Зверь лютый. Книга 29. Венец

Аргумент заботы о безопасности — вдовой не воспринимается. Попрыгунчик тут же выдаёт следующий:

— Воинов для защиты похоронной процессии не дам! Самому нужны. Война, враги, Вышгород скоро оборонять, возможные потери в личном составе...

Княгиня и этот аргумент отметает:

— Княже! Дай из людей своих. Коня вести, стяг нести.

Тут Попрыгунчик отбрасывает маску сочувствия, "хочу, но не могу", и демонстрирует прямое пренебрежение к недавнему "боевому брату":

— Того стяг и честь с душой нешла. (Его стяг и почесть отошли вместе с душой)

У него уже не просят военный отряд для сопровождения — просто пару-тройку слуг. Знак: "ты — с нами". Но Попрыгунчик старается "сохранить возможность". Возможность предать "своих" и присягнуть возвращающемуся Жиздору.

Типа:

— Виноват, бес попутал. Но они такие... плохие. Я от них... ну, совсем. Даже и хоронить не помог.

Прямо такое не говорится. У нас "страна советов", а не "страна баранов". Он и даёт вдове "добрый совет":

— А возьми попов борисоглебских.

Владыко Киприан, игумен Вышгородского Борисо-Глебского монастыря собирает попов и отвозит гроб в Янчин монастырь. Где Добренького закапывают. Как отмечает летописец: "при великой радости киевлян".

Здесь не только взаимоотношения между князьями русскими в духе: "сдох Аким ну хрен с ним". Хорошо видна ненависть "битых воров противу закона русского" к победителям. Не между северянами и южанами, не между киевлянами и суздальцами, волынцами и смоленцами, а между сторонниками "неотъемлемых прав: жизни, свободы, собственности", в форме "новогородских вольностей" боярского олигархата, с "указать князю порог" и "Сместным судом", и сторонниками "Закона Русского".

"Воры" — не раскаялись, "законники" — не доделали.

Не понимание ли неизбежности подобного — одна из причин упорного нежелания Боголюбского идти в Киев? — Не помогло, в РИ Попрыгунчик дотянулся и в Боголюбово.

Чисто к слову: в РИ Жиздор занимает Киев и подступает к Вышгороду. Измена у Попрыгунчика не складывается, "перебежать" не удаётся. Похоже, в цене не сошлись. Надо воевать.

У Попрыгунчика достаточно войск: своя дружина, отряды от братьев. И специфические, "на измену" повёрнутые, мозги. Он подкупает командира галицкого отряда в войске Жиздора боярина Константина. Тот делает фальшивую грамоту от имени своего князя Остомысла с приказом возвращаться в Галич и уходит.

Зараза обмана, лжи, измены продолжает распространятся. Захватывая всё новые земли и новых персонажей. Ещё через год галицкие бояре устроят заговор против своего князя, перебьют сто двадцать его людей и заставят "любоваться" публичным сожжением на площади матери двух его сыновей, любовницы Анастасии Чаровой.

Я представлял себе концентрацию злобы, которая бродила в этом городе. "Представлял" — по летописям, которые эти же люди и писали. Пост-знание. Не о событиях, а об их оценках участниками, характеризующих не факты, но самих сочинителей. Как Кадлубека в Польше.

Я настаивал на немедленном "растаскивании" этой "кучи дерьма святорусского", на выселении полутора сотен киевских боярских семейств, которые и были фундаментом измены и беззакония. Но Боголюбский рвался к себе в Боголюбово, нырять в это во всё... серьёзно, с головой... его тошнило. А поставленный Перепёлка... на коне с саблей хорош. Воин, не государь.

Дожать Андрея я не сумел. Моя ошибка. Через два года пришлось возвращаться и зачищать. Куда более кроваво. Об этом позже.

