Кот разгадал хитрость боярина, когда на землю упал первый шлем. "Аж три шлема надел, а я думал, они не помнят, как со мной бороться!" — удивился древний странник. Литвин сделал выпад, и Кот, увернувшись, налетел на наковальню. Схватившись лапой за кованое железо, Баюн зашипел — наковальня была заколдована, как и прочие наковальни в царстве Скифов. Кованое железо доставляло Коту болезненные ощущения, даже если их ковала чудь. К счастью меч Индры и кинжал, приобретённым Котом много веков назад в Багдаде, этим свойством не обладали — железо происходило не из Мидгарда.
Литвин нанёс очередной удар, воспользовавшись тем, что волшебный Кот замолчал, и чуть было не попал — Баюн шарахнулся, громко фыркнув. Третий удар заставил Кот Баюна запрыгнуть на наковальню. Зверь открыл пасть, чтобы издать вопль, но из горла донеслось лишь какое-то кудахтанье — заговорённое железо лишило Кота убийственного дара.
Баюн с ужасом почувствовал, что его одолевает страшная слабость. Он захотел спрыгнуть с наковальни, но его держало заклятие. Возможно, Агни, Славуня, или кто-то из иных древних наложил его на заре времён в интересах кузнецов — наводить колдовство на мечи, отличать золотые монеты от фальшивых, оборотней от людей. Когда-то, ещё до Рима, в Индии, его, Коттина, поймали похожим способом — в образе Кота посадили на железный столб, и он также лишился дара трели — только мурлыкал, наводя дрёму, да рассказывал байки принцессе Марьяне. Или Оксане? Забыл...
Боярин Литвин пошарил вдоль стены, схватил металлический прут, кованный давеча кузнецом — прут оказался железным. Обойдя горку камней — болотной руды, чуть не налетев на плавильную печь, Литвин замахнулся и огрел вялого, сникшего Кота. Кот вздрогнул, втянул большую башку в плечи. Литвин огрел Кота ещё раз, затем ещё. После четвёртого удара прут сломался — в нём был изъян, и кузнец откинул его для перековки. Литвин схватил другой прут, на этот раз медный, ударил Кота поперёк спины, но прут выскользнул из руки боярина, улетел во тьму. Третий прут при ударе обвился вокруг туловища оборотня, Литвин подивился — прут был лёгким, гибким, по всей видимости, оловянным. Кот вздрогнул, промолвил тихо:
— Чего тебе надобно, боярин?
— Ты будешь служить мне, Кот Баюн! — заявил боярин.
— А ты знаешь, что делать? — удивился древний странник.
— Знаю! Не все тут дураки! Царство Скифов погибло, народ погряз во тьме и болотах Севера!
— А как же светлый князь?
— С твоей помощью я сам поведу народы навстречу новому царству!
— Эх, Литвин, — пропел Кот, морщась от боли. — Я сам привык вести народ...
Тут же Баюн получил ещё один удар оловянным прутом, зашипел.
— Поклянись, что будешь служить мне, и в моём лице всей чуди! — грозно сказал Литвин.
Ещё один удар сотряс тело Кота, из-под куртки брызнула тёмная кровь, Баюн застонал.
— Клянись, древний Кот! Я знаю, у тебя всё быстро заживает! Клянись, или будешь сидеть на этой наковальне сто лет!
— Я клянусь ... — начал, было, говорить Баюн, решивший принести присягу боярину, а там — посмотреть, что будет, но тут, же захлопнул огромную пасть — Литвин падал на него с остекленевшими глазами. Из спины боярина торчала стрела.
— Закончи клятву, — закричал Коту Стефан, сжимая лук. — Сам знаешь — так положено!
— ... привести чудь к новому царству! — закончил Кот Баюн ритуал.
Стефан разбежавшись, прыгнул на окровавленного Кота, схватил его в охапку, повалился вместе с ним на груду шлака. Выплёвывая куски пустой породы, Кот хихикнул:
— Как хорошо, что ты не пьёшь после Гранёнок, даже на пиру! А где князь, почему сюда не набежала вся дружина? Упились?
— Эх, названый брат! Тут такое происходит!
— Говори! — рявкнул вдруг Кот, шерсть его встала дыбом.
