая работа в каждом стеклышке витража, в голосах исполинских колоколов.

В тот момент, когда они проходили мимо одной из святых владений, звонари как разбудили медные и серебряные "голоса" колоколов. Несмотря на всю мелодичность звука, Аккали тот час захотелось убежать со всех ног. Звуки проникали в нее, словно наконечник ядовитой стрелы: медленно, но смертоносно. Не в силах совладать с собой, архата закрыла уши ладонями, и убрала их только, когда перезвон превратился в тусклое эхо.

— Вот уж не думал, что ты такая неженка, — не преминул смолчать Дору, — все архаты так болезненно реагируют на колокольный звон или только чистокровки вроде тебя?

— Тебе что за дело?

— За такие сведения Конферат и Девятка отсыплют мне столько эрбов, сколько я вешу и сверху еще добавят.

Аккали вдруг поняла, что ненавидит его не за постоянные ужимки и попытки поддеть ее, и даже не за ремесло, которым марашанец зарабатывает на хлеб. Больше всего злил его мертвый взгляд, за которым не угадать — правду говорит наемник или насмехается. Как сейчас. Решив, что ни первое, ни второе не решает ее судьбу, Аккали вышвырнула сорные мысли.

Над рыночной площадью висела черная туча и разноголосый гул. Аккали невольно обернулась на наемника, сама не понимая для чего ищет его взгляд. Чтобы прочесть в нем: "Нет, я не привел тебя в ловушку"? Что за нелепость.

— Многолюдно, — скупо произнес Фантом.

— Это Нешер — здесь торговля не прекращалась даже во время войны с Арной, — ответил Дору.

— Все риилморцы торговцы, — не преминула встрять Аккали, — им все равно, что продавать: мясо свиньи или ребенка, лишь бы платили.

— По крайней мере риилморцы хоть бы сохраняли пленникам жизнь, в отличие от Арны, которая не пощадила никого.

— Лучше смерть, чем рабство.

— Скажи это матерям, головами сыновей которых вы забрасывали город.

Архата поджала губу. Больше она не даст разозлить себя. Пусть марашанец хоть в штаны от усердия наложит — не радоваться ему ее гневу.

Вскоре они вышли к небольшому навесу, под которым пряталась сухая старушка с железной колотушкой вместо кисти правой руки. Торговка, несмотря внешнюю доброжелательность, скупо нахваливала товары. Должно быть, ее торговля шла успешно и без словоблудия. Аккали нравились такие, как она — в рот не лезут и ерунды не городят.

Среди товаров Архата нашла большую часть нужных компонентов, за которые наемник заплатил из собственного кошелька. Как и следовало ожидать, Дору принялся ворчать о тратах, стоило отойти от лотка. Аккали молчала, Фантом, еще более безучастный, чем обычно, старался держаться поблизости, но в разговоры не встревал. Наемник постенал о дыре в мошне, о голодранцах на своей шее, но архата не придала значения его попыткам выдать себя за нищего, с которого сняли последние штаны.

Наемник оказался прав — никто не обращал на них внимания, никто не пытался заглянуть ей под капюшон. И даже гигант Фантом — чья голова, несмотря на его попытки ссутулиться, все равно высилась над толпой — казалось, не вызвал ни капли интереса. Несколько раз Аккали был близка к тому, чтобы раскрыть себя и криками позвать на помощь, но, стоило наткнуться на неприветливое лицо в толпе, желание притуплялось. На рынке толкались большей частью моряки, капитаны и, судя по одеждам, заморские торговцы — те, кто о благородстве и не слыхивали. Наемник и Неизвестный по крайней мере не домогаются ее и не пытаются продать в рабство. Хотя насчет Дору Аккали тоже не питала иллюзий.

— Еще несколько таких покупок, и мне придется пристроить тебя посудомойкой в ближайший кабак. — Дору сжал порядком опустевший кошель и сморщился, словно его пустота могла оцарапать ладонь.

— Из него выйдет плохая посудомойка, — Аккали сделала вид, что не поняла адресованных ей слов.

Дору оценил шутку кривой гримасой.

Аккали попыталась протиснуться к следующему прилавку, но тела поймали ее, словно паутина. Она попыталась отступить — и запуталась еще больше. Создатели, да что же это! Архата попробовала отступить назад, но толпа в мгновение ока превратилась в зыбучий песок. Чем больше противиться — тем скорее и гуще увязнешь. Почему ни Фантом, ни Дору не приходят на помощь? Они оба рядом — великанская фигура Фантома виднеется всего в нескольких метрах, плащ наемника мелькает между тисками людей. Аккали хотела позвать на помощь, но раздумала. А, может, это тот самый долгожданный шанс, о котором она молила Создателей? В толчее ее будет не отыскать.

Архата втянула голову в плечи, ссутулилась и натянула капюшон по самый кончик носа. Вот так — незаметная и бесцветная, она похожа на остальных, как капли дождя из одной тучи. Даже наемнику с его острым нюхом придется постараться, чтобы поймать беглянку взглядом. А пока он будет занят поисками, она с пользой потратит выигранное время.

Архата поддалась течению живой реки. Как щепка потянулась за идущими впереди, разрешала спешащим подгонять себя в спину. Запах свободы уже пробивался сквозь рыбную вонь и пекло перегара, разившее чуть ли не из каждого рта. Но что все это в сравнении с надеждой вернуть свободу?

Ей очень хотелось оглянуться — не идет ли наемник следом, не взбесился ли Фантом? Почти детское желание, сродни тому, которое она испытывала, пытаясь погладить огонь. Даже страх обжечься не мог заставить одернуть руку. Страх ничтожен в сравнении с любопытством прикоснуться к запретному. Не подтолкни ее сзади чья-то увесистая ладонь — Аккали поддалась бы желанию. Но, едва не упав после толчка, она торопливо переставляла ноги, боясь быть затоптанной. Взгляд на время потерял ориентир: серые одежды, ливень, карканье охрипших торговцев, ругань... Тухлая смесь, накрывшая архату с головой. В ноздри ядовитой змеей вполз запах свежей крови, от которого накатила тошнота. Нет, не поддаваться!

Она не видела, куда идет, но дала себе зарок не замедлять шаг. Свежая кровь — инвига чуяла ее с остротой голодного волка. Совсем рядом — взгляд скользнул по размазанным за стеной дождя зданиям. Одинаковые серые квадраты с зарешеченными окнами мало напоминали дома, скорее всего — мастерские или анклавы гильдий. Где-то там только что оборвалась жизнь. Архата не могла увидеть, как это случилось, но на языке явственно ощущался кислый привкус ржавчины. Аккали мотнула головой, отчего капюшон сполз на глаза почти полностью. Так даже лучше — не видеть ничего, кроме сапог теснивших ее со всех сторон горожан.

Очнулась архата в длинном арочном коридоре. Шум дождя еще тарабанил в виски, но каменный свод защищал от ливня. Аккали вряд ли почувствовала себя более сухой, но осознание побега отозвалось теплом в ладонях. Неужели? Архата всей спиной прислонилась к стене — теперь даже тень не выдаст ее. Неужели сбежала? Сквозь шум непогоды тяжело расслышать звуки погони, но их, кажется, и нет. Аккали хотелось ущипнуть себя, убедиться, что не принимает желаемое за действительность. Не может быть, чтобы первая же попытка увенчалась успехом. Наемник глаз с нее не спускал, Фантом сторожил, словно цепной пес, но она смогла. Архата разрешила себе несколько мгновений сдержанной радости. Расслабляться и ликовать в полную силу время еще будет, а сейчас лучше поторопиться.

Архата вытерла с лица дождь, переборола дрожь. Стремительно холодало, а в купе с сыростью убежище все больше походило на могилу.

"Я должна найти человека, которому смогу довериться".

Мысль показалась особенно абсурдной. В столице Риилморы архаты могут положиться разве что на других архатов. Но поблизости нет ни одного, а ей во что бы то ни стало нужно попасть в Конферат. И чем скорее это случиться — тем лучше. Имаскар наверняка хватился ее, будет лучше, если она не заставит долго себя искать.

Аккали подождала еще немного, убедилась, что погони нет, и покинула убежище. После его сырой темноты даже сизый рассвет казался слишком ярким. Она то и дело оборачивалась, видя наемника под каждым капюшоном. Редкие в этом квартале деревья походили на Фантома: растопыренными ветками-руками они словно заманивали беглянку в ловушку. Стоило больших усилий не выдать себя случайным вскриком. В унисон шагам она твердила себе, что инвига Второго союза не должна пестовать трусость. Что-то подумал бы Имаскар, если бы видел сестру такой. Аккали скользнула нечаянным взглядом по проему между домами: в узкой полоске темноты что-то шевельнулось. Слишком крупное для кошки или собаки, зачем-то приметила архата. Ее путь лежал именно туда, и неведомая сила подталкивала скорее найти новую тень. Хотя, с некоторым отвращением подумала архата, желание стало в разы меньше, стоило понять, что в тени может прятаться не слишком любезный собеседник, понимающий лишь язык кинжала. Но она устремилась вперед наперекор мрачным предчувствиям.

— Куда прешь! — грохотнуло над головой. В хлынувшем следом потоке слов эти два оказались самыми пристойными.

Аккали осмотрелась и нашла себя стоящей в центре куцых домов, наползающих один на другой. О том, что стоит в луже, Аккали поняла немного погодя, когда сырость в сапогах дала о себе знать. Архата отошла, безуспешно поискала взглядом новое убежище. Снующие люди не обращали на нее внимания, но беглянка чувствовала чей-то взгляд. Взгляд, хлещущий спину плетью. Ее нашли? Она повертелась волчком, ощущая себя собакой, пытающейся поймать собственный хвост.

"Если ты догнал меня — почему не выходишь?" — мысленно обратилась к невидимому наблюдателю.

Не зная, кто из двоих оказался достаточно наблюдателен и удачлив, Аккали внутренне готовилась к наказанию. Но наблюдатель не торопился показываться, напротив — чем больше Аккали ждала его появления, тем отрешеннее становился его пристальный взор.

И, когда она начала верить, что обозналась, невидимое проявило себя.

Он стоял всего в десятке шагов: на фоне тусклого окна фигура в поникшем плаще походила на отощавшую летучую мышь. Аккали не видела лица незнакомца, да и сними он капюшон — не смогла бы рассмотреть. Но она чувствовала его. Узнавала в мелочах, известных лишь ей. Кровь в ее венах отчаянно завибрировала, превратив их в струны, на которых воспоминания сыграли боль. Не может быть... От неожиданности Аккали едва не забыла дышать — в горле стало сухо, комок застрял где-то на уровне кадыка, мешая сглотнуть отчаяние.

Человек пошевелился. Короткий взмах рукой, которым он подозвал собеседника. Ничтожная малость, по сравнению с тем, что делали его руки раньше, но архата с трудом сдержала крик. Почему он тут? Как?

Одно из окон на верхнем этаже озарилось тусклым светом. Грязно-желтый луч на мгновение осветил переулок, выхватил из собеседника. Тот поежился, словно морлок под Благодатным светом, попятился прочь. Тот, кого она узнала, схватил его за руку и волоком потянул за собой обратно в тень. Но Аккали все-таи успела рассмотреть часть символа на его плаще. Память назойливо зудела, подсказывая, что она уже видела подобный, сосем недавно. Казалось — только чуть-чуть напрячься, скинуть усталость и напрячь память, и она...

— Вот ты где... — прошипел откуда-то из-за спины знакомый марашанский говор.

Вслед за этим Аккали почувствовала железную хватку на запястье, рывок. Взгляд отчаянно цеплялся за человека в плаще, но голова метнулась в сторону марашанца. От натуги хрустнула шея, на несколько мгновений мир скрыли белые и алые пятна чернил. Воспоминания превратили их в силуэты без лиц. Марашанец "угостил" ее оплеухой.

— Отпусти меня! — архата дернула руку на себя, но добилась лишь того, что пальцы пленителя сжались сильней.

— Не хорошо убегать, не выполнив обещаний, — сипло, словно слова доставляли боль, ответил Дору и вторая его рука легла ей на затылок.

Можно было бы сказать, что она заблудилась, потерялась в толпе. Или что ее пытались украсть. Но единственно, о чем думала Аккали — человек в плаще, человек из прошлого. Тот, кого она поклялась сжечь и чье сердце пообещала скормить крысам.

Ладонь Дору на затылке мешала оглянуться, а марашанец, между тем, силой заставил ее положить голову себе на плечо. Аккали кусала губы, плакала, но не могла произнести ни звука.

"Отпусти меня, прошу! Я отыщу твою душу даже если она ушла во Мглу, только дай мне узнать и убить его!"

Ни звука не сорвалось с губ.

За спиной наемника появилась гигантская фигура Фантома. Ярость угадывалась в каждой складке его лица. Но даже захоти он разорвать непослушную на куски — она не противилась бы.

— Не поскуплюсь на зачарованную веревку, — погрозил Дору.

Аккали знала, что это обещание он выполнит в ближайшее время. Потеря инвиги обойдется значительно дороже, пусть марашанец и не заплатил за нее из собственного кармана.

— Сделаешь так еще раз — и я оторву тебе ноги, — с мертвенным безразличием произнес Фантом. Дай ему волю — он немедленно исполнил бы сказанное.

— И то верно, — подхватил Дору, — инвиге для ритуала ноги без надобности, а на культях далеко не убежишь. Знаешь, — он заставил Аккали посмотреть на себя, — я думаю, что в науку на будущее, мы можем оттяпать тебе ступню. Правда, я слышал, что архаты презирают железные протезы, так что тебе пришлось бы туго. У тебя есть шанс переубедить меня.

Его разномастный взгляд вызывал отвращение, от его запаха живот свернуло узлом. Убеждать его? Во рту не нашлось ни капли влаги для плевка, поэтому Аккали ограничилась его мысленным воплощением. Наверное, Дору догадался, потому что через минуту его лицо расчертил полумесяц широкой улыбки.

— Столько злости — и все мне.

— Отпусти меня, — ни на что не надеясь, попыталась она.

— Это попытка разубедить меня отрезать тебе ступню?

— Тот человек... — Она закусила губу. Стоит ли говорить о том, в чем эти двое ей точно не помощники? — Он убил мою семью, — прошептала арханат, отчего-то чувствуя себя предательницей. Посвящать наемника в дела Второго союза все равно, что постирать в болоте фамильный стяг. Но теперь-то какая разница? — Он должен заплатить. Я поклялась убить его, если Темному будет угодно свести наши пути.

— Убить? — В разноцветном взгляде Дору появился неподдельный интерес.

— Человек в плаще, стоит за моей спиной около окна, — каждое слово приходилось выталкивать из себя силой.

Дору посмотрел в указанном направлении.

— Либо ты меня разыгрываешь — и выбрала неподходящее время, либо тот, кому ты собралась пустить кровь, унес ноги.

Аккали что есть силы рванулась из его рук и — о, чудо! — на несколько мгновений обрела свободу. Стоило увидеть, что наемник не обманул, как в груди похолодело. Дождь превратился в пепел, где каждая пылка весом с гранитный камень. Капли опускались на голову, били и вколачивали в землю, словно непокорный гвоздь. Стоять стало тяжело, будто все это время она бежала со всех ног и остановилась, стреноженная отчаянием.

"А чего ты ждала? Что он будет покорно дожидаться удара?"

Сомнения и вопросы без ответов тут же заполнили нутро. Ушел ли он потому, что увидел ее или просто потому что пришло время? Что он делает в риилморской столице? Почему ходит практически в открытую, не опасаясь разоблачения?

— Там никого нет, если только ты не собиралась прирезать забулдыгу в луже собственной мочи, — Фантом так и не сменил тон с прошлого раза.

— Потрудись ответить о ком или о чем шла речь, пока я не потерял терпение, — вновь вернув над ней власть, потребовал Дору. — И имей ввиду, что я все еще раздумываю насчет важности по крайней мере одной из твоих ног.

— Человек, который предал мой Союз, выждал, когда он будет уязвимее всего и привел в мой дом убийц. Тот, кто пролил кровь моих родных, кто разорил Союз меча в угоду своей приходи и из мелочной мести. Тот, кто продал меня в рабство, — пришлось расстараться, чтобы не сорваться в крик. — Предатель, в чьем теле кровь моего союза, мой брат. И он здесь, в Нешере — я видела его собственными глазами. Если бы не ты...! — Она сама не поняла, где взялись силы сжать кулак и сноровка достать им плечо наемника.

За удар пришлось расплатиться пощечиной. За нее стало обиднее втройне — пощечинами учат спесивых девчонок, а не наследниц Союза. Но кто она для них, если не девчонка? Товар, пообещавший выкупить сам себя.

— Я бы мог сказать, что мне жаль и нагородить три короба словесной шелухи, но мне жаль тратиться на слова, — Дору пожал плечами, — так что предлагаю тебе попросить Темного отстрочить встречу с братцем и побеспокоиться о терпении, которое я стремительно теряю.

— Оставь ее в покое, — вступился Фантом, однако ничто не указывало на его искреннее желание помочь.

Дору, что-то прикинув в уме, переставил Аккали перед собой, резкими движениями одернул накидку и капюшон, и зло произнес:

— В следующий раз, если надумаешь сбежать, вспомни этот день и мою щедрость.

Архата наплевала на угрозу. Вся ее сущность покрылась плесневым отчаянием и обидой, досада, выстуживая пятки, хлюпала в сапогах. Шаги давались тяжело — наемнику то и дело приходилось напоминать ей быстрее шевелить ногами. На этот раз Фантом шел первым, и встречные, завидев его исполинское сложение, торопливо уступали дорогу.

Дальнейшее слилось в мутную круговерть. Дору несколько раз спрашивал, что кроме купленного, необходимо для ритуала. Аккали послушно отвечала, слыша свой голос как чужой. Наемник или Фантом — кто-то из них всегда находился рядом. Их вынужденный союз громче слов кричал, что ради возможности вернуть утраченные души они готовы пойти на перемирие. Теперь убежать получится только уменьшившись до пылинки.

Но о побеге Аккали думала меньше всего. Сбежать — значит, покинуть город в ближайшее время, а это шло вразрез с ее новыми планами. Если предатель в риилморской столице — месте, где архату меньше всего стоит рассчитывать на гостеприимство — значит, что-то держит его здесь. Что-то достаточно серьезное, раз предатель не боится оставаться под самым носом у Арны. Пршло достаточно времени, чтобы убежать в тридевятые земли и осесть там, не опасаясь мести Имаскара. Но, вопреки опасности, он остался. Значит, тому есть веская причина. И Аккали собиралась выяснить, какая.

— Тебе нужно поесть, — сказал Фантом, когда они много часов спустя вернулись в лачугу, — ты еле на ногах стоишь.

Она кивнула, соглашаясь. Вяленая рыба, ржаные лепешки, дешевое вино — Аккали съела все, на что накануне даже не глянула. Мысли кружились вокруг увиденного, но чем больше она размышляла над разгадкой, тем туманне она становилась.

Разделавшись с едой, Дору недвусмысленно положил у ног пленницы мешок с необходимыми для ритуала вещами. Архата с мольбой посмотрела на марашанца:

— Прошу... Мне нужно подумать... Я в смятении и не могу сейчас идти во Мглу.

Умолять наемника — все равно, что просить палача стереть кровь с топора. Дору ответил красноречивым взглядом. Аккали осталось лишь покориться. И успокоится тем, что чем скорее она разыщет и вернет их души, тем быстрее получит долгожданную свободу. Или смерть.

— Мне нужна ваша кровь, — поняв, что отделаться от ритуала не получится, Аккали начала приготовления. — Без нее я не смогу позвать души.

Она ожидала протестов, а на деле оба согласились не раздумывая. Аккали протянула каждому по лоскуту ткани и вскоре забрала их обратно. Не важно, где чья кровь, она узнает, когда душа хозяина явится на ее запах.

— А теперь я должна остаться одна. Пока я буду в Тени, мое тело будет уязвимо. Вы должны оберегать меня и следить, чтобы ничто не нарушило равновесие.

— Оберегать — это можно, — отозвался Дору, — а насчет "остаться одна" — извини, не могу этого устроить. — Он развел руками и демонстративно улегся на кровать. — Ты слишком ценная птица, чтобы оставить тебя без присмотра, и недавняя выходка тому подтверждение. Так что либо ты принимаешь то, что есть, либо я...

Он закончил бы фразу, но Фантом прервал его.

— Сделай, как она говорит.

— Позволь напомнить, мой кровожадный друг, что если бы не моя сообразительность и прирожденный охотничий нюх, мы бы искали эту пташку до сих пор.

— Она все равно не сбежит, — туманный взгляд Фантома полоснул Аккали по лицу.

Архата, которая продолжала раздумывать о побеге, порядком испугалась. Одно дело угрозы марашанца и совсем другое — гнев здоровяка, способного в один укус разорвать ей глотку. Воспоминания об их первой заныли в еще не зажившей ране.

— Я не сбегу, — повторила архата.

На миг ей показалось, что марашанец не изменит мнения, но Дору все-таки покинул постель. Каждый шаг он непременно сдабривал злым шипением и упреками о потраченных деньгах.

— Учти, пташка — я буду за дверью. Только попробуй дернуться — и я сожгу эту хибару вместе с тобой.

Он знал, чем угрожает. Мысль о том, что ее тело станет пеплом, остудила Аккали голову.

Едва за мужчинами закрылась дверь, архата продолжила приготовления. Она слишком устала, чтобы путешествие во Мглу прошло безболезненно, но выбора нет. Лучшее, что остается — принятьт все возможные меры предосторожности и попросить Скорбную не слишком гневаться.

Сам по себе ритуал небыли так уж сложен, но от тщательности его подготовки зависело многое. Аккали начала со свечей: сперва черную, с пеплом сожженного ворона, потом — красную, с кровью ягненка, убитого в утробе матери. Следующие — травяные: лавандовая, ромашковая, с пряным деревом акум-аато. Последней следовало зажечь зеленую, с ядовитыми смолами шаргасской змеи. Один ее укус приносил мучительную медленную смерть, но аромат свечи в разы безопаснее. Стоило зеленому огоньку окрепнуть на фитиле, как сознание Аккали затуманилось — еще один признак того, что она слишком слаба для ритуала. Стараясь действовать быстро, архата закончила приготовления: обсидиановым порошком насыпать круг внутри кольца свечей, в который положила янтарную пирамиду, поверх которой сложить горку сухих трав, крыльев летучих мышей и перьев мертвых птиц. Увенчали пирамиду лоскуты с кровью мужчин. Архата с радостью избавилась от них — чужая кровь тяготила незваными образами. Ни к чему сейчас лишнее беспокойство перед ответственным путешествием. Последней Аккали достала серебряную иглу длиною в две ладони. Держа иглу перед собой, Аккали прочитала молитвы и прошения, а, закончив, проткнула ее ладони. Убедившись, что острие иглы как следует измазано в крови, Аккали поднесла его к черной свече. Пламя жадно переползло на алое угощение. Кровь зашипела, вспузырилась и ее запах слился с ароматами свечей. Аккали пронесла иглу над кругом свечей, и над каждой разменивала пламя. От встречи с последней, ядовитой, пламя почернело.

Аккали с облегчением вздохнула: что ж, по крайней мере, она получила разрешение. Оставался последний шаг — поджечь жертвенные травы. Стоило огню прикоснуться к ним — и те вспыхнули, обрушив на архату лавину тишины.

Время остановилось. Аккали еще находилась в темноте преддверия, но она достаточно часто спускалась во Мглу, чтобы научиться видеть скрытое. Веки с трудом поддались, словно кто-то наложил на глаза заклинание слепоты. Темнота стала чуть жиже, но Аккали по-прежнему мало что различала. Архата осторожно, стараясь не делать резких движений, поднялась с колен. Реальный мир превратился в тонкую дымку: только тронь — и растает. Хрупкая связь с миром живых, разрушить которую — значит, обречься на вечные скитания в Тени. Аккали увидела себя сидящей в ритуальном кругу и удивилась изменениям. Еще более худая, чем обычно, серая и грязная, похожая на бродяжку.

Свечи разом погасли, от фитилей потянулись тонкие сверкающие нитки дыма, которые соединялись с той, что тянулась над пирамидой тлеющих трав. Ее физическое тело продолжало удерживать иглу — теперь она стала единственной точкой соприкосновения реальности и Тени.

Архнта посмотрела на свои ладони. Места уколов набухли, превратились в белесых осьминогов, чьи щупальца медленно расползались по руке. Времени не очень много, но, если повезет, она успеет отыскать души и вернуться до того, как станет видимой для обитателей этого места. На везение, впрочем, Аккали надеялась меньше всего.

Еще раз попросив милости у Скорбной, архата шагнула во Мглу.

Место окутало ее холодом свежей могилы. Аккали повела плечами, сбрасывая невидимое покрывало. Холод отступил. Он вернется, и с новой настойчивостью попытается утянуть в свое царство чужачку. Она сможет дать отпор еще раз, но одним Создателям известно, какую цену за это заплатит.

Постепенно, шаг за шагом, она углублялась в липкую пустоту, а та проникала в нее, как зубная боль проникает в череп. Мгла наполнилась стонами и охами Скитальцев — единственных обитателей этого места. Потерянные души проклятых, наказанных вечной болью.

Аккали встретилась женщина в разорванной одежде с оголенной грудью, из которой текло черное молоко. Женщина протянула руки, ее рот наполнился стоном, похожим на завывание лютого ветра. Архата поскорее скрылась с ее глаз, хотя еще долго слышала в спину могильный вой Скиталицы. Прикосновения обитателей Тени — ожоги на душах живых. Каждое отнимает частичку жизни. Инвиги редко умирают своей смертью, большая их часть просто тает вместе со своими душами, чтобы в конце концов стать частью этого места. Участь, которую не выбирают.

Чем дальше во Мглу погружалась Аккали, тем холоднее становилось. Тепло живого мира истончалось.

Решив, что прошла уже достаточно далеко, архата отважилась позвать. Для этого достаточно было подумать о ком-то из мужчин и вдохнуть поглубже, до боли в ноздрях. Только так можно пропустить через себя чужое начало и дать ему говорить своим голосом.

Первым стал Дору. Аккали хотела, чтобы это право досталось Фантому, но первым "постучался" марашанец. Гадостное ощущение — принимать его частицу в себя. Она почувствовала легкий толчок, сбивший дыхание. Аккали едва устояла на ногах, такими мощным был напор.

Время потянулось еще медленнее. Аккали почти физически чувствовала, как силы покидают ее. Кровь Дору металась под ее кожей, заставляла торопиться. Несколько раз архата все-таки упала, и ее ладони опустились во что-то до отвращения мягкое и теплое. Одернув руку, Аккали едва подавила крик: от кончиков пальцев и до локтя ее руку облюбовали черные черви. Она стряхнула их, и, когда кровь Дору снова взбрыкнула, проявила настойчивость, чтобы утихомирить частицу марашанца. Пришлось постараться, чтобы окончательно взять ее под контроль. Однако, стоило этому случиться — как путь перегородила почти прозрачная фигура. Она появилась так внезапно, что Аккали, не сумев остановиться, прошла сквозь нее.

"Ты звала", — сказала фигура, хотя ее бесцветные губы даже не шелохнулись.

Архата сжала кулаки и продолжала давить пальцами на ладони до тех пор, пока ногти не вошли под кожу. Тупая физическая боль отрезвляет, хотя в Тени ее острота притупляется. В реальности эти царапины будут досаждать не один день.

"Где ты?" — мысленно спросила архата.

Фигура не ответила.

"Где ты?" — повторила Аккали.

"Здесь жарко и песок. Здесь вода дороже золота. Здесь люди с красной кожей".

Аккали не пришлось стараться, чтобы понять о какой стороне Деворкана идет речь. Гиана — земля песка и краснокожих людей. Пустыня, в которой от комариных укусов людей умерло больше, чем от стрел и мечей.

"Вернешься ли ты к своему хозяину?"

Стандартный вопрос, дань уважению — не более того. Душа всегда стремится к своему хозяину, если только их связь не разорвать нарочно.

"Пусть придет и заберет меня", — ответила та, однако прежде долго молчала, словно размышляла — стоит ли.

"Мне нужен знак, — потребовала Аккали, — который укажет на место воссоединения".

"Руины Змеиного храма, — был ответ, — в месте, не знавшем солнечного света с момента сотворения. Я жду там".

Она узнала нужное, самое время разорвать связь. Действо, которое Аккали не любила больше всего, все равно, что оторвать от себя кусок живой плоти. Рвать нужно быстро, не щадя. Аккали задержала дыхание, сомкнула веки. Тяжело — связь успела окрепнуть, успела переползти за границы дозволенного. Архата видела ее внутренним зрением: сверкающая нить, полная ползущего тумана. Аккали попыталась мысленно рубануть по ней, но удар спружинил, будто от хорошо набитой подушки. Она попыталась еще раз — и вновь потерпела неудачу. Призрачная фигура стала темнеть — дурной знак. Аккали опустила взгляд на свои ладони. Белесые нитки паутины перебрались за локти и опутали ее руки едва ли не до плеч. К одной из "щупалец" прицепился отросток нити, что связывала Аккали и душу. Архата и глазом моргнуть не успела, как отросток успел основательно укоренится. Рука стремительно занемела. Аккали сжала и разжала кулак, но пальцы едва слушались.

Пришлось постараться, чтобы нащупать связь вновь. Будь оно все неладно — она потеряла слишком много сил на поиски одной, но предстояло отыскать и другую. Интуиция подсказывала, что с ней дело так быстро не закончится.

"Отпусти", — отдала мысленный приказ призраку.

Отрицательный кивок в ответ и улыбка, полоснувшая архату отчаянием.

Следующая попытка, к облегчению архаты, увенчалась успехом. На этот удалось и нить нащупать, и отыскать в ней уязвимое место. Еще один удар — связь оборвалась с хрустом ломающейся кости. Аккали не удержала равновесия и, отлетев на несколько шагов, приземлилась на скользкую поверхность. Черви стремительно облюбовали ее ноги. Но черви — ничто, в сравнении с отростками, посеянными душой марашанца. Превозмогая отвращение, Аккали ухватилась за обрывок нити и что есть силы дернула. Он медленно, но поддался. Длинные корни неохотно выползали из-под кожи, тонкие и острые, словно нервы. Те, что успели напиться крови, разбухли и потемнели, и с них нехотя сочилась ее жизнь. Убедившись, что внутри ничего не осталось, архата стряхнула червей и двинулась дальше.

Кровь Фантома будто бы спала. Сколько бы архата не бродила в Тени, в какие бы ее закоулки не заглядывала — его душа не желала показываться. Аккали звала ее, но тщетно. Молчала кровь, молчала потерянная душа, а усталость нарастала с каждым шагом.

"Он убьет меня, если я вернуть ни с чем".

Аккали приходилось раз за разом напоминать себе об этом, чтобы бороться с сонливостью. Она многое отдала бы за возможность вернуться в мир живых и выспаться. Даже не на постели — Аккали согласилась бы и на сенник в сыром углу, лишь бы провести часы сна в покое и безопасности.

"Появись, — требовала архата и мысленно будила кровь Фантома, — соединись со своим хозяином".

Тишина.

От бессилия и невозможности что-либо изменить хотелось кричать. Аккали побродила еще немного, пока не начала понимать, что Мгла медленно, но уверенно засасывает ее. Когда дышать стало совсем невмоготу, девушка пощупала шею. Так и есть — щупальца успели свить тугой ошейник. Радовало лишь то, что кровь Фантома оказалась на удивление молчаливой. Она даже не пыталась завладеть архатой. На памяти Аккали такое было впервые.

Очень странно. Хотя, стоит ли удивляться, если так же странен и ее хозяин?

Толчок в грудь Аккали почувствовала не сразу. Боль была едва слышная, словно и не боль вовсе, а тяжесть после горьких рыданий. Девушка окинула себя взглядом, мысленно охнула.

"Ты такая славная девочка, — прошипел стоящий рядом лысый старик с удивительно густой бородой в пояс. Он подошел ближе — и стало видно, что это и не борода вовсе, а полотно из сцепившихся между собой червей. Они влажно копошились, и изредка заползали старику в рот. — Такая живая и горячая. Здесь давно таких не было".

"Мы проголодались".

Из-за его спины показалась костлявая женщина неопределенного возраста. А за ее спиной маячило еще несколько. Как ленивые тени, они неторопливо выходили вперед. Аккали попыталась повернуться и бежать, но обнаружила, что Скитальцы успели окружить ее плотным кольцом. Они не пытались наброситься, хоть уже начали есть ее взглядами. Их голод ощущался почти физически.

"А, может, так оно и лучше?"

Мысль, которую Аккали уже однажды прогнала, появилась опять. Отдаться Скитальцам, стать одной из них. Что такое вечные муки в сравнении с тем, как болит душа? Что такое постоянный неутолимый голод в сравнении с жаждой отмщения?

"Если ты сдашься, кто расскажет правду? Кто предупредит Имаскара об опасности и о предательстве, корни которого зарыты так глубоко, что найти в одиночку не под силу ни одному человеку?"

— Прочь от меня! — выкрикнула она, и сцепила пальцы замком.

"Она такая сладкая, — шипением отозвался чей-то безликий голос, — такая аппетитная".

"Чистая кровь, — шумно потянув носом, сказал высокий мужчина, чьи глаза будто кто нарочно стер с лица. — Никогда таких не пробовал".

Его слова словно послужили сигналом остальным, и Скитальцы плотнее сжали кольцо. Несколько осмелели и потянулись к жертве, норовя поймать за руку или за ногу. Аккали еще плотнее сжала ладони, позволяя силам стекать в кончики пальцев. Слабость не позволит сделать удар, способный раскидать Скитальцев, но архата была бы рада и бреши в их плотном строю. Успокаивала лишь близость серой дымки над их головами. Где-то там есть брешь в Тени и там же ее единственный шанс спастись.

Она мысленно распевала молитву, прося свет разрушить тьму. Вряд ли Скорбной понравиться, что нахалка, которой хватило наглости прийти в ее вотчину, устроила в ней беспорядок, но иного выхода не оставалось. Если получится выбраться из Тени — она сделает все, чтобы задобрить Создательницу. А пока мысли о наказании лучше скинуть, как шелуху.

Удар получился смазанным. Аккали не стала дожидаться, когда в кончиках пальцев скопится достаточно ее жизненных сил, боясь увлечься и стать легкой добычей для местных обитателей. Поэтому толкнула не глядя и не пробуя, прямо перед собой. Серебристый луч света нанизал на себя сразу нескольких Скитальцев. Пока нанизанные корчились и кричали, часть стоящих рядом бросилась врассыпную. Аккали же, получив лазейку для побега, рванулась прочь.

Убежать, однако, не получалось. Она так обессилела, что едва переставляла ноги. К счастью, удар испугал Скитальцев и они не спешили подходить к ней близко. Их паника продлится еще несколько секунд, а потом самый голодный забудет о страхе и поведет за собой остальных.

Архата еле волочила ноги, на ходу чувствуя, как натужно трещат кости и как стынет кровь. Холодно, до чего же холодно. И от безнадежности еще стуже. Архата приказывала себе смотреть только вперед, на серый шрам, сочащийся туманом. Ей хотя бы подобраться к нему, ухватиться рукой — остальное получится само собой.

Почти не веря, что смогла, она все-таки подошла к бреши. Как завороженная потянулась рукой, нащупывая тепло, которое струилось с изнанки. Она даже смогла просунуть в щель пальцы, когда почувствовала острую боль в ноге. Оглянулась, пытаясь сбросить с себя Скитальцы, но тот держался слишком сильно. Голод делал его сильным и злым. И с каждым укусом он впрыскивал в нее Мглу. Аккали не пыталась сдерживать крик, но и не давала себе остановиться. Вперед, туда, где руки ласкает жизнь. Она подтянулась, в отчаянии вгрызаясь в губы, но безвольно повисла на ослабевшей руке.

"Ты избалована его любовью", — проговорил все тот же голос.

Избалована... Имаскар. Он бы не жалел себя, он бы дрался до последнего даже зная, что проиграет. Что бы он сказал, глядя на ее трепыхание? Нашел бы достойной себя?

От нового укуса боль стала совсем нестерпимой, а Мгла, просочившись под кожу, опустошала ее, словно сосуд. Аккали разрешила себе новый вопль и в нем нашла силы на еще одну попытку. Теперь уже точно знала — последнюю. Она вскинула вторую руку, зацепилась за брешь самыми кончиками пальцев, но все-таки удержалась. Еще один рывок, толчок ногами в пустоту.

Несколько мгновений пустоты, предшествующих переходу, показались вечностью. Лишь когда тело окутала сырость и запах тухлой рыбы, Аккали с облегчением выдохнула и открыла глаза. Она сидела в той же позе на полу, чуть наклонившись над пирамидкой из тлеющих трав. Архата перевела дух, и первым делом попыталась подняться. Ноги, как она и ожидала, не слушались. Кое как, помогая себе руками, она все же смогла вытянуть их перед собой. Опасаясь худшего, стащила сапог и задрала штанину.

От колена и до ступни по коже расползся черный узор отметин Тени.

Но и это было не самое худшее. Струйка дыма над янтарной пирамидой вдруг встрепенулась и стала стремительно расширяться. Из потемневшего столба дыма показалась рука, следом еще одна, а после и голова с половиной туловища.

