— До старости вам далеко, — мотнул я головой, жуя лимон, — главное за сердцем следить, вес сбросить и бакенбарды сбрить, сразу лет на десять помолодеете...
Клаймич расхохотался:
— Мне позавчера, про мои бакенбарды, одна девушка, слово в слово, то же самое сказала!
— Ну, вот... Значит все верно. Осталось только вес, а там и сердцу станет легче! — я умел быть бесцеремонно настойчивым. Ну, не хотелось мне, чтобы этот славный мужик так рано умер.
— Говорить о диете, во время обеда в ресторане, как-то... — Григорий Давыдович неопределенно покрутил кистью руки.
Я засмеялся:
— Согласен. Мазохизм какой-то!
Клаймич бросил на меня быстрый взгляд и согласно кивнул.
"Ага. Не надо пионеру, видимо, таких слов знать".
И я перешел к рассказу о том, что сам делаю в Сочи и где живу.
— А какими судьбами вы, Виктор, в "Жемчужине" оказались?
— Слышал, что тут хороший ресторан, вот и зашел. Сказал солидно на входе, что:
— "London is the capital of Great Britain. The full name of the country is the United Kingdom of Great Britain and Northern Ireland", меня и пропустили.
Клаймич заржал так, что на нас стали оглядываться!
Обедали мы долго. После форели последовал борщ с бородинским хлебом, салом и лучком, затем восхитительно приготовленная курица с овощами и, наконец, вазочка с тремя разноцветными шариками мороженого и кофе.
Следует отметить, что кухня в " Жемчужине" была бесподобна. И как бы хорошо в санатории ни кормили, но их поварам до "интуристовских", как до космоса.
Принесли счет. Мои попытки заплатить или "поучаствовать" были пресечены настолько категоричной... легкой улыбкой, что я, по-хорошему, позавидовал физиономистическим способностям Григория Давыдовича!
Клаймич стал расплачиваться, мне было интересно на сколько мы наели в таком пафосном месте и я напряг зрение, чтобы увидеть, сколько десяток он положит. Положил четыре, но не в этом дело.
Со мной случился реальный шок! Я вспомнил. Вспомнил то, что казалось невозможно было забыть, будучи в здравом уме! В этом возрасте у меня, в "первой жизни", стало ухудшаться зрение — слишком много читал. Очки я не носил — стеснялся, но видел вдаль уже плохо. В 20 лет я сделал операцию на глаза в "клинике Федорова". Хотя, со временем, все равно пришлось носить линзы.
А сейчас я все видел! Да, когда я напряг глаза и я — ВСПОМНИЛ, а до этого момента даже не думал о зрении. Но зрение уже точно должно было ухудшиться. Я принялся лихорадочно переводить взгляд, стараясь рассмотреть что-нибудь издали. Нет, все прекрасно вижу! И лица гостей за дальними столиками, и различаю бутылки в баре, даже этикетки на бутылках, и те вижу! Мдя...
Заметив мой, видимо, ошалелый вид, Клаймич встревожился и стал настойчиво интересоваться, что случилось. Пришлось срочно брать себя в руки и отговариваться тем, что вспомнил анекдот и вот теперь пытаюсь сдержать смех. Клаймич недоверчиво покачал головой и, реально, пришлось рассказывать анекдот:
"Клиент изучает счет в ресторане:
— Что-то я не пойму. Салат — один рубль, горячее — два, десерт — еще рубль, бутылка вина — три рубля. Всего 7 рублей. А у вас написано: итого — 10 рублей. Как же так получилось?
— Ну, значит, не получилось, — с досадой отвечает официант".
Клаймич весело смеется. Официант, принесший в этот момент сдачу, тоже сдавленно хихикает.
Понятно, будет сегодня, гад этакий, выдавать на кухне мой анекдот за свой!
Мы вышли из прохладного кондиционированного(!) зала в пекло улицы и прибавили шаг, чтобы оказаться в спасительной прохладе гостиничного холла, благо до него было идти неполную минуту.
— Все хотел спросить... — начал Клаймич, — отдых у вас получается полноценный? От творчества тоже?