— Я вижу, ты сам кое-то заметил, — тихо прошептал Стефан.
— Кваску на кухне попил, потом полдня спал. Боярин про меня догадался. Видишь — изготовился ловить. Хорошо, я всех дружинников уложил.
— Зачем? — ужаснулся потомок готских королей.
— Хотел заставить служить, — зевнул Баюн. — Да ты ему уже услужил...
— Куда его спрятать? — вдруг испугался юноша. — Бежать надо!
— Ну и побежим, дел-то, — проворчал Кот. — Всё равно — что-то здесь, в Белозерске, пока не сложилось, не склеилось. В городе между людей порча какая-то. Побежим в Тотьму. Погоди-ка, брат! А что это ты забеспокоился? С Мишной слюбился?
Стефан густо покраснел, и только полутьма спасла его от любопытных глаз Кота. Но Баюн всё, же кое-что понял — он хмыкнул, хлопнул когтявой лапой Стефана по спине — прошёл гул, будто в лесу упало дерево.
— Молчишь — значит, я угадал, — пропел древний странник. — Ну и что делать будем? Отправим её с Ариантом в лес?
— Как скажешь, братец.
— Воевода сказал светлому князю, что поручит тебе отправить мальчика домой. Сам же Чудес сегодня сопровождает князя на прогулке. Кстати, где они? Уже ночь!
Названые братья посмотрели друг на друга с возрастающим беспокойством.
— Давай-ка я сейчас превращусь назад, в человека, и мы потихоньку всё разведаем, — пропел Кот, используя последние магические свойства жидкости, разлившейся в крови.
Стефан закрыл глаза, но даже сквозь веки увидел вспышку, услышал шипение Кота, переходящее в стоны человека. Когда он открыл их вновь, то увидел Коттина, который, подняв рубаху, рассматривал фиолетовый рубец.
— Скоро рассосётся, — беззаботно произнёс странник, сжимая и разжимая пальцы рук. — Что, говоришь, тут происходит?
И Стефан рассказал Коттину, что своими глазами видел, как дружину и купцов, сидевших в княжеской гриднице, вязали, а бояр и того страшнее — душили.
— Как же ты уцелел? — прищурился Коттин.
Стефан всё-таки покраснел так, что Кот заметил, — В чулане сидел, — наконец выдавил юноша.
Бывший Кот, взяв мешок, долго шарил на дне, наконец, что-то нащупал — вытащил бронзовый наконечник, найденный возле развалин Гардара. Подошёл к телу боярина, перевернул его. Из груди мертвеца торчала стрела. Коттин деловито снял с неё новый наконечник, насадил древний, позеленевший.
— Пусть голову сломают, — проворчал он. — Ну, и как ты убежал?
— Меня, ясное дело, на пир не позвали, я и решил подглядеть в щёлочку. Не видел же пиров-то!
— Очень интересно, и где ж та щёлочка? — усмехнулся бывший Кот.
— В доске, а ты думал где? — отбился Стефан.
— Так ты ж говоришь, что в чуланы снесли спящих дружинников. Да и трупы бояр тоже.
— Мне Мишна показала тайный лаз.
— Ага. Всё ясно. Скрытая дверь в девичью.
— Нет-нет! — замахал руками юноша. — Это для того, чтоб, в крайнем случае, бежать из княжеского крыла! Если, к примеру, выход на двор будет перекрыт!
— Да ты не переживай, всё правильно. Такие ходы есть во всех княжеских теремах, царских дворцах и императорских палатах, — засмеялся Коттин. — Ещё и подземные ходы роют. За ограду.
— А кто про них знает? Князь?
— И княгини. Воевода. Дворецкий. Начальница над дворовыми девушками — это уж всегда. Да, всегда. Пойдём, поглядим, что там. Надо бы князя по пути перехватить, потому что дворцовый переворот не каждый день случается.
Стефан слушал, ужасался — вот тебе и город!
Стефан крался за старшим братом, правда, названным — Коттин шёл во тьме уверенно, будто бывал тут много раз. Вот поварня — в ней тихо и темно, повара, жившие при ней, разбежались, увидев, что вместо пира, где рекой льётся вино и медовуха — полилась кровь. Вот майдан — ни одного огонька, темно — хоть глаз выколи.