— На помощь! — что есть силы закричала Аккали.

Она была беспомощна перед Скитальцем, которого притащила из Тени. Ноги по-прежнему отказывались слушаться, голова кружилась, мир подернулся розовой дымкой.

Скиталец выбрался из дыма, расправил плечи. В мире живых он выглядел иначе — не более, чем тень, лишенная человеческого. Рассеянная и смазанная, но холод, сочившийся из нее, быстро наполнил каждый уголок лачуги. Скиталец потянулся к жертве, его теневые пальцы вытянулись. Все, что могла Аккали — отвернуться и зажмуриться, чтобы не видеть, как пятерня запечатлеет на ее щеке поцелуй Тени.

Дверь с грохотом слетела с петель, щепки брызнули Аккали в лицо. Как сквозь сон, она увидела ворвавшегося внутрь Фантома. Ему потребовалось всего несколько шагов, чтобы оказаться рядом и встать между нею и Скитальцем. Тут же замаячило Дору. Наемник не отличался мощным сложением, но легко вскинул Аккали на руки и отошел на безопасное расстояние.

— Нельзя трогать Скитальцев, — едва слыша саму себя, прошептала архата.

— Пусть попробует, — произнес Дору. Удивительно, но наемник ее услышал. — А если у него не получится — мы сбежим. Одним нахлебником меньше — моему кошельку спокойнее.

Аккали хотела сказать, что сбежать от пришедшего на зов Скитальца невозможно. Он почует ее запах и за десяток миль, и найдет, даже если потеряет. Но силы оставили ее.Фантом

Тень стояла напротив, скалила беззубый рот и норовила нырнуть под руку. Он не интересовал ее, не более, чем преграда на пути к девушке.

Фантом напрягся, готовясь отразить удар. Тень метнулась ему под руку юркой змеей, но он успел подставить плечо. Темная сущность, соприкоснувшись с его кожей, запищала, словно раздавленная птица, и отпрянула. Фантом поморщился и атаковал. Никакого плана не было — он просто схватил тень за горло и сжал, чувствуя, как пальцы проваливаются в упругую липкую плоть. Тварь еще какое-то время трепыхалась, цеплялась пальцами в его руку, царапаясь, но Фантом не чувствовал боли. Наконец, она затихла, превратилась в пепел и просочилась сквозь хватку Фантома обратно в стол дыма. Фантом не раздумывая сбил сапогом и пирамидку, и свечи. Убедившись, что дым утих окончательно и вслед за архатой не явится новое чудище, обернулся.

Дору продолжал держать девчонку на руках, но она лежала так смирно, что Фантом засомневался — жива ли? О чем и просил.

— Жива, без сознания.

— Что у нее с ногой?

После первой передышки, запах крови архаты снова настиг его. Фантому хотелось заткнуть нос и рот, чтобы только не ощущать на языке вкус ее противной крови. Чтобы хоть как-то помочь делу, отошел к противоположной стене, привычно облокотился на нее плечом и сосредоточился на наемнике. Тот положил архату в постель, укрыл, но после сел в ногах и сосредоточенно осмотрел увитую черными пятнами лодыжку.

— Это отметина Мглы, — закончив досмотр, сказал он. — Я мало что знаю об этом. Слышал краем уха, что они смертельно ядовиты и человек, отмеченный Мглой, не жилец.

— Она не человек, — напомнил Фантом. — Эти отметки могло оставить существо, похожее на то, что она приволокла с собой?

— Скорее всего так и есть.

Пока Дору молчал, Фантом сосредоточился на другом. Существо из Тени напугало инвигу так сильно, что она попросила помощи у ненавистных ей людей. Если его касание для Аккали яд, то почему ему, Фантому, оно не причинило вреда? Не девчонка ли сказала, что они одной крови?

Фантом потрогал языком кончики клыков. За минувшие дни они не изменились в размере, но стали как будто острее. Чем больше Фантом размышлял о своей природе, тем крепче уверялся в мнении, что насчет их родства архата ошиблась.

— Она умрет? — спросил, видя как наемник хмурится.

— Мне почем знать? — огрызнулся тот. — Сказал же — ни дьяволого хвоста не смыслю в этом.

— Тогда девчонку нужно отнести в храм.

Наемник посмотрел на него так, будто получил непристойное предложение. Фантому до его мыслей не было дела, но приходилось признать, что без помощи наемника — главным образом без золота в его кошельке — далеко им с Аккали не уйти. Тем более в незнакомом городе.

— Кто-то должен сходить к лекарке и узнать, что делать. В Нешере показывать архату на поводке — все равно, что добровольно на плаху идти.

— Мы оба знаем, что не оставим девчонку друг другу на присмотр.

— Верно говоришь. Но выносить ее из дому в таком состоянии тоже не дело. Так что либо мы будем упрямиться как тот осел из притчи и в конечном счете сдохнем оба от голода у полного корыта, либо кому-то придется рискнуть.

— Я не знаю города так, как знаешь его ты, у меня нет денег и я с архатой на руках куда приметнее тебя.

У Фантома не было никакого желания спорить, поэтому он напрямик выложил все аргументы. Судя по кислой роже наемника, они и ему показались разумными. Вряд ли ему хватит аргументов на откуп.

— Ладно, хрен бесов с тобой — я пойду.

Он окинул архату тревожным взглядом, еще раз посмотрел на лодыжку и шагнул к двери. Думая, что не выдает себя, осторожно скользнул ладонями по потайным карманам с кинжалами. Фантом давно приглядел, где он их прячет и старался не забывать ни об одном спрятанном жале. Случись перепалка — Дору не раздумывая пустит их в ход, полагая, что владеет преимуществом. Фантом не боялся открытого поединка, даже самонадеянно ставил на собственную победу, но постоянно находился на чеку. Дору, несомненно, был отменным мастером обмана и скрытости, и нюхом обладал поистине колоссальным. Фантом до сих пор не мог забыть, как ловко наемник выследил беглянку-архату, как точно действовала каждая его мышца. Но у весь ворох преимуществ портил один несомненный недостаток — тщеславие. Убежденность в собственной неуязвимости, притупила его внимательность.

— Если я вернусь и не найду тебя и архату — я так или иначе выслежу вас и прикончу. И, поверь, в последнее время я достаточно милосердствовал, и предатель пусть не ждет от меня милостивой смерти.

— Я не собираюсь сбегать, — уверенно сказал Фантом.

— Передай мои слова девчонке, когда в себя придет.

Оставшись один на один с архатой, Фантом отошел от нее на максимально возможное расстояние. Какое-то время он просто подпирал плечом стену и рассматривал беспорядок на полу. Свечи почти догорели, пепел трав разлетелся по полу странным узором. Но на самом деле, чем бы он не старался забить голову, мысли все равно возвращались к одному: нашла ли девчонка его душу? Он так страстно желал услышать ответ, что с трудом подавлял желание разбудить ее и вытрясти ответ.

Какое-то время он провел в недвижимости, прислушиваясь к шагам за стеной.

— Скиталец... — слабо застонала девчонка.

Фантом осмотрелся в поисках лоскута, пригодного, чтобы перевязать нос. После возвращения из Тени инвига стала пахнуть еще отвратительнее. Фантом с трудом подавлял рвотные позывы. Кое-как завязав тряпку вокруг носа, он подошел ближе, рассматривая лежащую девчонку.

— Скиталец, — хрипло повторила она.

— Я убил его.

Девчонка замотала головой, запуталась в собственных всклоченных волосах.

— Его нельзя убить, он отравит тебя так же, как отравил меня.

Фантом не понимал, бредит она или говорит осмысленно. На всякий случай потряс архату за плечо. Она открыла глаза, посмотрела на него сквозь непонимание, будто пыталась вспомнит, кто перед ней. Фантом опасливо переспросил:

— Что ты помнишь?

Девушка замычала, но не смогла вымолвить не слова. Жестом показала, чтобы помог ей сесть. Прикосновения к ней доставляли еще больше мучений, чем запах ее крови. Убедившись, что инвига пришла в себя, торопливо отступил к стене.

— Где Скиталец? — снова спросила она, с опаской всматриваясь в темноту углов, словно ожидала нападения.

— Сказал же — убил.

— Убил? Сам? — не поверила она.

Он пожал плечами.

— Тень превратилась в пепел, доказательств у меня нет, так что придется поверить на слово.

— Эта тень — Скиталец. Я притащила его из Тени. Они давно умерли, второй раз убить их невозможно. Он мог просто сбежать.

— Может быть, — не стал перепираться Фантом. Для себя самого решил, что все-таки разделался с тенью, но девчонке, похоже, охота бояться каждого сквозняка. Может оно и к лучшему: страх — лучший поводок. — Ты нашла то, что искала?

Архата как-то сразу напряглась и принялась разглядывать изувеченную черными разводами ногу.

— Говори, как есть — нам обоим будет лучше, если я не стану злиться понапрасну.

— Я нашла душу марашанца, а твою — нет, — было видно, что девчонка не врет. — Я старалась, о твоя кровь... она молчала.

— А раньше с тобой такое бывало?

— Я не слишком умелая инвига, — созналась Аккали после короткой паузы, — меня недавно обратили я не слишком часто ходила во Мглу.

— Зачем же пообещала мне? — Он не хотел злиться, но чувствовал, что готов взорваться от гнева. — Если знала, что не в твоих силах найти всякую душу — для чего надежу дала?

Архата молчала. Несколько минут они сидели молча. Девушка комкала потрепанный сенник, выуживала из прорех соломинки и роняла их на пол. Он уговаривал внутренних демонов успокоиться.

А потом инвига заговорила.

— Два десятка дней назад... или больше, или меньше — я счет дням потеряла. — Она потерла лоб, разгоняя морщины усталости. — Второй наследник, Имаскар, тот, кому я обещана в жены с самого своего рождения, уехал к границам нашего Союза. Нас одолевали нападения разбойников — в последнее время разведчики приносили дурные вести. Имаскар забрал с собой две сотни воинов. На второй день должно было случиться празднество Благословения — великий день для союза. Три дня длиться Благословение — пирующим нельзя прикасаться к мечам и даже помышлять о битве. Мы не ждали беды. Но среди нас нашелся предатель. Он отравил воду и питье, пустил в наш замок наемников. Пир превратился в кошмар, едва пирующие пригубили вино. Я видела, как люди моего Союза падали замертво, харкая кровью и хватаясь за вспученные горла. И пока люди в садах умирали, не видя причины, разбойники проникли в замок и устроили резню. Они убивали всех: наследников, прислугу, женщин и стариков, и детей. Младших наследников обезглавили. — Голос архаты треснул, но она нашла силы продолжить. — Их головы наемники принесли с собой, чтобы положить их в сердце пиршественного стола. Многие сильнейшие воины моего Союза погибли даже не успев взяться за меч. На моих глазах убили Родителя и Родительницу, Первого наследника, взяли в плен братьев и сестер. А потом меня оглушили и связали, как будто охотничий трофей. — Щеки Аккали вспыхнули от гнева. — Но Создатели дали мне сил прийти в себя и увидеть лицо предателя до того, как мне на голову одели мешок. И я видела, как он перерезал горло младшей наследнице, которой только-только исполнилось шесть лет. Она плакала и просила пощадить ее, но в его черном сердце не нашлось даже капли жалости.

— Кто был тот человек?

— Мой брат, — сказала она голосом старицы. — Мне плевать, что мою честь попрали унижением, что меня нагую видели похотливые глаза недостойного. Нареченная, чью наготу видел другой мужчина, должна просить милостивой смерти у своего нареченного. Я просила Создателей послать мне смерть, но они молчали. А потом я поняла, что должна выжить во что бы то ни стало. Потому что может статься, что кроме меня никто не узнает виновного.

— Ясно, — гнев Фантома улегся так же быстро, как и забурлил. — Ты бы пообещала отдаться мне, лишь бы я сохранил тебе жизнь?

Ее щеки еще больше полыхнули алым, архата потупила взор и промолчала. Но ему не требовался ответ.

— Я видела его здесь, в Нешере, — вдруг зашептала она. Говорила вкрадчиво, словно опасалась невидимых свидетелей ее откровений. — Любой в здравом уме спасался бы бегством. И у предателя было достаточно времени, чтобы сесть на быстроходный кораблю и отплыть в земли, где его не достанет гнев Имаскара. Но он остался в Риилморе, под самым носом брата.

— То, о чем ты тут рассказала, не под силу трусу, — резонно заметил Фантом, — возможно, твой брат не так труслив, как ты думаешь.

— Он мне не брат больше, он — предатель. Что до храбрости... Ты растерял свои воспоминания, но если бы помнил хоть малость, то прозвище Риилморский потрошитель тебе сказало бы о многом. Свою первую битву Имаскар выиграл в пятнадцать. В семнадцать он командовал сотней лучших воинов. А в двадцать пять почти поставил Риилмору на колени. Он не знает жалости.

Фантому до ее слов, сказанных с гордостью, было все равно.

Видя, что он никак не реагирует на ее слова, архата отважилась спросить:

— Ты теперь убьешь меня?

— Твоя смерть вернет мне душу?

— Нет.

— Тогда какой от этого прок?

Она была слишком слаба, чтобы скрыть радость.

— А где наемник? — Аккали только теперь заметила, что кроме них двоих в лачуге никого нет. — Решил больше не тратиться на нас?

— Пошел к лекарке, расспросить, что делать с отметинами на твоей ноге. Сказал, что он ядовиты и тот, кто их носит, долго не протянет. Это правда?

Она смазано улыбнулась. Фантом легко угадал грусть в золотых глазах.

— Это отметка проклятой обители Скитальцев. В Деворкане нет снадобья, способного исцелить от нее, и нет такой арканы. Говорили, что древняя аркана крови была достаточно сильна, чтобы стереть такие клейма, но я никогда не видела исцеления.

— Ты умрешь?

— Все мы когда-нибудь умрем. Каждое прикосновение Тени убивает самое ценное во мне — частичку души моей Матери, частичку самих Создателей. Нет лекарства, способного исцелить душу. Я была слишком слаба, а Мгла не прощает слабостей.

Они снова немного помолчали, а потом Фантом сказал:

— Он продаст тебя, как только ты скажешь, где спрятана его душа.

— Знаю.

Девчонка посмотрела сквозь него, и Фантому впервые со времени пробуждения стало неуютно. Он подавил возникший порыв, таким странным он был. А потом позволил мыслям течь свободно, стараясь разобраться в их стремительном потоке. Потеряв инвигу, он, вероятнее всего, лишится последнего шанса вернуть душу и воспоминания. Так же ясно и то, что после того, как девчонка расскажет все наемнику, он как можно скорее избавится и от него — вынужденного спутника, навязанного обстоятельствами. А с осколками воспоминаний, сжираемый жаждой на улице без крыши и денег он долго не протянет.

— Чем ты можешь быть полезна мне?

Девчонка медлила с ответом. Плюс к ее честности: не пыталась юлить или изворачиваться. По глазам видно, что всерьез раздумывает, чем может пригодиться. Любой бы на ее месте пошел на вранье — Фантом внутренне ожидал чего-то похожего. Но архата, похоже, не собиралась выкручиваться.

— Я могу сделать ищейку.

— Ищейку? Что это?

— У каждого места в Деворкане, каждой травинки или камня есть память, в которую впечатываются события минувших дней. Если создать достаточно крепкую связь между тобой и ищейкой, то я могу найти твои следы.

— Насколько это реально? — На этот раз Фантом не собирался делать ошибку, заранее соглашаясь на неосуществимое. — Говори честно, архата, пока терпение при мне и я им владею.

— Я никогда не врала, — на мгновение она разозлилась, но быстро совладала с собой. — Не врала ни тебе, ни тому наемнику, недостойному целовать пыль за моими сапогами. Создать связь будет сложно, на это способны лишь опытные инвиги.

— К которым ты не относишься, — продолжил за нее Фантом.

— Так и есть. Но даже если мы сделаем связь и она окажется достаточно крепкой — разбудить твои воспоминания будет сложно. Чем больше расстояние — тем меньше вероятность, что зов окажется достаточно силен. А ты мог никогда не бывать в Нешере, да и в самой Риилморе.

— Зачем же предлагаешь, если шансов на успех нет?

— Ты спросил, чем я могу быть полезна — и я сказала. Шансы малы, верно, но даже если есть призрачная вероятность успеха — разве она не стоит попытки? Ты ничего не теряешь.

"Верно, потому что самое ценное — себя — я уже утратил".

— И что тебе понадобится, чтобы сделать то, о чем говоришь?

— Лишь твоя кровь, — улыбнулась она и взглядом скользнула по остаткам ритуального круга, — остальное купил наш жадный друг.

Фантом выпрямился, до хруста размял плечи. И шагнул к двери.

— Ты можешь идти?

— Да... пожалуй, — неуверенно ответила она. Архата натянула сапог, потихоньку спустила ноги и аккуратно встала. Сделала несколько пробных шагов, прежде чем дать окончательный ответ: — Галопом не побегу, но на своих пойду.

— Тогда лучше поторопись — и так много времени потеряли.

Девчонка, нужно отдать ей должное, ни о чем не спрашивала. Задержалась только чтобы подобрать оставшиеся от ритуала свечи и иглу. Потом наспех состряпала лучину, подожгла ее от лампы, а маслом щедро сбрызнула мебель.

— Пожаром его не обмануть, — глядя снаружи на первые струйки дыма, засомневался Фантом.

— Когда огонь перекинется на соседние дома, поднимется суматоха. После дождя дерево отсырело, копоти и вони будет больше, чем пламени. Нам прикрытие в самый раз.

Они прошли несколько кварталов, прежде чем Фантом понял, что не архата следует за ним, а он плетется за ней.

— Я не знаю города, — словно прочтя его мысли, призналась девчонка, — но я много слышала о столице и запомнила кое-какие названия.

— Разве тебе не лучше обратиться к здешним властям и попросить защиты?

— Я уже думала над этим. Но в таком случае я буду связана по рукам и ногам. Думаю, что историю похищенной архаты скоро узнает вся округа, и если она дойдет до ушей предателя — как думаешь, что он сделает первым делом?

— Попытается тебя убить, — бросил Фантом.

Аккали подняла голову, показывая из-под капюшона вымученную улыбку.

— Вообще я думала, что сбежит, но твой вариант так же возможен.

— Так куда же мы пойдем?

На этот раз Архата показала почти все лицо, задумчиво ощупала Фантома взглядом.

— Для начала нам нужны деньги.

— И поэтому ты рассматриваешь меня, как коня на ярмарке? — хмыкнул он, догадавшись, что в планы архаты не входить зарабатывать мойкой посуды.

Они прошли еще немного, свернули за угол и наткнулись на харчевню под вывеской "Пьяный карась". Соваться в людное место, когда наемник уже мог хватиться их — бредовая идея, о чем Фантом не преминул сказать.

— Доверься мне, раз уж я доверилась тебе.

По правде говоря, ему было все равно. Наемник не выглядел серьезным соперником, хотя слишком многое в его поведении заставляло Фантома быть начеку. Аккали была единственной причиной, из-за которой он избегал открытого противостояния. Почуяв опасность, наемник вполне мог попытаться сбежать, прихватив девчонку с собой. Теперь же, получив архату, Фантом не собирался расшаркиваться перед ним, если судьбе будет угодно столкнуть их лбами.

— Говорить буду я, — уже стоя на пороге, предупредила Аккали.

— Тебя могут узнать.

— И хорошо, если узнают.

Фантом перестал пытаться вникнуть в ее замысле, и поэтому просто последовал за ней.

В харчевне густо воняло соленой рыбой и пивом. Большей частью посетители были из моряков: матросы, капитаны в потрепанных шляпах, мелкие торговцы. Звуки пьяной мандолины разбавлял треск игральных костей и перестук глиняных табличек для игры в арак. На новых посетителей отреагировали по-разному: кто-то не таясь рассматривал, кто-то делал вид, что увлечен игрой, на самом деле изучая их странный тандем. Большая часть, однако, потянулась за оружием.

Архата уверенно прошагала до стойки, положила локти на плохо вымытую столешницу и похлопала ладонью. Ничто не выдало ее страха, хоть Фантом явственно чувствовал как его в девчонкиной крови.

— Чего? — Хозяин показал чернозубую улыбку, ватер ладони о рубаху.

— Мы ищем корабль до земель Шамарийского анклава, добрый господин. — Архата говорила сдержанно, но подчеркнуто вежливо, словно с вельможей.

— Так и шли бы в порт.

— Разве в таком славном заведении не собираются отважные покорители морей? И разве твое доброе питье не развязывает им языки?

Ее вежливость обезоружила хмурого трактирщика.

— За спрос денег не берут, конечно, но сама понимаешь — даже слухи чего-то стоят.

Девчонка охотно кивнула, потянулась куда-то в складки одежды и достала ... серебряную монету. Ее, однако, не спешила класть на прилавок.

— Я и мой друг не голодны и не испытываем жажды, поэтому не будем переводить твое несомненно отменно пиво и вкусную еду, а лучше отдадим тебе этот серебряный в обмен на пару слов. И на том разойдемся.

Хозяин постучал пальцами по столешнице, алчно разглядывая близкую наживу.

Дальнейший разговор был коротким. Трактирщик рассказал, что в порту уже неделю стоит судно, которое собирается отбыть к берегам анклава. Он сказал название корабля и, получив серебряный, поинтересовался, чем еще может услужить щедрым господам. При этом от Фантома не утаился его жадный взгляд. Догадался ли он, что перед ним архата или нет — Фантом не знал. Из обрывков воспоминаний выудил знание, что потомки серафимов редкие гости в этих краях. Вряд ли хозяин замызганной забегаловки знает о них достаточно, чтобы отличить от прочих, не менее редких для Риилморы народов. Но он определенно не забудет экзотическую красавицу, которая посещала его харчевню.

Фантом мысленно треснул себя по лбу. Ну конечно! Как он сразу не разгадал этот нехитрый план?

Аккали поблагодарила хозяина, пожелала ему здравия и словно невзначай бросила, что будет молить Создателей, чтобы те сжалились и позволили ей и ее спутнику беспрепятственно сесть на корабль. На это хозяин влажно улыбнулся и уверил, что в случае чего она всегда может рассчитывать самое вкусное, что есть в его меню.

— Ловко ты придумала, — сказал Фантом, когда они вышли из харчевни. — Я не сразу догадался, для чего про корабли стала спрашивать и для чего лицо свое показала. Теперь-то этот жмот точно запомнит, что в забегаловке была красивая госпожа. И не забудет о корабле. Одно непонятно — где монету раздобыла?

— Девчонку помнишь, которую ты загрыз? Вот у нее.

— Я думал ты жрица, а не воровка.

— Если об этом узнают мои сородичи, то мне обреют голову, поставят клеймо вот здесь, — она указала на место между бровями, — и выгонят в скитания.

Фантому дела не было до традиций архат. Но его беспокоило, удастся ли обвести наемника вокруг пальца. План, конечно, хорош, но Дору не простак. Вряд ли так просто купится на фокус.

О своих подозрениях он сказал девчонке. Та кивнула.

— Обмануть его таким образом не получится, но он все-равно проверит слова трактирщика. Я слишком дорогой товар, чтобы рисковать из-за недоверия. У нас есть несколько часов, чтобы найти убежище.

— Ты все еще не сказала, что собираешься делать дальше.

Фантома сжирали внутренние противоречия. С одной стороны он пожалел архату: сперва наемник бы заставил ее отыскать его душу, а потом — продал. Для таких, как он, договоры стоят не дороже грязи. А если посмотреть иначе — получается, что он сам не на много честнее этого проходимца. Взял и украл девчонку, которую уговаривались стеречь вдвоем.

По лицу девчонки угадывалось, что плана у нее не было.

— Нам нужно уединенное место, чтобы я смогла сделать ищейку, — наконец сказала она.

— Отличный план, — Фантом позволил себе немного иронии. А что еще оставалось? Ох и странная же они компания: потерявший память громила и девчонка знатного рода, ради которой вот-вот может вспыхнуть война. Здравый смысл подсказывает, что любой бы на его месте поскорее избавится от этого бремени.

— Марашанец подумает, что мы решили затаиться и вряд ли станет искать в людном районе. К тому же, у него дела в Риилморе — он прибился к цирку в Совиной крепости. А, значит, ехал в столицу со своим интересом. Ты заметил, как он пытался укрыться от случайных взглядов? Берег свое лицо сильнее моего. Не просто так это все.

— У наемников свой хлеб. — Дела марашнаца Фантома волновали меньше всего. Пусть бы и приехал вырезать половину горожан — его, Фантома, к цели это не приблизит ни на полшага.

— Вопрос в том, где он собирается его заработать, — задумчиво произнесла девчонка, после чего встрепенулась. — Нам нужны деньги и я знаю, где их достать. Вот только...

Устремленный на него взгляд, Фантому категорически не понравился.

— Я читала о Жадном золоте.

— Что еще за золото?

— Когда армии Арны осаждали Нешер, в столице начались беспорядки. Бедняки, одержимые голодом, врывались в дома богачей и забирали все, что могли унести. Тех, кто не желала отдавать нажитое добровольно — убивали. Ходили слухи о том, что Конферат готов сдать столицу на милость Арны. Толстосумы, опасаясь за свои сокровища, прятали золото, как могли. Я читала легенду о Панаише Ореке — самом богатом человеке Риилморы. Его дом держался до последнего, но Панаиш понимал, что падение его дома — вопрос нескольких дней. Он и его родственники тайно выбирались из дома, вынося с собой деньги и драгоценные камни. Они прятали сокровища, надеясь, что когда закончится война, смогут вернуть сокровища. Но богач просчитался: обуянная злостью толпа, ворвавшись в его дома нашла лишь домашнюю утварь, которая хоть и стоило дорого, едва ли могла заменить жаждущим наживы сокровища, ради которых они пришли потрошить дом. Богача и всю его семью повесили. Не пощадили даже слуг. Многие хотели отыскать золото, которое прозвали "жадным", но никому не удалось найти ни монеты.

— Легенды от того и называются легендами, что от правды в них нет даже запаха. И если всех убили — кто же тогда рассказал о "жадном золоте"?

— Сам Панаиш, — уверенно и без тени улыбки, ответила Аккали. — Как всякий скупец, он корпел над каждой монетой, и потому наказал всем отмечать места тайников особенным знаком. Чем-то неприметным, чтобы не вызвать интереса тех, кто случайно споткнется об отметку взглядом. Но при этом заметным для самих хозяев сокровищ.

— Бред, — вынес вердикт Фантом. — В нашем положении уж лучше тебе сдаться на милость магистров Конферата, чем гоняться за несуществующими сокровищами.

— Войны проигрывают не слабые, но сомневающиеся, — как-то странно посмотрев на него, сказала архата. — Армия Риилморы впятеро превосходила армию Арны, никто не верил, что мы можем победить. Если бы Имаскар сомневался, как и многие, мы бы никогда не поставили Риилмору на колени. Сомнение — самый сильный яд.

Фантом мысленно махнул на девчонку рукой.

— Предлагаешь гоняться за призраками?

Она снова улыбнулась, кивнула куда-то ему за спину. Фантом повернулся и несколько минут безуспешно пытался понять, что должен увидеть. Девчонка подсказала ему, коротким:

— Что известно всем, но ни о чем не скажет другому? Что не привлечет внимания несведущего, но бросится в глаза знающему?

— Я не в настроении загадки разгадывать, — снова начинал злиться Фантом.

— Герб, — сказала Аккали.

— Если все так просто, то сокровища — если они когда-то и существовали — давно растащили умники вроде тебя.

— Обозначать сокровища собственным гербом — редкостная глупость, смешная даже для слабого умом. А богач вроде Панаиша никак не мог быть глупцом. Думаю, он использовал один из гербов дома своей жены.

— Один из?

— Он женился на даме бедного, но весьма славного рода. Отец госпожи Орек прослыл известным ловеласом — у него было бесчисленное количество жен и еще больше детей. Госпожа Орек, чтобы почтить память своей матери, которая из-за горя сиганула с башни вниз головой, носила герб семьи своей матери, но не отца. Ловелас вскоре разорился и заразился проказой. Болезнь свела его с ума, он поджег дом и сгорел в собственной постели. Этот род вскоре забыли. Будь я Панаишем — я бы использовала герб жены без опаски. Среди простолюдинов нет сведущих в геральдике, а те, кто в ней разбираются, отравлены сомнением.

— А тебе-то откуда известно?

— Я наследница Второго дома, нареченная жена Второго наследника Имаскара. Случись что с Первым домом — мы первые претенденты на Солнечную корону. Геральдику я учила с самого рождения. — К словам она прибавила обезоруживающую улыбку.

Фантом сдался. А гори оно все адским пламенем. Лучше носиться по городу в поисках мифического сокровища, чем сидеть без дела и плана, что делать дальше. Двигается тот, кто не стоит на месте.

— Допустим, я согласен — ты хоть примерно знаешь, откуда начинать поиски?

— У меня есть догадка.

— От этого слова у меня чесотка, — не преминул вставить Фантом.

— На гербе дома госпожи гордячки изображены три незабудки, перетянутые белой лентой в золотых королевских лилиях. Думаю, предосторожности ради, богатей не стал использовать все элементы, а ограничился чем-то одним. Тремя незабудками, например.

Незабудки, про себя повторил Фантом, пошевелил то, что не решался назвать памятью. Все, что приходило на ум — небольшие цветы голубого цвета.

— Я видел такие. — Он постарался поймать воспоминание за хвост, но оно выворачивалось, словно угорь.

— Мы их видели, — подсказала девчонка. Как будто улыбнуться хотела, но передумала. — На доме старухи с железякой на лице.

Фантому не хотелось возвращаться в злосчастную гостиницу. Работорговцы, хотевшие украсть архату, могут все еще быть там. И они, скорее всего, заучили полученные уроки, и усилили охрану. А они с архатой слишком заметны, чтобы на них не обратили внимание. Тем более, если они начнут тормошить прилегающую местность в поисках мифического сокровища. Дальнейшее развитие событий выглядело уныло: даже если их не тронут и дадут копошиться в собственной мусорной куче, находки в любом случае отберут. Фантом не сомневался, что ему хватит сил уложить четверых или даже шестерых, но архата...

Он пристально посмотрел на нее.

— Другого плана у меня нет, — сказал Аккали, в который раз заставляя видеть в себе дар чтения мыслей. — Этот по швам трещит, но он единственный, — повторила более настойчиво.

Он принял правила игры. А что еще оставалось?

Они оба знали город и оба понимали необходимость остаться неузнанными. Некоторые время просто шатались по кварталам, проверяя, нет шныряет ли за ними тень Дору. Аккали не давала себе расслабиться, постоянно страшилась шорохов и скрипов далеких дверных петель. К концу этих нескольких часов стала нервной и бледной от истощения. И всеми силами делала вид, что не голодна, хотя желудок вопил обратное. Что до Фантома, то он увидел достаточно, чтобы признать — как только наемник найдет их, он не станет тихо идти по следу, даря жертве мнимую свободу. Он попытается убить. Фантом на его месте, поступил бы так же.

Чтобы добраться до дома старухи, пришлось попетлять. Архата еле волочила ноги, но не жаловалась. Но усилия не пропали даром. В чехарде улиц — иногда Фантом всерьез верил, что высшие силы тасуют их, словно дощечки для игры в арак — удалось отыскать похожую, а остальное сделала память девчонки.

— Странная тишина, — сказала архата, обхватив себя за плечи.

Не сговариваясь, они выбрали место на другой стороне улицы, в тени облезлых деревьев. Чтобы не привлекать внимания, Фантом уселся на землю, стараясь подражать сидящему чуть вдалеке попрошайке.

— В минувший раз здесь было так же пусто.

— В минувший раз мы не оставили за собой гору трупов, — мрачно сказал Фантом. — За нами уже могут наблюдать. Если увидишь что-то подозрительное — сразу дай мне знать.

Фантом намеренно не стал говорить, что если неудачные похитители устроили за гостиницей слежку, то сразу же обратят внимание на странных незнакомцев. Обратят и, скорее всего, возьмут на прицел. Фантом не помнил, кем родился и что умел, не помнил, обучался ли чувствовать опасность и избегать ее, но что-то глубоко внутри подсказывало довериться чутью. Нюху зверя, который постоянно напоминал о себе.

Район как и раньше выглядел нелюдимым, но это не мешало случайным прохожим тревожить пыль его улиц. Посещали его большей частью такие же, как и они с Аккали, оборванцы. Изредка появлялись шлюхи, будоража запустение звоном браслетов, иногда — прокаженные, чьи тревожные колокольчики отпугивали даже бродячих животных. У одного проказа сожрала пол лица, у другой начал дробится нос.

— Зеленая порча, — произнес Фантом, провожая взглядом прокаженную.

— Что? — не поняла архата.

— Они больны зеленой порчей, — повторил Фантом. И вслед, скорее себе самому, чем ей, произнес: — Откуда я это знаю? Ни дьявола не помню, кто такой и где родился, но знаю о болячках.

— Ты не крейл и не архат, — сказала Аккали шепотом, будто боялась быть подслушанной. — Ты держал Скитальца и не поранился.

— Это странно?

— Никогда такого не видела прежде.

Она хотела сказать что-то еще, но неожиданная мука исказила ее лицо и девчонка, пошатнувшись, едва не упала. Фантом вовремя схватился и успел поймать ее за миг до падения. Какое-то время Аккали лежала без движения, лишь морщила лоб и кривилась от боли. Фантом похлопал ее по щекам, заставил посмотреть на себя.

— Это из-за отметин на твоей ноге? — озвучил догадку, гоня уверенность в собственной правоте.

— Да, — вымолвила она, порываясь встать.

В это время Фантом краем глаза заметил движение справа. Подавив сопротивление архаты, стиснул ее в объятиях, стараясь не упускать из виду внезапно и резво оживившегося попрошайку. Если раньше сидел бесформенной кучей, больше напоминая клубок тряпья, то теперь, распрямившись, словно переродился. "Попрошайка" оказался высоким, плечистым мужчиной неопределенного возраста. Тряпки свалились с него, словно черные листья, под которым обнаружилась мантия серого цвета. Кем бы ни был этот господин, на нищего он походил не более, чем старое вино на перегулявшую брагу.

Фантом буквально втиснулся спиной в стену. Аккали попыталась что-то сказать, но он запечатал ее рот ладонью. Бывший нищий преобразился настолько, что стал походить на эрб в куче навоза — чужеродно и нелогично. Не пустой забавы ради идут на такое оборотничество. Но Фантома больше заботило не то, ради чего он устроил маскарад, а причина, побудившая его прервать. С неба не грянул гром, не разверзлись небеса, но что-то все-таки заставило "нищего" оставить притворство.

Незнакомец рассеянно ощупал подворотню взглядом — больше для дела, чем опасаясь свидетелей. Не видеть, как минимум двух он не мог. На минуту Фантом поверил, что он самым нелюбезным способом попросит их убраться подобру-поздорову. Но тот направился к гостинице. Благородная серость его мантии степенно подметала за ним пыль.

— Фантом... — Аккали нашла способ вывернуться и, тяжело дыша, торопливо заговорила: — У него ... символ... как...

— Не спеши, — Фантом, уверившись, что незнакомцу в мантии нет до них дела, помог девушке сесть.

— На мантии этого человека... символ... я видела такой... — Она отчаянно задыхалась, на губах появилась розовая пена, но архата упрямо закончила. — Я видела такой же ... на мантии человека в пещере... где мы тебя... нашли. И еще...

На последнем слове она зашлась тяжелым кашлем. Но даже и это не заставило мужчину замедлиться или свернуть с намеченного пути. Что-то как будто заставляло его не обращать ни на что внимания. Еще немного — и он окажется около двери, которая, Фантом лишь теперь это заметил, чуть прикрыта. Как будто-то кто-то подал тайный знак гостеприимства. Или в гостинице хозяйничают голодранцы, не брезгующие подбирать крохи со стола покойницы.

— Иди, — Аккали слабо оттолкнула его от себя, — догони его.

— Я не оставлю тебя одну.

— Я не сбегу, — уверила она и из ее легких вырвалась новая порция кашля.

Архата бледнела прямо на глазах, не похоже, что притворяется слабой, пытаясь усыпить бдительность своего сторожа. Вряд ли способна идти, а далеко уползти не сможет. Наоборот — оставшись без охраны, она рискует больше. Как ни крути, а он лучшая компания, чем клетка, кандалы и работорговцы.

— Кричи так громко, как сможешь, — скороговоркой наставлял он, — постарайся никуда не деться до моего возвращения.

Она неопределенно мотнула головой.

Отвлекшись на изможденную архату, Фантом на время потерял незнакомца из виду. Настежь распахнутая дверь притона подсказывала, что он успел войти внутрь. Фантом метнулся следом, на ходу споткнувшись о трупный смрад. Разложение сочилось сквозь дверь лопнувшим гнойником.

Первое, что бросилось в глаза — распластанная старуха на полу. Кровь, в которой она лежала, походила на грязную тряпку с драными краями. На ней пировали мухи и черви. Часть жирующей братии жужжала над телом охранным дозором. Фантом перешагнул тело, осмотрелся. Ничего похожего на дверь и проход не нашел. Незнакомец мог подняться только наверх. Догадку подтвердил скрип половиц. Стараясь не выдать себя, Фантом поднялся следом. На полпути остановился, втянул голову в плечи. Но незнакомец и в этот раз не повернулся.

