Путь хранителя@последний из рода .1 часть

Однажды, будучи у соседей в гостях, он и там оставил о себе довольно недвусмысленное впечатление, чем приобрёл славу легковесного бездумного человека. Он до такой степени допёк бедную дворовую девушку, что та просто была вынуждена отправиться в полуразорванном платье за помощью к своим господам. Зная подобные грешки, матушка старалась на всё лето окружить сына своей неусыпной опекой и вниманием, не отпуская своё чадо без присмотра не только в город, но даже за приделы своего дома. Неуёмная энергия и дикая скука, заставили юного помещика заняться изучением своих поместий под довольно благовидным и благородным предлогом. Он стал гонять по полям и лугам на чудном красавце, пугая местных баб и, лишний раз, заставляя крепко выругаться мужиков. Вот тут-то и увидел он походы своего родственника в лес за травами, а пуще всего его заинтересовала попутчица. В силу своей довольно-таки приземлённой натуры, он истолковал всё на свой изощренный лад. Барчук не только не осудил поведение своего кузена, но постарался взять себе на заметку, вспомнив при этом свои детские порывы, перемешанные с плотскими желаниями при виде этой недотроги. После очередной слежки за влюбленной парочкой, он стал терпеливо ждать, когда Сафрон по делам уедет в город или того лучше, навестит своих родителей.

Наконец, представился таковой случай, который коварный родственник попытался использовать в своих, не очень-то благородных намерениях.

Лето шло на убыль, а Сафрон всё не приезжал. Заждалась его Машенька, не знала, что и подумать. А тут как на грех, сыночек хозяйский повадился за ней доглядывать. Испорченный и избалованный, он решил проследить за бедной девушкой и добиться от неё взаимности любыми способами.

Выезжая каждый день на подаренном отцом великолепном коне, он уверял своих домашних, что у него появилась огромная страсть к подобному виду отдыха, а сам, как только отъезжал к лесу, перевязывал ноги животному, пускался выслеживать девушку. Как только она выходила из дома, он, не стесняясь любопытных глаз, старался пройти перед ней на столько близко, что однажды, она обронила коромысло с водой. Этот случай сильно развеселил его и придал большей решительности в поступках. Вечером, после очередного неприятного нравоучения своей довольно нервной матери он решился на его взгляд довольно правильный и смелый поступок. Выпятив грудь колесом, с сальными бегающими глазками, барчук направился прямо в дом к бедным женщинам. Тем самым вечером, после тяжёлого и жаркого дня, вышла на двор и Маша. Она присела помечтать на завалинке под блики уходящего солнца. Девушка всегда любила смотреть на появляющиеся в небе звёзды и вспоминать неожиданный и приятный их первый разговор с Сафроном. Окунувшись в мечтательные грёзы, она не слышала приближения в начинающихся сумерках барчука.

— Здравствуй, милая. Чего пугаешься? Разве так следует встречать своего будущего хозяина? — Таким же сальным голоском, как и он сам, произнёс молодой человек. Его намерения никогда не расходились с делом и, подойдя совсем близко к девушке, он стал придвигать и её к своему потному сальному лицу всё ближе и ближе. От неожиданности горло девушки перехватило и вместо пронзительного крика вырвалось жалкое хрипение. Поняв своё положение, она стала биться словно птица, пойманная в силки, чем всё больше и больше подзадоривала своего погубителя. Его влажные и скользкие руки даже через одежду прожигали тело девушки. Безвыходность такой ситуации привела не от желания навредить, а от желания быстрее избавиться от неприятного ей человека к действию. Она выпустила из себя что-то такое, от чего сама же и пришла в ужас. Вырвавшийся язык красно-чёрного света, в ночи походил на молнию в грозовом небе. Руки, крепко державшие её, и не дававшие полностью сделать вдох сами собой расцепились, и она увидела только мягкое беспомощное тело у своих ног. Девушка сразу вспомнила, как она старалась отгородиться от этого неприятного для неё человека. Как по началу, Маша старалась не обращать внимания на хозяйского сыночка, который всё время проводил у её дома, протирая влажные ладошки надушенным белоснежным платочком. Как она старалась, то спрятаться, то убежать, думая, что так сможет отвадить нахального богатого наследника. Такое поведение не только отогнать не могло, а наоборот, горячило его кровь и усиливало желание сломить неподатливую крестьянку. Его просто выводило из себя, когда только появлялся Сафрон, она сама брала лукошко и отправлялась в лес, чтобы встретиться с кузеном.