Ещё: Попрыгунчик склонил к измене берендея Бастия. И купил у него пленённого князя Михалко. К Попрыгунчику (в РИ) пришли бояре-изменники из Киева и рассказали, как взять неберущийся город. Он же подкупил галицкого воеводу Константина и тем сорвал осаду Вышгорода. Он же — один из главарей отравления Перепёлки. Выгнанный из Киева Боголюбским, присудившим ему "высшую меру" — изгнание с Руси, тайком возвращается в Киев и пленяет Всеволода (Большое Гнездо). Когда огромное войско, посланное Боголюбским, осаждает в Вышгороде его брата Мстислава (Храброго), Попрыгунчик появляется с небольшим галицким полком, и войско странным образом разбегается, само-утопляясь в Днепре.

Изменник, мастер подкупа и диверсий, при этом трусоват. Или, объективно оценивая свои специфические таланты, целенаправленно избегает подставлять эдакий "диамант на плечах" под половецкие сабли? В отличие от тоже изменника Мачечича — успешен. До такой степени, что его генетическая линия, в числе всего 5-6 святорусских князей, прослеживается и в 21 в.

"Десять тысяч всякой сволочи — мои люди". Как я мог пройти мимо такой "сволоты выдающейся"?

Антоний побежал обратно, подгонять и обустраивать, а я решил пройтись "по пути следования кортежа": от паперти Десятинной до Федорова монастыря, как Боголюбский ночью проезжать будет. Ножками пройтись.

"Ножками дорогу лучше видно".

От церкви до монастыря метров сто пятьдесят. Слева остаётся Южный дворец. Там Перепёлка со своей дружиной. Два других его отряда в городе, вне детинца. Здание пострадало не сильно, чего-то там таскают. Таскают кияне, командуют переяславльцы.

Надо сказать Перепёлке, чтобы посторонних и ненадёжных выгнал. Если ночью с верхнего этажа стрелу пустят... Ли Харви Освальд русско-средневековый. Тут и снайпером быть не надо. Государь-то поедет с факелами... цель подсвеченная, как мы прошлой ночью звонаря на башне сняли.

Расстояние от цели до возможного стрелка в правом верхнем углу дворца — метров пятнадцать. Мда... промахнуться трудно. Или своих прислать? — Перепёлка... кудахтать будет.

Переход через перекрёсток... Тут могут и копейщики подскакать... придурок с мечом на взбесившейся лошади... лучники с коней... Поставить рогатки. У Софийских, и с другой стороны, от Бабьего торжка.

Пленных, что с утра сидели на некрутом склоне холма, уже угнали. Монахи уносят тела умерших. На снегу кровавые пятна, брошенное тряпьё. Мусорно... Граблями пройтись?

* * *

За распахнутыми настежь, перекосившимися створками ворот — сам храм. Однокупольный, в романской манере, не производит такого впечатления богатства, вычурности, изукрашенности, как София или Десятинная. Те — "женские", во славу Богородицы, а этот во имя воина. Простого воина-новобранца Феодора Тирина. Который, с "головушкой тупенькой", и змеев рубает, и по морю, аки посуху, гуляет, и в дальние страны ходит. Не за ради девицы-красы, не за веру, царя и отечество, не за честь-славу, злато-серебро, а чтоб матушку свою из неволи выручить.

Поставленный сорок лет назад Мстиславом Великим монастырь быстро стал одним из богатейших и известнейших на "Святой Руси". Здесь принял постриг и был забит насмерть киевлянами князь Игорь. Это так взбесило его младшего брата, Свояка, что и "Москва основалась". Я об этом уже...

Здесь, в "своём семейном храме" похоронены сыновья Великого — Изя Блескучий и Ростик Смоленский. Сюда же (в РИ) ляжет и младшенький, Мачечич.

Потом придёт Батый. Столетиями будут торчать острыми зубьями остатки стен. В конце 19 в. церковь отстроят заново, но освятят её уже в честь другого Феодора — Освященного. Был такой отшельник в пустынях египетских в 4 веке. В 30-х годах 20-го века большевики разрушат новодел, будет сквер. А фундамент останется, его и в 21 в. видно. Останутся и подземное святилище св.Климента Римлянина, и "пещера Креста Животворящего".

* * *

Бегло осмотрев храм, я обратился к цели своей: к местному аналогу древней цистерны, расположенной под полом Храма Гроба Господнего в Иерусалиме, месту обретения "Креста Животворящего" св.Еленой, матерью Константина Великого.