"Я не настолько ловок, чтобы не выдать себя, — размышлял Фантом, осторожно продолжив штурм лестницы, — так почему же ты упорно делаешь вид, что не заметил моего присутствия?".

Подобную странность могла объяснить лишь нарочитая игра. Человек знает, что за ним идут, но нарочно не дергается, очевидно, чтобы не спугнуть. Еще вопрос, кто кого выслеживает.

Фантом увернулся от шороха за какой-то миг до того, как над его ухом срезал арбалетный болт. Успел кубарем броситься в пол, кувыркнуться и повернуться лицом к стрелку. Фантом реально оценивал собственную скорость — арбалетчику не хватило бы времени перезарядить. Так и есть: худосочный в черном силуэт оставил надежду на еще один выстрел, уронил арбалет и скрылся на лестнице. Фантом не пытался догонять. Снова поддавшись чутью, избежал прямого удара под ребра. Отклонившись, перехватил руку нападающего и вывернул кисть. Незнакомец взвыл, предпринял отчаянную попытку вырваться. Фантом пресек ее, дернув руку на себя, и перехватил ее свободной рукой выше локтя.

— Дернись — и я сломаю ее, — предупредил холодно.

Человек не ответил, но попытался снова. Совсем идиот что ли? Фантом незамедлительно осуществил угрозу. Рука хрустнула, незнакомец в мантии закряхтел. Повернувшись, Фантом увидел его с зажатым между зубами красным, размером с монету, кругляшом.

— Стой!

От полученной затрещины незнакомца опрокинуло на спину. Фантом схватил его за грудки, приподнял голову, намереваясь пальцами разжать рот, но это уже не потребовалось. Лицо человека побагровело, кровь потекла сперва из носа, потом рта и ушей, а через миг стала проступать сквозь кожу. Минуты не прошло, как все его тело вздулось, вдвое прибавив в объеме. Кожа натянулась, скрадывая черты лица, превращая то, что было человеком в студень. Но человек продолжал дышать.

— Кто я?! — Вне себя от злости и отчаяния вот-вот потерять единственную зацепку, Фантом надавил на его глаза. Из-под пальцев ударили фонтаны крови. Воняла она будь здоров. — Не смей подыхать!

Человек раздулся настолько, что не мог рта открыть. Напрасная трата времени ждать от него признания. Фантом быстро обшарил мантию, не глядя забирая все, что нашлось в ее складках. Кожа незнакомца натянулась тала гладкой от натуги. Фантом успел вовремя отскочить. Гулкий "бух" тряхнул ночлежку. Куски тела разлетелись по коридору, влажно шлепнулись на к ногам Фантома, чудом не приземлившись на него самого. Вслед за ошметками незнакомца и кусками того, что раньше было мантией, в Фантома полетели щепки и осколки камня. И, чтобы подчеркнуть задницу всего происходящего, гостиница зашаталась. Пол буквально ходил ходуном, поддерживающие крышу стропила прогнулись, грозя поддаться трещинам. Фантом быстро растолкал по карманам "добычу" и молнией бросился к выходу, по пути подобрав еще и оброненный неудачным убийцей арбалет. Не успел вылететь в дверь, как здание, крошась, со стоном опустилось. Будто старец сел. Погребальную песнь спели треснувшие стекла.

— А ну-ку стой.

Разогнав ладонью пыльный туман, Фантом устреми взор на говорящего. Теперь в его руках не было арбалета, но сомнений, кто перед ним, не было. Молодчик славно подготовил встречу: стеной прикрыл спину, едва стоящей на ногах архатой — перед. Девчонка шаталась, у нее шла носом кровь, а наемник, для большей острастки, приставил к ее горлу кинжал. Он боялся и оттого прижимал острие слишком крепко — на коже девчонки уже образовалась алая нитка. Слишком много запаха ее крови, подумал Фантом. Кровь архаты воняла во сто крат сильнее трупного разложения.

— Сделаешь еще шаг — и я повешу ей на шею красный платок.

Красный платок? Было в этом слове что-то мерзкое и, вместе с тем, знакомое. Не иначе какой-то жаргон в ходу воров и убийц.

— Предлагаю сделку наоборот. — Стоило больших усилий не морщится, проглатывая мерзкий ему запах. — Ты отпускаешь девчонку, а я разрешу тебе убраться. И даже не покалечу.

Убийца распластал по лицу улыбку, но нервно дергающееся веко выдало его усилившиеся опасения.

— Сдается мне, ты не из пугливых, — заявил он.

— А ты как будто не полный дуралей, — вернул похвалу Фантом. — Кто тебя нанял? Сколько бы тебе не заплатили, подумай, стоил ли разменивать кошелек на свежую могилу. В которую, будь покоен, я тебя живо уложу.

— Прости, приятель, но у меня кодекс, — он повел плечами, намеренно или нет, поскреб кинжалом горло Аккали. Девчонка даже не пискнула. — Я не могу взять тебя — не настолько уж, как ты верно заметил, дурак. Но ее, — он смачно чмокнул архату в висок, — заберу.

— Отчего же раньше не бежал?

— И подставить спину? Эта роза больно хороша, — еще один смачный чмок, на этот раз в шею.

Девчонка предприняла слабую попытку увернуться, но он пустил в ход кинжал. На миг Фантому почудилось, что она добровольно насадит себя на лезвие, но архата, окончательно потеряв силы, обмякла в руках пленителя.

Этого шанса Фантом не упустил. Аккали весила всего ничего, но расслабленное тело все равно вдвое тяжелее. Убийца не мог видеть ее лица и не мог догадаться, что произойдет. Когда архата, как камень, потянула его за собой, он невольно наклонился, пытаясь вновь прикрыться ею. Но силы одной руки ему недоставало. Увидев брешь в защите, Фантом атаковал. Просто голыми руками. Швырнул себя на наемника, сшиб того с ног. Почти сразу оттолкнул бессознательную Аккали, всем весом насев на убийцу. Подмяв того под себя, смазал крепкую оплеуху. Достаточно сильную, чтобы сломить сопротивление, но и достаточно поблажливую, чтобы ненароком не вывести поганца из строя.

— Я последний раз сейчас повторю — кто твой хозяин?

— Ты же видел его! — отчаянно выкрикнул убийца. — Проклятая язва, да на тебе его потроха!

— Что он хотел от тебя? Что ты должен был сделать? — Фантом еще раз тряхнул его.

— Я... я...

Откровение прервал арбалетный болт. Убийца дернулся, белки его глаз налились кровью. Фантом поднял голову и увидел торчащий в самом его темени арбалетный болт. Быстро осмотрелся, пытаясь угадать, где засел стрелок. В подворотне стояла тишина: ни шелеста, ни случайно хрустнувшей под пяткой ветки. За себя Фантом не переживал: прошло достаточно времени, чтобы перезарядить болт и выстрелить. А меткость стрелка не заставляла сомневаться в его мастерстве. Незнакомец подстраховался, прихватив с собой не одного, а двух убийц. Очевидно, охотился на крупную добычу, раз перестраховался. Но чем больше Фантом пытался угадать его намерения, тем больше убеждался, что задача ему не по плечу.

Он обождал еще немного, уверился, что по нему не станут стрелять и скосил взгляд на архату. Девчонка морщилась, мотала головой, словно ее мучил страшный сон. Прежде чем заняться ней, Фантом обшарил карманы убийцы. К изнанке его куртки был приторочен внушительных размеров кошель. Фантом запустил в него пальцы, выудил пригоршню монет, мысленно улыбнувшись. Ну хоть какая-то награда за старания. Сокровища они, может, и не нашли, но на эти деньги смогут протянут несколько дней. Остальное добро не глядя сунул в кошель, за пояс заткнул стилет из черной стали.

— Аккали, открывай глаза. — Он заставил ее сесть, тряхнул, приводя в чувство.

Архата замычала, с трудом разлепила глаза.

— Ты поймал его? — спросила тише, чем шелестит ветер.

— Можно сказать и так.

— Он сказал что-то?

— Нет, оказался на удивление немногословен.

— Ты весь в крови, — на ее лице промелькнула паника. Она попыталась отклониться, избегая прикасаться к красным пятнам. После окинула себя взглядом, вздохнула и снова закрыла глаза.

Фантом тряхнул опять, опасаясь, как бы девчонка не распрощалась с рассудком.

— Что тут произошло? — поднимая веки, спросила она. Сухая, уставшая и до тошноты воняющая своей поганой серафимовой кровью.

— Потом расскажу. Встать сможешь? Хорошо бы убраться поскорее, а то неуютно мне что-то.

Аккали неуверенно качнула головой, и, опираясь на его руку, поднялась. Ее слабость чувствовать в каждом шаге. Идти сама не сможет — тут и гадать нечего. Но запах ее крови заставлял Фантома звереть. Идти с этой девицей под мышкой все равно, что подставлять темя под пытку водой. Деваться, между тем, некуда. Не бросать же ее на растерзание крысам и бродяжкам. Если разобраться, то именно ее действия привели их обратно в гостиницу, и именно она узнала символ на мантии незнакомца. Количество совпадений настораживало.

— Смотри, — пробормотала девчонка, еле заметно мотнув головой вперед. — Значит, не ошиблась.

На месте притона образовалась громадная куча мусора, до сих пор парующая пылью и пеплом. Между обломками, источая зловоние, сочился дым тлеющего дранья. Но левее, у того места, где гостиница прилегала к стене, часть угла осталась цела. Словно бы кто-то заботливо оттянул ее на время взрыва, а потом вернул на место. Во внутренней части угла виднелась ниша. Даже с того места, где стоял, Фантом различил облепленный пылью сверток.

— Не больно оно на сокровища смахивает, — засомневался Фантом.

— А что ты ожидал увидеть?

Резонный вопрос. В самом деле, если все было так, как архата в книгах вычитала, то вряд ли богатей и его прихлебатели прятали деньг мешками. Откуда-то вспомнилась поговорка про то, что только нерадивый кладет все яйца в одну корзину.

— Нужно глянуть, что там лежит-то.

Расстояние в два десятка шагов, они не прошли, а проползли с черепашьей скоростью. Архата не разрешила взять себя на руки, упрямилась и норовила избавиться от поддержки. Фантом почти дал себя убедить, но передумал. Они оба останутся в проигрыше, если девчонка сломает себе что-нибудь.

— Стой, — окрикнула Аккали, когда Фантом намеревался сунуть руку за свертком. — Не уверена, что здесь нет ловушек.

— Разве что арканических — сомневаюсь, что после эдакого обвала могли уцелеть хоть какие-то механизмы.

Но слова архаты зародили в нем сомнение, и сам того не желая, Фантом слишком нервно и быстро выдернул из ниши сверток. Подозрения архаты не оправдались — их не проткнуло копьем, не ужалило ядом.

— Предлагаю сперва найти более спокойное место, а там уже заняться нашим уловом.

— У нас нет денег даже на аренду порога, — грустно улыбнулась Аккали, в ответ на что Фантом потряс перед ее носом раздобытым кошелем. Она удивленно вскинулась, поинтересовалась: — Откуда?

— Одолжил у наших не очень удачливых убийц.

— Единственное, на что они в сущности и годились, — открыто позлорадствовала она.

— Ты меня все больше... удивляешь.

— Чем же? — Несмотря на упадок сил, Аккали вздернула подбородок, ее взгляд наполнился вызовом.

— Ты ненавидишь всех. Ненавидишь и желаешь смерти.

Ее злость быстро потухла.

— Мы в риилморской столице, построенной на костях моих предков. Эта земля принадлежит Арне, но риилморские собаки отняли ее. И чем больше их сдохнет, тем проще будет нашей армии.

Все сказанное прозвучало слишком обыденно. С таким же лицом девчонка могла рассказать о травле крыс: безучастно, отстраненно, словно считала всех риилморцев за паразитов. Не исключено, что так и считает.

— Покажи, сколько у нас есть, — сменила тему Аккали.

Фантом не стал утруждаться счетом, просто выгреб из кошеля монеты и ссыпал в ладонь архаты. А потом потуже затянул тесемки, проверяя, нет ли в нем прорех. В кошеле лежало остальное прикарманенное добро, и Фантом не терял надежду отыскать среди него подсказку.

— С этим мы можем жить на широкую ногу недели три, — сказал девчонка без особой радости. — В этом районе нам нельзя оставаться, нужно найти способ выбраться в верхний город. — Она снова посмотрела на монеты. — Можно подкупить кого-то из городской стражи, но мы слишком заметные, чтобы так неразумно и неосторожно подставлять спины. Нужно подумать...

— Наемник говорил о подземных ходах под всей столицей.

— Предлагаешь заглядывать под каждый куст?

— Предлагаю купить информацию.

Было заметно, что архата жутко зла на себя за то, что ее обставил беспамятный здоровяк.

— С деньгами или без, мы все равно слишком заметны.

— Заметна в первую очередь ты. Меня скорее шарахаютя.

— Тоже верно. — Она недолго думала. — Я могу покрасить волосы.

— Как знаешь, я ни дьявола не соображаю в этих фокусах.

Они отправились на поиски рынка. Очень вовремя, как оказалось — в подворотню уже начало стекаться отрепье, привлеченное грохотом. Несколько раз их с Аккали пытались перехватить, но Фантому хватало рыка или взгляда, чтобы пресечь попытки. А потом, откуда ни возьмись, в переулок хлынула волна стражников, визжащих баб, зевак и крикливой босоногой мелочи. Не будь Фантома рядом — Аккали смели бы в два счета. Но он, как якорь, крепко стоял на ногах и, не церемонясь, отшвыривал всех, кто подступался слишком близко. Несколько стражников попытались сунуться на странную парочку — а именно так они с архатой со стороны и выглядят, понимал Фантом — но раздумывали, стоило Фантому повести бровями. Чтобы не рисковать понапрасну, он сорвал в толчее чей-то грязный платок и кинул его Аккали на голову. Она никак не отреагировала, совершенно потеряная в зловонной людской реке. Фантом притянул ее к себе, крепко удерживая одной рукой, а второй продолжая распихивать прущие тела. Интуитивно отклонился, заметив впереди что-то похожее на колонну, словно гвоздь воткнутую между домами. Пришлось потрудиться, чтобы добрести до нее наперерез толпе. Зато когда они оказались рядом, их буквально вытолкнуло на единственный незанятый чьми-то пятками островок земли. Фантом повернулся, принял на спину не удар. Архата дернулась, моргнула и ее закатила глаза. Он выругался, принял еще один смазанный удар плечом, ругань в ответ, адресованную ему ли или кому-то менее расторопному и в попытках убраться с пути буквально вжался в стену. Под ногой лязгнуло, словно сжались железные челюсти. Стена в мгновение она растворилась и Фантом провалился в теплую обитель сырости.

Лязгнуло снова. Он повернулся, пошарил рукой. Пальцы наткнулись на сырой, покрытый мхом камень. Одновременно с этим в памяти зашевелились слова наемника: "Этот город кишит подземными ходами". Что ж, этот подвернулся весьма кстати.

Архата напоминал о себе сдавленным хрипом. Фантом, сообразив, что прижал ее слишком крепко, ослабил хватку. Девчонка согнулась пополам, красная, что свекла, и залилась кашлем.

— Ты чуть не задушил меня, — прокашлявшись, сипло злилась она.

Фантом пожал плечами. Негодование архаты волновало меньше, чем раздражающий писк вьющейся вокруг мошкары. Важнее понять, как выбраться из мышеловки. Когда глаза привыкли к темноте, стало ясно, что они очутились в коридоре, не слишком широком, но достаточном, чтобы двое могли идти рядом не мешая друг другу. Округлый свод венчали целые полотнища паутины, над которыми и сейчас трудились мясистые пауки. Аккали, увидав такую компанию, попятилась Фантому за спину и невнятно прошептала:

— Ненавижу их.

На потолке, словно хребет огромной змеи, расположились светильники. Казалось, они были вмурованы глубоко в камень, таким тусклым был их свет. От постоянно мигания у Фантома зарябило в глазах. Но лучше уж такой свет, чем совсем в потемках наощупь.

— Пошли, — он отодвинул Аккали за спину и пошел первым.

Вопреки первому впечатлению, коридор закончился на третьем десятке шагов. Фантом уткнулся в стену. Налег на нее плечом, хотя догадывался, что, как и предыдущую, грубой силой ее вряд ли открыть. Так и есть — только в пыли беспользы перепачкался.

— Ищи все, на что сможешь нажать.

Несколько минут кропотливых поисков — и за спиной послышался знакомый металлический лязг. Сразу после него передняя стенка растворилась, будто камень в одночасье стал пылью.

— Похоже, мы вышли кварталом выше, — заключил Фантом. В пользу этого говорил близкий гул голосов, запах гари и столб дыма слева. — Пойдем.

Без лишних препятствий, придерживаясь пути, которым пришли, вернулись в базарные ряды. У торговок Аккали купила красящие настойки, еще какие-то баночки и мази, потом взяла несколько пригоршней трав, порошки трех цветов и еще много чего, совершенно непонятного на вид. Затем она потащила его в лавку ростовщика. У торговцев одеждой купила несколько рубашек, две пары штанов, сапоги, но выкинула все это в ближайшей подворотне. Фантом, глядя, как нищие накинулись на "подарки", еще раз отметил находчивость девчонки. Не скажешь, что знатного рода — будто всю жизнь только тем и промышляла, что обводила наемников вокруг пальца.

— Нам нужно к ростовщику. У него мы купим вещи получше. — Сказав это, архата сосредоточенно пожевала нижнюю губу, нахмурилась. — Скажу не кривя душой, что ростовщик скорее всего, узнает мое происхождение и разболтает об этом кому следует.

— Так зачем к нему идти?

— Для Верхнего Нешера нам нужна хорошая ношеная одежда. Чтобы мы не выделялись из толпы. В этом районе раздобыть такую можно только у ростовщика, да и то если повезет.

Лавку они нашли без особых затруднений. Здание, покрытое мхом, словно гриб, стояло особняком от основного нагромождения домов. Неопрятное на вид издалека, вблизи оказалось крепким: под слоем грязи проглядывался крепкий камень. Дверь тоже оказалась крепкая, на толстых железных петлях.

Аккали постучала в смотровое окошко. Долгое время на стук никто не торопился, но вскоре послышались шаркающие шаги, железная заслонка отворилась. В квадратном просвете, зарешеченном с обратной стороны, показалась распухшая морда неопределенного пола.

— Чего вам? Поздно уже, завтра приходите, не принимаю.

— Нам бы одежду раздобыть, уважаемый господин, — крайне вежливо и мягко отозвалась Аккали.

В свете ее недавнего откровения о ненависти ко всем риилморцам, оставалось лишь догадываться, сколько сил архата прикладывает, чтобы не выдать себя.

"Толстая морда" издал звук, похожий на гольготание индюка.

— Надо же — сколько лет живу, а господином впервые кличут. Сама зайдешь — это на порог даже не пущу. Мне еще во владения Скорбной не охота, моя старуха только недавно откинулась, не успел по-людски пожить.

— Даже не мечтай, — холодно предупредил Фантом.

— Тогда катитесь в дьяволовы потроха.

Он уже хотел закрыть заслонку, но Аккали помешала ему. Монета оказалась между ее пальцами словно по волшебству, и архата сделала все, чтобы скряга увидел ее достоинство. Во влажных от жира складках век появились алчные глаза.

— Господин, мы находимся в крайнем затруднении, — еще мягче сказала она, — ты очень обяжешь нас своей помощью. Не сомневаюсь, что среди твоих товаров найдется нужное нам недорогое облачение, но в знак нашей признательности за твои заботы, ты можешь забрать сдачу с этого эрба.

— Так бы сразу и сказала, — голос толстяка изменился.

Дверь беззвучно открылась. Архата, до этого выглядевшая уверенной, стала медлить, с опаской поглядывая на порог.

— Ну ты заходишь или нет? — торопил хозяин. — Нечего мне дом студить понапрасну.

Фантом не очень мягко толкнул девчонку вперед.

Через узкий коридор они попали в комнату. Вероятно, когда-то она была просторной, но обилие полок и шкафов, заваленных всячиной, сделали ее похожей на собачью конуру. Фантом бегло осмотрелся. Чего тут только не было: мечи, щиты, кольчуги, одежда и обувь, коробки с украшениями и посуда, ковры.

"Он не может сторожить все это в одиночку, — догадался Фантом. — Даже из жадности не стал бы рисковать ради не очень жирных барышей. А пуская тушу вроде меня, он не может не понимать, что рискует".

Стараясь не выдать свои измышления, Фантом осмотрелся, сделал вид, что интересуется исключительно содержимым полок. Разговор Аккали с ростовщиком слушал в пол уха. Девчонка в торговле смыслит больше него, а он тем временем позаботиться о том, чтобы их не прирезали на обратном пути.

Первого Фантом в щели между стеллажами, заваленными книгами. Даже и не человека, а только его тень. Мысленно пометил "засаду" и двинулся дальше, в скором времени найдя второго. Этот засел почти в открытую, за сундуком, до верху заполненном шкурами. Фантом сделал еще круг. Больше никого. Всего-то трое? Видимо к ростовщику крепко везло.

Фантом остановился около полки с мечами. В затылке заковыряло странное чувство близости к клинкам, пальцы непроизвольно сошлись, сжимая несуществующую рукоять. Глядя на мечи разного размера и формы, Фантом точно знал, как владеть каждым из них, каким бить, а каким — колоть. Внутренним взором видел, как защищаться и как атаковать, как хитрить, чтобы нанести смертельный удар. Образы, которые он не мог поймать и понять, мелькали перед внутренним взором, словно сгустки тумана, по прихоти невидимого арканиста принявшие нужные очертания.

— Я возьму это, — краем уха услышал Фантом и обернулся.

Аккали держала в руках платье темно-зеленого цвета, приложив его к себе. Фантом не смыслил в женских премудростях, но четко видел, что наряд ей велик. Однако платье в самом деле приличествовало бы знатной даме.

— И еще плащ, — Аккали указала на черную с серебром накидку, с серебряной же застежкой в виде ласточки.

— Славный выбор, красавица, ох и славный, — потирая ладони, приговаривал ростовщик.

Фантом поймал его недобрый взгляд. Толстяку не нравилось, что он задержался около мечей.

— Клинки не продаются, — сказал он, тряс мешковатым подбородком.

— Отчего же? — Фантом потянулся к одному з особенно приглянувшихся, выудил из темного прилавка длинный меч. Перебросил его из руки в руку, сделал финт, играя сталью, словно жонглер. В груди поднялась сладкая волна несуществующих воспоминаний.

— Потому что не продаются, — стоял на своем ростовщик. Он старался придать голосу значительности, а вместо этого получился сдавленный петушиный крик. — Красавица, прикажи своему быку убрать лапы с моего добра, пока я не стал скверно о вас думать.

Аккали непонимающе уставилась на Фантома, в ее золотом взгляде читался вопрос.

Фантом оставил меч при себе. В груди клокотала жажда поединка, в сравнении с которой жажда крови казалась незначительной, пустяковой прихотью.

— Вели своим молодчикам выйти, — спокойно сказал он. — Если ты не замыслил ничего дерьмового против нас, то разойдемся миром. Мы не грабить пришли и я даже разрешу девчонке выполнить уговор и отдать тебе монету.

Толстяк не ожидал такого поворота, на время потерял дар речи, но его дружки соображали шустрее. Первым накинулся тот, что прятался за сундуком. У него был короткий меч и щиток на второй руке. Он бросился на Фантома, метя в живот — рост не позволял коротышке замахнуться на большее. Фантому же хватило всего одного движения, чтобы уйти от атаки и еще одного, чтобы укоротить мелкого на голову. Та, как спелая тыква, ухнула об пол и захрипела.

Толстяк попятился было к Аккали, но девчонка улизнула от него, оказалась рядом с Фантомом и стащила с полки изогнутый дугой кинжал. Она что, в самом деле собирается пустить его в дело?

— Разбойники! — завопил ростовщик.

Второй выскочил из засады, но наученный неудачной попыткой безголового напарника, попытался зайти Фантому в тыл. Аккали угадала его движение, успела отразить удар, успела отвернуться, уступая дорогу Фантому. Он действовал грубее, оттеснил соперника к стене и проткнул ему шею, когда тот неудачно открылся. Кровь брызнула, оросила лицо... и Фантому стало еще слаще. Будто домой вернулся, будто нашел часть себя.

Он повернулся к старику, надеясь выпустить кишки и ему, и с сожалением обнаружил, что тот валяется на полу с рассеченной надвое рожей. Аккали стояла с окровавленным кинжалом и как-то странно морщилась. Потом выронила кинжал, закрылась, будто пыталась скрыться от атаки невидимого врага. Фантом окинул комнату взглядом, уверился, что в ней не осталось невидимок, и подошел к девчонке.

— Прочь от меня, — как в бреду шептала она. По щекам архаты текли слезы.

— Аккали, нет здесь никого, — Фантом взял ее за плечо, и девчонка неожиданно прильнула к нему, в поисках защиты.

Через несколько минут Фантом понял, что с женщинами, в отличие от мечей, обращаться не обучен. Но девчонке, похоже, он и нужен был в качестве столба.

— Они лезут ко мне, — прошептала Аккали, — хотят пробраться внутрь.

— Кто? — не понимал Фантом.

— Души убитых. Они все в крови, Фантом. Они... творили ужасные злодейства.

— Теперь уже не натворят, — напомнил он. — Похоже, мы набрели на сокровищницу. Пойди-ка закрой дверь на засов.

В несвойственной себе покорной манере, архата подчинилась. За время ее отсутствия, Фантом успел стащить трупы в соседнюю коморку, которая служила ростовщику спальней. Пинками закатил в нее же голову. Вернувшись, нашел Аккали стоящей около прилавка. Она рассеяно перебирала складки платья, которое собиралась купить. Похоже, души убитых больше ее не тревожили.

— Зачем ты его убила? Вроде как я тебе стерегу, а не наоборот.

Она судорожно дернула плечами.

— Ладно, предлагаю остаться здесь до утра. Ростовщик мертв, нас некому выдать. Дело к ночи, нам нужно где-то переночевать. Утром поглядим, что нам может пригодиться.

— Не нравится мне это, — вдруг сказала Аккали.

— Если бы мы их не убили, то они убили бы нас.

— Я не об этом, — отмахнулась она. — Слишком все гладко как-то. Так не бывает.

События минувших двух дней Фантом гладкими бы не назвал, но не мог не признать, что им в самом деле дьявольски везет.

— Создатели перестали испражняться на наши головы, подтерли задницы и теперь милуются на свою работу, — в качестве "аргумента" пошутил он. — Не бери в голову. Сегодня нам везет, а завтра мы не проснемся вовсе.

— Нам нужно избавиться от тел — к утру они будут жутко вонять, — предусмотрительно сказала Аккали. — И их кровь... я до сих пор чувствую ее.

— Я займусь ними, а ты поищи, чем набить животы.

Что делать с трупами, Фантом знал заранее. Отыскав среди прочего арсенала топор, принялся за дело. С двумя коротышками проблем не возникло, а вот чтобы разделать тушу ростовщика, пришлось попотеть. Куски того, что час назад было людьми, затолкал в мешки и выволок на улицу, прихватив бутыль лампадного масла и кремень. Взвалив все на спину, свернул в ближайшую подворотню и поджег. Вонь от горящей плоти мало чем отличалась от вони старой козлятины. Фантом не стал думать, откуда знает этот запах, просто дождался, пока огонь обезобразит останки до степени их неузнаваемости и вернулся в дом.

Аккали успел настелить на пол тряпок, поверх них положила шкуры. О том, что здесь час назад пролилась кровь, теперь можно было догадаться лишь по паре пятен на сундуке, да и то если знать куда смотреть. Со стороны они вполне сойдут за ржавчину.

У ростовщика нашелся хлеб, свежий сыр, яблоки и много орехов. Фантом хотел мяса, а еще больше хотел крови, но набил живот тем, что было. Аккали обошлась орехами и хлебом. Остатки завернули в кусок холстины и спрятали в один из мешком, так же одолженный у мертвого толстяка.

— Самое время посмотреть находки, — сказал Фантом, вытряхивая содержимое кошеля на место их недавнего ужина.

Несколько лоскутов ткани, обрывки записок, кисет с табаком, курительная трубка. Фантома привлек свиток, обмотанный голубой лентой, на конце которой сохранился сургучный обломок печати без каких-либо намеков на герб или рисунок. Фантом развернул его, пробежался взглядом по строчкам.

— Что там? — не терпелось Аккали.

— "Две меры алхимичекого серебра, мера шипучего золота, шесть мер костяной муки, лавандовая свеча..."

— Похоже на список покупок, — перебила чтение архата.

— Тут ключ, — Фантом повертел в руках простой, с ушком-петлей ключ. — И вот еще приписка: "Доставить в три дня по адресу: переулок Кровавой Марии, Серая ложа".

— Это все, что ты нашел у человека в мантии?

— Угу.

— Ничего из описанного здесь нет. Похоже, тот человек должен был купить необходимое и принести его по указанному адресу. А ключом открывается дверь.

— Тот человек не был похож на посыльного, и на торгаша тоже.

Девчонка не это ничего не ответила. Вместо этого потянулась за свертком, добытым из тайника. Внутри холстины оказалась продолговатая бутылка, целиком выточенная из кости. Пожелтевшую от времени поверхность испещрила филигрань в виде странных символов, ни один из которых не был Фантому знаком. Горлышко костяной фляги закрывала наливная пробка. Нетронутая, если судить по ее идеальному виду.

— Не слишком это похоже на обещанные тобой монеты и драгоценности, — заметил Фантом.

— Это... — Девчонка колебалась, перекладывала бутыль из руки в руку, прислушивалась к мерному бульканью внутри. — Это Костяная фляга.

— Вижу, что не глиняная.

— Это артефакт, творение древней арканы, — с благоговейным трепетом полушепотом сказала Аккали. — Я всегда думала, что она — лишь миф, выдумка. Но эти символы... — Архата едва касаясь поверхности, обводила пальцами контуры завитков.

— Что-то стоящее? — Фантом порядочно устал, порядочно проголодался и хотел лишь одного — вернуть себя. Если фляга не могла удовлетворить ни одну из трех потребностей, какой резон над ней ахать?

— Легенды утверждают, что внутри нее — бессмертие.

Очевидно, она ждала другой реакции: наткнувшись на безразличие Фантома, неуверенно пожала плечами, облизнула губы и снова переложила фляг из руки в руку, словно та жгла ладони.

— Если бы она память возвращала — было бы дело. А так... — Фантом сунул в рот безвкусный кусок еды, выхваченный наугад из миски. Бездумно пожевал его и проглотил. Тщетно — голод не уменьшился ни на каплю. — Умирать я пока не собираюсь, во всяком случае, не раньше, чем верну содержимое своей башки.

Едва он отказался от своих прав на бутыль, во взгляде девчонки зажглось нескрываемое вожделение. Не трудно догадаться, что мысленно она уже перебирает умерших родственников, гадая, который из них главнее.

Фантом перебил ее мечты одним резким движением, выхватив у нее флягу. Аккали удивленно воззрилась на него. Какое-то время пальцы архаты еще сжимались, пытаясь удержать то, чего нет.

— Ты же... — Гордость не позволяла девчонке выдать желание, но и молчать он не могла. Еще бы — такой шанс вот-вот уплывет из-под носа.

— Она мне не нужна — это ты хотела сказать? И ты хотела бы взять ее для себя? — предложил Фантом.

К чести своей архата не стала юлить и честно ответила:

— Да.

— В таком случае считай, что эта цацка, — он нарочито небрежно подбросил флягу в воздухе и с ловкостью поймал почти у самого пола, — залог твоей помощи. Помоги вернуть то, что обещала — и она твоя.

Архата, глядя на небрежное жонглерство такой желанной для нее ценности, сошла с лица и тяжело засопела, успокаиваясь.

— Обещаю, — процедила сквозь крепко сцепленные зубы, порывисто встала и засуетилась. Она неловко поправляла одежу, зачем-то шаркала подошвой по полу и слишком старательно делала вид, что не заинтересована собеседником.

— Я сдержу слово, — расщедрился на успокоение Фантом. Метания архаты волновали его не больше, чем пыль под ногами. Однако, помня, с каким удовольствием девчонка удрала от наемника, он рассудил, что не будет большой беды в том, чтобы не сжимать ее горло слишком сильно.

— Для тебя же лучше, если так.Дору

В том, что девчонка сбежит, он не сомневался ни мгновения.

Покинув лачугу, наемник не стал далеко прятаться. Кинул монету бродяжке, что прикорнул тут же в подворотне, сграбастал тряпье, в котором тот угнездился, словно падальщик, и быстро накинул на себя. Лохмотья нестерпимо воняли мочой, но в целом были куда чище множества тех, которые Дору приходилось носить по необходимости.

Он щедро зачерпнул из ближайшей канавы, испачкал лицо грязью, а после вытер руки об лохмотья. Нищий, чьи тряпки одолжил Дору, смотрел на эти ухищрения вспухшими от пристрастия к лунной пыльце глазами. По-хорошему его следовало бы выпотрошить, как рыбу, но Дору не желал тратить время. Судя по белкам, зловонный кусок человеческого мяса порядочно прогнил и сдохнет самое большее через неделю-другую. Убивать такого — только клинок стыдить.

Дору вдвое увеличил разделяющее их расстояние, привалился к стене, поджал под себя ноги и придирчиво осмотрел новое обличие. Халтура, конечно: край доспеха выглядывает из-под лохмотьев, руки не достаточно изувечены. Но все это под силу заметить знающему да глазастому. А девчонка и ее здоровяк-беспамяток, если Дору все верно рассчитал, удирать будут со всех ног и не смотря по сторонам.

"Вовремя надетый колпак дурака одурачит остальных", — вспомнил наемник слова наставника.

Нужно признать, что и беглецы не действовали совсем уж наобум. Наемник не сомневался, что идея с поджогом принадлежит архате — ее "спаситель" слишком тугодумом, чтобы исхитриться даже на школярскую уловку. Он ожидал подобного фортеля, более того — валящий из-под влажных соломенных крыш чад сыграл и ему на руку. Окутанный его саваном, Дору последовал за беглецами.

Ох и натрудили же эти две его ноги! Весь день архата петляла лисой. Иногда Дору начинал верить, что в ее действиях нет особого смысла, и она просто блудит по незнакомому городу, но девчонка умудрялась удивить его. Затея с кораблем стара, как монета в кармане бедняка, но и до нее не всякий бы додумался. Куда свежее оказалась петля с переодеванием — за нее Дору мысленно отвесил архате комичный поклон. Как для разбалованной наследницы одного из правящих домов, инвига показывает невиданную смекалку.

Но эти двое непуганых простаков просчитались в самом главном — недооценили противника. Внутренняя змея тщеславия подняла было голову, но Дору быстро придушил ее. Пусть не воспринимают всерьез — в конечном счете чужие промашки ему на руку. Не опасаясь слежки, архата и беспамяток бродили по городу без особого страха. Куда больше их волновали собственные личины, чем страх погони. И то, что проходило мимо внимания архаты, замечал Дору. Ее рождение заметили по меньшей мере трижды: шайка из рыбацкого кабака, пара основательно укомплектованных разбойников в торговых рядах и почтенная матрона, которую нерасторопная Аккали едва не сбила с ног. С шайкой из кабака Дору расправился без лишней пачкотни: стоило убить одного, как его дружки кинулись наутек. Наемник не рискнул сохранить им жизни — демон знает, в какой таверне они нынче же вечером распустят языки. С разбойниками пришлось повозиться. Сражались они от неумелости небрежно, но действовали слажено, норовя зайти то в спину, то в бок. Но и на удальцов ушло не больше минуты. Матрону он вовсе придушил, используя вместо удавки перевязь, за которой прятал здоровый глаз.

Он пустил достаточно крови, чтобы инвига насторожилась, но она, похоже, не врала, говоря об одолевшей ее слабости. К тому же путешествие во Мглу не прибавило ей здоровья.

Беглецы какое-то время шатались по городу. Девчонка — отчего-то Дору не сомневался, что именно она руководит "побегом" — петляла и заметала следы, как хромой заяц. Вроде и правильно, но раз за разом совершала совсем уж школярские ошибки. Да и откуда ей знать эту премудрость? Она — инвига, дочь главы и нареченная невеста Второго наследника, ее учил языкам и вышиванию, танцам и песням, а не уловкам воров и проституток.

Вытоптав не один квартал, беглецы отправились в притон железноносой старухи. За каким лихом их понесла туда нелегкая — эта загадка Дору не поддавалась. И все-таки не ностальгия же поволокла их в биндюжник, полный мертвецов. Тем более, компания уже начавших гнить трупов вряд ли по душе чистюле инвиге.

Дору дважды "переодевался": скинул лохмотья, укрывшись найденной в канаве об блеваной и загаженной хламидой, а после и ее сменил на пристойный плащ. В третий свой наряд на ходу умылся из бочки с дождевой водой, и пристроил на глаз перевязь. Вот так в самый раз — дуралеи и так не слишком бдительны, а с таким маскарадом им нипочем не угадать слежку.

