Цугцванг для Мастерграда

— Вы звали меня, сэр?

— Да, — англичанин ладонью поманил поближе.

* * *

Пробуждение было не самым приятным.

Вильчек открыл глаза.

— Проснулся мистер Вильчек? — произнес грубым голосом наклонившийся над Генрихом человек, чье лицо освещал мастерградский светильник на столе. Еще двое стояли у двери, но их лица тонули в тени, — Не шевелитесь мистер, а то я могу вас нечаянно зарезать.

Генрих ощутил холод металла на шее и скосил глаза. Ее касался острием морской нож.

Он узнал говорившего, это был матрос, которого капитан вчера приказал протянуть под килем. И он еще легко отделался! Капитан, все повадки которого говорили о прежней службе в Royal Navy (королевском флоте Англии), воспитывал экипаж привычно: с помощью девятихвостой кошки (особая плеть с девятью концами) и кулака. Не всем это нравилось, но и выбирать моряки не могли. Англия после злополучной войны с французами и распада Великобритании обеднела и перед простыми людьми был выбор или помирать от голода на берегу или терпеть матросскую долю.

— Что ты хочешь? — стараясь не шевелится произнес Генрих, — Деньги? Они в сундуке под койкой!

— Не торопитесь мистер, глядишь до ваших денег и не дойдет. Ну это, конечно если мы договоримся.

— Что ты хочешь, если тебе не нужны деньги? — произнес Генрих достаточно хладнокровно. Он успел понять, что по крайней мере немедленная смерть ему не грозит и, значит, еще побарахтаемся.

— Видишь ли мистер, экипажу надоел капитан и те гроши, которые мы получаем. Экипаж желает стать джентльменами удачи и в связи с этим я хочу вам кое-что предложить. Мы неплохие моряки, можем ворочать рулем и ставить паруса, но мы не умеем прокладывать курс, именно поэтому я с вами говорю, мистер. Я человек простой и скажу без уверток: как вы смотрите на то, чтобы занять место штурмана? Полагаю, это гораздо лучше, чем сплясать с конопляной тетушкой? Что скажите мистер?

— А откуда вы знаете, что я умею прокладывать курс?

— Мистер, мы простые моряки, но не дураки. По вам сразу видно, что в море вы отличный моряк. Новичок во время шторма смирно сидит в каюте, а не как вы бегает по палубе, да так ловко! К тому же вы учились на морском факультете московского университета!

— Черт возьми, а это откуда вы знаете?

— Вот, это все спесь ваша господская. Разве вы заметите какого-то рулевого? Это ведь так, просто приложение к рулю. А это, между прочим, такой же человек, как и вы. С ушами и разумом, и вполне способен понять ваш разговор с капитаном. Я достаточно ответил на ваш вопрос?

— А что будет с капитаном и офицерами?

На палубе выстрелили и раздались крики.

— Полагаю, что джентльмены нашей новой команды имеют к ним вопросы и судьба их не завидна. Как говорили римляне: каждый сам кузнец своего счастья. Но ближе к делу мистер. Вас должна интересовать собственная судьба. Да, да мистер, я не всегда был моряком. В молодости я был школяром и могу разговаривать так, что не отличишь от благородного. Но ближе к делу. Так каков будет ваш ответ мистер. Мы нашли своего штурмана или его придется еще искать?

Нож теснее прижался к шее. Звуки схватки на палубе стихли. Все — понял Вильчек.

'Умереть? Это легко... В сущности, вся наша жизнь — это просто путь к смерти. Жизнь не важна, важна честь. А если она еще у меня? Нда... В сущности, я такой же изгой, как и эти матросы. Стоит попасть в руки силезского правосудия и как минимум десять лет каторжных работ мне обеспечены, конечно если старый Хохберг не доберется раньше. Господи да я такой же как они...

Старый Хохберг, старый Хохберг. Мразь... Нет... даже на том свете у него не будет покоя если этот мерзавец будет жив'.

— Вы доверите мне прокладывать курс корабля? А если я выведу вас на рифы?