Я насмешливо улыбнулся:
— Дорогой, Григорий Давыдович! Формулируйте вопрос проще, больше вероятности получить понятный ответ... А так: "прогнозируемое абстрагирование индивидуума от социального контекста, оказалось слишком мажорным"!
Клаймич задумался, осмысливая мою, почти, галиматью. Потом неуверенно предположил:
— То есть, творческий процесс не остановился? Я правильно понял?!
— Абсолютно, — я опять перешел на "спартанскую" манеру общения.
Но, в этот раз, Клаймич меня "срезал", он улыбнулся и спросил:
— И?!
Теперь смеялись уже оба.
— Написал одну песню, однозначно женский вариант, совершенно точно пойдет "под Пьеху".
Расслабленный и улыбающийся, Клаймич как-то неощутимо изменился. Поменялся взгляд, он весь как-будто внутренне подобрался.
"Почуял добычу", — возникло в голове сравнение.
— Там у нас в санатории местный ансамбль ее уже на танцах исполняет. Ничего, народу нравится...
Клаймич недовольно поморщился при упоминании о "местном ансамбле", но тут же поймал меня "за язык":
— Так ее уже можно подъехать и послушать?
— Можно, — я не видел смысла отнекиваться, — сегодня вечером будут ее опять исполнять на танцах... А сейчас, наверное, репетируют в зале, — вкрадчиво закончил я свой ответ.
— Понятно... — задумчиво протянул Клаймич, — вы ведь, Витя, сейчас наверное, в санаторий поедете?
— Ну, "наверное"... — ответил я еле сдерживая смех, — по такой жаре, гулять, вероятно, вредно...
Клаймич внимательно посмотрел на меня и... мы оба засмеялись.
— Витя, давайте я вас отвезу в санаторий, а вы дадите мне послушать песню! — перестав маскироваться, открытым текстом предложил мне, улыбающийся Клаймич.
Только мы вышли из гостиницы, как, в ответ на поднятую руку Клаймича, рыкнула мотором одна из белых "Волг" и через пару секунд такси остановилось рядом с нами.
Дорога до санатория обошлась нам в десять рублей! 15 минут. Охренеть...
...Манит, манит, манит карусель,
Карусель любви — неверная подруга.
Манит, манит, манит карусель,
И на ней никак нельзя догнать друг друга.
Замолкли последние аккорды, Валентина и ребята напряженно всматривались в невозмутимое лицо сидящего в первом ряду Клаймича.
...Когда мы приехали, "аэлитовцы", на самом деле, репетировали. Этого я, честно говоря, не понимал, они и так пять вечеров в неделю играют одно и то же, зачем еще репетировать?! Ну, ладно мои песни, хоть новые... Но зачем проигрывать еще и старый репертуар. Хотя им виднее. Не мое дело...
Клаймича я официально представил, как только мы вошли. Впечатление произвело. Алик сдержанно и солидно поручкался с Григорием ибн Давыдовичем, а Валентина заметно выкладывалась, когда пела.
— Чудесно. И песня хороша и поете вы, Валя, замечательно, — Клаймич встал и беззвучно изобразил аплодисменты, — еще мне очень понравилось музыкальное исполнение и аранжировка. Очень профессионально, вы — молодцы!
"Всех погладил, хитрый лис!" — похихикал я мысленно.
Но ребята выглядели очень польщенными, а у Валентины даже щеки заалели. Значит, попал в точку...
— Может хотите послушать и другие песни Виктора? — предложил неугомонный Алик.
Клаймич бросил на меня, очередной, быстрый взгляд:
— Я бы с удовольствием, если вам не сложно и если Виктор не будет возражать? — он вопросительно уставился на меня.
Делать было нечего, я лишь согласно кивнул.
Мы прослушали по очереди "Маленькую страну", "Теплоход", "Городские цветы" и "Семейный альбом". Клаймич все слушал очень внимательно и, лишь когда Сергей запел "Семейный альбом", повернулся ко мне.
Как-то реагировать было надо — я пожал плечами и улыбнулся.