Но кое-что не давало Дору покоя. Почему девчонка не спешит в Конферат? Он не сомневался, что туда архата направится первым делом и, когда ее ноги ни разу не дернулись в сторону Верхнего Нешера, насторожился. И стражников она сторонилась, и вообще делала все, чтобы и дальше оставаться неузнанной, но была в этом неумела, как молодая шлюшка в день первой торговли. Дору мысленно просил Бессердечного отвести от них взгляды — очень уж не хотелось оставлять за собой след мертвецов. Может Создатель услышал мольбы, или девчонка сподобилась стать осмотрительнее, но никто кроме Дору, кажется, не обращал на них внимания. Не считая разве что шараханья от ее бугая-спутника.

Что-то изменилось, что-то заставляет девчонку топтаться на месте, терпеть компанию агрессивного кровопийцы. И это что-то толкает ее, вопреки инстинкту самосохранения, оставаться в отнюдь не доброжелательном для архатов Нешере. Смена ее настроения мешала и воплощению замыслов Дору тоже.

С момента, как он покинул земли по ту сторону Трясин мертвецов, он несколько раз менял намерения, и каждый раз обещал себе, что больше отступит с намеченного пути ни на шаг. И отступал. Чего уж там — делал целые круги, перечеркивал задуманное и начинал с нового листа. Но и поручение, за которое он взялся, требовало достаточной доли безумия. "Только такому приспособленцу как ты, оно по зубам, — говорил наставник, наставляя Дору в путь. — Если оно вообще кому-либо по зубам, — тут же прибавлял он. — Ты лучший из моих учеников, но твое безумие делает тебя опасным для нашего ремесла. Поручение это я бы не взвалил на плечи ни одному из тех, которыми опекался, потому что оно несет лишь смерть. Но ты... кто знает, может, ты родился для него".

Дору мысленно хмыкнул, разменял еще одну подворотню, цепляясь взглядом за пятки беглецов. Минувшее утро принесло множество открытий. И одно из них Бессердечный будто нарочно подсунул своему верному слуге. Дору делано закашлялся, нарочито громко, так, что попятились даже дворняги. Архата повернулась, невнимательно скользнула взглядом по залитой нечистотами улице, и поторопилась дальше.

Около хибары жилезноносой мертвячки случилось то, чего Дору с одной стороны ожидал, а с другой — не был к этому готов. Засада. Человека в одеже арканиста он заметил сразу — тот слишком неряшливо прятал свои дорогие шмотки под латаным плащом. Были еще два молодца с арбалетами, но с ними дела обстояли странным образом. Один наверняка пришел с арканистом — даже на приличном друг от друга расстоянии они постоянно обменивались взглядами. Другой же держался особняком. По месту, которое он занял на крыше и железному спокойствию Дору угадал в нем мастера. Не щипача, не "ночного весельчака", а настоящего кудесника маскировки. Ни у кого, кроме Дору, не было шансов даже догадаться о присутствии третьего. Когда началась заварушка, Дору укрепился во мнении, что мастер пришел за своим интересом.

Грохот, шипение и стон, с которым здание присело и тут же окунулось в собственные каменные потроха, крик. Девчонка, которую дуралей разбойник взял заложницей. Архату, за которую можно выручит здоровенную кучу эрбов — взял заложницей. Следом показался Фантом, весь как только что из кровавой купели. Короткая перепалка, бравада одного и уверенная холодность другого. Скучное представление, где заранее известно, кто кого отправит к Скорбной. Зато увиденного и услышанного хватило для понимания ситуации. Арканист и его беззубая собачонка пришли за чем угодно, но не за девчонкой. Разбойник так и вообще не понимал, какое сокровище держит в руках.

А потом на сцену вышел третий игрок, закончив спектакль метким выстрелом. Стрелял профессионально: два мига на прицеливание, миг на выдох и выстрел. Работал чисто. И сделал то, чего Дору никак не ожидал — бесшумно скрылся.

Дору редко чего по-настоящему боялся, но всегда опасался того, чего не понимал. Увиденное наталкивало на нехорошие мысли. Кто за кем пришел? Кто для кого охотился? И было ли все произошедшее неслучайно?

"Самое время сделать перерыв и обмозговать все картинки", — скомандовал себе наемник.

Но как выпустить парочку из виду?

Дору окончательно уверился, что в ближайшее время архата не собирается покидать город. Они разжились деньгами — громила очень умно разжился содержимым разбойничьих карманов. И, скорее всего, успел прихватить что-то у арканиста. По самым скромным расчетам, им хватило бы на корабль до Арны. Но архата все равно не спешила покупать место на корабле. Перспектива же бродить за ними по городу, шла вразрез с его только-то заново придуманными планами.

Но Создатели вперед него разгадали эту загадку. Пока Дору только прикидывал, как лучше поступить, в подворотню хлынуло отрепье. Зловонное, галдящее на все голоса и грязное, будто старая выгребная яма. Дору доводилось побывать во всяких переделках и запах не мог сбить его с толку — как науськанный служебный пес он следовал за беглецами, держа взгляд на спине беспамятка.

— Куда прешь, выродок! — крепким перегаром заорал матерый голос.

Дору, насколько было возможно в толчее, отступил, пропуская стражника вперед. Тот же не спешил идти, а уставил на Дору выпученными до красноты глазами.

— Ты мне сапоги оттоптал, дерьма кусок! — громыхал он, распаляясь от собственного задора.

"Угораздило же наступить на копыто некастрированному борову".

Наемник низко, пока не хрустнула спина, поклонился. На голову и плечи тот час посыпались тычки локтями. Дору даже не пытался им противиться, принимал все и лебезил слова прощения. Нет ничего гаже добровольного самоуничижения, особенно, когда под хламидой, в близкой доступности спрятан острый, как язык гиштанки, кинжал. Ткнуть бы ним в один из глаз, да провернуть, чтобы боров захлебнулся в собственной блевотине.

— У, падаль сраная! — Стражник смазал ему по лицу.

Дору притворился, что падает, ускользнув от удара ровно настолько, чтобы здоровяк оказался позади, и славировал влево. В его деле осторожнее всего следует быть со стражниками: при всей своей тупости, они достаточно вымуштрованы, чтобы поволочь в темницу всякого кривоглянушего на риилморские регалии беспризорника.

Дору потребовалось мгновение, чтобы обшарить толпу взглядом. И мгновение, чтобы понять — Фантом и архата исчезли. Не поддаваясь злости, наемник прошел вперед, теперь уже стараясь держаться подальше от городских охранителей. До конца переулка в такой толчее топать минут пять, беглецы не могли сделать такой рывок.

Дору доковылял до стены, бесцеремонно оттеснил двух попрошаек: оба были настолько тощими и голодными, что переполох беспокоил их не больше, чем ветер беспокоит гранитную скалу. Куда же они могли деться? Не под землю же провалились, в самом деле? И как он мог так опростоволоситься?! Досада занозой воткнулась в гордость.

Вероятнее всего, дуралеям насказано повезло натолкнуться на скрытый проход. Уж здсь-то, в Нижнем Нешере, их предостаточно. Дору по силам отыскать его, но только не в толчее и не тогда, когда в спину таращиться боров и парочка его товарищей. Что ему далось? Наемник знал, что ничем не выдал себя и то, что стражники наткнулись на него — не что иное, как злое провидение. Лучше не подпускать их достаточно близко.

Марашанец прижался к стене, буквально стал ее частью, и стараясь держаться на полусогнутых, заторопился к концу улицы. Он нарочно горбился и даже прихрамывал, стараясь при этом сохранить темп. Какая холера заставила остолопов в портупее с гербами обратить на него внимание — не известно. Но на всякий случай лучше пусть запомнят его хромым коротышкой-горбуном.

Оказавшись за пределами квартала, Дору скинул с себя тряпье и со всех ног бросился налево, к нагромождению хибар, наползающих друг на друга будто в яростной каменной оргии. Добежав до ближайшего закоулка, нырнул в него и снова припустил. Два следующих поворота он пропустил, но вскочил в третий и остановился, стараясь задать ритм сбивчивому дыханию. Прислушался. Ни лязга мечей об железные нашлепки на броне, ни топота ног. Тишина, нарушаемая невыразительным гулом зевак.

Прямо на него смотрела вывеска: "Полтора сапога", под которой трясся от холода босой и простоволосы старик, единственным богатством которого была его никчемная жизнь. Дору прошествовал мимо, в напускной важности стуча каблуками сапог, и отворил дверь. С порога видать — славное местечко. Полторы калеки, как говорится, и две шлюхи, одна их которых как раз вытирала рот о подол юбки.

Никто не поднял взгляд на нового посетителя, даже хозяин — откормленный чуть более, чем попрошайка по ту сторону двери.

Марашанец занял место за столом пьяного вдрызг разнорабочего. Минут десять спустя к столу приковыляла замызганная бабища с отвислыми чуть не до пупа сиськами.

— Кто платить будет? — жуя тлеющую папиросу, промямлила она. Что не заметила, что пришли врозь — это хорошо.

— Я, — громким шепотом сказал Дору и прочистил горло. — Принеси еще питья — в глотке дерет.

Умело изображая трясучку, Дору подвинул к ней монету. Баба попробовала ее зубом, хмыкнула, будто удивилась, что настоящая, и, усердно шаркая, ушла.

Дору прикорнул на кулаке, делая вид, что задремал. Сосед по столу с присвистом храпел. Он не проснулся бы даже справь на него кто-то малую нужду.

Наемник мысленно повернул время вспять. Арканист, еще меньший, чем архата, мастер маскировки, в компании недоучки-разбойника, профессиональный убийца с арбалетом, поставивший точку в представлении, которого не начинал. Из общей картины более всего выбивался именно он. Скорее всего, он пришел задолго до того, как арканист себя выдал. И не убил беспамятного, хотя мог бы. А может... Догадка прихватила его обухом по загривку, Дору даже глаза открыл и моргнул.

Этот приходил не за девчонкой, а за ним самим. Вета, старая манда, все-таки распустила язык. Дору беззвучно прищелкнул языком. Он ожидал чего-то подобного, но не думал, что прошмандовка распустит язык настолько быстро. Если только...

Маршанец осмотрелся, не в силах отделаться от мысли, что ему в затылок уставился наконечник арбалетного болта. Напрасно, конечно — из этого притона сошли, должно быть, и крысы с мышами.

Где же он просчитался? Дору снова и снова вертел в мозгу события минувших дней, каждый раз отступая все дальше в прошлое. Они порядочно наследили, но не до такой степени, чтобы стать приманкой для очень хищной рыбы. Единственное, на что грешил наемник — работорговцы, которые пытались похитить инвигу. Но и в это верилось с трудом. Человек на крыше работал точно и быстро, как хорошо заточенный нож, прихвостни железноносой карги напротив — совершал ошибку за ошибкой, главной из которых была, конечно же, попытка облапошить его. Будь в куриных мозгах хоть капля рассудка — поняли бы, из чьей миски пытаются уволочь кусок мяса.

Значит, кто-то приходил к Вете за информацией, кто-то настолько же осведомленный о темных делишках подземного города, как и сам Дору. Не исключено, что один из приближенных к заказчику, которому боров Бачо вез девчонку. Маловероятно, что заказчик лично шляется по сомнительным местам подземья — у могущественного человека для этого существует насколько пар не боящихся испачкаться и на все готовых рук.

Служка приволокла замызганную разноцветными потеками от бог знает чего бутыль, с грохотом водрузила ее под самый нос Дору. С таким же грохотом приставила кружку — посудину не более чистую, которую стискивал в руке спящий на противоположной стороне стола алкаш.

Если предположить, что арбалетчик на крыше работает на Покупателя — так Дору обозвал невидимого заказчика на инвигу — то за каким лихом он сидел на крыше места, из которого они давным-давно ушли. Не мог ведь не заглянуть и не увидеть резню внутри. Но нет, остался, более того — вместо того, чтобы прикончить Фантома и без труда забрать обессиленную архату, он просто ушел. Да и разбойника убил как будто нарочно именно тогда, когда тот созрел для трепа.

Нет-нет, не вяжется все равно.

Но все произошедшее с легкостью объяснил бы еще один вскрытый нарыв секрета. Тот, о котором сам Дору узнал всего недавно. И если это так, то деньги от продажи инвиги — сущая мелочь по сравнению с тем, что он может приобрести. Более того — все это чудным образом играет на руку, плывет, можно сказать, само. Осталось лишь расставить фигуры и лавировать между ними, пока игроки будут заняты игрой. Задача подчас сложнее, чем играть самому.

Дору плеснул пойло в кружку, хоть пить не собирался. Однако, до его особы всем посетителям было еще более все равно, чем стенам.

Он посидел еще какое-то время, достаточное чтобы окончательно сбить погоню, и вышел. После затхлого зловония притона, запах рыбы и соли почти ласкал нос.

Что ж, пришло время повидаться со связным. Дору долго оттягивал этот момент, искал повод дать себе еще немного времени на подготовку. После встречи со связным, пути назад не будет. Он станет зерном, которое бросили на жернова, и рано или поздно, но его превратят в муку. Но время отсрочки не прошло даром, скорее наоборот — связному будет очень интересно услышать, какую добычу Дору, сам того не желая, выследил.

День до вечера и часть сменившей его ночи наемник подготавливался ко встрече. В условленном месте нашел куль со всем необходимым, ни больше — ни меньше, как и условлено. Внутри он нашел чистую одежду, ящичек с приспособлениями для гримировки, бумаги и письма, которые, случись что, можно без страха предъявить для свидетельства важных и неотложных дел. Чушь несусветная, но подтверждающая ее печать — неоспоримый документ. Бюрократия — неизбежное зло, рок, который рано или поздно настигнет любое государство. Все тайны, заговоры и убийственные реформы неизменно проходят под покровительством чьих-нибудь печатей.

Ко всему добру прилагалось и письмо с указаниями о дальнейших действиях. Его Дору перечитывал до тех пор, пока слова не отпечатались в мозгу, а после сжег.

Соблазн наведаться к Вете и разузнать все самому лежал на плечах неподъемной ношей, но его пришлось сбросить. Марашанец собирался умаслить Бессердечного щедрым подношением окровавленных монет и просить Создателя о еще одном шансе.

Едва рассвело — Дору переоделся в чистое, привел в порядок волосы и гладко выбрил лицо, одел перчатки. Теперь он походи не на побирушку, не на голодранца, решившего спрятаться в столице от чеззарийского поветрия, а на бургера — никак не меньше. Только больно молод и худ, но и это можно обернуть в свою пользу. Марашанец наложил на лицо белила, особенно старательно покрыв ними скулы и лоб, после затемнил глаза охровой мазью. В завершение нанес на губы лимонный бальзам и выждал, пока тот достаточно впитается. Со дна медного таза, которое Дору использовал вместо зеркала, на него смотрел болезненного вида мужчина лет тридцати, которого многие сочтут "моложавым". Бледное лицо, темные круги под глазами, синюшные губы — ни дать, ни взять болезный "студенкой", одной ногой стоящий во владении Скорбной. Все чистоплюю Верхнего Нешера будут обходить его десятой дорогой и, случись что, вспомнят только "болезненного моложавого бургера почти при смерти".

Дору покинул гостиницу за два часа до полудня. Он ссутулился, так, чтобы голова утонула в плечах, выпятил вперед челюсть и приложил к губам платок, который предусмотрительно испачкал в крови из порезанного пальца. Он нарочно шел медленно, нарочито громко шаркая и кашляя так, что воронье срывалось с коньков крыш. Очень скоро он почувствовал себя утесом, что врезается в волны дерьма — даже нечистоплотные обитатели Нижнего Нешера сторонились его, а то и вовсе переходили на другую сторону улицы. И это тоже на руку, одобрил бы наставник: "Положи клад у всех на виду, под носом каждого — и его ничто не найдет". Именно так Дору зачастую и поступал.

На пропускном пункте все прошло как по маслу. Дору "кашлем" отогнал молодого, досужего от желания выслужиться капитана. Плохо скрывая брезгливость и нетерпимость к чужим болячкам, капитан однако, не стал подставляться, и проявил участие к болячке. То, как он при этом стремился сохранить дистанцию, не могло не веселить. Точь-в-точь петух, испугавшийся червяка. Глядя в сопроводительные бумаги, он бубнил что-то о несправедливости Создателей и вяло советовал найти в Верхнем Нешере какого-то врачевателя, известного якобы своим даром лечить всякую заразу. Глазки капитана беспокойно ерзали по строкам, выдавая его полную невнимательность к содержанию письма. Капитан торопливо вернул Дору письма, пожелал доброго дня и здравия, и крикнул стражникам, чтоб подняли ворота.

По ту их сторону уже ждала громоздкая свежеокрашенная платформа. Марашанец дошаркал до нее, сунул перевозчику монету и занял место на обитой кожей скамье. Предстоял нудный подъем вверх, но предвкушение чистого воздуха и приятного пейзажа сводили на нет тяготу ожидания. Вздремнуть бы, дать отдых мозгам, а то едва ворочаются. К счастью, перевозчик уже заводил механизм. Действо это сопровождалось скрежетом, лязгом и металлическим рычанием. Платформа дрогнула и покинула причал. Путь ее лежал вверх. Грузная, как беременная корова, и такая же неповоротливая, она поднималась вверх. Дору помнил свой первый полет: тогда ему казалось, что им нипочем не перебраться через балки, мосты и каменные колонны, которые, подобно паутине, делили столицу надвое — Верхний и Нижний Нешер. Но перевозчик правил со знанием дела, выжимая из механизма максимум.

"Спать будешь после, — подбодрил себя же, — если Бессердечному будет угодно — на золотых простынях, в компании золотоволосой чистокровки-инвиги".

От этой мысли в промежности стало тесно. Если все выгорит, даже ее сумасшедший садист-братец не сможет этому помешать.

Некоторое время спустя, платформа причалила к гранитному выступу, где ее поджидала пара лакеев. Один отворил калитку, другой, стоя на вытяжке, пожелал господину доброго дня и всяческих благ. Дору сунул обоим по мелкой монете, за что получил двойную порцию лести.

Верхний Нешер отличался от Нижнего так же, как промежность невинной девицы отличается от промежности старой шлюхи. Улицы чисты едва ли не до зеркального блеска, кусты подстрижены, дорожки посыпаны разноцветным песком. Даже листья на деревьях как будто шуршат по чьей-то указке — не слишком громко, не слишком тихо, а аккуратно в меру. Отдавая дань местной моде, мужчины одеты до смешного нелепо: пестрые и расфуфыренные, в перьях и шелках. Глядеть на них так же скучно, как и на ленивых бойцовских петухов. Женщины, напротив, обезличены шимтой, в одинакового кроя и практически одинакового же цвета платьях. Когда мимо, чванливо щелкая каблуками башмаков, прошествовал пижон в розово-голубом плаще и шляпе с плюмажом разноцветных перьев, Дору порадовался, что ему досталась личина бургера, а не придворного пижона. Тяжело приспособиться к новому обличию, если единственное, что оно вызывает — необратимое желание содрать маскарад и скормить его огню.

Путь Дору лежал в таверну под названием "Пестрая лента". Внутри умопомрачительно пахло печеным окороком, жареной фасолью с луком и сметаной, запеченными в медовый коржах яблоками и игристым вином. Марашанец сразу сосчитал все дни, которые был вынужден обходиться без нормальной пищи. Жаль, что не выйдет насладиться ею и в этот раз — болезный чахоточник, уплетающий свиную голяшку привлечет слишком много ненужного внимания. Поэтому Дору ограничился стаканом молока и пухлой, как щеки папашиной дочки, пшеничной булкой только что из печи. Цены же, в отличие от еды, аппетитными не были.

Съев половину заказанного, Дору велел принести писчие принадлежности, чиркнул пару строк и за серебряный гарант отправил с письмом мальчишку. Теперь оставалось только ждать.

Сквозь прозрачные, как слезы младенца окна из настоящего стекла, был виден лениво стекающий к закату день. Солнце уже закатилось за унизанный зубами башен и остроконечных крыш горизонт. Зато время, проверенное в праздном безделье, дало Дору шанс воочию убедиться — никому и дела нет до чахоточного мелкого лавочника. Первое время на его кашель оборачивались, но вскоре забыли вовсе. Конечно, будь заведение классом выше, болезного давно бы выставили за дверь, но посетители "Пестрой ленты" были менее привередливы.

Дору нарочно выбрал место, позволяющее держаться особняком от остальных, но при этом оставаться на виду, а не как крыса совать морду в темный угол. Вдобавок, хорошо просматривалась дверь, и от взгляда марашанца не ускользал ни один посетитель. Публика таверны отличалась говорливостью: лавочники, купцы мелкого пошиба, бургеры и мастеровые. И все, как один, приходили с пустыми животами и полными ртами разговоров. За миской сытного ужина и крепкого пива, языки усердно перемалывали слухи. Говорили обо всем: о разбойниках из Нижнего города, называющих себя Черной пятерней, о том, что в порту который день стоят корабли, на которых, вместе с товарами из Шимарийского анклава завезли новую неизлечимую хворь, о падеже скота и дурной погоде. Но больше всего, конечно, обсуждали чеззарийцев, которые, по слухам, уже чуть ли не подпирали спинами стены Нешера. Слушая небылицы, Дору лишь мысленно качал головой: что беднота голозадая, необразованная, что наевшие животы купчишки одинаково бестолковы и падки на росказни. Что уж говорить о содержимом голов высокой знати, которая погрязла в праздности и похоти. Все мозги Риилморы содержаться в головах магистров Конферата — вот кто на самом деле владеет достоверной и наиболее полной информацией о происходящем. И это тоже — часть гениального замысла, как заставить огромную страну добровольно стоять на коленях. И единственное, что пока стоит на их пути насаждения собственной власти — посланные создателями Стражи.

Дверь таверны в очередной раз скрипнула. На пороге появился невысокий молодой мужчина, борода которого молила о цирюльнике, а одежда — о портном. Мужчина направился прямиком к Дору, не спрашивая разрешения сел напротив, посмотрел на спящего пьянчугу.

Не дожидаясь приглашения, Дору произнес обозначенную в указаниях фразу. Чушь несусветная, не знающий подумал бы, что у болезного мозги набекрень встали, и не обратил бы внимания. Но подсевший незнакомец услышал, что нужно, и ответил такой же околесицей в ответ. После встал и зашагал обратно к выходу. Дору последовал за ним, стараясь незаметно расправить затекшие от деланой сутулости плечи. Все-таки еще не время расслабляться, скорее даже — самое время играть со всем старанием. Игра, в которую он ввязался, может выкинуть неприятное коленце в любо момент. Человек, торопливо шагающий впереди, может оказаться крысой не из того лагеря, если за время, пока Дору возился с инвигой, Главного игрока успели взять за яйца.

Одним кварталом выше уже ждал крытый экипаж. Неприметная повозка без каких-либо опознавательных знаков. Но Дору ждал чего-то подобного: он еще не знал Игрока и только собирался узнать его поближе, но чутье подсказывало, что он не понаслышке знаком с предосторожностью.

Хозяин безобразной бороды отворил дверцу, рычагом опустил "гармошку" железных ступеней и молчаливо воззрился на Дору. Марашанец скользнул в салон и позволил закрыть за собой дверцу.

— Почему так долго? — было первым, о чем спросил незнакомец.

— Возникли непредвиденные задержки, — не вдаваясь в подробности, отрапортовал Дору. Одной фразы Игрока оказалось достаточно, чтобы обозначить тон разговора.

Внутри экипаж выглядел на порядок роскошнее: обивка мягкой замшей, подлокотники из полированной вишневой доски, кропотливая работа медника в каждом витом завитке. Пассажирские скамьи устланы львиными шкурами. Все это сделано отнюдь не для разовой вылазки, да и шкуры заметно потерлись в местах, где по ним елозили почтенные — или не очень — седалища.

Сами Игрок оказался не таким, каким его представлял Дору. Мужчина в летах, отягощенный заметным брюхом и с лицом, изборожденном морщинами и рытвинами ветряной хвори. Одет в бесформенный балахон из дорогой ткани, на ногах — туфли, такие же дорогие и такие же невзрачные. Все то же чутье намекнуло, что вся эта дорогая серость — такой же, маскарад, как и его собственная болезная личина.

— Меня уверили, что с тобой не возникнет проблем, — немного раздраженно проговорил мужчина. — Что еще за непредвиденные задержки?

Дору ожидал подобного вопроса и заранее обмозговал ответ. Говорить ни об одной из своих находок он пока не собирался. Одна будет его личным козырем, другая — подстраховкой на случай, если что-то пойдет не так. Но если все пойдет по намеченному им плану — он с радостью предоставит обе, и получит за все про все тройные барыши.

— Ничего такого, о чем бы тебе следовало беспокоиться, — соблюдая уважительный тон, солгал Дору. По правде сказать, повод для беспокойства был приличный, но не начинать же знакомство с головомойки? — Назови свое имя, чтобы я уверился, что попал по назначению.

— Игрок, — назвался человек. — А ты — Крысобой, и давай закончим расшаркиваться, будто мы на балу коленца выделываем.

Все верно.

— В моем ремесле осторожность — лучшая защита от усердного паточного мастера.

— Перейдем к делу. — Игрок пропустил последнюю фразу мимо ушей. — Крыса должна быть мертва до полудня двадцать первого дня сего месяца. Управишься раньше — честь тебе и хвала, поработаешь мастерски — положу сверх оговоренного. А если в срок не справишься — прикажу от тебя по куску отрезать, варить и тебе же скармливать.

"Как не красиво начинать разговор с угрозы, — мысленно прищелкнул языком Дору. — Дешево воняет это ваше дерьмо, господин Толстая задница".

— Смею надеяться, что мы оба останемся довольны сотрудничеством. — Он подбросил немного противного, но необходимого почтения в этот костер тщеславия. Пусть жарче горит — ему только на руку.

Однако Игрок вернул себе прежнее самообладание и заговорил снова.

— У тебя уже есть соображения насчет крысоловки?

— Я воспользуюсь готовой.

Они оба поняли смысл сказанного. Человек нахмурился.

— К этому есть препятствия?

— Старая крысоловка сейчас под присмотром, слишком тщательным, чтобы я мог как-то на это повлиять.

— Я подготовлю новую, — охотно согласился Дору. Все веревочки сами плывут ему в руки, он и не надеялся на такую удачу. — У тебя имеются пожелания насчет наиболее подходящего места?

— Нет, — еще одна вспышка раздражения, — и меня уверили, что ты мастер расставлять капканы.

— Так и есть, Игрок, я всего лишь хотел посодействовать твоим собственным интересам, но если тебе угодно — я сам сделаю всю работу.

Этот ответ толстяка устроил.

— Крыса выползает из норы крайне редко, тем более теперь, — еще одна фраза, которую оба поняли без разъяснений. — Она всегда в сопровождении мышей и избавиться от них будет не так-то просто. Тебе под силу такая задача?

— Мне под силу и большее, — успокоил марашанец. — Единственное, чего я не знаю — передвижений крысы. Где она бывает и на какую приманку легче всего соблазниться.

— Черед десять дней назначена ярмарка по случаю празднования Высокого солнца, Крыса будет там.

— Боюсь, я не успею подготовить крысоловку так быстро, — не стал юлить Дору. Опытный убийца никогда не преувеличивает свои силы, но всегда умалчивает о своих истинных возможностях. Пусть сперва толстяк пошевелит мозгами, поднапряжет разжиревши извилины, а он, Дору, подумает, что из услышанного годится для использования.

— Я так и думал, — на удивление спокойно отозвался Игрок. — Потрись возле нее, посмотри, как проскользнуть через мышиный заслон, а заодно хорошенько подумай, выполнишь ли работу. Мне мазня без результат не нужна.

— А что будет, если я увижу, что не могу?

— Уйдешь с пустыми карманами, — с непроницаемым безразличием сказал Игрок.

— Это очень большая щедрость, другой бы на твоем месте перерезал мне глотку, — беззаботно улыбнулся Дору. Не боясь быть разоблаченным он, наконец, расслабился, распрямил спину и открыто зевнул.

"Так ты меня и отпустил, — подумал под видом показной бесшабашности, — наверняка у тебя человечек имеется специальный, чтобы срань подчищать".

— Мне нечего бояться — ты производишь впечатление умного человека.

Дору очень хорошо знал разницу между "производить впечатление" и "быть на самом деле". К счастью для марашанца, Игрок думал иначе, а ум хвалил для красного словца и ради успокоения бдительности собеседника.

— Во сколько крысу вывезут на выгул?

— За час до полудня. Повозят по городу потехи ради, а потом отвезут на Площадь красной луны.

Дору кивнул. Праздник Высокого солнц в риилморских землях принято открывать резней. Впрочем, сами они называют это "добровольных переходом во владение Предвечного", но хрен редьки не слаще. В полдень на Площадь красной луны приведут подготовленных добровольцев: вымытых, гладко выбритых и в свежих сорочках. Точь-в-точь потрошенные цыплята, подготовленные к укладке на разделочную доску. Добровольцев уложат на жертвенные камни и начнется потеха: двенадцать гаруспиков вскроют двенадцати счастливчикам животы, начнут вынимать потроха и выуживать из еще теплых кишок, печени и сердца наиправдивейшие пророчества. В конце цыплятам вскроют черепа и разберут студенистые комки мозгов — вот где, вне всякого сомнения, лежит Великое пророчество. В голове одного из двенадцати оно непременно сыщется. Гаруспик пафосно известит толпу, что обещанный час расцвета Риилморы уже близок, что сами Создатели говорят об этом. При этом он будет энергично сотрясать ошметками мозга, а горожане все как один — ликовать и радоваться. Ну, кроме тех двенадцати, которые ко времени счастливо предзнаменования успеют издохнуть.

Дору мысленно отстранился от предстоящего глумления, и сосредоточился на Крысе. Если рассудить, то предстоящее празднество — хороший шанс. Возможно — единственно наилучших из всех. О том, что не успеет подготовиться, Дору сказал для отвода глаз. Он — мастер, и умеет работать быстро, даже с занозой в заду.

— Как связь держать будем?

Игрок удивленно вскинул тонкую и местами плешивую бровь. Наверняка ждал каких-то вопросов, уговоров и торга. У Дору на этот счет имелись другие соображения. О деньгах будет отдельный, обстоятельный разговор. Марашанец терпеть не мог дважды мусолить одну и ту же тему, и еще только собирался готовиться к торгу. Но прежде, чем требовать немалую сумму сверх оговоренной, нужно заручиться доводами и аргументами, на которые Игроку будет нечем возразить. Так же немалую роль играла территория: в собственном экипаже толстяк чувствует себя селезнем в собственном пруду, и это дает ему некоторое преимущество. Совсем иначе он попляшет на чужой земле.

— Каждый день мой человек, — он выразительно кивнул в сторону занавешенного окна, — будет приходить в "Пеструю ленту" и проводить там два часа до полудня и два часа до заката. Ему можно передавать записки или на словах, — он безразлично махнул ладонью. — Он будет присматривать за тобой.

— Следить, — переиначил марашанец.

— Страховать мои интересы. — Игрок любил оставлять последнее слово за собой, и Дору согласился потакать этой прихоти. — Если ты хотя бы день не выйдешь на связь и не покажешься в таверне, я буду считать наш уговор расторгнутым, а тебя... ммм... — Он нарочно тянул время, подбирая слово, которое и так знал, — ... ненадежным.

Дору опять поддакнул кивком.

— Будь уверен, я не дам повода усомниться в моей решительности.

Игрок кашлянул в кулак, и откинулся на спинку сиденья. Дору увидел в этом сигнал к окончанию разговора и беззвучно покинул экипаж. Незнакомец, который привел его к экипажу — его теперешний связной — захлопнул дверцу, процедил Дору сквозь тусклый взгляд и прыгнул на подножку. Свист, щелчок кнута — и лошади сорвались с места, точно заведенные.

Дору дождался, пока экипаж скроется за поворотом. Моросил дождь и Верхний Нешер укутала сырая пелена тумана. Наемник подставил лицо холодным каплям, с наслаждением ощущая, как краска, а вместе с ней личина болезного бюргера, стекают с него. Притворство — прекрасное средство пролезть в любую щель, но от него быстро устаешь. За свою жизнь Дору примерил столько масок, что начинал забывать — каков же он на самом деле.

Дождь припустил, и очень скоро марашанец промок до нитки. На плечи опустилась неизвестно откуда взявшаяся обреченность. Он знал, что выиграет. Чутье ли нашептывало, или чувство безнаказанности, но какая разница? Все дни с момента получения задания и до последней минуты он сомневался, стоит ли ввязываться. Гнал неуверенность, убеждал поднявший голову страх, что давно пора переходить на уровень, достойный его навыков. Отчасти он и за инвигу ухватился именно потому, что какая-то часть его жаждала найти повод отступить. Но у Создателей кислое чувство юмора, иначе дело не приняло бы такой поворот.

Дору вытер лицо ладонью, но оно снова стало мокрым. Морось превратилась в назойливый ливень, в шуме которого Дору слышалось противно хлюпающее: "Это будет твоя последняя охота".Грифид

Канцлер потер переносицу, в которой угнездилась глухая ноющая боль, словно он имел неосторожность вдохнуть гианских пряностей. Грифид глубоко втянул носом воздух — звук вышел такой, будто дул в заткнутый с обратной стороны кальян. Треклятая "сыпучка", остолоп повар снова приправлял еду дьявол знает какими травами и специями. Сколько уже в его бестолковую голову вколочено, чтобы не клал ничего, кроме соли — так нет, норовит по-своему вывернуть. Нужно бы потерять терпение и приказать поучить его плеткой — она остра на язык.

Канцлер собрался с мыслями, перечитал написанное. Все не то из-под пера выходить, не письмо строгое, а бабский лепет.

Он скомкал пергамент, встал. Колени отозвались скрипом: сперва одно, после другое, которое еще и щелкнуло, словно несмазанная дверная петля. Сдал он в последнее время, сильно сдал. Сороковой год только вот-вот отобьет, а чувствует себя тоскующим по могиле стариканом. От себя самого тошно, а что поделать? Все больше писанины, бумажной волокиты, от которой, как от жажды, никуда не деться. И некому перепоручить: если не бестолковые тугодумы, так чванливые святоши. Но больше всего зла, конечно, ни от тех или других, а от чинуш, метящих на его стул. Стервятники.

Грифид мысленно скрутил им ругательный жест, который при народе показать не устыдился бы разве что работяга из порта.

"Вот вам мое место, гаденыши!"

Огонь в камине горел жарко — камердинер исправно за этим следил. Но Грифид все равно сунул еще пару поленьев и кочергой расшевелил огненный рот. Пламя жадно кинулось на наживу. Дождавшись, пока поленья немного прогорят, канцлер бросил между ними недописанное письмо. Пергамент сгорел быстро. Все нужно проверять самому.

Грифид вернулся за стол, взял чистый пергамент, расправил его на писчей доске, взял новое перо и еще с минуту смотрел на чернильницу. Письма, навроде тех, которое он собирается написать, нужно сочинять после совета со всеми заинтересованными участниками. По всем порядкам, следовало собрать Конферат, обсудить тонкости и опасности, коих великое множество, но канцлер давно уяснил, что такие советы тянуться не один день. Более того, добрая половина из тринадцати почтенных задниц сразу же смекнет, сколько стоят их никчемные голоса.

Грифид уставился на девственно чистый и острый кончик пера — вот он, идеальный инструмент убийства. Дай его слабому в руки — и вскорости получишь повод подвести его шею под топор. Канцлер считал себя человеком разумным и мудрым, но все равно седалище нестерпимо жгло опасение.

"Откладывать некуда, и так много времени потрачено впустую".

Грифид выдохнул, макнул перо в чернила и вывел первую букву.

Когда он закончил письмо, перечитал его несколько раз и остался доволен, часы на главной башне пробили сердце ночи. Готово. Остались нехитрые манипуляции: обезопасить письмо печатью и заговоренным символом поверх нее. В былые времена, канцлер справился бы сам, но в последнее время все больше сторонился арканы. Для этого и много другого, есть Ланцер. Его-то Грифид и позвал.

Тот явился не слишком быстро. Невнятно топчась на пороге, зевая и потирая запухшие веки, Ланцер являл собой образчик осмелевшего толстого пса. Он, несомненно, помнит все оказанные ему благодетели, продолжает исправно целовать руки и лебезить, но уже начинает забываться.

— Отчего так медленно? — Канцлер сел так, чтобы смотреть на опоздавшего прямо. Чего Ланцер никогда не выносил, так это взглядов глаза-в-глаза: сразу начинал дергаться, как прижатая к ногтю вошь. -Я кажется, говорил, что желаю, чтобы ты был возле меня в любое время, когда мне вздумается тебя позвать.

— Г... ггг... господин, — привычно петушиным голосом, запел он оправдание, — ... да я всего-то глаза прикрыл, а оно вон как получилось.

Грифиду вдруг стало невыносимо скучно. Нет никакого интереса в том, чтобы устраивать словесную порку существу бесхребетному и жидкому, как дерьмо в его кишках. Но при всех своих бесчисленных недостатках, у Ланцера была пара-тройка достоинств, оглядываясь на которые Грифид вспомнил, чего ради держит возле себя этакое ничтожество.

— Вот, — канцлер кивнул в сторону свернутого в трубочку и подготовленного к печати пергамента.

Ланцер низко поклонился — уж что-то, а спину он гнул отрадно! — и засеменил к своему господину. Все чародейство заняло не больше минуты. Поверх сургучной печати появился будто выжженный огненным пером символ ощеренной волчьей пасти.