В этом поведении он не мог усмотреть чистоту отношений, влюблённость двух молодых людей, он видел лишь только то, на что был способен сам. Он и подумать не мог, что влюбленные наедине могут забыть о всех рангах и приличиях, но остаться при этом первозданно чистыми и непорочными. Ему и в голову не могло прийти, что они были просто девушкой и парнем, которые просто наслаждались присутствием друг друга. Непонимание того груза обязательств, который нёс на себе его кузен, заводило его в тупик. Обеты данные не человеку, а Богу, ничем не отзывались в его тёмной душонке. Он и подумать не мог, что Маша с Сафроном смотрели друг на друга радуясь простому мигу быть рядом, говорить друг с другом, хотя при этом и зная, что вместе в этом мире им никогда не быть вместе. Они понимали всю безысходность своей привязанности друг к другу, что рано или поздно, но расставание ждёт их впереди.

Человек всегда ожидает от другого то, на что способен он сам. Так и здесь, он не мог поверить своему родственнику в святости чтимого им обета, потому что у самого в душе не было ничего святого. Вера и неверие человека в светлое, доброе, в то, что сформировало этот суетный мир, формирует его отношение не только к самой жизни, но и, прежде всего к самому себе и окружающим людям. В этом молодом человеке не было того чистого и светлого начала, за которое он мог бы уцепиться ради спасения своей собственной души. Во всём он видел только удовлетворение своих желаний и неразумных прихотей.

Потому, едва очнувшись от непонятного для него обморока, он, стоя на дрожащих ногах, попытался ещё раз уцепиться за девушку. Маша, брезгливо отскочив в сторону, прижалась к неровной поленице. Боясь уйти совсем, но и не желая остаться с этим человеком наедине, она боролась сама с собой. Думая, как лучше поступить, такой знакомый и неприятный для неё человек в этот момент оказался как нельзя кстати. Перед ней во всей красе вечерних сумерек стоял такой нужный в этот момент Фёдор.

— Здорова будь, хозяюшка! Примешь на постой путников застигнутых таким скорым наступлением ночи. Мы люди неприхотливые, нам и на сеновале переночевать не в тягость, только разреши. — За эти годы раздавшись в плечах и возмужав, он был ещё краше прежнего. — Чего стоишь такая напуганная, или я не то что-нибудь ляпнул?

— Да ты просто всегда появляешься в самый острый момент. Помоги, барчуку стало вот худо, надо до дома проводить. А потом возвращайся, покормлю, да и с ночлегом думаю не в обиде останешься.

— Ладненько, договорились. — Ответил высокий молодой человек одетый в чёрные длиннополые одежды, не смотря на жару, так напоминающие одеяния монахов.

Доверив неразумного барчука заботам Фёдора, Маша побежала в дом накрывать на стол, предвидя непростой разговор с ночным гостем. Он никогда ни к чему силком её не склонял или хуже того, не заставляя ничего непотребного вершить, но почему-то муторно всегда было на душе в его присутствии. Хотелось убежать или спрятаться куда-нибудь. Всё это происходило всякий раз, как только она его видела, но только не сегодня. В этот вечер он был очень желанен и даже не так неприятен. Она хлопотала около печи, когда вернулся Фёдор довольный и как всегда улыбчивый. Казалось, ничто не может выбить из колеи этого довольного собой и своей судьбою человека.