...После состоявшегося прослушивания мы сидели в рекреации на первом этаже, за одним из шахматных столиков. В такое время здесь никого не было и мы могли свободно пообщаться.
— Все, что я услышал — будет звучать. А "Теплоход" и "Цветы" — будут петь, — безапелляционно вынес свой вердикт Клаймич.
— А "Альбом"? — слегка удивленно поинтересовался я.
— А "Альбом" и "Карусель" будут заказывать. "Альбом" сложен для исполнения, а в "Карусели" много текста.
— Я думаю, что "Карусель" будет популярнее, — высказался я, начиная "предпродажную подготовку".
Клаймич и не думал спорить:
— Конечно. Под нее женщины и плакать будут, и танцевать... Какие у вас, Виктор, мысли по исполнителям песен?
— "Теплоход" отдан Сенчиной, "Цветы" — Боярскому, "Карусель" пока свободна.
— Почему Боярскому?? — не сдержал своего изумления Клаймич, — песня заслуживает гораздо лучшего исполнителя... или исполнительницу!
— Потому что из заметных певцов в Ленинграде только три: Сенчина, Пьеха и Боярский, — спокойно пояснил я.
— Позвольте с вами не согласиться, Витя! А Хиль, а Захаров, а Гурченко... Да, вам десяток имен назову! И все, как певцы, достойнее Боярского...
— Скорее всего, вы правы... — покладисто согласился я, — но он популярен сейчас и его популярность растет, и будет популярен он еще лет двадцать... Поэтому, моя песня в его исполнении станет рекламой мне, а в исполнении Хиля, она станет рекламой самому Хилю.
Клаймич помолчал с минуту, осмысливая мои откровения:
— Эдита споет ее лучше.
— Тоже может быть, зато Боярский не споет "Семейный альбом"! — я примиряюще улыбнулся.
— Причем тут Боярский?! Пьеха полноценно и лучше любого Боярского, споет ОБЕ песни!
— Не спорю, но пока у меня только эти песни. А на "Песне года" две песни одному певцу петь не дадут. И три песни нового автора, вряд ли, прозвучат. Поэтому и исполнители, и песни должны быть такими, чтобы ОНИ просто не смогли бы их не пропустить на "Песню-78"!
Я поерзал на жестком стуле и продолжил:
— Сенчина попадет на "Песню" и с "Маленькой страной", но с "Теплоходом" это будет убедительнее. Боярский там сможет оказаться только с "Городскими цветами", а у Пьехи с "Альбомом" ситуация самая слабая. Поэтому я решил написать для нее вторую песню.
Клаймич напряженно слушал... или думал... Мне не оставалось ничего иного, как продолжить:
— Вот и получится, три основных ленинградских певца с потенциально победными песнями. Здесь придется закрыть глаза, что автор один. И что это никому не известный сопляк из 81-ой школы Василеостровского района.
— Песня отличная. Мы с удовольствием ее возьмем. Но почему только ленинградские певцы? В Москве есть певицы популярнее Пьехи, которые с удовольствием ее купят, — Клаймич уставился на меня напряженным взглядом.
— Потеря темпа, — любезно пояснил я, — я не знаю их, они не знают меня, а до финала всего полгода. Пока познакомимся, пока договоримся, пока запишут, пока начнут "крутить" песню... Да, я и не собираюсь ни для кого писать в будущем. Буду создавать свою группу, а для этого нужно имя и деньги!
Клаймич задумчиво меня рассматривал.
— Вы рассуждаете, Витя, как взрослый, умудренный опытом человек, всю жизнь работающий с эстрадой...
— Что-то подобное, я частенько слышу от друзей... но все банально... я, не старый, я просто умный! — я смеюсь.
— Да, вы — умный Витя. И, если у вас есть столь далеко идущие планы, то я хотел бы в них принять активное участие. Я смогу быть сильно полезным, — Клаймич улыбнулся, как-будто пошутил.
"Он боится отказа" — неожиданно понял я.
— А как же Эдита Пьеха? — сделал я недоумевающее лицо.
— А как вы думаете, Витя, у кого перспектив больше, у вас или у нее? — оправдывая национальность, ответил Клаймич вопросом на вопрос.