— Исполнено, господин, — помощник опять сломил спину в поклоне, — наивернейшая защита, как ты знаешь...

— Знаю, — оборвал тираду канцлер, после чего сунул пергамент в рукав домашнего халата. — Скажи мне лучше, все ли готово?

Ланцер распрямился, облизал мясистые бесформенные губы, изувеченные шрамами от стежков. Грифид нашел его в лазарете, где лекарки вяло пытались собрать в кучу то, что осталось от его лица. На первый взгляд могло показаться, что жестокою волей Создателей, несчастный вовсе не сможет говорить, ан нет — паршивец умудрился не сдохнуть, сохранить почти все зубы и весьма быстро пошел на поправку.

— Сделано все в соответствии с твоими пожеланиями, господин, — отчитался он, — тебе не о чем беспокоится.

— Знаешь где бы я был, если бы хоть раз перестал беспокоится? Создатели всемогущие, чем я вас прогневил? За что караете меня пустоголовыми прихлебателями? — Слова в пустоту, для острастки.

— Не гневайся, господин, — оправдывался тот. Его кривые, с крупными суставами пальцы, шарили по мантии, в поиска чего бы потеребить. В конце концов, Ланцер ухватился за ткань и стал растирать ее в ладони, будто катал хлебный мякиш. — Ты уверен, что за тобой не следили?

— Уверен, мой господин.

— Для твоего ж благополучия полезно, чтобы так и было. Ступай с глаз моих, и не забывай о том, что бодрствовать следует всегда, когда бодрствует господин. Если тебе словесной науки мало, то я велю прибавить плетей.

При упоминании о плетке, Ланцер скукожился, сжался и как-то сразу уменьшился вдвое. Уж кто-кто, а этому бесхребетному хорошо известен ее резкий голос и дурной нрав.

Когда Ланцер покинул комнату, Грифид тоже не стал в ней задерживаться. Воспользовавшись потайным ходом, спустился в подземелье, а оттуда длинным коридором оказался в обитом металлом и крепкими породами дерева комнате. Было слышно, как где-то высоко над головой капает вода и раздаются приглушенные всхлипывания. Грифиду всегда делалось не по себе от осознания, что он находится намного ниже самого глубокого подземелья замка — темницы.

Его поджидал гонец: человекоподобная железная конструкция с квадратной башкой и двумя мигающими приспособлениями вместо глаз.

— Хозяин, — лязгом металлической гортани, поприветствовал механизм. Бесцветно, как и надлежало пустоголовому болвану.

Эх, если бы эти конструкты работы рук древних мастеров умели колдовать, Грифид бы давно избавился от бОльшей части прихлебателей в своей свите.

Канцлер прислонил губы к отверстию на затылке конструкта и четко проговорил место назначения. После чего открыл контейнер у него в груди, помести туда свиток и снова закрыл. Письмо, конечно, можно было отправить и с гонцом, но Грифид предпочитал не рисковать. Предосторожности отнимают кучу времени, но они же и спасают от роковых провалов.

— Сделаю, хозяин, — скрипя челюстями, произнес механизм.

Грифид по привычке уже открыл было рот, чтобы дать посыльному напутственный словесный тычок, но вовремя вспомнил, что конструкт в нем не нуждается. Да тот уже и не ждал — шагал прямиком к металлическому проему в одной из подпирающих свод колон. Конструкт забрался внутрь, потянул какой-то рычаг — и провалился. Канцлер прислушался к скрежету — громкий и выразительный, он вскоре пошел на убыль.

Грифид перевел дух, выудил из отворота халата платок и промокнул проступивший над верхней губой пот. Еще одно, несомненно, полезное качество Ланцера: от него гораздо меньше шуму.

Канцлер вернулся в комнату и предался беспокойному сну.

Утром, проснувшись едва ли не за мгновение до того, как из-за горизонта появилось рыжее знамение рассвета, канцлер почувствовал невероятную слабость. Суставы выкручивало с тягучей медлительностью опытного палача, голову жгло так, будто в черепной коробке горел огонь, а ноздри будто залило сургучом. Грифид мысленно простонал, проклиная злостную непогоду последних дней. Сезон дождей и холода, чтоб его.

Канцлер свесил ноги с кровати, позвал слуг и позволил привести себя в надлежащий вид и одеть. Ему трижды угодливо совали в руки чистые носовые платки. Старая Эзбет кудахтала, что та квочка на яйцах, усердно уговаривая канцлера остаться в постели и погодить с государственными делами.

— Если бы риилморой правили сопли, на наших костях давно бы маршировали арнийские выродки, — обрубил хлопотунью Грифид, — лучше дай выпить какого-то своего зелья, чтоб башка болеть перестала.

Эзбет что-то недовольно пробубнила в ответ, пользуясь своим статусом старой няньки, которой, как водится, позволено то, за что другим отрезают языки и секут спины. Снадобье принесла спустя четверть часа: из кружки воняло чуть лучше, чем изо рта прокаженного, но Грифид опустошил ее одним хлопком: что-что, а во врачевании ворчуья знала толк.

Действительно — спустя еще две четверти часа, ломота в суставах стухла, из носа прекратился непрерывный поток. На этом подъеме Грифид надеялся пересидеть заседание Конферата. Ну или хотя бы большую его часть.

Конферат традиционно заседал в Зале славы Райчарда, месте, которое, как Святочное древо пестрело знаками отличия, наградами и прочей малозначительной шелухой. Всеми этими безделушками прославленного арканиста одарили в основном уже после того, как сунули в "стальную деву", но кого это, в сущности, интересует? Почтенная разноцветной мишурой память стерпит все, включая откровенное глумление.

Заправлял этой ярмаркой абсурда огромный стол темного дерева. Неповоротливая восьминогая конструкция распласталась едва ли не на две трети Зала славы, как шпильками, подоткнутая стульями с высокими мягкими спинками. Большая их часть уже была занята. Грифид мысленно отметил присутствующих. Вот, растекся по стулу румяный, как калач, Бледри, от которого удушливо несет какой-то сладкой настойкой, левее него — Разар, похожий на ржавый рыболовецкий крючок. Напротив: Лафред, как всегда с неизменной фальшью во взгляде и в улыбке, склонился и что-то шепчет на ухо Виане — морщинистой, статной женщине, у которой, в отличие от большинства присутствующих, есть, пусть и мнимые, яйца. Рядом с ней — Грифиду на миг перехватило дух — увенчанная королевской прической, тонкошеяя и пышногрудая Найтэ. Как арканист она едва ли способнее подмастерья, но одного перстня на ее изящном пальце хватит, чтобы неделю кормить всех чинуш замка. Коих, к слову, с каждым днем все больше. Что ж, у каждого в сущности свои способы проникновения в самое сердце Риилморы. Грифид не любил об этом вспоминать, но и его собственное проникновение в Конферат нельзя было назвать ни триумфальным, ни заслуженным. Но в отличие от остальных магистров, он помнил о цене и потому смог стать тем, кем стал — головой и мозгами этого говорливого сборища.

Последний, кого канцлер отметил взглядом, сидел по правую руку от кресла во главе стола — места, принадлежащего канцлеру. Человек тоже увидел его и поднялся, предусмотрительно отодвигая кресло.

"Эка у тебя рожа-то хороша, дружочек", — мысленно впрыснул в магистра яд.

Канцлер небрежно скинул приготовленную кем-то подушку под зад и сел.

— Благодарю, Адер, — не поворачивая головы, отметил заслугу добровольного помощника. Хотя на самом деле всем сердцем желал, чтобы от Адера и следа не осталось, и тем более — запаха. О, этот прокислый запах, как от старого козла — теперь он весь день будет его преследовать. — Рад видеть тебя в добром здравии. Тебе следует поближе познакомить с придворными лекарями своего кудесника-алхимика — ручаюсь, им будет чему у него поучиться.

Грифид избегал на него смотреть. В минувшем году магистр решился провести один из своих опытов, о которых в народе не таясь слагали насмешливые вирши. По случаю демонстрации, Адер устроил пафосное пиршество, ради которого ссудил приличную сумму у не слишком чистого на руку банкира. Эксперимент провалился с треском: за минуту дом охватил пожар, магистр, пытаясь спасти странное приспособление, загорелся следом. Незадачливого любителя опытов едва спасли, но он за один вечер потерял дом, приспособление, которое так и не принесло ему баснословное богатство и честь.

Над обгоревшим арканистом трудился целый выводок лекарей, но его кожа продолжала гнить. Грифид уже подыскивал своего человека на освободившееся место, когда между магистрами Конферата прошел слух об алхимике-чеззарийце, который буквально вытянул Адера с того света. Чеззариец в доме магистра, за глаза канцлера и без его величайшего дозволения — этого Грифд не мог стерпеть.

— Я как раз размышлял над этим, — покорно ответил Адер.

"лучше бы поразмышлял о том, что своим зловонием загонишь нас в землю".

— Желаю говорить с ним сегодня, — продолжая говорить затылком, приказал канцлер. — Мне будет покойнее, если и моя лекарка обучится заморской премудрости.

Грифид физически ощущал тяжесть магистрового взгляда.

— Я жду ответа, милейший, — поторопил его с ответом.

— Прикажу Сарсажу прийти к тебе с визитом, канцлер, — ответил горелый магистр.

— Вот и славно, — канцлер расщедрился на тень улыбки. — А теперь, магистры, примемся за дело. Все вы хорошо помните, что грядет празднование Высокого солнца и нам следует подумать о подношении Создателям.

Грифид щелкнул пальцами и его секретарь оживился. Он водрузил на стол коробку, извлек из нее несколько пергаментов и передал их магистрам.

От выражений, что легли на лица большей части магистров, сделалось тошно. Грязная это работа — находить добровольцев из тех, кто добровольцем становится не собирался, но ее кому-то нужно делать. Мясничество чистой воды, однако, и оно слишком малая плата за привилегии сидеть в Конферате.

Грифид подцепил взглядом красавицу Найте. Девушка, изломив бровь, изучала один из свитков. Канцлер готовился услышать едкое словечко, и оно не заставило долго себя ждать.

— Тарин ат-Моадер? — Она улыбнулась, демонстрируя идеальной белизны губы меж идеальными алыми губами. — Этот пройдоха все-таки попался! О, Создатели, ваша справедливость припозднилась, но она стоила ожидания.

— Этот тюфяк не мог обидеть тебя нарочно, да еще и настолько сильно, чтобы ты впрыснули столько яда в одно лишь имя, — поддернул красотку Лафред, пряча улыбку в аккуратных усах. Говорили, что он чернил их привезенными из-за моря красящими растворами, и приказал изобрести специальный гребешок для ежедневного расчесывания своей отвислой гордости.

Найте ответила ему той же неискренней улыбкой.

— У нас с ним старые счеты.

На лицах присутствующих Грифид увидел и усмешки, и недоверие, и откровенное пренебрежение. Он не удивится, если сразу после празднества с легкой руки одного из магистров поползут о том, что Найтэ ат-Вальфор нарочно извела неугодного купца. Слухи, которых Грифид всегда старался избежать. Конферат — не средство, для сведения счетов, но чернь, не способная отделять наговор от истины, охотно поверит в произвол помазанных сановников. Тем более, что это самое помазанье происходило без участия простого люда. Канцлер придерживался мысли, что свобода мысли приносит лишь горести, междоусобицы и дурноблудие в головах черни. Дай голодным право выбора — и они перестанут возделывать поля, разрабатывать рудники и ткать, занимаясь погромами и сведением тех самых пресловутых личных счетов. Однако же, Грифид старался избегать подобных поводов. Лучше усмиренного крестьянина может быть только крестьянин в неведении.

— Чихать я хотел на ваши счеты, — пока искра словесной баталии не превратилась в пожар, канцлер перетянул на себя внимание, — но положение щекотливое. — На самом деле он хотел сказать "дерьмово", но напомнил себе, что ему, выходцу из низов, лучше не давать повода для разговоров о своем происхождении.

— Никому дела нет до наших свар, — прощебетала Найтэ, небрежно покручивая на пальце здоровенный рубин.

"И не было бы, если б тебе хватило мозгов держать язык на привязи", — про себя огрызнулся канцлер, но все же смягчился, стоило взгляду прокрасться за ворот ее бархатного платья.

— Еще как есть, — торжественно заговорил Лафред, — сама ведь понимаешь, что Конферату крайне любопытно, каким образом купец попал в список. Ни в коем случае не хочу сказать, что питаю недоверие к объективности многоуважаемого канцлера, но ведь даже ты не сможешь отрицать, что данное совпадение несколько... странно.

— Сдается мне, ты все же сомневаешься, — спокойно отозвался Грифид. Лафред — тот еще гад, но гад хитрый и расчетливый, и крайне обиженный отсутствием лизоблюдства к своей персоне.

Магистр продолжал улыбаться, собственно — улыбка не сходила с его лица с момента, как Грифид вошел в зал. Верный признак поганого замысла. Канцлер не дал себя испугать. Пока что все попытки усача выбить из-под главы Конферата стул оборачивались против самого же измыслителя. По мнению Грифида стул под самим Лафредом держался весьма неустойчиво, и если магистр не одумается — что ж, придется помочь ему упасть.

— Список я составлял самолично, Лафред, — храня уверенное спокойствие, напомнил канцлер, — все в соответствии с нашими законами и Напутствиями Создателей. Если у тебя есть сомнения в моей честности — отчего бы не произнести их в полный голос, чтобы услышали все уши? Пока что все твои измышления больше походят на скулеж.

Усачу словесная порка ох, как не понравилась: улыбка треснула, щеки поплыли куда-то вниз, а усы обвисли крысиными хвостами.

Грифид наслаждался разгромной победой. Не будь он так болен — позабавятся бы со щенком еще. Канцлер же собирался закончить со списками добровольцев уже сегодня, и избавить себя от сомнительного удовольствия еще одного заседания Конферата.

И все же, к великому сожалению, Тарина ат-Моадера придется отпустить. Лафреда можно заткнуть на заседании Конферата, но, едва он покинет Зал славы, примется втрое усерднее раздувать эту мышиную возню. Жаль, жаль. Из Тарина вышел бы отличный доброволец: взять с него нечего, среди его многочисленной родни нет ни единого хоть сколько-то полезного Грифиду чиновника. Этого чудом избежавшего ножа кроля придется заменить одним из тех, на кого канцлер уже имел виды.

Проклятая баба, нет бы использовать свой складный рот для другого усердия!

Словно угадав его мысли, красавица осчастливила Грифида ослепительной улыбкой. Улыбка и деньги — этого добра у Найтэ было хоть отбавляй, и она разбрасывалась всем этим по малейшему поводу.

— Я думаю, — заговорил горелый Адер, и канцлера обдало волной зловония, — что дух Тарина слаб, и в последний момент он может сломаться.

Дух слаб? Грифид мысленно воздел очи: ну да, трусливое укрывательство за словами. На самом деле сказанное следовало понимать как: купец не согласиться с участью и устроит такой визг, что весь честной люд сразу же смекнет что к чему.

— Амброзия придаст ему сил, — полным безразличия голосом, подсказал Разар.

А это следовало понимать как: мы сделаем то же, что и всегда — опоим заклатую свинью дурманным зельем, и она не доставит хлопот.

— Этот купечишко — мелкая сошка, — заревел Ивед. Он бы угрюм и до неприличия плечист, как для человека своей профессии. — За что его упекли в темницу, канцлер?

— Торговля из-под полы и сокрытие налогов, — бросил кто-то из магистров, скорее всего, первее остальных успевший прочесть в пергаментах сопроводительные приписки.

— У этого червя барышей — мыши наплакали. А все потому, что корабли его стоят в порту уже второй десяток дней из-за бюрократических проволочек. В трюмах уже добрая половина товаров сгнила или пришла в негодность. Откуда же ему стать честным человеком, если детей кормить нечем.

Болван. Отчего Создатели даровали способность к аркане этой пустой башке? Неисповедимы пути их.

— Стало быть, почтенный магистр, ты находишь возможным обворовывание государственной казны? — поинтересовался Грифид, окружив себя мнимым безразличием. Кому другому за такие без разбирательства голову сняли бы тот час, а этому твердолобому хоть бы хны. И знает ведь, потому и треплет без опаски. — Или Конферату следует как-то иначе понимать твои слова?

— А мне дела нет, как ты, — Ивед обвел взглядом собравшихся, — вы их понимать будете. В Напутствиях сказано, что в день Высокого солнца следует возрадоваться, добровольно, со счастливою душой отправиться пировать с Создателями. Не по принуждению, не по велению чьего-то пальца или матни, не в дурманном бреду — а из собственного желания.

Какой наивный. Грифиду сделалось скучно. Годы неумолимо берут свое: в былые времена словоблудие Иведа пробуждало в нем интерес, а теперь только усугубило головную боль.

— Нашему другу Иведу следует чаще входить в народ, — хихикая, как молодуха, которую лапает пьяный солдат, отозвался Тарег.

— Это еще зачем? — недоуменно уставился на весельчака магистр.

— Чтобы иметь понятие о том, какова на самом деле народная любовь. Я давно потешаю Конферат своим присутствием, и могу засвидетельствовать — добровольцев с каждым годом все меньше.

"Как будто кому-то нужны твои свидетельства".

— По счастью, у Конферата целых тринадцать пар ушей и глаз, — напомнил Грифид, — чтобы видеть и слышать.

— Какое полезное применение столь хрупким и никчемным отросткам человеческого тела, — продолжал ерничать Тарег.

Канцлер снова подумал о безвозвратно ушедших временах. Вот уже и речи Тарега не раздражают, а вносят приятную потеху.

— Что за бесполезное скоморошество, — совершенно бесцветно встряла магитресса Виала. — Если некому замолвить за ... — Она тщетно силилась вспомнить имя виновника спора, но сдалась, — ... купца слово, то его кандидатура меня устраивает. А что до смирения, — она надменно посмотрела на Иведа, — то мне дела нет до его духовных воззрений. Создатели примут слугу своего и пошлют нам пророчество.

Ее поддержали Найтэ, Тарег и еще несколько магистров.

— Напоминаю Конферату, что решение должно быть принято двумя третями голосов, а я вижу, — он пересчитал взглядом поднятые гусиные перья, — семерых. Неужели остальным нечего сказать?

"Если мы каждую кандидатуру будем так тщательно выбирать, то заседание продлится как раз до дня Высокого солнца".

Лок сидел с отрешенным видом, потирал рябую проплешину в жиденькой опушке волос и выглядел так, словно забрел на заседание совершенно случайно. Такие же мысли, должно быть, блуждают по лицу давшего обет целомудрия послушника, когда смешливые товарищи вталкивают его в бордель. Полное непонимание происходящего, хотя Локу как никому понятна суть происходящего. Ведь он — об этом старились не говорить — однажды сам был кандидатом из списка. Правда, случилось это в те времена, когда желающих отдать жизнь по добро воле находились сами и в количестве втрое большем от нужного числа. Прошение отвергли, но от Грифида не скрылась разительная перемена, что произошла с магистром с той поры.

"Почему бы тебе, лысый остолоп, не повторить прошение сейчас? — мысленно обратился к Локу канцлер. — Ручаюсь, я приму твое прошение. Отмою его слезами и выкажу искреннее сожаление о собственной никчемной жизни, в которой не довелось сотворить ничего путного, с чем было бы не стыдно податься на глаза Создателям".

Справедливости ради, Лок был еще большей серостью. Может от стыда подохнуть хотел, а может, от чего-то другого. Грифиду до его резонов дела не было, тем более, что лысый магистр не проявлял рвения лечь под жертвенный нож.

Немой вопрос канцлера переместился на женоподобного Банси. Тут все ясно. У дождевого червя хребет крепче, чем у этого тощего существа. Назвать Банси мужчиной язык не поворачивался: куда ни глянь — везде мягко и аккуратно, и сам магистр неизменно ладно причесан с использованием разных бабских ухищрений для завивки волос. Тьфу, смотреть тошно! Даже магистрская мантия сидит на нем претенциозно и вычурно. Чистоплюй и прихлебатель, чьих благодетелей канцлеру пока не удалось вычислить. Наверняка, какой-то толстосум, падкий на пригожих и трепетных юношей. Этот поднимет перо, как только наберется нужное количество, и не раньше. Он лучше выпьет содержимое своего ночного горшка, чем возьмет на себя хоть каплю ответственности. Правда, чего греха таить, в безвольности парнишки был несомненный плюс, точнее минус — ко всем голосованиям, которые канцлер пытался решить в свою пользу. Марионетками, неспособными на ответственность, легко манипулировать.

"Нужно разузнать, кто стоит за его спиной", — положил не забыть Грифид, и перевел взгляд на Сенета. Этот как раз пожирал глазами красотку магитрессу. Ее степенно вздымающиеся округлости интересовали его куда больше обсуждаемой жизни. Или, вернее сказать, смерти. Тут все просто: Сенета известный в узких кругах садист и душегуб. Отвлекся на груди Найтэ, вот и забыл поднять перо. Канцлер собирался поправить эту ошибку.

— Уважаемый Сенета, вы не желаете поднять свое перо? — Грифид не боялся говорить открыто. Все знают, что между "помиловать" и "казнить" канцлер Сенека выберет первое.

Названный с сожалением оторвал взгляд от прелестницы и воздел перо, не удосужившись сопроводить его словами. Но они и верно ни к чему.

Ивед недобро зыркнул на него, но Сенка снова устремился в глубины декольте молодой магитрессы.

— Восемь, — громко возвестил Конферат канцлер. — Купец Тарин ат-Моадер признается достойным участи отправиться на пиршество Создателей, о чем будет извещен со всеми надлежащими почестями.

Лафред разулыбался, предвкушая пригоршню сплетен, которые его шпионы уже завтра начнут сеять между людьми.

Грифид высморкался, более не в силах сдерживать вновь хлынувший из ноздрей поток.

— Я вижу среди кандидатов почтенного Кантро ат-Нара, — заговорил толстяк Бледри. — Что это ему в голову взбрело?

— Подкуп, друг мой, подкуп, — сказал канцлер. В бумагах четко указаны провинности, и полнощекий плут, самый въедливый до букв, прочел их все. — Стыд и раскаяние велят ему поступить по чести. — "Которой у него отродясь не было".

— Подкуп был так велик? — продолжал игру Бледри.

— Значителен, — уклончиво сказал Грифид.

— Не в ту мошну его клал, видать, — как дымоход, гудел Ивед, — иначе не сидел бы в темнице.

"Ты блеешь, как овца, вопрошая милости волков для другой овцы".

Тарег мгновенно вспетушился, одну руку приложил к уху, а палец другой прижал к губам, прося тишины.

— Вот... вот... Я слышу. Что же это? Сожаление? — Тарег, весь само соболезнование, покачал Иведу головой. — Почтенному магистру прискорбно, что тяжкая ноша эрбов миновала его кошель.

— Да что ты мелешь?! — взвился тот. Не сиди они по разные стороны стола — быть комедианту избитым.

— На заседания Конферата стали показывать петушиные бои? — учтиво поинтересовался молчавший все это время магистр Шеан.

"А ведь он прав", — не мог не согласиться Грифид.

— Я взываю к разуму почтенных магистров и прошу прекратить пускать ртом бесполезную требуху.

Не очень приличествуя положению сидящих за столом магистров фраза, но она возымела действие. Часть успокоилась, Ивег махнул на комедианта рукой, а Тарег, поняв, что нет желающих поддаться на его мелкое царапанье, скис и с обиженной миной вжался в кресло.

— Канцлер, — сквозь застой тишины, прорезался шепелявый голос Бредли, — я бы хотел похлопотать об участи Кантро ат-Нара. Если почтенные магистры разрешат мне сказать несколько слов...

— Говори уже, ради Создателей, — перебил щекастого Грифид. Простуда неумолимо давала о себе знать. Одним Создателям известно, сколько еще он продержится.

— Я давно знаю Кантро. Он выходец из добропорядочной и славной семьи, его родители, пусть Скорбная будет к ним милостива, с давних времен служили Риилморскому трону.

— Которого уже нет, — напомнила Веара.

Грифид мысленно воздел очи небесам. Толсятк что, решил уморить их длинным пересказом всех заслуг давно сдохнувших торгашей? О, Создатели, сегодня вы поистине в дурном расположении духа.

— Конферат помнит все заслуги, когда-либо оказанные государству, — сказал он, хоть на самом деле имел смутное представление о чем вообще идет речь. — Надеюсь, почтенный Бледри, ты не собираешься тратить драгоценное время Конферата на обсуждение почестей, которые давно проели? И напомню тебе, что сын за отца не в ответе, равно как и заслуги предков — не щит, за которым можно укрыть злодейские профанации.

Щекастый магистр сузил и без того крохотные, по-рыбьи выпученные глазки. Уж он точно помнит значение этих слов и если его мозг окончательно не сгинул в жиру, то помнит, чем именно обязан Грифиду лично.

— Я лишь хотел сказать, что у Кантро ... мог погорячиться. Знаете ли, все мы бываем невоздержанным, поддаемся порывам, оглядываясь на которые нам хочется поскорее свести счеты с жизнью, чтобы сохранить добытое предками доброе имя. Думаю, Конферат поступит разумно, разрешив этому человеку обдумать свое решение. Я лично готов похлопотать о том, чтобы магистрам сторицей вернулась их благодетельность.

Каждый сидящий в Зале славы услышал то, что следовало. Грифид всматривался в лица и слышал звон эрбов в головах. Да и сам задним умом подсчитывал, на сколько раскошелится купец. Кантро — не из бедных, на допросах верещал и обделывался от одного только вида пыточных щипцов. Из этого гуся можно вытрясти не одно золотое яйцо.

— Что скажет Конферат? — для приличия вопросил канцлер.

На этот раз магистры проявили единодушие, и имя торговца покинуло список.

Далее следовало решить участь остальных. За хозяйку борделя похлопотал Шеан — все знали, что матрона Эва раз в месяц ходит к магистру на поклон и исправно платит умасливание: монетами и невызревшими девочками. Грифид поморщился, стараясь не думать о гадостных пристрастиях стареющего ловеласа.

Так же освободили нерадивого офицера: тот, будучи в стельку пьяным, отвесил оплеуху старшему чину, за что был немедленно препровожден в темницу. Его расторопная женушка, поняв, что может лишиться всех привелегий и жалования мужниного чина, добилась встречи сперва с Разаром, а после и с Сенетой. Даже угрюмый Сенета на этот раз проявил небывалые чудеса разговорчивости. Канцлер подумал, что следует присмотреться к расторопной девице: из корыстных, беспринципных женщин получаются недурственные шпионы. В коне концов, она ведь как-то смогла пробить дорогу сразу к двум магистрам.

Остальные откупились золотом.

Когда список добровольцев был составлен, голос подал Разар.

— Я слыхал, что в городе появилась архата, — сказал он запросто, будто речь шла о залетной птахе.

Грифид промокнул глаза и нос платком, передал слуге ставший влажным лоскут, а взамен получил новый, в который тут же высморкался. Из носа беспощадно текло, глаза резал даже тусклый свет ламп. Скорее бы в свои покои да в постель и вливать в себя лечебное питье. А тут этот, чтоб его к демонам, с очередными байками.

— Архаты в риилморской земле явление редкое, но не до такой степени, чтобы устраивать из-за этого возню, — чувствуя себя совершенно уставшим, отмахнулся от известия канцлер. — В Нешере тем паче достаточно богатых любителей экзотики, которым подавай не абы какую девку, а непременно серафимовой крови.

— Так-то оно так, — не отступал магистр, — но речь идет не о безродной девке, а о наследнице Второго союза.

Последними словами Разар окатил ледяной водой всех присутствующих. На какое-то время даже Грифид забыл о насморке и ноющих суставах.

— Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь, — канцлер говорил негромко, но в мертвецкой тишине был слышен каждый звук. — Наследница Второго союза в Нешере может стоить нам голов. Я надеюсь, тебе есть чем подтвердить слова, иначе Конферат примет твои слова за попытку посеять смуту.

Угроза возымела действие. Веселость покинула лицо Разара, в глазах появилось осознание шаткости мостка, на который он только что добровольно ступил.

— У меня есть свои источники информации, канцлер, — с половиной былой уверенности поведал магистр, — я склонен доверять им. Возьму смелось напомнить, что именно эти источники не единожды предупреждали Конферат о предстоящих бунтах, изменах и заговорах.

Что правда то правда, ни к чему отрицать очевидное. Но одно дело заговоры и интриги, и другое — наследница Союза. Такое и в страшном сне не приснится.

— И давно ты знаешь об этом? — вкрадчиво поинтересовался Грифид. — Выкладывай начистоту, магистр, пока Конферат в моем лице не потерял терпение.

— Узнал лишь вчера, — торопливо ответил Разар.

"Грязное вранье", — брезгливо подумал канцлер, но продолжал вопросительно смотреть на магистра, ожидая новых откровений.

— Я мало что знаю, — продолжал пыхтеть не на шутку разволновавшийся магистр. — Конферату известно, что Второй союз был практически изничтожен. Разбойники, совершившие дерзкий налет взяли пленных. Мои источники сообщают, что среди них была высокородная архата. Скорее всего именно ради ее похищения и был спланирован погром.

— Была? — вклинился с вопросом источающий зловоние Адер. Каждый раз когда он подавал голос, половина присутствующих морщила носы, а другая гадливо комкала губы.

— Я не всесилен и мои люди тоже, — неуклюже и грубо извинился Разор. — В последний раз архату видели в Нижнем Нешере, но потом ее след был потерян. Я отдавал распоряжение взять ее живой, но она путешествовала в компании странных личностей и мои люди...

— ... трусливо наложили в штаны, — новой вспышкой потехи взвился Тарег. Он улыбался так широко, что Грифид без труда видел его порядком подпорченные гнилые зубы.

— Что значит "видели последний раз"? — рассвирепел канцлер. Он зачем-то попытался встать, но слабость подрезала ему ноги и опрокинула обратно в кресло.

— Архата исчезла, канцлер, но мои люди ищут. Прочесывают каждый уголок, вынюхивают след. — Несмотря на щекотливость ситуации, Разор одолел страх и вернул себе прежнее высокомерие. — Конферат должен понимать, что дело щекотливое. Поспешить и совершить необдуманный поступок — значит, усугубить ситуацию.

— Магистр хочет сказать, что пока он прикидывал, как обернуть ситуацию в свою личную выгоду, архату увели у него из-под носа более расторопные умника, — лучезарно улыбнулась Найтэ. — Это как-то не по государственному.

— Отчего бы тебе не заткнуться, безмозглая канарейка?! — огрызнулся Разор.

Пришлось снова успокаивать Конферат, который, как подожженный улей, исторгал галдеж, шипение и выкрики.

И отчего Создатели одаривают арканическим искусством искусством недостойных? Грифид с удовольствием бы заменил добрую половину магистров, но в последнее время все меньше достойных кандидатур. Арканистов все меньше, да и те крохи едва способны на мизерные фокусы. А в Конферате обязаны заседать лишь лучшие из лучших, самые умелые и самые умелые. Даже если проку от них меньше, чем от ночного горшка.

— Почему ты сразу не поставил Конферат в известность? — спросил Разора.

— Потому что архату везли силой, и до последнего момента не было ясно, везут ли ее в Нешер. Мне не с руки ввязываться в дела Союза и спасать их наследницу, если ее похищение оплатили не риилморские вельможи. Пусть бы и сдохла — Риилморе выгодно, если серафимовых выродков станет меньше.

И тут нечего возразить.

— Нижний Нешер, говоришь, — себе под нос пробормотал канцлер, — Нижний...

Человек, готовый к такому риску — фигура значительная, богатая и влиятельная. Это без сомнений. Устроить переполох ради одной архаты — в этом Грифид сомневался. К тому же какой архаты! Наследница Союза меча, будь он трижды проклят и предан грязи! А как все славно начиналось: две десятины назад прилетела добрая весть — Второй союз разрушен, правитель и все его наследники убиты, большая часть воинов отправилась в грязь. Грифид ни на секунду не верил в россказни о разбойниках. Никакой разбойничьей шайке не одолеть Союз, тем более — Второй, чтоб ему пусто было. Но маскировка удалась на славу, а человек, чьими резонами сие осуществилось, заслуживал крепкого рукопожатия всей Риилморы. Ликование омрачало лишь одно — Имаскар, Риилморский потрошитель, уцелел, а с ним и горстка воинов. Но на руинах Союза, с выпотрошенным домом и потерей инвиги, даже он не сможет долго трепыхаться.

И вот теперь этот пир духа омрачен дурным известием.

— Арханта знатного рода, как ни крути, — степенно известила Веара, как будто открыла великую тайну, а не то, обо что магистры успели сломать языки, — если ее привезли в рабство, то как только Арна узнает об этом — Риилморе несдобровать.

— Чушь не городи, милейшая, — осадил магитрессу Лок, известный любитель бросаться на каждую красную тряпку, — Риилморе давно пора перестать сидеть в норе и выжечь арнийскую скверну! — Он так разошелся, что обильно брызжел слюной.

— Воевать нужно, когда зад прикрыт железным щитом, а не гороховым сморчком, — невозмутимо продекламировал Шеан. — Времена войн кончились, магистр, дипломатия оружие более острое, чем меч.

— Много вы земель языками отвоевали, а? — наседал внезапно разгорячившийся Лок.

— Мы не будем превращать заседание в урок истории, — Грифиду снова примерил роль клина, вколачиваясь между спорщиками. — Всем известно, что правительница Арны, Даната из Первого союза, не ищет войны и охотно садиться за стол переговоров. Большое счастье Риилморы в том, что впервые Арной правит существо умнее придорожного камня. Конферат отправил соболезнования в связи с варварским и жестоким погромом одного из величайших Союзов, но ввиду сложившихся обстоятельств... — Грифид пожевал губами. Заранее знал, что следующее его предложение не встретит всеобщей поддержки, но он на то и канцлер, чтобы в некоторых вопросах принимать решение единолично. — Мы отправим делегацию с дарами и уверениями в нашем искреннем желании мира. Думаю, самое время убедить Арну отказаться от притязаний на часть своей земли.

— Дары?! — Теперь к воплям Лока присоединился Ивед. Поистине непробиваемый в своей тупости тандем. — Брать их за жабры, тварей поганых, и гнать в глухие леса, где им самое место. Хватит Риилморе кланяться. За нами правда!

Ну да, за нами, про себя повторил Грифид. Можно сколько угодно верещать о правде и правах, но арнийская земля, отвоеванная некогда отцами-основателями Риилморы, арнийской от этого быть не перестанет.

— Хвала Создателям, магистры, — канцлер отхлестал взглядом сперва одного, потом другого, — вы не уполномочены единолично решать за весь Конферат. На мой хребет положена обязанность беречь границы Риилморы нерушимыми, и я считаю мир с Арной — единственно верным тому решением. Надеюсь, другие магистры поддержат мое решение.

Грифид не ошибся — оставшиеся десять поддержали. Еще бы, никому не хотелось попасть в историю зачинщиком новой войны. Роль куриного гузна, испражняющегося ничего не стоящими законами и указами, куда спокойнее и благороднее.

Канцлер обреченно вздохнул. Знать бы, кто осмелился устроить погром Второго союза — глядишь, он и его методы пригодились бы Конферату.

— Насчет архаты, — быстро, пока магистры не затеяли новый спор, заговорил Грифид. — Самым разумным будет подключить шпионов. — Он выразительно посмотрел на Тарега. Тот знал, что без него не обойдется, и снова зубоскалился.

— Мои тени исполнительны, бесшумны и безлики, их не увидит зрячий и не услышит слепой, и они всецело во власти Конферата. — Издевка сквозила в каждом слове. Во власти-то может быть, но только сперва во власти самого Тарега.

— Странно, что твои тени не узнали об архате, — заметил Адер и приложился к горлышку фляги, с которой после пожара почти не расставался.

— Ты хочешь в чем-то упрекнуть меня, магистр? — не изменяя насмешке, поинтересовался Тарег. — Неужто в этот раз у тебя кишки хватит не юлить и сказать как есть?

Адер как будто вскинулся, но быстро потух, как брошенный в костер соломенный сучек.

— Прикажи своим шпионам искать архату, и докладывать мне лично, — приказал канцлер. Проклятая болячка брала свое — во лбу усердно грохотали невидимые молоты, затылок отдавал боль на каждый удар, а глаза стали влажными.

Грифид жестом подозвал помощника, вцепился в предложенную трость и поднялся.

Магистры учтиво — а кто и не слишком усердствуя — повставали. Канцлер бросил какие-то небрежные пожелания и со всей прытью, на которую были способны ноги, заковылял прочь из Зала славы.

Архата, будь она неладна. Только архаты не хватает для полной ахинеи происходящего.Имаскар

На запад.

Имаскар посмотрел в обозначенную Матерью сторону. Сырой день, такой же безликий, как и предыдущие.

"А что ты ожидал увидеть? Перст Создателей, который укажет, где спрятан меч? Усыпанную стеклянной пылью дорожку, что приведет к тайнику?"

Меч пепла. Легендарный клинок, сгинувший много лет назад. Мечом пепла владел наиславнейший предок Второго союза — Гарул. О его подвигах сложено множество песен, былин и легенд, а еще больше — небылиц и вранья. Гарул Пожиратель детей, Гарул Потрошитель вдов, Гарул Гнилое ухо... Всех бесславных прозвищ Имаскар не помнил. Но меч? Он видел его на гравюрах — единственном, что хоть как-то подтверждало существование легендарного оружия. Да и подтверждало ли?