Как в разных странах мира в 20 в. принялись строить подобия "Диснейленда", так и средневековые христиане пытались в местах своего обитания воспроизвести достопримечательности Иерусалима. Новый Иерусалим на Истре, несколько Золотых ворот в разных городах... Здесь — аналог той свалки, в окошке над которой сидела императрица Елена и кидала в мусорку золотые монеты. Чтобы работники там шевелились быстрее.

Вблизи алтаря справа в аспиде нашёлся проход в стене к лестнице вниз из 13 ступенек. В конце — искусственная пещера. Одной стороной прилегает к каменной стене, символизирующей подземную часть Голгофы в Иерусалиме. Естественно, с трещиной, по которой, в оригинале, стекала кровь Сына Божьего, от чего Голгофа и лопнула. Стекала не просто так, а прямо на череп первого человека Адама. Которого, естественно, именно под этим камнем и похоронили. А куда его? В Кремлёвскую стену?

Здесь, однако, за стенкой другая пещера — часовня св.Климента.

Киевский аналог Иерусалимской цистерны, насколько я помню свои впечатления из 21 в., раза в два меньше оригинала и по ширине, и по длине.

Шедший впереди пожилой грузноватый монах, взятый экскурсоводом, вдруг остановился, не дойдя до конца поворачивающей лестницы пары ступенек. Впереди был виден свет и доносились громкие голоса.

— Люди! Что сотворяете вы?! В храме божьем! Пред могилами князей наших!

Хорошо поставленному, богатому интонациями священного возмущения голосу, ответил другой, хриплый, "обветренный". Кажущийся особенно грубым по контрасту с первым:

— Поп, поп, хочешь в лоб?

— Да знаешь ли ты — с кем говоришь?! Я — владыко Туровский! Я — Кирилл! Гнев! Гнев Господень обрушится на главы нечестивые...!

О! Тебя-то мне и надо!

* * *

Ещё один будущий православный святой. У него ничего не отрезано? Как у Варвары? — Вроде — комплектный. Пока. Хотя, судя по общей атмосфере и тональности... некомплектность — возможна и скоро.

Комплексирование, комплексование и комплектование имеют разные смыслы. Некоторыми мне пришлось заниматься в первой жизни. Увы, комплектность христианских святых... не, не проходили.

Бегом на помощь? — Тарапися не надо. Осмотреться, оценить.

Ценность помощи зависит не от усилий помогающего, а от глубины задницы, в которую влетел помогаемый. Чем глубже — тем выручка от выручки больше. В смысле: благодарность за избавление от неприятностей безграничнее. В разумных пределах, конечно.

* * *

Диалог двух голосов, "богатого" и "хрипатого", по теме: "Гнев Господен и особенности его проявления", продолжался:

— А нам — по х...ям. Ну-ка быстренько на коленочки встал. И туда, в ту дырку, помолился. Чтобы золотоволоска твоя нас всех ублажила сладенько, растеклась медовенько. Да до конца дотерпела. Сдохнет рано — на тебе добирать придётся...

Шипение вынимаемого из ножен меча я уже ни с чем не путаю. Задув свечку в руке замершего ошалело нашего гидо-монаха, обошёл его, спустился на пару ступенек и заглянул в пещеру.

Посреди — толпа народу. Впрочем, первое впечатление множества людей, возникшее от довольно небольшого, плохо освещённого подземелья с низким потолком, было ошибочным. Человек шесть-семь.

Вполоборота к нам стоит инок. Небольшая тёмно-каштановая борода по кругу от уха до уха. Утратив где-то скуфейку, пускает зайчики, отражая мокрой лысинкой-гуменцом пляшущий свет полудюжины свечек, прилепленных к низенькому каменному престолу слева от нас перед расщелиной в стене. Сильно выступающий округлый лоб над большими проваленными глазницами, намекает то ли на выдающийся ум, то ли на рахит. То ли — на "два в одном". Благообразный мужчина лет сорока. Смотрит гордо, обличающе. Но — трусит.