— Ну если вы не получите в бок от меня, то попадете в руки правосудия, но что-то мне подсказывает, что вы хотите встретится с ним не больше чем мы. Уж больно вы поспешно погрузились на наш корабль, да и плата за перевозку была немалая, но вы ее заплатили не торгуясь. Я прав?

Молодой человек несколько мгновений смотрел на матроса, потом выдохнул, так ничего и не ответив.

Матрос отрывисто захохотал, словно залаял.

— Я прав, — произнес с убежденность, — Так каков будет ваш ответ?

— Да.

'Вот я и докатился до судьбы морского разбойника. Господи, что бы сказал отец!'

* * *

За несколько лет до дуэли Вильчека с фон Хохбергом.

От удара в живот Джеймса Вольфа согнуло, но он не упал — не мог, вывернутые в лопатках, связанные над головою руки его были подтянуты к перекладине на потолке ремнем; из глотки вырвался звук, схожий с тем, какой издавали на ферме отца свиньи, когда специально приглашенный для этого дела забойщик бил их точно в сердце ножом.

Некоторое время тело раскачивалось, спутанные пряди длинных волос, мешаясь с бородой, закрывали лицо; обнаженное по пояс давно немытое тело его было в синяках. Грязные ноги, с судорожно вытянутыми пальцами едва касались земли.

Пахло сыростью, человеческой болью и испражнениями. Свет из зарешеченного окошка под потолком желто осветил паутину в углах камеры, мусор на каменном полу и стол напротив со стулом.

— Зачем, зачем вы меня бьете? — захлебнулся в крике узник, — Я же все вам сказал, ну не знаю я дороги на базу, не знаю! Я блуждал четверо суток пока не наткнулся на стойбище сиу! Я просто не знаю туда дороги! Почему вы мне не верите?

— Потому что ты белая обезьяна и падаль!

— Ну так убейте меня, убейте! — только не мучайте больше! — жилы надулись у него от натуги, голова упала на грудь.

Следователь, по виду типичный англичанин, дюжий, с квадратным лицом, только с высоким 'ирокезом' на голове, некоторое время глядел Джеймсу на плешь меж всклокоченных волос.

— Shit (дерьмо) ты белая мразь, столько лет прятался от нас, прятал расположение ракетной базы, да за это тебя не бить надо, тебя, fuck (твою мать) на кол посадить надо, ты понял, белая мразь?

— Что я вам сделал? Я никогда не делал ничего плохого индейцам. Я старый и больной человек, зачем вы меня мучите?

— Мы никогда больше, слышишь shit? — бешено закричал так похожий на белого индеец, — Мы никогда больше не дадим вам сделать с нами то, что вы делали раньше!

Во всем — в словах, в жестах, в интонациях, с которыми индеец обращался к узнику, сквозило презрение. И ненависть. Ну как же, ему, настоящему навахо приходится обращаться к... белому. То есть, к отбросу. К червяку. К пыли под ногами. Но вот так получилось, что приходится с таким... и как же это мерзко.

Следователь ударил в синие-землистый, ввалившийся живот узника. Джеймс ахнул, вопленно закричал, брызгая слюной.

— Я ни в чем не виноват!

Но тут удары посыпались градом, тело закрутило по камере.

Хлопнула дверь. Заговорили на повышенных тонах по-индейски. Узник поднял глаза.

Вновь вошедший был типичный индеец. Лицо цвета выжженной земли и волосы без ирокеза, отливали иссиню-черным. Глаза прищурены. Рот как трещина. Куда смотрят, непонятно. В одном жилете поверх пестрой рубашки.

Избивавший Джеймса индеец вскинул руки к потолку в протестующем жесте и пулей выскочил за дверь.

Новый следователь подошел вплотную к узнику. Жесткие, как клещи пальцы схватили несчастного за подбородок, повернули. Каждое движение этого навахо, так же, как и первого обликом ничуть не походившего на индейца, было исполнено твердой силой и уверенностью. Так обычно ведут себя люди у власти, выработавшие особую осанку, манеры и походку.

— Ну что, мистер Вольф, не солгал, в указанном тобой районе действительно нашли вашу базу. Хвалю.