— У нее их нет, — я мило улыбнулся.
Клаймич хмыкнул.
— А у Сенчиной?
— Без моих песен тоже... И она это знает. Сама, почти, сказала...
— "Почти сказала", — задумчиво повторил Клаймич.
— Поверьте на слово, смысл был такой...
— Я верю, — отмахнулся Григорий Давыдович, — просто выражаетесь интересно. Непонятно, но очень... понятно.
— Прям, как вы сейчас! — не остался я в долгу.
Клаймич не отреагировал:
— Вы будете ей писать песни?
— Пока могут заставить — буду, потом — по ситуации.
Клаймич улыбнулся:
— Какой вы необычный и загадочный юноша, Виктор!
Я "показал зубы":
— Чем больше я вам буду казаться необычным и загадочным, тем меньше у нас будет шансов договориться.
Клаймич сразу сделался предельно серьезным и опять "внутренне подобрался":
— Почему?! Объясните мне это, Витя, чтобы случайно не возникло недоразумений в будущем!
Я пожал плечами:
— Шибко умных никто не любит, сначала я вынужден был притворяться в школе, потому что иначе просто били... — я криво ухмыльнулся.
В глазах Клаймича мелькнуло сочувствие. Думаю, музыкальному еврейскому мальчику в школе тоже, периодически, "отвешивали леща" его более приземленные сверстники.
Я встал со стула:
— Впрочем, эта проблема уже решена...
Я молниеносно пробил в пустоту "двойку", апперкот и закончил резким крюком слева.
Клаймич от неожиданности вздрогнул. Я сделал вид, что не заметил.
— Взрослые тоже таких "умников" не любят. Но с ними ТАК проблему не решишь. Приходится продолжать притворяться. Казаться таким, как все, таким каким они хотят видеть "мальчика Витю". А вот с людьми, с которыми я собираюсь работать, я притворяться не хочу. И оправдываться не хочу, за то, что я не такой как все!
Клаймич посмотрел мне в глаза, потом отвел взгляд и спросил, впервые обратившись на "ты":
— А ты собираешься со мной работать?
— Ну, а зачем бы я иначе перед вами распинался, Григорий Давыдович?!...
...Так или иначе, но совещание "за шахматным столом" завершилось в нашем номере знакомством с мамой.
Клаймич включил все свое обаяние, а включать было чего(!), и я оглянуться не успел, как Григорий Давыдович уже звонил в ресторан "Жемчужины", сообщая, что "нас будет сегодня на два человека больше"!
— Мои друзья из Ленинграда — очень приятная семейная пара, с дочерью, как раз сверстница Виктора, очень симпатичная девочка... И знакомые из Москвы, муж с женой и тоже дочерью... ха-ха... но та уже взрослая девушка, хотя тоже красавица! Ее мама преподавала сольфеджио у нас в консерватории, когда я учился. Мы, студенты, все тайно в нее влюблены были! Случайно здесь, в Сочи, встретились... Представляете, 15 лет прошло, а узнали друг друга сразу! Сейчас ее супруг какой-то большой начальник в Москве. Рядом с вами тут живут, в санатории ЦК... На озеро Рица поехали, утром звонили... Сегодня ужинаем вместе, как вернутся. Там в ресторане сегодня будет отличное варьете! Вам обязательно надо посмотреть. Уверен, что вам понравится!
Ну, и все в таком духе...
Маме нравилась Пьеха, а у Клаймича был, наверное, не один десяток всяких смешных историй из жизни артистов. Так что тем для разговоров у них хватало.
Что характерно, обо мне Клаймич сам разговор не заводил. Я оценил.
Через некоторое время, убедившись, что "с крючка" мы уже не соскочим, Григорий Давыдович отправился восвояси. А у мамы начался суетный выбор туалета "для ресторана"!
Я проблему из "наряда" делать не стал. В это время джинсовый костюм одинаково престижен, как для ресторана, так и для театра. Единственная проблема, я из него уже вырос! И если штаны нормально смотрелись с относительно высокими черными кроссовками, то рукава куртки стали безнадежно коротки.