Осторожно ступая, обходя лужи, один раз наступив на чьё-то тело (Коттин сразу же отскочил, обошёл его по окружности) странники достигли входа во дворец.
— Давай-ка, веди меня в тот чулан — может быть, что-нибудь вызнаем! Вдруг заговорщики в гриднице?
Дверь была не заперта, возле лестницы никого — как и при входе в помещение, где квартировали дружинники. Коттин с братцем, придерживая карманы — чтобы ничего ни звякнуло, тихо, стараясь не скрипеть ступенями лестницы, поднялись на второй поверх. Широкий коридор был тёмен — дворовые девушки заперлись по комнатам, задув свечи, дрожали под одеялами. Их напугала старая Хава — сказала, что ночью будут ловить оборотня, как бы страшный зверь не уволок их в лес — насильничать, конечно.
На цыпочках, продвигаясь вдоль стен, Коттин уловил тихий разговор, остановился. Стефан, сделав шаг, уткнулся в плечо древнего странника, замер. Услышал тоже, стал напряжённо вслушиваться.
— Хава, ты точно знаешь, что бояр убили?
— Точно, говорю тебе! Спрячься пока. Хоть в подвал. Есть у тебя во дворце свои люди?
— Что происходит — в город проникли враги?
— Может и враги, Мишна. А, может, драка за престол. Нам то, что до того — нам надо просто выжить.
— Хава, заклинаю тебя! Ты Стефана не видела?
— А, вот в чём дело! Что, уже всё случилось? Что молчишь? Ну-ка, от лица руки отними!
— Стыдно-то как! Без свадьбы, без закона...
— Брось, девочка моя! Не переживай! Мы, иудеи, когда-то дали мораль всем народам. На основе этой морали они создали свои законы. Для себя. Для нас эти законы не обязательны. Для нас главное — выживание. Где те римляне, где ассирийцы? Песок времени затянул их империи. А мы — живы, и переживём все народы.
— Хава, когда я рожу — кем будет считаться ребёнок? Я-то по маме хазарская еврейка, по отцу нормандка. А у Стефана — мать чудь, отец — гот.
— Родишь девочку — будет считаться еврейкой.
— А мальчика?
— Если правильно воспитаешь сына и он примет нашу веру — станет иудеем, — хитро улыбнулась старуха.
Стефан увидел, как Коттин почесал затылок и нахмурился. Он долго молчал, потом проворчал:
— Вот оно как! От ствола их морали выросли могучие ветви — христианство, ислам. А нас боги уже не слышат.
Бывший Кот решительно толкнул дверь в комнату, где жила Хава с молодой девушкой.
— Что я тут слышу? — спросил Коттин.
— Так, не подслушивай, и ничего не услышишь, — спокойно ответила Хава, заслонив Мишну.
— Ах, всё-то ты мораль читаешь, — обиделся Коттин. — Не бойся, она из моей команды.
— Ну, из твоей, так из твоей, — притворно вздохнула Хава. — Считай так, если тебе удобнее.
— Мишна, ты что — уже того?
— Чего того? А, ты об этом! Это, господин Коттин, женские дела. А что? Он — потомок королей. Неплохой расклад.
— Так ведь, ... ладно, делай, что хочешь! — махнул рукой древний странник. — Только я хочу предупредить: сейчас тут неспокойно — поберегитесь.
— Да уж постараемся. Хава, так вообще рабыня. Хуже не будет.
— Есть рабы и рабы, — проворчал Коттин. — Бежали бы лучше к старику Никону. Стефан расскажет, как добраться!
— Господин, мы останемся в городе. В случае чего — переберёмся в слободы. Переждём беспорядки. А где светлый князь?
— Хотел бы я сам это знать! Значит, остаёшься? — Коттин опять влез в мешок, на этот раз на пару секунд. Тускло блеснул металл. Странник вынул из ножен старинный кинжал — он засиял багдадской сталью — острый, драгоценный.
— Ваше огниво, — улыбнулась Мишна, подавая Коттину его вещицу.
— Возьми кинжал, может быть, пригодится. Потом, когда мы вернёмся, отдашь, — равнодушно промолвил Коттин.
