Ах, как замечательно прозвучала бы эта фраза! Но авторы, движимые любовью к правде, не могли ее выдать с чистой совестью.
Во-первых, прогрев двигателей всегда, увы, сопровождается громким шумом. В особенности это относится к авиационным. Но существовало также 'во-вторых'. Ночь была не очень-то темная. Подготовка к вылету велась при ярком свете прожекторов. Даже если бы — допустим на минуту — потенциальный шпион засек вылет огромной группы самолетов, он вряд ли мог бы спасти своим сообщением обреченную цель. Последние данные от разведки недвусмысленно свидетельствовали: аэродром Кала не готов к отражению налета. Другие — и того меньше. Зато превосходное освещение вполне могло предотвратить разные несчастные случаи. В темноте ведь кто-то обязательно споткнется или чего-то уронит — короче, летному составу и аэродромной службе были ни к чему лишние приключения.
Да и сама ночь была не такой уж глухой. До быстрого южного рассвета оставалось полтора часа. Конечно, вне действия прожекторов царила темень, но луна все же давала некоторое освещение.
Как ни странно, взлет эскадры прошел без накладок. Хотя по тайному и несправедливому мнению англичан, американские летчики склонны к повышенному разгильдяйству, огромные В-17 уверенно встали в строй. Возглавляли его отягощенные дополнительными баками истребители.
До советской границы было немногим более часа лета.
Надо отдать должное генералу Смушкевичу. Он расстарался, готовя прием незваных гостей.
Разумеется, радары, хотя и были расположены на самых высоких местах, какие только удалось подобрать, до границы не добивали. Им не хватало километров этак с триста. Так что ж из того: поближе к границе были переброшены тяжелые грузовики марки 'Урал', которым, вообще говоря, была предназначена роль подвижных станций РЭБ. Но также в экипаж входил пост ВНОС. А поодаль расположилась позиция звукометристов. Они как раз и среагировали первыми.
— Здесь 'Ромашка-4'. Слышу звук моторов, множественный. Азимут... дистанция...
Штаб Смушкевича и так не спал, а после сообщения проснулся до полностью бодрого состояния. Командиры с кубарями принялись вычерчивать на картах направления. Тут же посыпались дополнительные сообщения.
— 'Ромашка-3' докладывает: засекли подлет. Садлов, нанеси: азимут... дистанция...
— Товарищ генерал-лейтенант, разрешите доложить! Идут вот здесь, — палец ткнул на карту.
— Похоже, направляются к побережью. С точки зрения штурмана — прекрасный ориентир.
— Есть сообщения от 'Редута'!
— Сколько?
— Пока не могут сосчитать, отметок слишком много.
Рычагов слушал все это через свой шлемофон. Он и лейтенант Мяклин уже сидели в готовности номер один в кабинах истребителей. Не очень удобное место для руководителя подразделения в момент отражения налета, но лучшего придумать не удалось.
— Одна отметка отделилась!!!
Павел Васильевич с некоторой долей ревности подумал, что Старый в очередной раз оказался прав. Но проверка виделась просто обязательной. Смушкеви пришел к той же мысли как бы не раньше:
— Всем постам ВНОС — проверить направление полета этого отставшего!
Через шесть минут последовал доклад:
— Здесь 'Ромашка-5'. Отставший направляется в направлении к государственной границе.
А у самой границы командир ВНОСа опустил бинокль:
— А ведь у вражины правый мотор дымится, ей же. Горит он!
Старший лейтенант преувеличил. Движок 'Бристоль-Бленхейма' не горел, а всего лишь дымился. И на то была чисто физическая причина.
В этом самом самолете в это самое время экипаж перебрасывался репликами. Точнее сказать, это делали командир и штурман, стрелок лишь наблюдал за густеющей струйкой дыма, тянущейся из-под капота.
— Давление масла падает!
— Дым!
— Заглушаю двигатель, флюгирую винт.
Следующая фраза была адресована полковнику Клируотеру, командовавшему авиасоединением:
— Сэр, говорит Робин! — это был позывной Мак-Грегора. — Докладываю: отказ правого двигателя, он дымится.
— Робин, приказываю избавиться от бомбового груза. Постарайтесь добраться до персидской границы. Там можете прыгать. Не вздумайте сгореть в самолете, иначе у меня прибавится бумажной волокиты по списыванию формы и личного оружия.
Это была шутка, конечно. Мак-Грегор все отлично понял, но отвечал серьезным тоном:
— Сэр, у нас горючего хватит дотянуть до Мосула. Кажется, отказавший двигатель лишь дымится, а не горит.
— Переломайте себе ноги, парни32 .
Командир бомбардировщика доложил точно. Движок испускал дым, но гореть вроде как не собирался. Мак-Грегор, как и полагается доброму шотландцу, был порядочно упрям. Приняв во внимание доклад штурмана, он вычислил, что горючего вполне может хватить до Мосула — если, конечно, не вылезут дополнительные неприятности. Но короткий взгляд на Тима убедил командира, что таковые вроде бы не предвидятся. Штурман всем своим видом излучал спокойствие и уверенность в себе.