— Здорова будь, Глашенька! — Сказал он женщине на печи и подул ей в глаза. Старушка не смогла даже ответить. Сон с такой силой навалился на болезненное тело, что она заснула ровно в той позе, в которой и приготовилась выслушивать пришедшего так поздно гостя. Фёдор хоть и редко, но регулярно навещал двух одиноких женщин. После же происшедшего, она стала принимать его с большем почтением.

— Спасибо тебе, выручил, и как всегда появился тогда, когда я больше всего в этом нуждалась. — Тихо проговорила девушка. — Только вот Глашенька нам не помешала бы. Зачем её усыпил?

— Так, поговорить хотел. Понять она бы всё одно ничего не смогла бы, а объяснять не хочется. — Фёдор подошёл поближе и решил погладить девушку по голове с умыслом узнать её мысли, усыпив внимание тем, что также поступал и в детстве. Только рука оказалась над головой, рука отдёрнулась сама собой, а девушка отпрянула в сторону, немного покраснев. — Да ты что? Я просто хотел по-родственному приласкать, тем более, что с измальства тебя знаю. — Прижав к груди опухшую руку, он провёл по ней другой, и краснота спала прямо на глазах. Улыбаясь, он по-хозяйски присел за стол и стал с довольным видом уплетать всё, что успела выставить хозяйка.

— А ты руки лучше не протягивай, я в последнее время очень подозрительной стала. Даже не знаю, что теперь с этим делать.

— Я заметил. Барчука едва до дома проводил. Если бы не способности, то про конягу забыли бы, и пришлось за ним отдельно прогуляться, а так его мамаше объяснил, что, мол, перегрелся, да перенапрягся, потому и плохо сделалось. Ты не представляешь, как она засуетилась вокруг своего сыночка.

— Хватит. За помощь, большое спасибо, но мне интересно, зачем на этот раз пожаловал?

— Да так, шёл мимо ходом, а ночь застигла в самый раз возле твоего дома. Да, гляжу, ты совсем взрослой стала. Сама видишь, какие способности в тебе просыпаются. Удивительно, как в тебе такие силы держаться?!

— Стараюсь, и поверь мне, не так просто это даётся.

— А с каждым годом всё труднее и труднее в себе его держать будет. Подумай, не пора ли домой пожаловать?

— Спать на сеновале постелешь себе. Ешь и уходи, а то твоя песня уже известная. — Преисполненная чувством благодарности, она всё же не могла полностью довериться такому близкому с одной стороны и такому опасному со слов матери с другой.

— До сих пор ты не можешь поверить мне, а я ведь только добра тебе желаю. — Делая обиженное лицо, уткнулся в стол Фёдор.

— Эх, не всегда по головке жизнь гладила, иногда по ней и с размаху била. Тебе не верю и никогда до конца верить не смогу.

— Даже так? А хочешь ты того или нет, живет в тебе батюшка твой. Сама понимаешь, да поделать с этим ничего не можешь, а может, и не надо ничего делать? Ты хоть подумай, как следует. — Он продолжал подначивать свою детскую подругу, надеясь на успех пусть не сегодня, но хотя бы когда-нибудь. Неожиданно, не только для гостя, для самой хозяйки это так же стало неожиданностью, когда из груди Маши вырвалась голубая искра и ударила Фёдора по щеке.

— Не приходи ты ко мне больше. Видишь ведь, ничем хорошим это не заканчивается. — Простонала девушка, садясь прямо на пол, заливаясь горючими слезами.

Не придавая ожидаемого значения этому, гость будто даже ликовал от всего увиденного в этот вечер.

— Да разве я могу тебя совсем одну без догляду оставить? Ведь кто угодно обидеть сможет бедную девочку. А я если и рядом не окажусь, всё одно, выручу или проучу обидчика. — Встав из-за стола, неожиданно серьёзно произнёс друг детства. — Ты не переживай, когда проснёшься меня уже не будет, но если желание будет увидеться, то просто хорошенько подумай обо мне. И не думай, приду снова и снова — это я твёрдо обещаю, только когда не скажу, дел много, но ради тебя всё брошу, ты ведь как сестра мне. На барских сыночков не обращала бы столько внимания, а то вскорости и пострадать не равён час можешь.