Так получилось, что я видел другого Кирилла, Патриарха Московского из 21 в. В ситуации, когда ему могли вульгарно набить морду на улице. Ещё до его патриаршества. Он был напряжён, "взъерошен", но трусости не было. Настороженное нежелание вляпаться в публичный скандал, но к драке — как пионер, всегда готов.

Этот слабее в части "кулаком по фейсу". Впрочем, здесь в ходу не кулаки, а "мечи славные" — сравнивать не берусь.

У его ног лежит вторая фигура. В тёмном длинном монашеском одеянии, плотно обхватив ноги епископа руками, вжимается лицом в туфли Кирилла, оставляя на виду солнечное, особенно яркое в темноте подземелья, пятно: копну рыжих, "золотых" кудрей.

Вокруг человек пять гридней. Без шлемов, болтающихся на поясах, в доспехах, стёганках и кожанках, с мечами. Один из них, единственный в кольчуге, стоящий ко мне спиной, приставил к груди епископа меч.

— Ну, чего глядишь. Давай, шагай.

Кирилл, отклоняясь от меча, попытался отшагнуть. Лежащий взвыл, продолжая крепко обнимал его ноги. Епископ замахал руками, ойкнул и ляпнулся на задницу.

Суетливо суча ножками, с которых слетели туфли, попадая пятками в лицо лежащему, он принялся отползать задом. Рыжий панически возопил:

— Господине! Владыко! Не бросай! Львам рыкающим на растерзание! Отче! Не отставляй! Защити! Спаси-и-и!

Четверо гридней подняли вырывающуюся "золотоволоску" за руки за ноги и потащили вправо, к дальней стене, где темнели, приставленные к стене торцами, два длинных ящика.

Кирилл, с некоторой задержкой, подпрыгивая в своём сидячем положении, прокричал вдогонку:

— Терпи! Мучения есть путь! К укреплению веры! К блаженству вечному!

Перекрестился и уже спокойнее провозгласил:

— Помни апостольские заветы келейной жизни, где никому нет своеволия. Сидение же моё означает безмолвное отшельничество. "Изрек я: сберегу пути свои, чтобы не согрешить языком моим, смирился я и онемел, и отказался от благ"; и ещё: "Я же, будто глухой, не слышал и, как немой, не отверзал уст своих". А житье в мучении и унижении — это от бельцов осуждение, досаждения и укоры, поношения, и насмешки, и любопытствование, ибо они принимают монахов не за людей, работающих Богу, но за притворщиков. Говорил апостол Павел: "Нас, последних апостолов, явил Бог словно смертников, ибо мы выставлены на обозрение всему миру"; и ещё: "Юроды мы Христа ради, вы же мудры о Христе".

Завершив монолог, представляющий, видимо, заготовку для "Слово о бельцах и монашестве" и опасливо взглянув на стоявшего над ним воина с обнажённым мечом, Кирилл благословляюще перекрестил возящуюся в тёмном углу группу. Затем, встав на четвереньки, поддёрнул попадающую под колени рясу и потопал в другую сторону, к освещённому алтарю перед имитацией расселины Голгофы.

Едва он занял исходное для предстоящего упражнения положение, коленопреклонённое, со сложенными молитвенно на груди руками, благочестиво склонив главу свою, как с другой стороны пещеры раздался вопль, преисполненный боли и страдания. Молящийся дёрнулся. И замер: на плечо ему опустился меч стоящего у него за спиной "хрипатого".

Меч лёг плашмя. Чуть продвинулся вперёд. Чуть качнулся вверх-вниз. Так, что перед глазами коленопреклонённого заиграли на полотне клинка отблески огня свечей. Чуть поворачиваясь, забираясь под недлинную бороду, вставая на ребро, на лезвие, чуть поглаживая холодной сталью кожу горла епископа, заставил поднять голову. Замереть. В страхе от близости лёгкого, мимолетнего, может быть даже и не задуманного, не желаемого, случайного, просто — неловкого, движения. Смертельного.

Край земного существования Туровского владыки оказался вдруг очень близок. В паре миллиметров от "ранений, несовместимых с жизнью".