Имаскар отошел от наполовину заколоченного досками окна. Некогда наполненная старинными томами, пергаментами и свитками библиотека теперь напомнила неуклюже украшенный сарай. Часть безнадежно испорченных стеллажей разобрали на растопку. Имаскар как раз подхватил несколько из кучи в углу и сунул в камин. Часть бесценных книг разбойники сложили кечей в центре и подожгли, огонь лизал стены и потолок, оставив на всем, чего касался, уродливую черноту копоти.

Имаскар повернулся к столу, на котором разложил остатки чудом уцелевших книг. Второй день, отказывая себе во сне и отдыхе, он как бумажный червь поглощает уйму ничего не значащих исторических актов, слов, рассказов, силясь отыскать хоть тень следа, что приведет к мечу. И все напрасно. Все, что у него есть: старая гравюра, найденная в пожарище. Огонь частично полакомился ею, сожрал ноги изображенного предка, и щит в его второй руке, но не успел добраться до клинка. Обычный полуторный меч: ни большой, ни маленький, лезвие тоньше обычного, наконечник точно игла, рукоять с черным камне в сердцевине. Художник намеренно изобразил меч черным, в угоду легенде о том, что меч выкован из пепла и крови первого убитого серафима. Бред, конечно. Падение серафима случилось за много лет до рождения Гарула. Но слухи не знают оглядываются на летоисчисление. Да и кому она недобра, правда, если славный вымысел, как боевой клич, поднимает людей на подвиги и вселяет в них боевой дух.

Имаскар отложил пергамент, нечаянным взглядом скользнул по корешку одной из книг. "История Оттепели". Сердце отчаянно сжалось. Как мало времени прошло. Совсем недавно, как будто вчера, он застал Аккали в библиотеке за этой самой книгой. Она прилежно и усердно читала, трепетно переворачивала страницу за страницей, пока он, незамеченным, наблюдал за нею сквозь дверную щель. Ее домашнее платье цвета лунной тени, золотая кожа и идеальный профиль, обруч лунного стекла на лбу и сверкающий красным браслет Наследницы союза. Первая красавиц Арны — это знали все.

В его воспоминании она подняла голову, улыбнулась, украшая щеки ямочками. "Имаскар, нехорошо подглядывать, — пожурила в шутку и грациозно поднялась. — Нам нельзя быть наедине".

— Я только полюбуюсь тобой, — он шепотом повторил тогдашний ответ.

Боль толкнула вперед, заставила смахнуть на пол увесистый том, перевернуть стол и швырнуть в стену табурет. Зачем все это? Погоня за легендой, поиски мифа. Вместо того, чтобы искать причастных к гибели Союза, он глубже и глубже зарывается в бумаги.

— Аккали... — Плевал он на запреты, на порядки и традиции, на все устои и прочую околесицу. — Аккали...

— Шианар, что стряслось? — Привлеченный шумом, в библиотеку ворвался Ксиат. Увидев стреноженный письменный стол, поостыл. — Тебе следует отдохнуть, шианар. Ты еще не вполне здоров.

— Достаточно, чтобы отправиться в поход и снести сотню разбойничьих голов.

— Ты потерял много крови, шианар, — настаивал генерал, — если ты снова сляжешь, час смерти снова отдалится.

Архат поднял злосчастную книгу, прикоснулся с пыльному, обитому серебром уголку. Аккали... Кто знает — может быть она так же прикасалась к нему и...

— Прибыл гонец, — перебил мысли шианара Ксиат.

— С пергаментом? — встрепенулся Имаскар.

Генерал ответил кивком и предусмотрительно отошел в сторону, уступая дорогу.

Даната осталась верна себе. Вместо одного свитка, всучила гонцу целый сундук, куда сложила написанное собственной рукой письмо, пергамент, том "История Железных миротворцев", том "Геральдика Союзов" и несколько книг об истории Арны.

— Хозяйка Солнечной короны думает, что ты решил стать книгочтеем, — не тая иронию, сказал генерал Ксиат, под пристальным взглядом которого слуги извлекали содержимое сундука.

— Пусть, — ответил Имаскар, — нам от этого кругом выгода.

Он нетерпеливо развернул пергамент, пробежался взглядом по строчкам, проверяя, тот ли это пергамент, о котором говорил хронист. На уголке — почерневшее от времени пятно крови, часть текста безнадежно размыта водой и тленом, часть сохранилась в виде обрывков. Но при должном усердии прочесть можно. Жаль, что хронист Союза и его помощники-летописцы мертвы.

Архат приказал отнести книги и в библиотеку, а Данате отправить благодарную весть. Он нищ и не может предложить равноценного дара взамен, но благодарность — монета, которой полны даже карманы нищего.

В одном из коридоров он столкнулся с Льярой. Лекарка остановилась, посмотрела на шианара своим привычным взглядом: безумным и боготворящим одновременно. Гнойников на ее лице стало вдвое больше.

— Шианар, — она низко поклонилась, — время сменить повязку.

Имаскар и забыл о ней. Повел плечом, прислушался — как будто не болит. Что ни говори, а лекарка весьма способна.

— После, — отмахнулся от нее.

Но девушка проявила чудеса прыти, перегородила шианару дорогу и уже настойчивее потребовала сменить повязку.

— Ты меня к себе приставил о здоровье твоем заботиться, так что делай, как я велю или отпускай на все четыре стороны.

Кстиат недоуменно уставился на зарвавшуюся девку.

— Дьявол с тобой, — согласился арахат. Перевязка не займет много времени.

Они проследовали в его личные покои. Пока Льяра разогревала бальзамы и растирала травы со звериным жиром, Имаскар изучал пергамент. Он перечитал письмо дважды, до боли в глазах всматриваясь в каждую букву, но подсказки не нашел.

— Тебя что-то тревожит, шианар, — ледяные пальцы девушки на миг отвлекли Имаскара от тягостных дум. Она размотала повязку и скормила ее огню в жаровне, после взяла тряпицу и миску с каким-то варевом, села арханту за спину и обмыла рану.

Мать переусердствовала, и чтобы справиться с раной, Льяре пришлось поработать швеей. Архант видел шрам — весьма опрятная лента стежков, сделанных твердой рукой. Но это все — ничего не значащая шелуха, всего лишь еще один шов в его многочисленной коллекции.

— Я ищу то, чего нет, — сказал он. Просто так, вдруг поддавшись одиночеству, которое преследовало его со дня смерти семьи. — Ищу, чтобы совершить то, в чем не нуждаюсь, что и так мое по праву. Трачу впустую время, подаренное мне Создателями. Вместо того чтобы найти убийц и запустить красных воронов. Может быть, тогда Скорбная сжалится над участью моих проклятых родичей.

— Всему есть время, шианар. Время проливать кровь еще не пришло, торопя его, ты ускоряешь свою неминуемую гибель.

— Откуда тебе знать? Тебе Создатели на ухо нашептали?

Либо у нее не было ответа, либо лекарка решила его утаить.

— Ты ищешь Меч пепла? — Льяра взяла подогретый бальзам, смазала им швы.

— Откуда ты знаешь?

— Весь замок знает.

Ну да. Как не знать, когда он днями напролет ворошит старые книги, посыпает голову древним пеплом, воровато влезшим между страниц, и гоняется за призраком надежды. Надежды на что? На меч, который только в песнях видали, и который, якобы, должен помочь взять то, что и та по праву принадлежит ему.

— Мать сказала — я должен найти Меч пепла. — Не оправдание, просто попытка услышать, как взаправду глупо все это звучит.

— Она сказала: "Читай старые пергаменты?" — ритмично натирая место шитья, спросила девушка.

— Нет, но...

— Или, может быть, она сказала: "Читай старые книги?" — перебила она.

Кому-то другому Имаскар давно бы преподал урок почтения: виданое ли дело — перебивать своего шианара? Но лекарка своим старательством заслужила права на некоторые вольности. Если не дура — а она таковой не выглядела — то не станет злоупотреблять.

— Нет, — ответил он, предполагая, что за допросом последует разоблачение.

— Что же сказала мать? — Льяра отставила плошку с бальзамом, взамен взяла горшочек с пахнущей сеном жижей и стала натирать ею все плечо до самого локтя.

— Чтобы я ехал на восток и искал Меч пепла.

— Так отчего ты не запрягаешь лошадей?

В самом деле — отчего?

— Потому что это бессмыслица. Никто никогда не видел этот клинок, а те, кто и видели, давно стали прахом. Я — шианар, я не могу гоняться за ветром, когда мой дом в руине. Что я скажу воинам? "Мы едем искать ничто?"

— Ты скажешь им, что Мать велела ехать на запад. — Она вдруг сжала пальцы на плече, да так хватко, что Имаскар невольно поморщился. — Она — кровь Союза. Его душа. Его сердце. А ты, — Льяра его повернуться, их взгляды встретились, — его Наследник. Она выбрала тебя. Не потому, что ты единственный, шианар, а потому, что достоин стать родителем нового Союза. Союза, чья слава сгинула вместе с Гарулом. Где же твоя вера?

Имаскар смотрел на нее с пониманием собственной слепоты. Вот оно как: неученая лекарка, пригнанная из какой-нибудь захудалой деревни на отшибе Союза, попавшая ему на глаза только потому, что осталась единственной — и вдруг так складно излагает то, что он отчаялся понять.

Значит, вера.

— Я верю, — обронил глухо. Внутри что-то треснуло, тренькнуло, как оборванная струна.

— Тогда прикажи седлать коней, — спокойно, без тени того жара, с которым только что стыдила веру Имаскара. — Ты здоров, шианар, и Меч пепла заждался тебя в западных землях.

Так он и поступил. На этот раз Ксиат проявил чудеса упрямства, и архату пришлось взять верного генерала с собой. Тем более, замок оставался под присмотром парочки отважных и умных командиров, за назначение которых генерал похлопотал лично.

Выехали спустя несколько часов. День склонялся ко сну и Ксиат осторожно увещал шианара погодить с выездом до утра, но Имаскара воротило от одной мысли коротать еще одну ночь в компании книг. Если останется — непременно поддастся сомнению, снова потонет в книгах в поисках пищи для сомнений. Нет уж, пора заканчивать с этим книгочтейством.

"Уж не для того ли, чтобы повернуть меня на путь слабости, Даната прислала свои дары?" — размышлял он, покачиваясь в седле.

Лошади после получасового галопа, требовали спокойной рыси, а выступивший из-за холма лесок был тому подспорьем. Непогода последних дней сделала почву рыхлой, набухшей, как старый утопленник. Она затягивала копыта лошадей, целыми клочьями налипала на ноги. В лесу, однако, дела обстояли лучше. Плотный слой палых листьев, не успевших прогнить свежих и прошлогодних палых листьев, держал грязь. Всадники лавировали между плотными рядами голых, будто черные свечи деревьев, почти не разговаривали.

— Куда мы едем, шианар? — осторожно спросил верный Ксиат. Вопрос, который следовало задать до того, как требовать место подле своего господина.

— На запад. — А что еще ему сказать?

Ксиат умолк. Вряд ли он ждал большего, скорее уж — не ждал ответа вовсе. За то Имаскар ставил генерала выше остальных: преданность, послушание и готовность не задавая вопросов сигануть вслед за господином хоть в жерло вулкана.

Имаскар мысленно чертил свой путь. За лесом будет холм, за холмом, в песчаной долине, несколько деревень. Местные не откажут в гостеприимстве своему шианару, хоть Имаскару меньше всего хотелось видеть затравленные взгляды фермеров. Союз разбит наголову, родитель и родительница погибли, Наследников зарезали, как свиней. Кто защитит скот и амбары, если воинов осталось меньше нескольких сотен.

— Ты великий воин, — сказал Ксиат, будто угадал его сомнения. — Риилморский потрошитель. Если не верить в тебя — то в кого тогда?

"А что делать, если во мне самом веры меньше мышиного помета?"

За деревнями, глубже на запад, охотничьи угодья Союза, еще дальше — Пустошь палачей, место, куда не хватит отваги сунуться и отъявленному храбрецу. Следом — то, что полтора века осталось от Черной кости. Некогда величественный замок, увенчанный, как короной, десятью башнями, одна выше другой, гранитный исполин высотой и шириной способный заткнуть за пояс любого младшего собрата. Место, о котором небылиц ходит еще больше, чем о мече Гарула. Гнезда морлоков, банды крэйлов и целые полчища теней — наименьшее, обитаемое в Черной кости зло. Так поют песни и так толкует молва. А еще Черная кость — утроба проклятых, место, выстуженное их утробным воем, где они бродят, лютые от вечного голода.

Имаскар выдохнул. Крэйлы, морлоки, дьяволы и прочие порождения скверны — он пройдет сквозь них, как нож проходит сквозь воду, только бы увидеть ее.

"Эгоист! — стегнул мысленно сам себя. — Не ты просил Скорбную смилостивиться и принять ее в свои владения? А теперь истекаешь слюной от желания увидеть чудовище, которым она сделалась в людском огне".

Он устремил взгляд вперед, в сторону былинного замка. Отсюда и в сумерках его ни за что не увидеть.

Глубоко за полночь, они въехали в подвернувшуюся первой деревню. Опасения Имаскара не оправдались: крестьяне радушно приняли высоких гостей, чуть не под руки провели в дом старосты. Несмотря на поздний час, вскоре под его крышей собралась уйма народа. Каменный и на вид крепкий домишко, казалось, все равно не выдержит и треснет от обилия втиснутых в его чрево тел.

Имаскар порядком утомился в пути, но исполнил положенные церемонии: выслушал тяготы местных, хлопоты об урожае, охи о разбойничьих нападениях, которые, судя по количеству в толпе изувеченных лиц, случались все чаще.

Особенно Имаскару запомнилась одна старуха: голомозая, с редкой щетиной седины на бледном черепе, но полным ртом крепких, пусть и желтых зубов.

— Все мои полегли, шианар. Кто где теперь гниет: муж в поле, сын да невестка да их дети малые в сарае сгорели, их прах ветер развеял над нужниками нашими. — Говорила и посмеивалась, как дитя несмышленое. Подкошенная горестями старая елка, облезлая и никчемная.

Староста крикнул что-то над головами и старуху уволокли в толпу. Вскоре и народ потеснили, чтоб по домам разбредался. Староста, однако, годил возвращаться в койку. Стоял перед шианаром и его генералом, и, переминаясь с ноги на ногу, прятал взгляд в пол.

— Откуда разбойники приходят? — спросил Имаскар.

Деревенский голова будто тех слов и ждал. Мигом ошпарил шианара ошалелым от радости взглядом, затараторил, перегоняя сам себя. Судя по его словам, разбойники исправно приходили с запада. Небольшая крестьянская дружина делала вылазки до лесов, но в чащи соваться не решались: охотничьи угодья правящей семьи неприкосновенны, да и разбойников опасались, которые, скорее всего, обосновались в чаще. А те ради стараться, что увидели слабину: поняли, что корову лучше доить, чем прирезать и стали частить в гости. А для острастки устраивали публичные расправы, вроде сожжения семьи голомозой старухи.

— Шианар, не гневайся, — ни с того, ни с сего староста бухнулся Имаскару в ноги.

Верный Ксиат сделал шаг вперед, слегка выдвинул плечо, готовый в любой момент прикрыть собой Имаскара. Архату сделалось противно: с одной стороны понятно, что генерал поступает, как годится, а с другой — еще не дело Риилморскому потрошителю за спины своих воинов прятаться.

— Не прячь меня от моих людей, Ксимат, — и положил руку тому на плечо, — здесь мне нечего бояться.

Они пересеклись взглядами, поняли друг друга без слов. В замке тоже опасности как будто не было, а вон как вышло.

— Вас не будут больше тревожить, человек, — успокоил старосту архат.

— Спасибо! Спасибо, шианар! Пусть будет с тобой милость Создателей. — Деревенский голова задом попятился к двери, затравленно и вместе с тем счастливо глядя на шианара.

Ксиат вышел следом, проверить караулы и деревенское ополчение на случай, если разбойники пожалуют в эту ночь. Скорее предосторожность, чем необходимость: до рассвета оставалось не больше пары часов, вряд ли разбойники заявятся в самую неприглядную часть дня.

— Все, как Мать сказала, шианар, — промолвила Льяра, стоило Ксиату покинуть коморку.

Весь день она провела в безмолвии и отрешенности. В седле держалась ровно, как воткнутый в доску гвоздь, держась взглядом за лошадиный затылок. Хорошая попытка спрятать страх верховой езды, но лишь попытка, причем до смешного детская. Сколько она говорила ей лет? Девятнадцать? На два меньше чем было Акали. Но сестра на лошади держалась, будто влитая, хоть с седлом, хоть без него.

— Запад, — промолвил Имаскар. Не такой уж он бестолковый, чтобы без подсказок не додумать, что все одно к одному.

Он не стал говорить, что не только ради защиты крестьян и слов Матери ввязывается в эту авантюру. Втайне Имаскар отчаянно желал, чтобы это были те самые разбойники. Но в последнее годы их слишком много развелось, чтобы вот так, без примерки, нарваться на тех самых. Но Имаскар лелеял веру. Уж на что на что, а на это ее было три вершка сверх положенного.

— Вера укажет тебе дорогу, — Льяра оказалась рядом. Сочившийся из гнойников на ее лице сладковато-тухлый запах отрезвил Имаскара.

— Хорошо бы, если так, — сказал он, отстранившись.

Отчего-то присутствие безобразной лекарки, ее синюшная от каких-то снадобий ладонь с обкусанными до мяса пальцами у него на груди, и наглухо укутанная в косынку голова порочили саму память об Аккали.

— Верь, — твердила свое безобразная.

Имаскар слишком торопливо скинул ее руку, отодвинулся. ССперва подумал, что девушка оскорбится — крестьянка она или нет, а гадливость никому не в радость. Но та и бровью не повела: отвернулась и взялась расшнуровывать сумку со снадобьями.

— Перевяжу тебя, шианар. Может случиться, что завтра на это времени не сыщется.

Имаскар не мог сказать со всей ответственностью, провел ли он ночь глядя в потолок или все-таки задремал. С момента краха его Союза, дни превратились в бесконечную тягучую серость. Они мерно следовали друг за другом, сливались как тот нескончаемый ливень за окном. Даже в редкие моменты просветлений не удавалось отделаться от ощущения застоя.

"Я как та муха в меду — как будто и крылья свободны, а взлететь нет мочи".

Он сел на кровати, ритмичным движением размыл больную руку. Швы по-прежнему саднили, только теперь боль сделалась тупой и постоянной. Как от гнилого зуба.

Дверь комнатушки резко отворилась, внутрь протиснулся Ксиат.

— Жулье заявилось? — оценив его хмурое лицо и вынутый из ножен меч, угадал архат. И сам потянулся за доспехами.

— Человек тридцать, — отчитался генерал, — на вид песья стая — одеты кто во что, и оружие такое же. Часть в телеге едет, часть конными. Будут здесь через четверть часа.

— Разгуляемся, значит.

Из темного закутка, словно тень, выползла бледная лекарка. Спросила только, не с запада ли идут враги. Ксиат кивнул, на что девушка отозвалась триумфальной улыбкой. В ее мутных глазах явственно читалось: "Мать подсказывает тебе и направляет, шианар". Может и так, может это на самом деле никакие не совпадения, а направляющий перст Матери. А может, еще один дрянной день. От попыток вычленить истину из происходящего только голова разболелась да швы острыми зубами вонзились в кожу.

Ожидаемого переполоха архат не увидел. Оно и понятно: натасканные регулярными погромами крестьяне научились какой-никакой обороне. Женщины созывали детвору, заставляли прятаться в погреба, дети постарше помогали туда же спускаться старикам и увечным. Мужчины вооружались кто чем: один проверял пальцем остроту косы, другой перекидывал из руки в руку дубину в редких железных шипах, у третьего Имаскар заметил внушительных размеров каменный молот. Не вымуштрованные генералом воины, но и не бестолковая, калечащая сама себя толпа. Присутствие двух десятков хорошо вооруженных солдат придавало селянам уверенности: мужики нахлобучивали шлемы, подтягивали выправку, равнялись на бравых воинов. Со стороны — смехота да и только глядеть на пузатого мужичка в обитом железными кругляшами кожухе рядом с плечистым поджарым воином в сверкающей кольчуге и надраенной до блеска кирасе. Имаскар поймал себя на том, что вспоминает слова отца: "Народ таков, каков его правитель". И впервые за много дней выдавил улыбку: хорош же он из себя, ничего не скажешь.

Первыми из-за пригорка показались четверо всадников, за которыми вразвалку брело еще столько же с небрежно взведенными арбалетами. Сразу видно — молодчики отпора не ждут, пришли забрать съестное и убраться без единой царапины. Имаскар устыдился. Что же это получается: пока он предавался горю, его людей, как скот, резали и лишали еды? Перед мысленным взором возник образ Исверу. Даже после смерти брат являлся ему с неизменным благочестием и одухотворенностью. Вот уж кому было бы чем корить нового шианара.

— Резня будет, а не драка, — сказал Имаскар негромко, так, чтобы слышал стоящий рядом Ксиат.

— Не все ли равно, из какого мяса делать красных воронов? — резонно заметил генерал.

— В самом деле.

По команде Имаскара воины покинули частокол. Деревенские сподобились укрепить его мешками с землей, камнем и частично досками. Хлипкое подспорье, но Имаскар знал, что сегодня разбойникам не зайти за спины его воинам. Забор из вымуштрованных и закаленных в битвах солдат во сто крат крепче деревянного частокола.

Кем была первая четверка, Имаскар догадался по их петушиным украшениям. Повязки из грязных лоскутов, шнурки в неопрятных бородах, колтуны в волосах, украшенные драными перьями. Главарь и его свита. Четверка была еще далеко, но архат видел запухшие рожи всадников, глаза, сдобренные отвислыми веками и россыпь красных пятен на коже от регулярного употребления "Краснянки". Одно слово — рвань, давно не нюхавшая грязь на сапогах господина этой земли. Упущение, которое Имаскар как раз собирался исправить.

Увидев воинов, четверка придержала лошадей. Один поднялся в седле, обернулся к тащившимся арбалетчикам и что-то выкрикнул. Те тоже остановились, перехватили арбалеты обеими руками и заняли позицию. Имаскар злорадствовал. Они что, надеются выстоять против тяжелой конницы, пуская ветры деревянными игрушками? Но оно и к лучшему. Разгромная наголову победа надолго отобьет охоту жировать на чужом добре.

От четверки отделилась пара всадников, пустила лошадей шагом.

— Парламентеры? — обнажив в усмешке клык, предположил Ксиат.

— Кишки, набитые дерьмом, — поправил Имаскар. — Союз не ведет переговоров с кишками.

И приказал коннице наступать.

Лошади рванулись вперед. Ровный, отточенный многодневной муштрой ряд идущих нос в нос животных. Ветер врезался Имаскару в лицо. Арбалетчики сделали первый залп. Часть болтов улетела далеко за спину коннице, но несколько стрелков успели прицелиться. Правда, выстрелы не оставили царапин даже броне, остановившей железные наконечники. До четверки оставалось еще несколько десятков метров. Ксиат отдал команду — и воины одновременно обнажили мечи. Тем временем разбойничья подвода уже взобралась на пригорок и, как разворошенная куча мусора стала исторгать грязных людишек. Напрасно они пытались организовать какой-то порядок: в глазах многих читался страх, часть наверняка успела обмочиться.

Конница рассекла разрозненный строй быстрым, выверенным ударом. Имаскар рассек надвое первого подвернувшегося человека, потом второго. Эти двое опешили и даже не пытались прикрыться щитами. Третьего опрокинул конем. Хрустнула попавшая под копыто голова, влажно хлопнув, раскрошился череп. Боковым зрением увидел, как Ксиат отсек руку идущего на него с копьем олуха. Человек вытаращился на исторгающий кровь обрубок, завопил, но генерал смел его конем.

Рядом с Имаскаром оказался всадник: один из ряженных фанфаронов. Лезвие зажатого в грязной руке топора густо покрывала ржавчина, в некоторых местах сохранились пятна крови. Разбойник рубанул, целя Имаскару в голову, но архат отклонился, и топор остался голодным. Еще один удар, и еще — бесконтрольное, бесцельное махание без намеков на воинскую науку. В архата вперились желтые в красных жилах глаза, рот человека открывался и закрывался, но Имаскар не слышал ни звука. Он просто ударил. Лезвие вонзилось в распахнутый рот, протаранило кость и выскользнуло наружу. Человек удивленно выкатил глаза, рука с оружием ослабла, и топор полетел вниз. Имаскар выдернул меч и со скукой посмотрел, как поганец, так и не закрыв глаза, опрокинулся на спину лошади. Животное мотнулось в сторону, и понесло, потеряв управление.

Дальнейшее происходило как в усталом сне. Отчлененные от тел конечности, разбитые головы, проткнутые животы, кишки, намотанные на копыта лошадей. Во всем этом не было и капли славной битвы. Резня как она есть — бессмысленная и бездумная. В другой раз Имаскар горевал бы о том, что не нашел на поле брани достойного соперника, но не сегодня. И так потеряно предостаточно времени.

Взгляд Имаскара задержался на генерале. Тот как раз собирался пустить кровь разбойнику с колтуном на голове. Одной рукой Ксиат держал его за волосы, другой приставил к горлу меч.

— Погоди, — велел Имаскар, — этого оставить живым.

Генерал подчинился и вырубил поганца ударом рукояти в лоб. Человек свалился в грязь.

— Хочу его допросить.

— А остальных?

Остальных было немного. Над местом рубки раздавались редкие стоны и охи. Среди солдат же не было даже раненых. Только висок одного всадника оцарапало болтом.

— Запустите красных воронов, — повелел архат.

Воины встретили решение радостным воплем.

По приказу Имаскара пленного притащили на пожарище, оставшееся от сгоревшей церкви. После опрокинутых на голову двух ведер воды, разбойник пришел в себя.

— Тьфу ты... нелегкая... угораздило... — сказал он, поелозил во рту и с трудом поднял голову. — Гляди-ка, архатов зад.

Ксиат поучил его вежливости: наотмашь съездил по морде кулаком. Табурет, а вместе с ним и пленник, опрокинулись. Когда обоих вернули на прежнее место, разбойник выплюнул зуб. Его глаз заплывал кровью, веко вспухло до размеров кулака.

— Больше не нужно, Ксиат, иначе у него не будет чем говорить.

— Верно, — прокряхтел разбойник. — Бьется твоя баба не ахти, мой хер и то лучше тумаков навешает. Слышь ты, цацка белобрысая, может, померяемся силами?

Слова, стоящие меньше комариного писка.

Имаскар еще раз посмотрел на него, вспомнил беспорядочную рубку, о которой теперь напоминал лишь столб дыма: то тлели подожженные воинами Ксиата мертвецы. Осмысление заставило посмотреть на пленника по-новому. Спрашивать у этого падальщика, не он ли со своими червяками устроил погром самого сильного Союза Арны, все равно, что вопрошать комара, не он ли растерзал буйвола. Нелепость.

Если бы не одна деталь.

Имаскар увидел ее, когда собирался махнуть рукой на допрос. Один из клочков, которые мерзавец намотал на предплечье. Архат так торопился срезать лоскут, что хватанул сквозь тулуп кожу. Разбойник выматерился.

Имаскар прошагал через двор, наткнулся на корыто с дождевой водой. Макнул в нее лоскут и потер, снова и снова, пока из-под грязи не проступил истинный цвет ткани. Золотые вензеля на белом атрийском шелку. Вензеля, которые он никогда бы не спутал.

— Откуда это у тебя? — Он старался держать себя в руках, но злость уже вскипела. — Где ты взял этот лоскут?

— Этот то? — Мужик здоровым глазом поглядел на лоскут в кулаке архата. — А плешь его знает. Зад надо было подтереть, вот, видать, пригодилось.

Имаскар ударил его. Недостойное шианара занятие — рукоприкладство, но сдерживаться не осталось сил. От очередного падения пленника уберег подстраховавший сзади воин. Удар расшиб разбойнику бровь, вывернул на сторону нос. Хруст сломанной челюсти стал сигналом для извержения давно накопленной ярости. Имаскар бил его снова и снова, пока кровавая каша не обезличила пленника. Кровь обильно текла из его рта, носа и ушей, голова свесилась на грудь.

— Откуда. — Прямой в нос наградил желанным для слуха хрустом. — У тебя. — Теперь в ухо. — Этот лоскут!

Он не сразу понял, что разбойник потерял сознание. Пока подручный воин поливал беспамятного водой, Имаскар пытался совладать со-злостью.

"Ты убьешь его раньше, чем он скажет", — увещал себя архат, но ничего не получилось.

Он видел клочок платья Аккали — того самого, в котором застал ее за чтением "Истории Оттепели". Платья, подаренного им. Второго такого нет во всей Арне. Откуда оно у разбойника, владеющего мечом, как оглоблей? В голове не укладывалось, что горсть вшивого сброда могла быть причастна к погрому Союза.

Потребовалось десяток ведер воды и помощь Льяры, чтобы привести пленника в чувство. Его лицо окончательно распухло, губы треснули, вывернулись наружу, блестящие от отеков. Теперь он боялся, без показной бравады, без матерных шуток, он будто обнажился.

— Я не помню! — удивительно, что он вменяемо говорил. В его ногах валялось приличное количество зубов. — Я не помнююююю!

Имаскар ухватил его за волосы на затылке, оттянул голову назад и склонился к самому лицу. Плевать, что из его рта несет во сто крат хуже, чем из помойной ямы. Плевать, что от снедающего отчаяния хочется вдавить его глаза внутрь черепа и заглянуть в отверстия, чтоб увидеть так ли много внутри дерьма. Нужно держаться, если он хочет услышать ответ.

— Где ты взял это? — Архат удивился, каким спокойным получился голос. Как будто кто-то другой колошматил поганца, а он сам был сторонним безучастным наблюдателем. Это возымело действие: разбойник завыл совсем громко, взмолился о пощаде. — Ответь — и я отпущу тебя.

— Я нашел это там, там! — Он мотнул головой за спину. — На границе Пустоши палачей.

— Где именно?

— Западнее леса... около заброшенной дозорной башни.

— Быть может, он говорит о Белом маяке? — шепнул генерал.

— Запад, шианар, — шепнула Льяра.

— Что еще там было? — продолжал допытываться архат.

— Только тряпки, господин! — роняя кровавые слезы, скулила эта человеческая шавка. — Ничего больше, клянусь!

— А люди? Там были люди? Архаты, быть может? — "Ты же видел ее обугленные кости, что ты хочешь услышать?!" — Там была золотоволосая архата?!

— Только тряпки! — твердил свое разбойник, — платье было, и туфли еще, и лента. Прошу, не убива...

— Где остальное?

— Спрятали, продать хотели. Платье все дырах было в грязи — за него ничего не выторговать. А туфли целые, за них хорошо бы заплатили. Лента красивая, ее тоже продать думал. Господин, прошу...

— Где спрятали? — отрешенный от скулежа, продолжал Имаскар. Платье, туфли, лента. Платье. Туфли. Лента. — Отвечай, — для острастки еще сильнее оттянул голову наемника, так, что у того хрустнули шейные позвонки.

— Аааа! — во все горло заорал он. — В тайнике, в лесу. Сухое дерево с дуплом. На поляне. В самой чаще. Нельзя не приметить. Прошу... Я больше ничего не знаю, я никого не убивал!

"Да неужто? А старухино семейство не твои молодчики спалили?"

— Больше ничего не знаешь? — на всякий случай переспросил архат.

— Нет. Пощадите меня, господин! — Наверное, лицо Имаскара переменилось, потому что разбойник совсем уж отчаянно замотал головой, и его тело поддалось конвульсиям. — Я все сказал! Клянусь Создателями, я никогда больше не вернусь в твои владения, господин, и мухи не обижу, я...

— Отдай его крестьянам, — распорядился Имаскар. После глянул на вопящего разбойника и прибавил: — Только путь ему ноги сломают, чтобы не сбежал. Мы отбываем через четверть часа.

Он поедет на запад, как велела Мать. Безобразная оказалась во всем права: следовало с самого начала слушать ее, делать то, что велела серафима, а не мараться книгочтейством. И как ему такое в голову-то взбрело? Давно ли ставил Исверу в вину безверие в слова Матери? А теперь сам чуть было не попался в ту же сеть. Или этот недуг поражает всех правителей Союза?

В центре деревни учинили кровавую потеху. Воины собрались в круг: достаточно плотный, чтобы не пустить в его центр любопытных крестьян, но и достаточно рыхлый, чтобы те самые любопытные могли беспрепятственно наблюдать расправу. Несколько "птиц" уже болтались на подготовленных шестах: вогнанных в землю бревнах, как мостком соединенных третьим. Третьего ворона как раз собирались запустить.

Имаскар подступился ближе: крестьяне почтительно зашушукались, расступились, пропуская шианара вперед.

Вместо доски, на которой совершать действо было бы удобнее, приспособили лавку. На нее как раз укладывали, животом вниз, порядком изувеченного разбойника. Часть его руки отсутствовала, нога безвольно волочилась, но приговоренный отчаянно сопротивлялся и взывал к деревенским с просьбами о сострадании. Имаскар осмотрел собравшихся: даже на лицах детворы он не нашел жалости.

— Вороны! — кричала девчонка лет пятнадцати. — Красные вороны!

— Сделайте ему крылья! — подхватил смиренного вида старик.

Крики умножились, как умножается и крепнет идущая с гор лавина. Воин с топором встал за спину приговоренному и, почти не примериваясь, всадил лезвие ему меж лопаток. Топор сделал в спине трещину, как колун разделяет полено надвое. Сдавленный крик пленника, его вздох. Толпа на миг затихла, ловя каждый звук страдания. Но как только воин ударил снова — теперь пробив в спине разбойника значительную брешь — принялась вопить с троекратными усердием. Воин отложил топор, сунул в отверстие руки, поднатужился — и вывернул кости наизнанку, точно выворачивал рубаху. Разбойник отозвался предсмертным бульканьем. Даже на лицах солдат в кругу отразилось жесткое ликование.

Между тем, воин продолжал усердствовать. Он вывернул наружу кости, вырвал позвоночник. Кости ломались и крошились, но уже сейчас отчетливо походили на окровавленные жесткие крылья. Палач взял вожжи, продел их в наиболее крепкие части лопаток и зычно крикнул:

— Научите его летать!

Деревенские, те, кто заблаговременно встал в первых рядах, протиснулись в круг. Среди них девушки и старики, только вставшие на ноги дети. Они подхватили вожжи и поволокли "птицу" в сторону самодельно арки. Когда его тащили мимо Имаскара, архату показалось, что разбойник все еще жив. Под громогласное одобрение своих, крестьяне вздернули "птицу" на арку. При этом на их головы лилась кровь и падала требуха внутренностей.

— Красные вороны! — кричала девушка, звонко хохоча. Она раскачивала мертвеца за ноги, веселилась и плакала от счастья. — Шианар запустил красных воронов!

— Они любят тебя, шианар, — сказала всюду следующая за ним Льяра, — больше, чем любили других правителей Союза.

Имаскар наградил ее тяжелым взглядом. Еще бы, как не любить. Родитель и Исверу всегда сторонились привселюдных расправ, и оба упрекали Второго наследника в чрезмерной любви к потрошительству. И что с того? Они оба мертвы, стали именами, которые помнят лишь члены Союза да хронисты. "Как ты можешь радоваться жизни, когда тебя ненавидит полмира? — недоумевал Исверу в одну из последних их встреч. — Как ты можешь спокойно спать, есть, ублажаться женщинами, когда тебя иначе, как Риилморским потрошителем никто не называет? Каково это — быть ненавидимым всеми?" "Риилморские червяки могут называть меня, сколько угодно, — ответил тогда Имаскар, — но они боятся меня. Этот страх принес мир, который ты так усердно пестуешь. А каково тебе живется, брат, зная, что твое имя никого не ввергает в трепет? Что для риилморских червяков ты — безликая безымянная личность?"

— Я — Риилморский потрошитель, — сказал он вслух. Сказал воздуху, сырому дню, запаху крови и хлесткому удару топора. — Плевать я хотел на их любовь. Страх и покорность — все, что мне нужно.

Вскоре они покинули деревню. Уезжая, Имаскар видел, как та девчушка, что громче всех просила птиц, таскает оторванную голову главаря разбойников. Держа ее за колтун волос, звонко смеется и распевает песни.

— Славная для кого-то жена вырастет, — сказал, улыбаясь, Ксиат.

Их путь лежал в сторону охотничьих угодий. Некоторое время отряд двигался молча. Чередуя галоп и рысь, чтобы не утомлять лошадей, всадники обменивались скупыми фразами. Азарт утренней резни и последовавшая за ней казнь постепенно сходили на убыль, уступая место трезвой настороженности.

Лес выступил из тумана внезапно, как выступает из тени терпеливый убийца. Голые сучья тянули в сторону всадников сухие черные руки, а проход в чащу походил на распахнутый зев.