На все слова Фёдора, девушка лишь полными глазами слёз молча смотрела на непрошенного гостя. Как только он ушёл, она словно больная старая женщина медленно поднялась, опираясь на поясницу, проковыляла к печке и осторожно подула ей в закрытые глаза. Глаша, едва их раскрыв, сразу заметила тревогу и усталость своей названой дочери.

— Машенька, тебя обидели?

— Нет, просто тебя сморило прямо перед тем, как мы собрались вечереть, вот я и решилась тебя разбудить, чтоб ты с пустым животом в ночь не ложилась.

— Я даже и не поняла, как так вышло. Помню только того, которого ты всё время боялась, а дальше всё.

— Не переживай, выгнала я его.

— Да разве так можно с божьими людьми-то, дочка?

— С божьими и нельзя, а ним так только и можно. — В сердцах пробурчала девушка. — Как бы не пытался он быть моим другом, всё одно, боюсь его. Всегда приходит тогда, когда вроде бы ему это выгодно было, как бы беды не накликал.

— Скоро праздники, пойдём в церковь, помолимся, да и глядишь, страхи сами собой и отпадут.

— Ой, не знаю -не знаю, отпадут ли. — Произнесла Маша, успокаивая себя тем, что с Глашей хоть всё в порядке. Она нежно погладила её по голове, и та снова уснула спокойным сном младенца. В тихой избушке потухла единственная лучина, все обитатели погрузились в крепкий, но очень короткий летний сон. Девушка лежала на широкой лавке, и ей снились короткие, но беспокойные сны. Она видела всё новые и новые проявления своего дара. Каждый раз это было страшнее и страшнее. Она видела себя разъярённой и разрушающей, её глаза превращались в красные обжигающие угли. Когда она увидела того, кому ей придётся подчиняться, даже во сне, Машу охватила удушающая оторопь. Она проснулась вся в поту и то только потому, что Глаша её трясла, крича что-то. Бледное и изнемождённое лицо её родной матери страдальчески предстало перед глазами уже проснувшийся девушки, оно шептало синими губами о том, чтобы та не в коем случае не поддавалась, была как можно твёрже и по возможности всегда пряталась от Фёдора.

— Она хотела чтобы я была счастлива и свободна, она мечтала дать мне новую свободную жизнь. — Высохшими губами шептала девушка крепче прижимая к себе названую мать.

Едва разлепив глаза от яркого, бьющего в глаза солнца, я снова их закрыл.

— Обещали одно, а вышло опять так, как захотели старейшие. — Проскрипел я, вспомнив о своём желании самому полазить во временных картинках.

— Чего обещали-то? Толком говори. — Встрепенулась Анюта и, выставив на стол солнечно-жёлтую тыквенную кашу, присела рядом.

— Пока никого дома нет, и некому читать мораль, может поможешь мне самому одолеть науку влезать во время?

— И даже не думай, я тебе в этом не помощник. Ты думаешь всё так просто? А если тебя зацепит и потащит туда, куда тебе вовсе и не надо? У времени, ведь как и у любой реки, есть своё мощное и коварное течение. Я могу с ним не справиться, тогда ты навечно останешься бестолковым странником. Без Трофима ты эту затею выброси из головы.

— Ну и ладно. — Стал энергично работать ложкой, постепенно превращаясь в хомяка, при этом у меня вырисовывался наверное очень недовольный вид.

— Надулся так, что ещё немого и лопнешь.

Ответить на её колкости я уже не мог. Набитый рот не позволял не только говорить, но даже жевать стало невыносимо трудно. В таком чудесном состоянии и застал меня Трофим. Войдя в дом, он сразу же обратил внимание на меня.