В руке следователя мелькнул нож, одним движением перехватил веревку, удерживающие руки узника. Он бы рухнул если бы индеец не подхватил его и не помог сесть на стул. Сам уселся напротив за стол.

— Мистер Вольф, я уполномочен сделать вам предложение от которого вы не можете отказаться, — индеец помолчал, наблюдая за узником 'рыбьими', безэмоциональными глазами, нам нужны люди, которые смогут оживить вашу старую базу. Вы нам подходите. Как вы смотрите на то, чтобы поработать на нас? Если вы отработаете добросовестно, мы готовы предоставить вам звание почетного навахо. Что скажите мистер Вольф?

Узник ненавидел своих пленителей, ненавидел до судорог и боялся.

— А если я откажусь?

Губы следователя раздвинулись в 'волчьем' оскале.

— Тогда я уйду, а меня заменит коллега, который разговаривал с вами до меня. И он либо убедит вас поменять свое мнение или осуществит свои мечты. Он рассказывал вам свои садистские фантазии насчет кола в зад? Вы знаете, он настоящий маньяк. Иногда, — голос индейца приобрел почти доверительные интонации, — мне кажется, что когда он сажает людей на кол, он кончает, словно от женщины... Ну так каков будет ваш ответ?

Вольф не сомневался, что индеец самым хладнокровным образом использует его. И сцена с избиением всего лишь призвана расположить узника к 'доброму' следователю. Но такова се ля ви. Сам он в подобной ситуации тоже не маялся бы излишним гуманизмом. 'Beggars can't be choosers.' (нищие не выбирают).

— Да.

— Ну вот и отлично. Сейчас вас отправят в гостевой домик, вы отдохнете и, думаю на следующей неделе отправитесь на свою старую базу. Там вам предстоит много работы.

* * *

Лорд Дадли с силой потер нудно ноющую грудь. Чертова грудная жаба! Старость не радость... Ну ничего, вернется в Лондон, покажется доктору Постелю. Он человек знающий: пять лет обучался на врачебном факультете московского университета, это понимать надо! Не хуже докторов из проклятого Mastergrad! Если уж он не поможет, то остается надеяться только на Божью помощь. Все волнения, которые так вредны организму, все из-за них! Проклятые moskovits!

Порт города Гавра — главной базы французского флота на атлантическом побережье, был переполнен кораблями. Плеск волн и голоса морских птиц, непонятного происхождения трески, стуки и крики смешивались в знакомую каждому моряку какофонию порта. Частым лесом вздымались у причальных стен в хмурое, зимнее небо высокие мачты с паутиной снастей и трубы новомодных параходофрегатов, покачивались высокие, украшенные резьбой кормовые части. Почти до грязной, усеянной портовым мусором воды свисали полотнища флагов — французских, голландских, английских. Ветер с моря раскачивал пришвартованные к пирсам корабли и убогие рыбацкие суденышки.

На самый дальний причал, где у причальной стенки лагом (боком) стоял, покачиваясь на грязных волнах, пароходофрегат под английским флагом с странным названием: 'Айова', не пропускали вооруженные драгуны. Что было само по себе странно. Странным было и название корабля, не говоря уже о том, что в Гавре никогда не видели это судно, все это намекало, что не все так просто с кораблем.

Палуба его была густо заставлена деревянными коробами, выше человеческого роста. Лавируя между ними по узким проходам, по широкому трапу спускались на набережную пассажиры в совершенно обычной для нынешней Франции одежде — смеси моды времен короля-солнце и донельзя практичного стиля Mastergrad. Широкополые кожаные шляпы скрывали в тени их лица.

На набережной бывшие пассажиры строились в ровные ряды, изобличавшие в них людей военных. На беглый взгляд их было где-то около сотни.

Сэр Дадли поморщился, словно от зубной боли. Здесь даже море было другое: грязное, пропахшее гниющей рыбой и йодом, совершенно не походило на ласковые тропические воды вокруг Ямайки. Ах Ямайка, много солнца, много рома и полностью развязанные руки...