Что он найдет в лесной утробе? Сухое дерево с дуплом, туфли, лента. Имаскар начинал упрекать себя за поспешное решение отдать главаря на растерзание. А что, если нет никакого треклятого дерева, нет вообще ничего? И как он узнает, что просто свернул не в ту сторону, не нашел? Прочесать всю чащу? Оказавшись внутри заволоченной туманом обители, он понял, как наивно полагался на свои силы. Каждое встреченное дерево было сухим и черным. Только и отличий, что без дупла.

— Как думаешь, почему ее вещи оказались там? — спросил Ксиата. Груз раздумий стал непосильно тяжел для одного. — Почему так далеко от границы Союза?

Генерал посмотрел на шианара с грустью человека, собирающегося растерзать чужую мечту

— Я не знаю, шианар, у меня нет ответа, который ты ищешь. Тот червь хотел спасти шкуру, увидел, что вещь дорога тебе и мог солгать. Ты сам видел... браслет.

— А ты видел лоскут ее платья.

— Разбойники унесли из твоего дома много ценностей, шианар, и много дорогих вещей.

Все так, но червь сомнения точил душу. Забрали, чтобы выбросить? Да за него любая королева бы полжизни отдала. Конечно, впору оно только тоненькой, хрупкой Аккали, а не людской коровоподобной бабе, но разве стали бы разбойники об этом размышлять?

Они ехали, как будто целую вечность. Чем глубже забирались в лес, тем плотнее становился мрак. Воины зажгли факелы, но это мало чем помогло. Отряд превратился в цепь бледно-желтых коконов, соединенных головами лошадей. Ни звука, кроме звериной поступи, рыка и карканья воронов, ни людского стона или шепота. Имаскар всматривался в ставшую гранитно-серой темноту, надеясь увидеть сам не зная что.

— Гляди, шианар, Мать подает тебе знак.

Льяра указывала перед собой. Сперва он подумал, что Безобразная бредит: чернота, темень, в которой и голову собственной лошади видно с трудом. Что там вообще можно разглядеть?

Но вскоре в серости проступили очертания. Руки, ноги, туловище. Ксиат выехал вперед, поднял факел высоко над головой.

— Знак, — повторила Льяра.

Там был человек. Обезглавленное тело, как полотно растянутое за руки и ноги между двумя деревьями. Рвань, когда-то служившая штанами, прикрывала его ноги до колен.

— Это может быть ловушка, шианар, — попытался задержать Имаскара генерал, но тот властно отодвинул его с пути.

И слепец увидел бы, что тело принадлежит мужчине, отчего же так грохочет в висках?

Свет факела выжелтил куски давно гниющего тела. Его словно пропустили через жернов: кожу будто соскребли, обнажив плоть, в которой усердствуют полчища червей. Но скорняк работал неаккуратно, а может, и не скорняк вовсе. Подмышками, на локтях и под подбородком сохранились островки кожи. На одном из таких Имаскар узнал орнамент семфары: затейливая вязь, выжженная кровью. Узнали и остальные: почтенно преклонили колени перед Наследником.

— Исверу, — прошептал Имаскар, бережно, словно слезу, снимая истерзанное тело и укладывая его на плащ Ксиата. — Брат мой.

Горе с новой силой укололо под ребра. И вместе с тем, созерцая истерзанного Четвертого наследника, Имаскар испытывал невероятное облегчение и радость.

— Ксиат, разве не его тело мы видели сгоревшим в огне? — спросил верного генерала.

— Я думал, что его, — угрюмо ответил Ксиат. Нетрудно догадаться, о чем думает.

— Нас обвели вокруг пальца.

— С какой целью, шианар?

Если бы он знал.

— Его обезглавили нарочно, чтобы оставить безымянным. И для того же соскребли кожу. — Имаскар говорил быстро, боясь упустить понимание произошедшего. — Кто-то хотел, чтобы мы думали, что Исверу мертв, что его сожгли. Обугленные трупы. Скажи, Ксиат, если бы не браслеты, с чего бы тебе или мне было признать в них Исверу и Аккали?

— Я не понимаю, шианар. Для чего все это? Ведь Четвертый наследник все равно... — Генерал посмотрел на тело, ставшее пиром червей... — мертв.

Тайны. Хитрости. Поганые интриги. Имаскар чувствовал, как к горлу подкатывает давно тлеющая ярость.

— Мы должны вернуть его домой, похоронить на капище со всеми почестями, — неживым голосом сказал он.

Нестерпимее всего было сдерживать тошноту, что накатывала с каждым вздохом. Запах гниения наполнял легкие, проникал сквозь кожу, как отрава проникает в кровь. Создатели, зачем вы так? Отчего не даете порадоваться за брата, за то, что душа его не стала Скитальцем, что он воссоединился с предками, обласканный слугами Скорбной, и возродится в одном из своих потомков? Всю радость сметает гнилью, от которой хочется выблевать кишки.

— Бессмыслица какая-то.

— Во всем есть смысл, шианар. — Мрак леса, запах разложения и общее уныние сделали голос лекарки могильно-тихим, вкрадчивым, как затяжная болезнь. — Ты просто не видишь его. Но Мать...

— Я знаю, что она указала мне путь.

— Никогда не забывай об этом, шианар. — Безобразная требовательно вцепилась в его руку, черными от снадобий ногтями оцарапала кольчугу. — Мать — суть всего. Ничего не происходит без ее ведома. Если она ведет тебя, значит, тому есть причина.

— Наследника нужно скорее отвезти домой, — решил Имаскар. "Пока я еще могу сдерживать проклятую рвоту". — Нельзя умножать дни его страданий.

— Не тревожься об этом, шианар, я займусь тягостными хлопотами.

Трое воинов, снаряженный обезглавленным телом, вскоре покинули отряд, и Имаскар, наконец, смог перевести дух.

Солдаты прочесали область вокруг, но не нашли ничего сколько-нибудь полезного. Ксиат осмелился предложить сворачивать поиски. "Мы теряем время, шианар, небо не становится светлее", — сказал он, и архат согласился.

Они нашли дерево, о котором говорил разбойник, и в дупле его действительно лежали туфли, и лента, и много разного хлама. Имаскар перебирал находки со старанием акколита, распевающего Сто песней. Лента принадлежала Родительнице — архат помнил ее на матери в день, когда отбывал из Союза. Кому принадлежали туфли и прочая одежда, он не знал. Вновь и вновь рассматривая лоскуты, он задавался вопросом, что на самом деле хочет найти.

— Мы заберем их и сожжем, — сказал Ксиат.

Имаскара не тревожила судьба рванья. Даже лента Родительницы не вызвала должного почтения. Напротив — лишь присутствие воинов удерживало от желания разорвать все в клочья, выкорчевать из сердца расцветшую заново надежду.

К закату отряд покинул лес, проскакал полную сухой травы долину и остановился у проклятой Пустоши. Место охранялось невидимым заслоном: вот тут еще под ногами пожухлая трава, а рядом — бурый, в трещинах и разломах утоптанный песчаник. И так — намного миль вперед, пока хватает глаз.

— Стоит ли ехать ночью, шианар?

— Ты боишься, Ксиат?

Генерал дернулся, будто от пощечины, на щеках канатами натянулись желваки.

"Шианару не годится извиняться перед своими вассалами", — напомнил себе Имаскар.

— Прикажи разбивать лагерь, — сухо бросил он.

Ветер приносил с Пустоши плач и стенания. Особенно громко былинное место кровопролития плакало в зиму — время, когда множество лет назад произошло сражение между серафимами, пришедшими защитить земли своих детей, и их заклятыми врагами — крэйлами и шагритами, тварями, рожденными из древней арканы и крови. Путники старались избегать проходить Пустошь вдоль, даже когда места в обход сулили больше опасностей. Имаскар знал, что вопли Голов могут подорвать боевой дух воинов, но упрямство заставляло идти через долину, минуя безопасные пути. Мать сказала на запад.

Архат нашел взглядом Льяру: лекарка сидела около костра, недвижимая, бесцветная и отвратная, как Скиталица, что вырвалась из Мглы. Имаскар начинал жалеть, что взял ее в поход. Было в Безобразной что-то, заставляющее страстно желать сомкнуть пальцы на ее шее, и до хруста вжать в глотку не по-женски выступающий кадык.

"Она — отражение гнили внутри меня", — подумал Имаскар, вслушиваясь в принесенный с Пустоши протяжный то ли плач, то ли стон.

Утро приволокло с севера сизые тучи. Они степенно и терпеливо висели над Пустошью. И как только всадники пересекли обозримую границу — разродились надоедливой моросью. Стараясь уводить лошадей подальше от Голов, Имаскар размышлял о том, что такой вот дождь усугубляет и без того поганое настроение. В том, что на душе может быть еще гаже архат, впрочем, сомневался.

Пустошь Палачей простиралась на многие мили вокруг. Обломки копий, ржавые мечи, воткнутые в землю, щиты и кольчуги: все осталось нетронутым. Стороннему, не знающему историю путнику, даже могло бы показаться, что битва случилась совсем недавно. Если бы не вселяющие ужас отголоски. Торчащие из-под земли уродливые лапы крейлов, тонкие, как черви, трехпалые руки шагритов, пятерни архатов, сживающиеся в кулаки в бессильной злобе. А еще остатки истерзанных тел и туловищ, уже не живых, но еще и не умерших. Но страшнее всего были Головы. Они провожали путников окровавленными глазами, шипели беззубыми и клыкастыми ртами, выли, не в силах говорить. Лица пугали больше всего. На своем веку Имаскар успел повидать много мерзкого и ужасающего, но ничто не трогало его сильнее этих неспящих надзирателей Пустоши.

— Проклятый, — прошипела в наполовину окаменевшую Голову крэйла, лекарка. И плюнула, чем вызвала недовольный ропот всадников. — Поднявшие руку на серафимов не достойны другой участи!

Безобразную нисколько не волновало, что в нескольких метрах от головы проклятого крэйла, в вечном гниении и отчаянии стонет голова серафима. А еще чуть дальше — одноглазая, острая, как наконечник копья, рожа шагрита. В Пустоши Палачей прокляты все.

Тягостное путешествие продолжалось, дождь с дотошностью уставшего палача долбил по голове, лошади понуро несли всадников дальше на запад.

Больше всего Имаскара удручало множество мечей. Длинные, короткие, тонкие и широкие, двуручные и полуторные. Ржавые зубы войны, выплюнутые, но не забытые. Как узнать Клинок пепла? Что, если он остался далеко позади, неузнанный в гуще собратьев? Или может, вот тот длинный клинок, с истлевшей на рукояти кожей — он и есть? Или правее, короткий, тонкий как комариное жало, и почти не тронутый ржавчиной?

Так недолго и рассудок потерять.

Впереди, среди частокола копий и стрел, что-то зашевелилось. Сначала Имаскар подумал, что это агонирует проклятый, но шевеление повторилось снова. Теперь насторожился и Ксиат.

— Шианар, это может быть небезопасно, — попытался остановить Имаскара, но архат отмахнулся от предостережения.

Серость поглощала его, мешала дышать, вместе с отчаянием камнем висела на шее и утаскивала на самое дно. Он хотел вспышки, чтобы вспомнить, какой бывает жизнь. А может, нарочно нарывался на опасность. Какой толк понимать, если все, чего жаждет душа — выпустить меч из ножен и допьяна напоить его кровью.

Шевеление повторилось. Лошади упирались, ржали и норовили повернуть. Имаскар вырвался вперед, стегнул жеребца и промчался добрый десяток метров, прежде чем увидел, что взволновало лошадей. Из глубокого разлома в земле, выползало нечто. Огромная туша выбралась только по пояс, но уже возвышалась над всадником.

— Это голем! — прокричал архат, а про себя подумал, что это еще и самый огромный из когда либо виденных им оживленных дикой арканой созданий.

Заточенное в самой ткани мира колдовство, создало голема из остатков тел: головы серафимов, лапы крэйлов и конечности шагритов, соединенные грязью, костями и кровью. Кровь была самая настоящая, будто только что пролитая. Голем замахнулся рукой, подтянул себя из западни, и безупречные доспехи Имаскара забрызгало кровью. Несколько капель попали на лицо, впились в кожу. Проклятье, жжется, будто только вскипела!

Ксиат уже был рядом, раздавал воинам приказы. Как и архат, он сразу понял, что обойти голема не получится. Он не слишком поворотлив, но наверняка быстр и в отличие от лошадей не знает усталости. Дикая аркана не вспыхивает сама по себе, их вторжение сотворило защитника, значит, он будет преследовать нарушителей покоя до тех пор, пока не найдет отмщения.

Ситуация не обещала благоприятного исхода, но Имаскар радовался появлению голема, словно долгожданной встрече. Невыносимо держать в себе столько ярости и не иметь возможности выплеснуть ее. Глядя на состряпанное из людских останков туловище, архат предвкушал, как будет всаживать в него меч, отсекая кусок за куском.

Отдавая отчет в том, какую глупость намеревается совершить, Имаскар поддался соблазну битвы и ринулся вперед, не дожидаясь поддержки воинов. Безрассудство, недостойное шианара. Имаскар внутренне оскалился: осуждал Исверу за дурость, а сам-то чем лучше? Может, брату тоже было тяжко? Может и его глодали злоба и боль, и он бросался на мечи, чтобы спалить их в жаре битвы?

— Вперед! — донесся в спину приказ Ксиата.

В уши ударил топот стройно идущей конницы.

Голем выбрался из расщелины быстрее, чем могло показаться сначала. А, выбравшись, проявил невиданную прыть, поворачиваясь на незваных гостей. Плотская туша вырвала из груди кусок облитого кровью крэйловского тела и со всего размаху швырнула им в Имаскара. Архат отвел коня, но туша упала в метре от него и всадника обдало брызгами гнили, крови и грязи.

Голем загудел, как гудит полный дымоход, потянулся за новым куском плоти. В угаре скачки Имаскар все-таки разглядел, как какая-то неведомая сила подтаскивает к нему новые куски тел, которые сливаются с тушей, заполняя места, откуда голем вырывает "снаряды".

Дикая аркана во всей ее ужасающей силе.

Имаскар поравнялся с големом, пустил коня в обход и со всей силы рубанул по ногам. В сравнении с размерами туши, собственный меч выглядел нелепо маленьким, неспособным причинить громадине хоть какой-нибудь ущерб. Архат особо и не верил в это, просто ударил, развернул коня — и ударил снова, посылая животное в галоп, прочь от метящего в него кулака. На этот раз в него все-таки угодило несколько ошметков. Оторванная голова шагрита врезалась в затылок, будто каменное ядро. На миг в глазах архата потемнело, в воздухе запахло чем-то резким, отчего ноздри словно ковырнули ножом.

Имаскар стянул шлем: сделать это оказалось сложно, мешала оставленная ударом вмятина. Голем бушевал. Удар причинил ему боль — это слышалось в его реве, в котором Имаскару слышалось что-то по-детски капризное. Нельзя обманывать себя, не может чувствовать то, что мертво столетия назад. Это всего лишь необузданная аркана.

Стройным клином воины протаранили ожившую гору мяса. Голем, не способный на осмысленные действия, неряшливо отбивался и все-таки вышиб нескольких воинов из седел. Ксиат что-то прокричал и отряд быстро перегруппировался. От бреши не осталось и следа, потерявшие лошадей всадники уже поднимались.

Голем оживился. Если раньше в его действиях сквозила рассеянность и неуверенность разбуженного посреди ночи ребенка, то последующие атаки окончательно выветрили из него сонливость. Теперь он действовал двумя руками: чем больше кусков он от себя отрывал, тем массивнее становилась туша. Головы, руки и ноги летали и над головами воинов. Одного всадника голем смел размашистым ударом лапы, другого засыпал грязью. На месте, где только-то гарцевал конь и его всадник, стремительно образовался слизкий холм.

Имаскар развернул коня, быстро определился с местом атаки и дал животному шпор. Ксиат угадал намерения своего шианара, стегнул коня и призывными криками перетянул на себя внимание голема. Воины помогли ему, кромсая и отрезая от туши здоровенные куски. И несмотря на то, что гора мяса довольно успешно отбивалась, перевес был на стороне всадников.

Архат повел коня влево, стараясь, чтобы животное держалось около туши. Не слишком удачная затея — запах дикой арканы будоражил коня, заставлял забывать команды и не слушаться поводьев. Но Имаскару удалось провести маневр. Оказавшись на расстоянии вытянутой руки, он уцепился за торчащий из плоти толстый сук и повис на нем. Голем не придал — а скорее всего вовсе не заметил — значения болтающемуся человеку. Ксиат дразнил его свистом и уколами, а воины, заходя то слева, то справа, перебрасывались его вниманием словно костью. Туша ревела, рвала себя на куски, но не могла оказать достойного сопротивления.

Имаскар повис на тухлой плоти, словно муха. Мерзкое занятие, но ничего не поделаешь — без поддержки умелого арканиста дикую аркану не обуздать. Можно искромсать голема на куски, но он все равно соберется снова. Единственный способ остановить эту гору мяса — найти проводник, наделенный арканой предмет где-то с недрах чудовища. Имаскару оставалось уповать на Создателей и верить, что это не кольцо и не булавка, или другая мелкая безделушка, надежно спрятанная в недрах туши.

Цепляясь за кости, скользкие от крови и отслаивающейся плоти, Имаскар прокладывал путь наверх. Стоило доползти до туловища, как удача отвернулась от воинов. Голему надоели игры воинов, и он перешел в наступление. Сначала он топтал ногами, потом крушил кулаками. Ударяясь о землю, беспалые руки оставляли глубокие вмятины. Еще один всадник отлетел на добрый десяток метров. Лошадь поднялась на ноги, заржала и потянула несчастного за собой.

"Скорее, — торопил себя Имаскар, — так недолго и всех людей потерять".

При текущем положении дел, потреря даже одного воина — непозволительная роскошь. Карабкаясь по спине ожившего голема, Имаскар отбивался от назойливой мысли: а что если Даната была права, и ему следовало оставить мертвых заботам Скорбной и посвятить себя Союзу? Вернее тому, что от него осталось. Он ни на шаг не приблизился к мечу, но уже потерял нескольких воинов. И скольких еще потеряет, гоняясь за мечтой?

Проклятье! Льяры не было рядом, но он явственно слышал ее сиплое: "Ты должен слушаться Мать. Иди на запад...". На запад, конечно, обязательно. Только сперва переползти бы через голема.

Один раз Имаскар едва не сорвался. В какой-то момент кость, за которую он держался, ослабла и выскользнула из туши, как ядро из ореховой скорлупы. Только отточенные в битвах навыки помогли архату не растеряться и практически на лету ухватиться за первый же подвернувшийся уступ. Не случись этого — архат рухнул бы прямо под ступни голема. Тот как раз топтался на разожженной голове лошади, все глубже вбивая в столетнюю грязь осколки черепа. Имаскар мысленно проклинал голема, дикую аркану, но больше всех — себя, за то, что приказал идти через опасные Пустоши. Знал, что проклятое место просто так не отпустит, но поступил в угоду прихоти. И вот теперь, из-за призрачной надежды найти следы Аккали, несколько воинов сложили головы. Воинов, чья утрата для Союза меча невосполнима. По крайней мере, пока Мать не приведет обещанное подкрепление.

Имаскар поздно сообразил, что его рука сжимает рукоять. Блестящая, будто только что выкованная сталь выглядела неприлично опрятной в горе гнилого мяса. В крестовине можно различить белый камень, гладкий и полированный, размером с куриное яйцо. И на всем — ни царапины. Только оценив все это, Имаскар почувствовал заметную вибрацию в ладони — песнь арканы. У архатов в крови особенная к ней чувствительность. Наверное, меч находился глубже, но голем своими резкими движениями вытолкнул его наружу.

А что, если это тот самый меч? Имаскар отогнул шальные мысли. Откуда Мечу пепла взяться в проклятой Создателями земле?

Имаскар поднапрягся, налегая со всей силы. Тщетно: меч сидел слишком глубоко, усилия архата даже не расшевелили его.

Голем между тем бушевал все сильнее. Безмозглый и бездушный, он хорошо понимал, что загребать людишек руками гораздо эффективнее, чем пытаться их растоптать. Один взмах — и пара воинов отлетела на добрый десяток метров, еще один — и на этот раз смело Ксиата. Всадников становилось все меньше.

Треклятый меч, ну давай же! Имаскар, насколько это было возможно, уперся ногами, потянул снова. Не встретив сопротивления, стопы мягко вошли в плоть. Имаскар потянул еще, стиснул зубы, подавляя натужный рык. Давай же, дрянная железяка!

Лезвие меча показалось из плоти на пол ладони. Голем на миг замер, остановился, как оставленная без кукловода марионетка. Имаскар воспользовался задержкой и поднапрягся еще. Вот уже и половина клинка видна: покрытая грязью, но хищно острая, будто только что обласканная точильным камнем кромка.

И тут голем затрубил. Громко и зычно, заглушая ржание лошадей и крики воинов, заглушая даже мысли. Души у гнилой горы быть не могло, но что-то заставляло ее чувствовать близкую опасность. Всадники с их игрушечными мечами веселили голема, но стоило Имаскару посягнуть на ручей питающей его арканы — и тот взбунтовался. К счастью, клинок находился в боку, почти подмышкой туши. Пытаясь сбросить с себя седока, голем грохнул кулаком в бок. Имаскар оказался в опасной близости, но не пострадал. Напротив, туша лишилась значительной части мяса, в боку осталась вмятина, в которую Имаскар погрузился бы по пояс. Клинок слегка накренился. Имаскар потянул еще, изо всех сил. Если не поторопиться, следующим ударом голем может впечатать в себя не только клинок, но и его самого. Жалкая же будет кончина у нового шианара Союза.

Имаскар стиснул зубы. От натуги перед глазами стали вспыхивать пульсирующие круги темноты, уши наполнились звоном. Еще немного, самую малость. Ну же, дьяволы тебя дери!

Следующее он помнил смутно. Его сдавило, с головой окунуло в плотную тишину, отжало из груди воздух. Имаскара сжало, будто тряпичный катышек, растерло о внутренности. Ощущение было такое, будто в глотку, нос, глаза и уши сливали гниль. Только упрямство не позволяло разжать пальцы. Упрямство, помноженное на страх лишиться единственной возможности остановить монстра.

— Шианар... Шианар...

Ноздрей Имаскара коснулся приторный запах гноя. Сквозь закрытые веки не разглядеть, кто перед ним, но этот смрад архат успел запомнить. Так воняла Безобразная.

— Голем? — Он сподобился на единственное слово.

— Ты победил его, шианар, — порадовал Ксиат.

Слышать голос верного генерала — известная отрада. Как будто это случилось множество лет назад, Имаскар помнил Ксиата лежащим в грязи, придавленным собственной лошадью. Хорошо, что он жив, жаль лишь, что не осталось сил об этом.

— Ты вылечишь его? — беспокоился генерал.

"Скажи ей, пусть отойдет, — мысленно требовал Имаскар, — пусть уйдет, пусть даст мне глоток воздуха, прежде чем сдохну".

— Если Создателям будет угодно сохранить его для великих дел, — степенно отозвалась Льяра.

Со степенным усердием мудреца, отрывающего крылья мухе, чтобы проверить, не полетит ли она, лекарка взялась за искалеченную руку Имаскара и вывернула ее.

"Лучше б я сдох в утробе голема", — успел подумать архат и затих.Аккали

Найти обозначенный в письме переулок не составило труда. Монета голодранцу в соседнем квартале — и они получили все необходимые знания.

— Тама не живет никто, — влажно посасывая беззубые десна, приговаривал голодранец. Он любовно поглаживал пальцами каждое ребро восьмигранного ола. В глазах — блеск скупца, получившего все сокровища Деворкана.

— Как это понимать? — поинтересовался Фантом.

О, Создатели, он что, всерьез собирается искать правду во рту безумца?

Нищий вожделенно уставился на облагодетельствовавшую его монетой когтистую руку. Его нисколько не волновала уродливость дающего. На обезображенном болячками лице угадывалось раболепие. Ну конечно, они ведь привыкли так жить, эти нищие. Перебиваются от подачки до подачки, и брезгливость не входить в перечень их каждодневных эмоций.

— Тама все досками заколочено — и мышь не протиснется. Говорят, — он придвинулся к Фантому, будто к закадычному дружку, — на стенах аркановская охрана есть.

Очевидно, бездомный имел ввиду охранные знаки, которые риилморские арканисты любят наносить даже на собственные ночные горшки. Но если разобраться: охранная аркана на целом доме требует немалого умения, мастерства и времени. Аккали же знала, что риилморская связь с арканой истощается, все меньше рождается способных к аркане, а те, что способны — слабы и немощны. Если дворняга не врет, то над охраной целого здания трудилась либо группа одаренных арканистов, либо кто-то из магистров Конферата. Столько усилия — и все для того, чтобы защитить четыре стены в бедняцком квартале?

— Пойдем, — архата потянула Фантома за собой, — он сказал все, что знал, теперь будет лгать в надежде получить еще один ол.

— Эй, я много чего еще знаю-то... — доносилось в спину наиграно-обиженное пыхтение.

Они покинула лавку ростовщика в полдень. На полдня позже задуманного. Аккали, впервые со времени похищения, выспалась. Голова все еще кружилась, но в целом она чувствовала себя отдохнувшей и — это удивляло особенно — в безопасности. Спал ли Фантом, арахата не знала и не стала спрашивать. Засыпая, видела Неузнанного сидящим в углу, а проснувшись, нашла его там же, как будто в той же самом позе. На вопрос, почему не разбудил ее к уговоренному сроку, скупо напомнил, что это она на его "попечении", а не наоборот. Чуть позже, когда они разделили остатки трапезы, сказал, что ему просто недосуг тягаться с хилой и теряющей сознание от каждого чиха "подопечной". Так же он поинтересовался отметинами на ее ноге. Они стали ярче и проложили путь вверх едва ли не до самого колена. Аккали спрятала беспокойство за маской безразличия. Ему все равно, так стоит ли сотрясать воздух объяснениями последствий, которые несет отметина Мглы? Архата сомневалась, помнит ли он, что это такое.

Покидая жилище ростовщика, прихватили с собой самое необходимое: деньги, вещи для переодевания, оружие. Фантом предусмотрительно спрятал два длинных кинжала за голенища сапог, Аккали же решила не расставаться с изогнутым клинком, который убрала в сдвинутые за спину ножны. Богатое платье и пустяшные безделушки из полудрагоценных минералов, бережно завернула в тряпицу, и опустила на самое дно тайника, которое Фантом забросал ветками.

Обозначенный дом, как и предполагала Аккали, находился тремя кварталами ниже лавки ростовщика. Они прошли два из них, все глубже погружаясь в трущобы. Улицы мельчали, превращались в тонкие кишки грязного Нижнего Нешера. Людей становилось все меньше, в забитых грязью и отходами канавах гнили дохлые кошки и собаки.

Все дома здесь был заколочены. Все до единого, на который бы ни взглянула Аккали. Безликие каменные головы с накрест забитыми досками глазами-окнами и дверьми. Около одного из таких лежал, завернувшись в ветошь, старик. Его остекленевшие глаза уставились вверх, вокруг рук копошились крысы. Мелкие твари так обнаглели, что, услышав шум, лишь настороженно подняли головы, зафыркали, но добычу не бросили. Проходя мимо, архата увидела, что усердные едоки уже обглодали одну из ног.

— Чернь, — прошипела она сквозь зубы.

— Все хотят есть, крысы — тоже, — бесцветно обронил Фантом. Ему как обычно было все равно.

— Я о людях. Риилморцы отобрали нашу землю, чтобы устроить нужники на костях наших предков.

Еще одно безразличие Фантома. Аккали мысленно махнула на спутника рукой. Пока душа, а вместе с ней и память, не вернутся к нему, вряд ли его скупой запас эмоций станет разнообразнее. Для нее же все обозримое превратилось в невидимый, стегающий душу кнут. Земля, по которой она идет — это земля Арны. Аккали родилась намного позже тех войн, в которых Риилмора отвоевала часть арнийских земель, и лишь в книгах читала о славном городе Маэна-Торе, некогда цветущем в этой странной механической конструкции древности. В книгах говорилось, что Маэна-Тор сожгли дотла, вместе с несколькими Союзами. Сотни архатов предали огненному проклятию. В книге говорилось, что их души стали голодными призраками, которые будут терзать риилморцев до скончания мира. Аккали же за все недолгое путешествие, не услышала и не увидела ни единой архатовой души, ни единого призрака. Зато увидела одного вполне живого.

Мысль о предателе подстегнула идти быстрее. Но вместе с тем, появилась назойливая мысль: а что она, собственно, делает для того, чтобы узнать о нем? Сперва она была собакой на веревке марашанца, после перекочевала в руки Фантома. И что с того?

"Знак, — напомнила она себе, — мы с неназванным ищем одно и то же, но каждый со своим интересом".

И покосилась на Фантома. Может, стоило ему сказать? А есть ли в признании резон?

— Ты слышишь? — Он остановился, как натасканная собака потянул носом воздух.

Воняло нечистотами.

— Тот человек в синей одежде, с символом, который ты узнала — от него воняло точно так же.

Фантом ускорил шаг, глядя перед собой, словно мог видеть сквозь стены. Взявший след пес и есть. Аккали оставалось следовать, доверившись его чутью.

Они вышли к дому, такому же заколоченному и заброшенному, как остальные. Он прятался между двумя своими более громоздкими собратьями, и если бы не нюх Фантома, архата сомневалась, что заметила бы его. Однако, они попали по назначению. Невзирая на вечернюю пору, на одной из досок отчетливо виднелась нарисованная будто детской рукой ложка. Фантом угадал ее мысли и еще раз перечитал сопроводительное письмо.

— Переулок Кровавой Марии, Серая ложка, — сказал вслух. Повертел ключ и с сомнением произнес: — Не вижу замка.

Аккали попросила его отойти и встала в шаге от двери. Надо же, дворняга не соврал — она явственно чувствовала аркану. Ее упругая невидимая стена загораживала дом, словно щит. Фантом потянулся было к заколоченному окну, но архата остановила его.

— Лучше не трогай, если не хочешь остаться без руки, — предупредила она, хоть на самом деле не могла точно определить силу арканической охраны. Вполне возможно, что заслон просто не пустит их, а может и испепелить. От перестраховки они в любом случае ничего не теряют. Тем более, Фантом прав — замка не видно.

— Долго нам тут торчать? — начинал злиться Фантом.

— Пока не разгадаем загадку.

Она несколько раз прошла вдоль стен, подбиралась в самые затененные уголки в поисках бреши, но заслон сделали на совесть. Но если ключ есть, значит, он должен что-то открывать. Не исключено, что и открывает, но дверь на другом конце города, или подвал, или шкаф.

— Нужно пробовать.

Фантом решительно шагнул к двери, протянул когтистую пятерню. Аккали непроизвольно зажмурилась.

Ничего не произошло — его ладонь наткнулась на невидимую преграду. Он надавил сильнее. Со стороны выглядело это так, будто Неизвестный пытается сдвинуть несуществующую стену. Он старался снова и снова: налегал плечом, спиной, толкал с силой, от которой на шее вздулись черные вены, но его действия лишь сотрясали воздух.

— Вот же срань! — В сердцах, он врезал в пустоту кулаком.

Аккали не меньше его злила непроходимая преграда. За этими стенами может скрываться ответ и на ее вопросы. Возможно даже — она вздрагивала от одной мысли об этом — внутри она найдет кого-то из братьев или сестер. О том, что все они могут быть живы, Аккали не думала — слишком сильное это заблуждение, даже для простодушной ее.

В Нижнем Нешере вечер стремительно превращался в ночь. И подворотня, только что выглядевшая пустой и заброшенной, оживала. Слышались невидимые шаги, вздохи, торопливая неразборчивая речь. Как они с Фантомом внезапно ослепли и перестали видеть происходящее вокруг.

— Ты тоже слышишь их? — Она верила, что не сошла с ума, но всякий безумец думает, что умнее остальных. — Голоса, шаги?

Неизвестный кивнул.

— Нам лучше спрятаться, — предложил он. — Может быть...

Аккали заставила его умолкнуть, внезапно увидев то, что все время было на виду. Ложка, ну конечно же, как она сразу не поняла.

— Что-то заметила? — увидев, как она оживилась, поинтересовался Фантом. — Что такое?

— Ложка, — прошептала архата, улыбаясь. — Если переложить на древние руны, то получится: "Малое в большом".

— Что это значит?

С видом триумфатора, Аккали взяла ключ и просто вставила его перед собой. Прямо в тугой арканический барьер. Тот сразу завибрировал, обозначился светло-голубой дымкой. Сразу стали видны его границы, впрочем, не на долго. В месте, куда вошел ключ, образовалась вертикальная трещина, которая вскоре увеличилась до размеров арки. Аккали отважилась войти первой, Фантом протиснулся следом. Вслед за ними арка сомкнулась, заслон сделался прозрачным.

— Интересные тут фокусы, — пробормотал Фантом, и Аккали увидела причину его непонимания.

— Иллюзия, — повторила она, разглядывая крепкие стены серого камня, сложенные самое большее несколько лет назад. Зарешеченные окна, больше напоминающие бойницы, массивная железная дверь. — Над этим убежищем трудились сильные арканисты.

Она не сказала этого вслух, но на самом деле считала, что к строительству и защите в самом деле причастен кто-то из магистров Конферата. Или они все. Такими заявлениями лучше голословно не разбрасываться, даже когда рядом нет досужих ушей.

Тем же ключом Аккали открыла дверной замок, толкнула ее, но дверь не поддалась. Тогда подсобил Фантом, и створка, медленно и — хвала, Создателям! — бесшумно, отварилась внутрь. В лицо ударил едкий горький запах. Аккали зашаталась, слепо нащупала стену и остановилась перевести дыхание. Да что же это! Сколько дней прошло с момента, как бегство занесло ее в наполненную древней кровью пещеру? По пальцам легко перечесть, а вот снова она, и так же густо пахнет, словно только что пролитая. Откуда? Давно нет тех созданий, и тех арканистов, и та аркана канула в лету.

— Здесь пахнет так же, как в пещере, где я проснулся, — где-то рядом прорычал Фантом.

— Древняя кровь, — отозвалась Аккали.

— Для чего она нужна?

— Для забытой арканы.

Послышались возня, шум и ругань Неузнанного. Аккали окутал запах лампадного масла и теплый свет. Она осмотрелась, стараясь ни к чему не прикасаться.

Коридор, в котором они оказались, был облицован драэгатом. Гладкие как стекло квадраты стелились по стенам и полу, словно сверкающий водопад. Аккали едва различала места их соприкосновения. Глядя на это древнее великолепие, архата окончательно уверилась в своих подозрениях.

На этот раз Фантом пошел первым. Оттеснил ее себе за спину, насторожился и двинулся на горящий в конце коридора свет. По пути им встретилось несколько закрытых дверей, за одной из которых раздавалось агрессивное бульканье и шипение. Такие звуки издавать может не мифический зверь, а изобретение рук человеческих — алхимический станок. Похоже, они наткнулись на подпольную лабораторию. И чем больше Аккали думала об этом, тем меньше понимала, что может связывать творящих арканические опыты арканистов и ее брата, лишенного, как и все архаты, арканического чутья.

Коридор закончился тремя дверьми. Две оказались закрыты, а на третьей болтался пустяшного вида навесной замок. Фантом приоткрыл первую дверь — из щели потянуло запахом талого воска.

"Скрипторий", — подумала Аккали, вслед за Неизвестным следуя внутрь.

Она не ошиблась: довольно просторная, лишенная окон комната находилась полностью во власти книг. Они были повсюду: на стеллажах, в шкафах, на подставках. Некоторые лежали огромными грудами прямо на полу. Толстые и тонкие, старые и хвастливые новыми корешками, дорогие, обтянутые кожей и нищенские, в стыдливых обертках папирусной бумаги. Между засильем книг жались столы: крохотные, заваленные пергаментами и свитками, и разнообразными писчими принадлежностями. Будь это великолепие в другом месте и в иное время — Аккали сочла бы находку удачей. Невероятно, сколько мудрости, вселенских знаний и истин могут хранить все эти исписанные каллиграфией молчуны.

— Здесь ничего нет, — поторопил Фантом.

Вряд ли понимал, что ищет и как это выглядит, но книги наверняка не входили в перечень предметов, способных дать ответы на вопрос, что и кто он такой. В отличие от Аккали, которая более всего уповала на книги и записи, а так же на время, которое Создатели соблаговолят послать для изучения лаборатории.

Они зашли в соседствующую со скрипторием комнату. Точнее — зал, так же облагороженный древним минералом. Здесь запах древней крови был особенно сильным. Центр зала был обозначен разноцветной мозаикой: внутри круга красовалась пиктограмма. Правда, большую ее часть скрывал возведенный в центре круга драэгаровый же монолит. Точно такой же, как и тот, в развалинах храма. И на нем лежал человек.

Аккали поддалась вперед, но Фантом опередил ее.

На камне лежал ... Фантом. Существо, похожее на него как две капли воды, разве что постриженное на иной манер. Те же ремни, те же черные змеи вен под кожей, когтистые руки. Он лежал неподвижно, не подавал признаков жизни. Аккали осмелилась приблизиться к нему, подняла верхнюю губу. У этого так же были клыки.

— Какого оно — смотреть на свой труп? — спросила ошарашенного Фантома. Впервые за время их знакомства, она видела Неузнанного что-то похожее на растерянность.