Мишна взяла кинжал, и, не зная, куда его спрятать, стала вертеть драгоценное оружие в руках. Коттин несколько мгновений смотрел на Мишну, потом вынул из-за пазухи кожаный ремень, с дырками, прожжёнными раскалённым шилом, с оловянной пряжкой в виде свастики — символа небес. Мишна, нисколько не смутившись, задрала платье, надела ремень на голое тело, прицепив кинжал на спине.
Стефан неловко подошёл к девушке, обнял её. Постояв пару секунд, стыдясь при всех поцеловать Мишну, шепнул ей:
— Ты это... жди меня. Я приду. Обязательно. Если сильно задержусь — назови сына...
— Сына назову Иваном. А девочку — Марией. Или Елизаветой.
Стефан долго смотрел на девушку, махнул рукой.
— Где, говоришь, тут дверь в гридницу? — спросил Коттин старуху, не считая нужным подставлять молодых.
— Какая дверь? — Хава смотрела наивно, простодушно.
— Слушай, — страшно прошипел в лицо старухи древний оборотень, — ты понимаешь, сколько веков я топчу землю?
— Извини меня, мудрый, — побледнела Хава. — В предпоследнем чулане слева по коридору. За вешалкой. Надо поднять доски снизу.
— Ну, прощайте! — Коттин дёрнул Стефана, потянул за собой. — Мы пошли. Что с подземным ходом?
— Завален землёй... в двух местах. Летом расчищать будем, — шепнула старуха.
— Бесхозяйственность, — проворчал Коттин, исчезая во тьме коридора. Остановился, спросил самого себя, — Это как в двух? Как узнали?
Наступила тишина. Только трещал огонь свечи, чуявший присутствие странного существа.
— А ты умница! — наконец, сказала старуха Мишне. — Наши имена-то, старинные! Запомнила! Спасибо!
Раздался женский крик, переходящий в визг.
— Никак Людмила рожает! Пойдём в мыльню, через двор!
Стефан обогнал названного брата, нырнул в чулан. Пошарил по стене, скинул на пол какие-то армяки, шубы — вынул доски. За стеной оказался узкий ход, идущий к наружной стене, затем он упирался в дощатую перегородку. Подняв доски, проникли в комнату, заполненную посудой, кувшинами. Остро пахло кровью, кислятиной. Тела уже убрали, видимо стащили вниз.
— Вот здесь я и был. Вон щель, в неё видна часть залы. Это гридница.
— Тише, — прошептал Коттин. — Стой здесь! Я посмотрю, что там происходит.
В гриднице, освещённой многочисленными свечами в бронзовых подсвечниках, пребывала многочисленная толпа. Над всеми возвышался огромный Грубер, начальник поварни — в его руке блестел короткий меч. Вокруг него теснились гридни, повара, торговцы. У всех было оружие — у кого сабля, у кого короткий дротик. Люди часто входили и выходили — иногда даже и бегом. Короче, в этот полуночный час жизнь во дворце кипела. В центре круговорота, на княжеском столе, правда, стащенном с возвышения, сидел лысый человек с длинным носом — дворецкий Долгодуб. Именно к нему подбегали люди, что-то говорили, иногда шептали на ухо.
Коттин прижал ухо к стене, прислушался. До него долетали обрывки фраз:
— Князя нигде нет...
— Выяснить, нет ли измены...
— Не предупредил ли кто?
— Где воевода Чудес? Где Литвин? Послать людей с факелами...
— Аминта уехал на дальние волоки...
Вошедший гридень громко сказал Долгодубу:
— Привели раненых воинов, они врут, что дрались с оборотнем.
— Оборотень — не оборотень, потом разберёмся! Не особо я верю в древнего Кота. Но то, что в городе опасный противник — это точно. Где была драка?
— На кузнице. Говорят, что дружинник Коттин обернулся Котом Баюном, орал страшно. Уши у них кровоточат. Там ещё боярин Литвин с ними был.
— Обернулся Котом? — усмехнулся Грубер. — Эх, глухомань! Темнота!
— А что не так? — спросил кто-то из поваров.
— Литвин сегодня дружину поил на торжке! Вот и допились до созерцания оборотней!
— Послать на кузницу! — это голос Долгодуба. — Пусть всё обыщут!
Несколько гридней выскочило, прихватив факела.