Следующее сообщение ушло на аэродром. Противопожарная служба знала свое дело. Тут же завели двигатель небольшого грузовичка с пожарной помпой. Водитель направил машину на то место, где должен был остановиться бомбардировщик — если приземление пойдет так, как надо.
Через шесть минут полуисправный бомбер перелетел государственную границу в сторону сопредельной территории, что пост ВНОС и зафиксировал. В докладе было отмечено, что летчик избавился от бомбового груза там же.
— Уш-ш-шел! — прошипел Смушкевич.
— Да и (мужской причиндал) с ним, все равно он ничего не увидел, — резонно ответил Рычагов из кабины истребителя. По расчетам взлетать ему предстояло через двадцать три минуты. Другие летчики толпились неподалеку от места, куда им должны были выкатывать реактивные машины.
Механизм ПВО стоял на боевом взводе.
Глава 26
Командир незадачливого 'Бристоль-Бленхейма' был не совсем прав, придя к мысли, что его штурман ''нутром чует опасность'. Третий лейтенант Перкинс не чуял — он знал. Возможностей убедиться в этом жизнь предоставляла множество — еще со школьных времен, когда юный экстрасенс (так его бы назвали в другом мире и в другое время) необъяснимо для окружающих менял планы. Например, он вдруг шел домой после школы по улице, по которой обычно не хаживал — и счастливо избегал недружественного внимания группы хулиганов. В летном училище он по каким-то своим соображениям неожиданно отказывался от кружки пива в баре и даже уходил из него — только для того, чтобы потом узнать, что патруль замел однокашников. Но Лоуэлл Мак-Грегор даже не представлял, насколько великой силы было это предчувствие опасности.
Вот и на этот раз в вечер перед вылетом Перкинс знал заранее, что не вернется, если не предпримет срочных и нетривиальных шагов. И это было сделано. Нет, не так: это было подготовлено, а слово 'сделано' подошло бы позднее, уже после возвращения. Подготовка заключалась в том, что рукастый штурман полез в мотогондолу якобы ради проверки, на самом же деле у него в правом рукаве был гаечный ключ, а в левом — ножик с лезвием из превосходной шеффилдской стали.. Всего несколько движений — и многознающий штурман со словами 'Похоже, все в порядке, Тэм' захлопнул боковой люк.
Чувство опасности всего лишь оказалось приглушенным, но отнюдь не выключилось. Вторая половина работы еще предстояла после посадки.
Ну почему авторы не поэты! Вполне могли бы появиться строки вроде таких:
Катился самолет по полосе.
И только он остановился тяжко,
Как Тим-Храбрец — так зваться он достоин —
В свою десницу взял огнетушитель
И с ним наперевес рванулся в битву
С огнем и дымом, презирая страх.
К нему нак помощь мчался грузовик
С насосом и отважными бойцами.
Но Тим был первым! Победив огонь,
Он, потрясая медной трубкой, крикнул:
'Смотрите все! Вот здесь причина бед!'
Поистине, ученость лейтенанта
Равна была лишь храбрости его.
Поздней механик осмотрел мотор
И обнаружил треснувший металл.
Так знайте: было сердце храбреца
Прочнее меди, стойким до конца.
Выхлопной коллектор был черным от сажи, и механик сделал вывод, что масло, брызгавшее из лопнувшей трубки, попало на него и стало причиной дыма. Перкинс, правда, позаботился, чтобы масло попало на коллектор заранее.
Командир части, разумеется, опросил экипаж. Хвостовой стрелок ничего толком не рассказал: он лишь видел дым, выбивающийся из-под капота двигателя. Пилот показал, что известил командира авиаподразделения об аварии и получил от него приказ следовать на свой аэродром. Штурман добросовестно рассчитал курс. И двое последних в один голос утверждали, что, когда тянули до Мосула, никаких передач от своих больше не слышали.
Многократные учения принесли плоды.
Первыми взлетели истребители, в которых сидели наблюдатели. Вторыми пошли И-185 из 'запаса первой очереди' — этими словами неизвестный остряк обозвал этот несколько урезанный авиаполк. 'Запасные' получили приказ: в бой не ввязываться без команды, а ее мог отдать лишь сам Рычагов. И только потом глухо заворчали, а потом яростно засвистели турбины 'мигаря', в котором сидел командир двадцать восьмого истребительного полка майор Глазыкин. Причину такого порядка атаки Рычагов никому не объяснял; правду сказать, никто ее и не спрашивал. Видимо, у генерал-лейтенанта нашлись логические обоснования.
Как бы то ни было, майор уверенно поднял машину в воздух, а через считанную пару минут он увидел цели на тактическом радаре. Считать он их, конечно, не стал, но знал общее количество от операторов 'Редута'. Опознание приоритетных целей, то есть истребителей, прошло без усилий.
Замигали огоньки захвата. Все четыре ракеты РС-2У под крыльями были наготове — и сработали толково. Ну совсем малый промах с выбором цели, да и то лишь одна ракета пошла не туда.
Никто не посмел бы поставить Глазыкину в вину то, что вместо истребителя сбитым оказался бомбардировщик В-17. В момент пуска цели состворились, но тут же рассоединились, и ракета, пораскинув своим невеликим умишком, решила из двух зайцев выбрать того, кто пожирнее.