— Странно, — ответил Фантом. — Что это значит?

— Что ты такой не один? — Банальность, понятная даже слабоумному ребенку, но иного объяснения у Аккали не было.

— Это место, — Фантом осмотрелся с видом проснувшегося ото сна, — лаборатория, да?

— Похоже на то. Я бы многое отдала, чтобы попасть в запертые комнаты, но, боюсь, наше вторжение заметят.

— Плевать, — резко бросил Фантом. — Я хочу знать, какого дьявола творится, кто я и кто он, — ткнул на лежащего на столе.

Странное дело. Несмотря на то, что существо не подавало признаков жизни, оно так же не подавало и признаков смерти: ни запаха разложения, ни трупных пятен. Кожа серая и безжизненная сама по себе, но все же не такая, какой должна быть у мертвеца. Интуиция подсказывала, что за запертыми дверьми есть все отгадки. Особенно же ее волновала одна: каким образом ее брат со всем этим связан? Архата похвалила себя за предусмотрительное молчание. Интересно, как бы отреагировал Фантом, скажи она, что ее Союз может быть причастен к его беспамятству. Или к людям, которые сделали его таким.

Фантом уже покинул комнату, и Аккали поздно услышала раздавшийся из коридора грохот и треск. В этом канонаде архата услышала рушение собственных надежд прийти и уйти незамеченными. И подумала, что устала от людей — или не людей? — которые делают все, что им вздумается, не подумав прежде о последствиях.

Как она и предполагала, третью, запертую дверь, Фантом попросту снес с петель. Обломки дерева лежали на полу, часть доски болталась на вывороченном завесе. А сам Неузнанный стоял посреди всего этого бардака, вытирал о рубашку окровавленный кулак и осматривался, с видом фермера, застукавшего на своем поле воришек. Подвернись ему под руку хоть одна живая дша — не сносить бы несчастному головы.

— Ты слишком шумишь, — раздраженно напомнила архата, — теперь о нас знают все. Как думаешь, выберемся живыми?

Неузнанный посмотрел на свой кулак, потом на щепки на полу и с полным безразличием оставил вопрос без ответа. Похоже, злость многократно умножала его силы, но напрочь отключала рассудительность. Последней он, впрочем, не отличался и во времена покоя.

— Вот дьявол. — Его низкий рык напомнил комнату, разбередил любопытство архаты.

Она нырнула Неузнанному под руку, просочилась в комнату и остановилась, неспособная осмыслить увиденное.

Вдоль облицованных драэгатом стен стояли ростовые колбы, наполненные розовой жидкостью. Некоторые пустовали, но в трех, свернувшись, подобно зародышам, находились Фантомы. Посредине комнаты, соединяя пол с потолком, располагался квадратный резервуар из мутного стекла, заполненный темной жидкостью. От него змеились толстые сверкающие шнуры — по одному к каждой колбе.

— У них нет ремней, — обратил внимание Фантом.

Верно. Аккали и сама заметила разницу. Ремни лежали отдельно — на металлическом столе, справа от центрального резервуара. Архата осмотрела прочие непонятного приспособления вещи: куски теплых на ощупь железных веревок, щипцы, странные агрегаты с еще более странными шкалами. Она смутно помнила, что видела нечто подобное в старинных книгах, описывающих артефакты древности.

— Ты знаешь, что это такое? Для чего нужно? — Судя по тому, что Фантом не указывал на конкретный предмет, он имел ввиду все.

— Не знаю. Не уверена, что знаю.

— Плевать, говори все, даже в чем не уверена.

Он вскипал и в любой момент мог выйти из себя. В напоминание об их первой встрече, укушенное место на шее заныло, задрожало внутренней тупой болью.

— Я читала о древних храмах, в которых Создатели совершенствовали людей. Я видела гравюры, и эти колбы, и вот это, — она кивнула на железные веревки на полу, — очень похоже на коконы, в которых зарождалась новая жизнь. Но о тех храмах узнали древние арканисты. Их порченная аркана проникла внутрь, извратила творения Создателей. — Аккали выразительно посмотрела на него. — Так появились морлоки, уггорки, крэйлы, шагриты. Создатели увидели неблагодарность своих детей и навеки закрыли двери храмов, и скрыли их от людских глаз, и больше никогда не помышляли сделать нам лучше, чем мы есть. Я не знаю, как это возможно, что риилморцы отыскали храм и смогли войти в него, но уверена, что это именно он и есть — сокровищница знаний наших творцов.

— А кто же тогда я? Крэйл? Шагрит? Морлок?

Аккали улыбнулась вдруг открывшейся истине. И испугалась подоплеке, которая тянулась за ней, подобно отравленному хвосту.

— Ты что-то, созданное риилморцами. Существо, родившееся здесь, оживленное здесь. Возможно, ты тот, кем должны были стать все мы, если бы древние арканисты не помешали планам Создателей. Возможно, — она боялась произносить это вслух, боялась последствий, которые последуют за правдой, но не могла не сказать, — ты — то, чем должны были стать все мы. Вершина мастерства наших Создателей. Идеальное существо.

Фантом оскалился, обнажил клыки в жесткой улыбке. Аккали снова отметила, что они увеличились, выглядели острыми, как бритва. Рана от укуса снова заныла. Если бы во рту Неузнанного в их первую встречу клыки были бы такими, она бы не вышла из подземелья.

— Идеальное существо, ага, — продолжал злиться Фантом, в то время, как архата собирала клочки странностей, случившихся в минувши дни.

Непонятности обретали форму и цвет, собираясь в единую правду. Вот почему не вышло отыскать душу Неузнанного — он был оживлен здесь, скорее всего, против воли Создателей. Он — странное тело, способное двигаться, и понимать, и говорить, но лишенное самого главного — вдоха, дарованного творцами. Вдоха, через который обретается душа.

— Для чего меня создали?

— Этот вопрос лучше задать тем, кто это сделал, — она пожала плечами. — Я больше ничего не знаю. И по правде говоря, мало что понимаю.

Фантом остановился около колбы, где, прижав голову к коленям, плавал один из его двойников. Пока Неузнанный занимался созерцанием, архата получше рассмотрела содержимое квадратного резервуара. Даже сквозь мутное стекло было ясно, что он заполнен кровью, чей запах непостижимым образом просачивался сквозь барьер и заполнил собой всю лабораторию. Знаний Аккали не хватало, чтобы понять ее предназначение, но скорее всего, ее использовали для создания копий. Или для их оживления. От попытки понять необъяснимое, то, что н подчиняется известным ей законам мира, в голове начинали усердствовать сотни крохотных молоточков.

— Я хочу посмотреть, что остальных комнатах.

Фантом вышел, архата пошла следом. А в голове, мешая сосредоточиться на открытиях, мешая осознать увиденное, металась ядовитая мысль: неужели, кто-то из семьи был причастен к этому? Чем больше она узнавала Фантома, тем меньше знала о своем Союзе.

"Этому должно быть какое-то разумное объяснение, — убеждала себя Аккали, — веская причина столь низкому поступку".

В запрещенном храме Создателей, риилморцы проводили опыты, запрещенные своими же творцами. Стало быть, они лишь на словах отреклись от древней арканы, а сами продолжают использовать ее для неведомых целей. Кто з мудрых архатов писал, что он ведает лишь то, что не ведает ничего? Имя ученого мужа навеки кануло в лету, но его слова Аккали были ровно впору.

Открыть другие двери не удалось. Они были куда крепче предыдущих и в отличие от них же не имели никаких видимых замков или иных запоров. Единственное, что бросалось в глаза — странные прорези, размером с ладонь, сделанные прямо в металле — по одной на каждую запертую дверь. Но протиснуться в них мог разве что муравей. Даже самый тонкий ключ вряд ли втиснулся бы в узкие щели. Фантом колотил в железо плечом, спиной и даже ногами, но тщетно — на металле даже не осталось следов его усилий. Ни царапины, ни вмятины. Аккали попыталась успокоить спутника, но тот отверг ее рыком и продолжил расшибаться о преграду. Прошло немало времени, прежде чем Фантом остыл и добровольно отошел от двери. Он еще какое-то время скалился и зыркал на неприступные заслоны, но в конце концов осознал, что грубой силой их не одолеть.

— Нам нужно уходить, пока не пришли хозяева, — обеспокоенно поторопила архата. Они пробыли в запрещенном храме слишком долго, в любую минуту могут явится его владельцы и одним Создателям известно чем обернется их встреча. Что-то подсказывало Аккали, что ничем хорошим для них с Фантомом.

— Хозяева? — Злость, которая как будто угасла, вспенилась в нем с новой силой. — Хозяева, говоришь?! Ну нет, я и с места не сдвинусь, пока не увижу своих "хозяев". — Последнее слово он презрительно выплюнул.

— Это небезопасно, — пыталась урезонить она. А сама малодушно думала, что будет, если дверь в храм распахнется и на пороге окажется не риилморский магистр-лжец, а ее собственный брат или сестра? А что если... Имаскар?

Пол под ногами закачался, словно палуба попавшего в шторм суденышка. Она оперлась на стену, силясь противостоять головокружению. Проклятое место! Открыв его, она отворила душу сомнениям и недоверию, которые буйно исторгали в нее нечистоты подозрений.

— Уходи, если хочешь, — Фантом отвернулся, тем самым подчеркивая свое безразличие к дальней шей судьбе своей пленницы. — Считай, что ты выполнила данное мне обещание. Я не верну память, потому что ее у меня нет, ведь так? — Он не повернул головы, задал вопрос в пустоту. — И души у меня тоже нет. С тебя больше нет спроса, ты свободна. Уходи.

Он скинул со спины дорожный мешок, окопался в нем немного и выудил Костяную флягу. Еще раз небрежно подкинул на ладони, а потом вложил ее в руки Аккали. Архата смотрела на него полными непонимания глазами. Неузнанный в самом деле ее отпускает? Она выйдет в дверь позади себя — и никто не остановит ее, не напомнит об обещании, не угостит кнутом и не пригрозит отдать пьянчугам на потеху?

Аккали чувствовала себя выросшей в неволе птицей, которая однажды заметила, что дверь клетки открыта. Свобода, сладкая и недостижимая, в одночасье стала реальной и кислой.

— Она твоя, — когтистая лапа Фантома продолжала стискивать ее ладони, до боли вдавливая в кожу филигранную кость фляги. — А это, чтобы ты добралась домой — мне они все равно не нужны. — К фляге он прибавил кошель.

— Но как... — Аккали не поняла, чему хотела возразить, но продолжала топтаться на месте. — Это может быть опасно, Фантом. Не делай опрометчивых поступков, время для них не подходящее и ты останешься один на один с неизвестно чем.

— Один? — Он снова осклабился. — Сама ведь видела, сколько тут нас таких. Пойду, попробую парочку растормошить, сдается мне, мы не так уж, чтобы дохлые.

Бравада конечно. Оба это знают, но Аккали все-таки улыбнулась. Первый раз за все их знакомство искренне. Сейчас она уже не знала, была ли пленницей в руках Неузнанного или его вынужденной помощницей, но встречу с ним она вряд ли вспомнит со злостью. Разве что знакомство, едва не стоившее ей жизни. Да и оно неожиданно побледнело, растворившись на задворках памяти.

— Я надеюсь, что в нашу следующую встречу, мы будем сидеть за одним столом и пить арнийское вино, — зачем-то соврала она, — и вспоминать, как прятались в логове ростовщика, и как ты...

Фантом потянул ее на себя, положил ладонь на затылок и поцеловал.

От него пахло кровь, болью и страданием, рыком раненого зверя, воем хищника, угодившего в капкан. Он просто держал ее свободной рукой, целуя так, словно хотел навеки оставить на ее губах воспоминание о себе. Аккали боялась пошевелиться, лишь до боли стискивала в пальцах Костяную флягу, потертую кожу кошелька и думала, что этот поцелуй — он первый. Потому что других не было. И хотела плакать, кричать о поразивших ее горестях.

— Уходи, — он отстранился. — Ну же!

И, повернувшись, зашагал в сторону лаборатории, хранившей колбы с его братьями.

"Я не буду плакать, — приказала себе архата, — не буду. Ни одной слезы не пророню. Нет ничего в поганой Риилморе, ради чего наследница и инвига Союза лила бы слезы. Не бывать этому".

Уже на улице, торопливо шагая в сторону нищих кварталов и беззвучно всхлипывая, инвига Аккали адал Нхаллот подумала, что прежде никогда так сильно не ошибалась.Фантом

Когда дверь за Аккали захлопнулась, он почувствовал невероятное облегчение. Вместе с архатой ушел назойливый и горький запах ее крови. Ушло то, что сдерживало его от решительных действий. Словно это Аккали была госпожой, она держала поводок, который, как он думал, был в его руках.

Фантом окинул взглядом когтистые руки. Странно, но в голове до сих пор не было четкого объяснения импульсу, которому он поддался. Хотел ли он целовать ее? От одной мысли о запахе крови Аккали к горлу подступала тошнота. Хотел ли обнять, утешить может быть? Многократное нет. Архата выглядела слабой и тонкой, беспомощным насекомым, брошенным в банку с пауками, но на самом деле была куда сильнее его самого. Может быть, всему виной привязанность, которую он, сам того не ведая, пустил в сердце. Привязанность к чему-то большему, чем глаза и волосы, голос и осанка.

Фантом тряхнул головой. К дьяволам все. Архата с самого начала была хвостом, который волочился туда, куда ему велели. Она выполнила свою часть уговора — на иной манер, но он узнал нужное. У него нет души, нет памяти, нет даже родителей. Со всем своим чародейством даже самая опытная инвига не в состоянии найти то, чего нет. Часть вопросов утратила свой смысл, их место заняли новые, но ответы на них лучше поспрашивать у хозяев этого странного места.

Неузнанный вернулся в комнату с колбами. Отчего-то здесь его одолевало невероятное спокойствие, умиротворение, которое Фантом никогда прежде не испытывал. Глядя на заполненные розовой жидкостью колбы, он думал о том, что одна из ныне пустующих служила ему материнской утробой. Он точно так же покоился в ее влажном лоне, свернувшись клубком.

Что там Аккали говорила об идеальном существе? Вряд ли тот, о ком она говорила, вызывал бы столько ужаса на ее лице. Да и вряд ли выглядел бы настолько безобразно. Но об этом в самом деле лучше спросить хозяев.

Внутри заклокотала ярость. Хозяева, чтоб их. Если тот человечишка предпочел убить себя столь ужасным образом, лишь бы не говорить со своим созданием, то у хозяев этих кишка тонка. Впору подумать о том, чтобы занять караул под самой дверью и хватать за руки первого же вошедшего. А то, чего доброго, успеет глотнуть ту же дрянь. Потом от кишок отмываться замучаешься.

На самом деле все мысли Неузнанного были бравадой. Он хотел правду. Просто увидеть человека, способного ответить на все вопросы и ответившего на них без смертного ужаса в глазах. Хотя второе не обязательно — пусть боится, если ему так охота намочить штаны. Лишь бы ответил.

Какое-то время Фантом бродил по проклятому храму, наслаждаясь тишиной и одиночеством. Больше не нужно бежать, нет необходимости спешить. Единственное, что осталось — запастись терпением.

Время тянулось. Его прошло достаточно долго, так казалось. А может, так лишь казалось из-за нетерпения и предвкушения близкой развязки. Фантом снова попытался взломать двери, но вскоре это занятие ему наскучило и он стал бродить по лабораториям. Подолгу задерживался, рассматривал незнакомые вещи, листал книги, а после разбросал их все, в приступе ярости и голода. Потом долго-долго рассматривал лежащего на каменном пьедестале близнеца. Он ничем не отличался от тех, что мариновались в колбах, но и они, и другие собратья, в одном не походили на Фантома — у них не было ремней. Неузнанный погладил ленты черной кожи, попытался содрать одну, но ничего не получилось. В поисках подходящего инструмента, на столе с такими же ремнями отыскал железное приспособление с тонким плоским наконечником, шириною в полногтя. Им Неузнанный подковырнул одну из скоб, надавил на ручку, используя приспособление в качестве импровизированного рычага. Стоило приложить усилия — голова взорвалась болью. Но даже и в этой кратковременной вспышке, Фантом успел разглядеть смазанный, мутный, похожий на человеческий силуэт. Словно он не с груди отрывал заклепки, а ковырял внутри черепной коробки.

Потребовалось время, чтобы прийти в себя и дать боли отступить на задворки сознания. Но Фантом не собирался останавливаться. Похоже, в его голове сидело что-то похожее на воспоминания, и только боль давала им высвободиться. Боль или попытки снять ремни. Или и то, и другое. У него достаточно времени проверить.

Фантом старался и так, и эдак. На месте скобок уже образовались заметные шрамы, но вытянуть проклятые куски железа никак не получалось. Чем сильнее он ковырял скобки, тем злее становилась боль. Она вгрызалась в мозг, жалила его, поливала кислотой. В конечном счете, сколько бы усилий и зароков, сколько бы обещаний не давал себе Фантом, он все равно уступал ее натиску. Как будто что-то в нем самом отдавало приказ не идти до конца. Барьер, который Неузнанный не мог порушить несмотря на все старания.

Он сдался, когда в очередной раз чуть ли не на пол глубины воткнул приспособление себе в грудь. Удивительно, но боли почти не было. Из раны вытекло немного крови, но и только. Фантом вспомнил вчерашнюю драку в доме ростовщика, подумал, что если бы воткнул инструмент в кого-то из ее участников, тот был бы в большем дискомфорте.

"Что я такое?"

Несмотря на нелепость вопроса, отчаянно хотелось получить ответ.

От отчаяния ли или от безысходности положения, к горлу подобрался голод. И если раньше он действовал, как умелый разбойник — медленно и осторожно — то теперь выполз из укрытия и внезапно набросился. Даже зубы свело от желания крови. Чем больше усилий Фантом прилагал, чтобы не думать о насыщении, тем яростнее становилась жажда. Дошло до того, что даже воспоминание о вонючей крови архаты заполнило рот слюной. Фантом сглотнул комок и уселся на пол в одном из углов. Когда голод стал совсем невыносимым, Неузнанный начал завидовать спокойно лежащему на пьедестале близнецу. Ем все равно, у него не болят зубы от желания в кого-то вонзиться, он не думает о том, чтобы разорвать глотку мертвецу и посмотреть, можно ли утолить жажду его плотью. Интересно, сколько еще нужно поголодать, прежде чем эта мысль перестанет вызывать гадливость. Разве хищники в голодную пору не пожирают себе подобных?

Абсурдность происходящего нагнетала и без того активно штурмующие голову Фантома вопросы. Если он — никто, вышедшее из колбы существо без прошлого, откуда знает про хищников? Да и откуда вообще в его голове все те знания, что он ошибочно принимал за отголоски воспоминаний? И что если поддаться мысленным уговорам и убраться из странного места подобру-поздорову? Выбраться в воняющий мочой, дерьмом и заразой город, и брести куда глаза глядят. Наверняка даже такое существо, как он, где-нибудь пригодится. Чтобы затупить голод и отчасти скуки ради Фантом мысленно стряпал список своих достоинств. Как показал вчерашний вечер — он достаточно умело обращается с клинками. Неузнанный потрогал рану в груди, надавил пальцем. Что ж, он малочувствителен к боли, и кровь из него не хлещет. Затем Фантом вспомнил ужас на лице архаты, когда та впервые его увидела. Безобразие вряд ли относится к положительным чертам, но Фантом прибавил и его.

Зубы свела жажда. Клыки стали настолько длинными и острыми, что больно царапали десна. Скорее всего, теперь они еще и порядочно оттопыривают губы. Грустным смехом он сопроводил свои мысли о возможном развитии событий, если клыки продолжат расти и дальше. В таком случае, в только что состряпанный список безобразие стоит вписать дважды.

Внутренний голос подстрекал махнуть на все рукой и вырваться из добровольного плена. В любой подворотне найдется десяток никому не нужных бродяг. Чтобы насытится, хватит и одного. Не чистая добыча, вроде девчонки, которая пыталась похитить Аккали в ночлежке старухи с железным носом, но лучше, чем кровь архаты. Лучше, чем все, чем Фантом питался в последнее время.

Однако следовало признать, что этот путь приведет в пустоту. Или к обрыву, с которого он, Фантом, в конечном итоге добровольно сиганет, радуясь, что когда его башка разобьется о каменный берег, его, наконец, перестанет донимать неизвестность.

Неузнанный закрыл глаза, пообещав себе каплю отдыха.

А когда открыл, то сразу понял, что уже не одинок в треклятом храме. Меч так и лежал на расстоянии вытянутой руки и Фантом вооружился.

— Осторожнее, — послышался простуженный шепот, — от тебя шума больше, чем от пьяной шлюхи.

— И что с того? Думаешь, здесь кто-то остался, а? — Отвечавший ему сильно гнусавил, его речь Фантом понимал с трудом. — Ты бы остался дожидаться хозяев, устроив в их доме такой переполох? Хотя, извини, дружище, я запамятовал, что думать не входить в твои обязанности.

Сказано это было так насмешливо, что Неузнанный приготовился услышать толчок, который начнет потасовку, но ничего такого не последовало. Хриплый выдавил гротескный невеселый смех, обратился к напарнику:

— Я предлагал не соваться сюда, не поставив Кудесника в известность и не дождавшись его указаний. Но ты прав — думать не моя забота, а твоя. Отрадно, что в случае чего, не мою, а твою башку насадят на пику. — Веселья, впрочем, в его голосе не было, как и облегчения.

— Прежде чем беспокоить Кудесника, нужно знать, что произошло. Ты ведь не думаешь, что он обрадуется, если окажется, что погром устроили не воры и не шпионы, а одна из твоих колб. Будь я проклят, если они раньше не взрывались и помощнее!

— Что есть, то есть, — на этот раз хриплый разбавил голос нотками бахвальства.

Шаги неумолимо приближались. У Фантома осталось несколько мгновений, чтобы окончательно оценить обстановку. Шаги не сопровождались ни лязгом кольчуг, ни металлическим скрежетом доспешных пластин. Судя по разговору — хозяева или те, кто приставлен присматривать за этим местом. Говорили о колбах и взрывах, значит, по крайней мере один из них не понаслышке знаком с алхимией и практикует ее. И, похоже, эти двое не ждут гостей.

Неузнанный позволил себе расслабиться. Не похоже, что ему придется столкнуться с хорошо вооруженными воинами. Алхимики могут организовать неприятности, но Фантом полагал, что даже в случае отчаянного сопротивления успеет нейтрализовать обоих до того, как они пустят в ход свои штучки. Самонадеянно, конечно, но прошлый опыт подсказывал, что он в состоянии справиться и с более опасными противниками.

Шаги остановились около порога комнаты, в которой находился Фантом. Подумав, он убрал руку с рукояти меча. После сжал и разжал кулак, глядя на когти так, будто впервые их видел. Если мирные переговоры потекут в агрессивном русле, он пустит в ход оружие не менее опасное.

Первым порог перешагнул высокий, тощий и сгорбленный как цапля и такой же носатый человек. Он кутался в серую потрепанную и бесформенную одежонку, и глядел на Фантома поверх крохотных, водруженных на самый кончик носа очков.

— Ох ты ж Создатели всемогущие! — сказал он гнусаво, и остановился, давая пройти следующему.

Этот был короток, коренаст и обезображен многочисленными ожогами. Вместо одного глаза на Фантома уставился синий маслянистого вида шарик.

— Я же говорил, нужно было сперва уведомить Кудесника, — сказал он, раздраженно глядя на гостя.

— Заткнись, — прикрикнул на него носатый.

Фантом ожидал чего угодно: криков, попыток себя убить, попыток сбежать. Ожидал даже, что и эти двое предпочтут стать мясным гуляшом, чем ответить на его вопросы. Но эти две выглядели так, будто присутствие Фантома — вещь закономерная и вполне ожидаемая. Хотя стоит ли удивляться их спокойствию, когда Фантом насчитал по меньшей мере пять копий себя.

— Кто такой Кудесник? — Неузнанный вовсе не об этом хотел спросить, но вопрос родился сам по себе.

Двое переглянулись, словно искали друг у друга одобрения.

— Чего на меня зыркаешь? — огрызнулся одноглазый. — Я говорил ведь, говорит.

Они были знакомы несколько минут, но Фантому начинали надоедать его причитания. Наверняка своего носатого товарища он успел замучить ими еще больше. Неудивительно, что когда Неузнанный глянул на второго, то прочел в его взгляде сочувствие.

— Об этом лучше спросить его самого, — спокойно сказал носатый.

И, потеряв интерес к Фантому, устремился к пьедесталу, на котором лежал близнец. Какое-то время он изучал его и, думая, что его никто не видит, косился на Фантома.

— Он повредил фантом?

Неузнанный дернулся при звуке собственного имени.

— Фантом? — переспросил он. — Меня так зовут.

— С чего ты взял, что это твое имя? — вкрадчиво поинтересовался носатый.

Говорить ему или нет? Многое ли будет зависит от того, что он скажет? И зависит ли хоть что-нибудь?

— Так меня называл человек в пещере, где я родился, — медленно ответил он. Не похоже, чтобы двое пытались причинить ему вред, а даже если бы и пытались — оба выглядят слишком слабыми, чтобы оказать достойное сопротивление. Одноглазый так тем более противник лишь наполовину.

Носатый и одноглазый снова переглянулись.

— Он из пещеры, — сказал одноглазый с интонацией, достойной раскрытия великой тайны.

— Отступники, — тем же манером ответил носатый. Он поправил очки и взгляд, которым он снова одарил Фантома, был более заинтересованный, но, вместе с тем, и более испуганный. Носатый даже немного попятился, будто боялся, что незваный гость выкинет коленце.

— Отступники? — переспросил Фантом.

Он начинал злиться от недоговорок, а злость с новой силой распалила жажду. Теперь, когда рядом оказались два вполне упитанных и полных кровью тела, голод с новой силой напомнил о себе. Фантом сомневался, что желание узнать о себе настолько сильнее, что перевесит жажду.

— Не думал, что у них получится, — в задумчивости поигрывая бровями, пробормотал носатый. Он поборол страх, подступился к Фантому и, приставив очки ближе к глазам, посмотрел Фантому в лицо. Для этого ему пришлось встать на цыпочки. — Открой-ка рот, — скомандовал он.

Фантом послушался, но происходящее злило все сильнее. Он что — конь на ярмарке, чтобы ему зубы считали?

— Прекрасные клыки, просто прекрасные, — восхищался носатый. — Стиг, тебе стоит на это взглянуть, честное слово! Пусть меня гром побьет, если этот образец — не уникален. У него испорчена кожа, но в целом он почти не обезображен. Если немного подкорректировать, — его взгляд буквально скреб Фантому лицо, — ... Хотя этот экземпляр просто великолепен! Дьявол меня дери, как они сумели?!

— Они — это отступники? — еще одно предположение, родившееся само по себе.

— Он еще и поразительно умен! — продолжал исторгать похвал носатый.

— Так уж и умен, — хриплый голос одноглазого скислил бы и свежее молоко. — Стоит истуканом, даже не пытается бежать.

— Я пришел, чтобы получить ответы, — отозвался Фантом, — потому и остался. И не уйду, пока не услышу их.

— Я же говорил, тупица, что он — чрезвычайно умен! — ликовал носатый. Фантом смутно улавливал нить разговора, но из услышанного сделал вывод, что ни носатый, ни одноглазый не причастны к его появлению на свет. Однако, носатый радовался так, будто самолично вдохнул в него жизнь. — Он не просто делает, что ему велят, он — размышляет. И умеет принимать решения, а на это, между прочим, не способна даже твоя жирная задница.

На миг Фантому почудилось, будто одноглазый даст волю обиде и бросится на товарища с кулаками, но тот ограничился невпопад брошенными ругательствами.

— Вы знаете, кто я? — Фантома начинала раздражать роль задающего одни и те же вопросы болвана.

— Кудесник знает ответы, — великомудро хмуря брови, произнес носатый. — Хотя в твоем случае, я, честно говоря, сомневаюсь. Видишь ли, многие вещи, они... — он защелкал пальцами, подбирая нужное слово, — ... не поддаются законам логики. Ты видишь то, что видишь, но это вовсе не означает, что некто, глядя на ту же вещь, видит то же самое. Возможно, он видит что-то совершенно иное.

Одноглазый выразительно закашлялся. Носатый встрепенулся, недовольно сжал губы и посетовал на собственную забывчивость.

— Ты в самом деле хочешь отвести этого к Кудеснику? — Одноглазый выглядел испуганным.

— А что, дьволовы зубы, мешает мне это сделать?

— Думаешь, это безопасно? — Кажется, одноглазый впервые за все время всерьез размышлял над словами товарища. — Я имею в виду, вести этого через весь город. Он, знаешь ли, не с булавочное ушко размером, в карман не спрячешь.

— По-твоему, я слепой и сам не вижу?

"Интересно, если я скажу, что зверски проголодался и хочу теплого сырого мяса — это заставит их прекратить препирательства? Или может быть, они хотя бы начнут быстрее соображать?"

— Он ведь как-то пришел сюда, не видишь что ли? — Носатый все больше вызывал уважение. В отличие от своего трусливого напарника, н хотя бы пытался использовать содержимое своей черепной коробки. Не сказать, чтобы совсем хорошо, но жалкие потуги толкали дело с мертвой точки. — И он здесь один. И шпионов я тоже что-то не заметил.

— Так они и показались, держи карман шире.

— В любом случае лучше не терять времени. Кудесник должен знать. Ему решать, как поступить с этим образцом. Думаю, он будет доволен.

— Доволен тем, что Отступники сделали то, что не удавалось сделать нам? — От одноглазого разило скептицизмом. — Им, — он кивнул на Фантома, — он-то может доволен и будет, а вот мной и тобой — сомнительно. Не зря у меня вчера пятка чесалась до немочи. — Кажется, он всерьез верил предсказаниям названной конечности.

Образец?

— Я голоден, — произнес Фантом. Каждая злая нота, каждый звук страдания — все было настоящим, он ни буквы не приукрасил. Рык получился что надо. — Я ужасно голоден. И пока вы тут рассуждаете о пятках и прочем собачьем дерьме, мой голод крепчает.

Он хотел верить, что эти двое знают о нем больше, чем знает он сам. А, значит, голод и его последствия для ученых ослов не пустой звук. Глядя на их переменившиеся лица, Фантом понял, что угадал.

Одноглазый отступил за спину носатому. Тот тоже попятился, натолкнулся на своего напарника, тонко, по-девичьи, взвизгнул. Чтобы как-то реабилитироваться за позорную трусость, прикрикнул на товарища, чтобы не мешался под ногами.

— Я пока еще могу сдерживаться, — Фантом продолжал рычать и медленно сокращал дистанцию между ними. — Не уверен, что выдержка — одно из моих сильных качеств. Я ведь ни дьяволового зада о себе не знаю.

— Нам лучше отвести его к Кудеснику, и поскорее, — пробормотал одноглазый.

Носатый неопределенно качнул головой и попятился в коридор.

— Следуй за нами, образец. — Ему пришлось долго кашлять, чтобы вернуть голову прежние уверенные ноты. Самое время — Фантому начинало надоедать его петушиное кукареканье. — И не вздумай сбежать, — прибавил он строго, глядя на Фантома, как мамаша на испачкавшего новую рубаху ребенка.

— Стал бы я вас тут дожиться, чтобы теперь сбежать?

Они вышли на улицу тем же ходом, что и пришли. Фантома не удивили сумерки, черным полотном наползающие на еще серое небо. Он предполагал, что просидел в храме достаточно долго, чтобы день успел смениться ночью.

Носатый и его товарищ окружили его с двух сторон. При этом одноглазый шел первым и то и дело оглядывался на Фантома, будто ожидал получить нож в спину. Неузнанный для себя решил, что так и поступит, если его вынудят защищаться. Однако, ничто не предвещало обмана. Одноглазый ковылял, припадая попеременно то на одну, то на другую ногу, время от времени останавливался, чтобы промокнуть лоб и перевести дух. Каждая такая заминка сопровождалась обилием ругани носатого и предупреждениями поторопить его фокусами. О каких фокусах шла речь — непонятно, но вряд ли о вытягивании кролика из пустого мешка. Одноглазый кряхтел, сопел, но все-таки резвее переставлял ноги.

— Стой.

На этот раз заминку сделал носатый, как раз когда они собирались покинуть доки.

Он скинул с плеча внушительных размеров сумку и принялся что-то искать в ее недрах. Фантом насторожился, ожидая любой неожиданности. Только теперь в голову постучалась мысль, что все это может быть обманом. Носатый достал какой-то ящичек, оставил его в сторону. Глядя, как одноглазый попятился от ящичка в сторону, Фантом подумал, что был слишком доверчив.

— Если только дернешься в мою сторону с каким-то умыслом... — начал было он, но носатый перебил его.

— Вот, накинь-ка.

В его протянутой руке был не кинжал, ни склянка с непонятной жидкостью, а кусок обычной черной ткани. Фантом косился на нее, неуверенный, что предложение безопасно.

Носатый раздраженно потряс тряпкой. Ткань развернулась, приняла форму вскрытого с двух сторон мешка.

— Это безопасно, — произнес носатый, — и это придется надеть, чтобы не привлекать внимания. В подворотнях всем до заднего места, как ты выглядишь. Здесь принято интересоваться только содержимым кошелька. Но мы Верхнем Нешере, — он поднял голову вверх, — нами заинтересуется первый же патруль. Кудесник будет очень недоволен, если из-за твоего упрямства вы не свидитесь.

Фантом забрал тряпку, не раздумывая сунул в нее голову. Наощупь ткань оказалась теплой, мягкой и почти невесомой, будто паутина. Неузнанный какое-то время стоял, ожидая сам не зная чего.

— Так значительно лучше, — сказал носатый, а одноглазый поддержал его энергичным качанием головы, будто у него в ней отсутствовали все до единой кости. — Можем идти дальше.

Они прошли еще несколько кварталов, пересекли уже знакомую Фантому рыночную площадь и двинулись дальше, вглубь серых каменных зданий, наползающих друг на друга, будто рыбья чешуя. Улицы то расширялись до мостовых, то снова становились узкими, воняющими утробной гнилью кишками, по которым просачивались такие же вонючие люди. Они несколько раз сворачивали и каждый раз Фантома обдавало волной нового, не похожего на предыдущий смрада. Жаль, что нельзя заставить себя не чувствовать запахов — от некоторых нутро сжималось и подкатывало к горлу, норовя просочиться через рот. Даже кровь архаты не воняла настолько сильно.

Вспомнив о девчонке, Фантом подумал, что оставлять ее одну было никаким не геройством, а малодушием. Что-то она делает: одинокая и беспомощная приманка для работорговцев? Да еще и с проказой на ноге. Лучшее, что она могла сделать — найти корабль и вернуться домой, под защиту уцелевших родных, но она так не сделает. Так поступила бы любая на ее месте, но не гордая инвига. Потеря защитника — веская причина сворачивать изыскания, но не достаточная для такой, как Аккали.

Фантому оставалось лишь мысленно пожелать ей удачи и выбросить из головы, как кратковременное малозначительное приключение. Она выполнила свою часть договора — пусть не так, как уславливались, но все же Фантом получил желаемое. И он выполнил свою часть, и даже отдал ей флягу, от взгляда на которую у Аккали дрожали руки. Остальное — дело не его забот.

Еще один поворот и еще одна длинная, извилистая как змея улица. На этот раз серые квадраты домов сменились огромными монолитами складов. Со стороны их нагромождение казалось хаотичным, но вблизи становился виден порядок: одни над другими, стройным порядком. Множества зарешеченных проемов, дверей, между которыми сновали рабочие с грузовыми телегами, мешками и бочками. Склады? Фантом насторожился.

— Мы почти на месте, — бодро прострекотал носатый, замедлил шаги и остановился около одной из дверей. Из нее никто не выходил и не входил.

— На месте? — Неузнанный оценил высоту здания — высокое, но смехотворно низкое, чтобы дотянуться до Верхнего Нешера. А ведь носатый обещал отвести именно туда.

— Не торопись с выводами, — поспешил уверить говорун.

— Если это ловушка...

— Нет никаких ловушек, просто ... — Носатый перевел взгляд на напарника, выразительно дернул бровями, мол, твоя очередь говорить.

— Тебя лучше не показывать сторонним глазам, — сказал второй, после некоторого раздумья. Будто сам соображал, отчего не пошли прямым путем и не воспользовались летающими платформами.

Несмотря на притянутую за уши фразу, она была не лишена логики. Тем не менее Фантом дал зарок не расслабляться — он знает свистунов без году неделю, и доверять их словам, все равно, что не бояться огня за то лишь, что он назвался огнем. Но выбора, как и раньше, не оставалось.

Хронист — должность при каждом из Девяти союзов Арны. Обычно занимается всей бумажной волокитой, начиная от составления родового дерева и заканчивая летописью истории Дома.

Удар милости — последний, добивающий удар. Архаты применяют его только по отношению друг к другу (во времена гражданских войн), так как считают, что другие враги не достойны быстрой милостивой смерти.

Шимта — предмет головного убора знатных риилморок, вуаль, скрывающая нижнюю часть лица.

Предвечный — главный Создатель. Он создал себе подобных из своей плоти и крови.