— Месье! — чопорно обратился к британцу молодой человек, стоявший рядом, в модного цвета зеленом фраке с черной каймой по отвороту — знаком траура по королю, — Вы полагаете, что не стоит подойти поближе и поздороваться с их предводителем? Не будет ли это знаком неуважения к нашим... — он помедлил, подбирая выражение, — гостям?

— Много будет чести! — Дадли снова потер грудь, там уже не ныло, а почти пекло, и он с тревогой подумал: 'Где, черт возьми, лекарство Постеля? Вроде у Джонса в карете?' — Еще лорд Дадли не бегал на поклон к чертовым краснокожим дикарям!

Между тем оцепление из драгун, их давно, с войны за испанское наследство, которую с легкой руки мастерградских русских называли Великой или мировой, использовали в качестве мобильной пехоты, расступилось. Внутрь оцепленного периметра въехали четыре дилижанса, остановились. Пассажиры начали грузится в них.

— Вы полагаете навахо дикарями? А как же их воздушные корабли? Разве народ, летающий в небесах, подобно Создателю, можно называть дикарями, к тому же...

— Не можно, а нужно! — перебил Дадли, — Владение машинами из будущего не делает из дикаря джентльмена. Как он был краснокожей образиной, так ей и остался!

— Вы полагаете, месье?

— Уверен, молодой человек, вы позволите старику вас так, по-простому, называть? — старик опять потер грудь. Душно что-то, словно воздуха не хватает...

— Безусловно месье!

— Тогда я попрошу об одной услуге. В моей карете сидит бездельник Джонс. Велите ему чтобы он бегом нес лекарство доктора Постеля. Уж не обессудьте, что прошу вас об услуге мне чего-то нехорошо.

— Почту за честь помочь вам, месье Дадли! — француз изобразил изящный поклон и быстрым шагом направился в сторону выхода из порта.

Прилетели чайки, с мерзкими криками закружились над высокой резной кормой пароходофрегата.

Старый лорд оглянулся, грудь пекло невыносимо и не хватало воздуха. Нужно присесть, присесть!

Дадли, словно какой-то портовый грузчик, сидел швартовочной тумбе. Перед мутным от боли глазами один за другим проехали дилижансы с пассажирами таинственного корабля.

Грузчики, с дружными криками, подкатили фургон крана с длинной стрелой спереди. Из трубы, посредине крыши, густо валили клубы черного дыма, растворяясь в хмурых небесах. Не прошло и пары минут как кран подхватил с палубы 'Айовы' ящик, он поплыл высоко над водой, коснулся земли сразу за набережной. В ящиках проделали долгий путь за океан почти сотня полуразобранных самолетов — большая часть имевшихся у навахо и, множество приспособлений и деталей для их ремонта, но англичанин уже не видел этого. Лорд Дадли, доверенное лицо королевы Англии Анны Стюарт, без мысли, без чувств, в отчаянной боли, заполнившей тело, свалился с тумбы на грязные камни.

Когда еще через несколько минут прибежал слуга Джонс, его хозяин лежал на пристани, немигающий взгляд не отрывался от разгружаемого пароходофрегата. Лорд был мертв, его черная душа улетела на суд к Творцу всего сущего.

* * *

Когда ювелир Авраам подошел к дому мистера Джексона, солнце садилось, наполовину скрывшись за зелено-серой громадой горы Марси — самой высокой в хребте Адирондак во владениях навахо. Улица была пустынна, все, кто хотел уже выразили свое соболезнование, но дверь была не закрыта. Он остановился перед домом, словно в нерешительности. На скулах заиграли желваки.

По правде говоря, прощаться с покойником не хотелось. Дрянной был человек, и Авраам однажды от него пострадал. Он до сих пор, когда вспоминал давний разговор с мистером Мижаквад, вздрагивал. Хотя по правде после этого пришлось повидать всякое. Иногда он даже удивлялся, почему еще жив? Нда... крепка иудейская порода, если он еще топчет этот мир, а столь много друзей и знакомых ушли... Он бы и сейчас не пришел, если бы не жена мистера Джексона. Достойная женщина, достойная. Право слово, и не поймешь, почему такое сокровище досталось негодяю! Так что не выразить свое соболезнование было совершенно невозможно, но посещение он перенес на как можно более позднее время.