Первые три ракеты разнесли, попавши в центроплан, три 'супермарин-спитфайра'. В одном случае подвесной бак взорвался эффектным красно-черным шаром. В двух других взрыв боеголовки оставил истребители без половины фюзеляжа, а заодно без пилота.
Последняя ракета поразила двигатель тяжелого американского бомбардировщика. Точнее сказать, она туда попала, но досталось всему крылу. Кусок его оторвало вместе с тем, что осталось от движка. Оставшийся мотор затрясло от вибрации; командир успел его заглушить, но это оказалось последним успешным действием. Неопытному наблюдателю могло бы показаться, что бомбардировщик пытается уйти от атаки переворотом через крыло. Сия фигура пилотажа самолетам подобного класса строго противопоказана. После такой эскапады экипаж мог бы почесть за счастье, отделайся самолет лишь деформированными силовыми элементами в плоскостях. Но это был не тот случай.
Уже уходя на вертикаль, Глазыкин чуть довернул машину — ровно настолько, чтобы увидеть результат атаки. И боковым зрением углядел тушу бомбера, вращающуюся вокруг оси в последнем пике. Но всматриваться было некогда. Майор перешел в горизонтальный полет и устремился к своему аэродрому. Там ему предстояло пересесть в другой МиГ-19, заранее подготовленный к полету. А следом в атаку уже шел истребитель майора Колычева.
И решительно весь летный состав — имеется в виду британский, а равно американский — отметил полное отсутствие связи. Эфир оказался забит вглухую треском, шипением и воем — явно не по природным причинам. Обмен мнениями, не говоря уж координации действий, оказался невозможен — если не считать ветхозаветные методы вроде покачивания крыльями, каковые и в Королевских, и в американских ВВС давно уже вышли из обихода.
— Четыре сбитых, — хладнокровно (по крайней мере, так слышалось) доложил лейтенант Мяклин.
Рычагов отреагировал коротко:
— Принято.
Эти двое не заметили, что осколки ракеты пробили три дыры в фюзеляже того бомбардировщика, который летел рядом co сбитым. Если быть точным, то единственным результатом попадания было испорченное настроение экипажа. Если быть точным, то единственным результатом попадания было испорченное настроение экипажа, но еще больше на моральный дух повлиял огненный шар взрыва — тот, что остался от истребителя. Он был полностью непонятен, поскольку пуск ракет остался незамеченным.
Дальше атаки реактивных машин превратились в конвейер: каждые две минуты взлет-захват-пуск ракет-вертикальный маневр-возвращение. Но некоторые изменения все же накапливались.
После третьей атаки два истребителя попытались дать заградительный огонь, нацеленный на ракеты. Видимо, на ход мыслей повлиял тот факт, что пуск производился с дистанции более полутора миль. Или же тактическое решение было вызвано соображением 'лучше хоть что-то сделать, чем совсем ничего'. Боезапас уходил совершенно бесполезно. Еще восемь полезло на вертикаль, рассчитывая на успех в верхнем по отношению к бомберам эшелоне. На них хватило восьми ракет от двух прилетевших следом стреловидных реактивных машин. Оставшиеся пустились на резкие маневры в горизонтали. В некоторой степени это дало положительный для англичан результат.
На одном истребителе удался вираж как средство ухода. Ракета промахнулась, но тут же слегка довернула и устремилась к строю бомбардировщиков. И еще один 'супермарин' почти что уклонился. Боеголовка рванула не в результате попадания в фюзеляж, а всего лишь за сколько-то ярдов от цели. Машину не разнесло в куски, она не загорелась, в целом конструкция уцелела и даже сохранила управляемость, если не считать мелкую подробность: двигатель заклинило намертво. Летчик торопливо глянул на территорию внизу. Она не особо подходила для вынужденной посадки, даже совсем не подходила. Так что парашют остался единственным шансом.
Реакция советских наблюдателей была вполне натуральной:
— Один прыгнул!
— Вижу. Самолет падает... Эх, загорелся!
У машины с подвесными баками, не обладающими никакой противопожарной защитой, имелись все причины загореться после удара о землю. Так что досада лейтенанта Мяклина была зряшной.
Рычагов мимоходом глянул на часы на приборной доске. Тридцать минут с момента вылета двух наблюдателей. С точки зрения 'мигарей', конечно, прошло меньше. Так... пока что бой идет по плану. Он вызвал десантников с задачей взять парашютиста живым. По правде сказать, дело было не из хитрых. Один пистолет против полувзвода опытных десантников, каждый с ППС, да пара ручников впридачу... не смешите.
С момента, когда был сметен последний истребитель прикрытия, картина боя изменилась.
Несомненно, бомбардировщики видели, как гибнут избиваемые ракетами товарищи. Американские экипажи, в отличие от английских, полагали, что у них есть некоторые шансы. Все же тринадцать крупнокалиберных пулеметов — не предмет для шуток. Но то же пришло в голову и генерал-лейтенанту Рычагову. Последовала команда по радио:
