— Стрелять с самой дальней дистанции! В гущу не лезть!
О том же самом говорилось на инструктаже перед началом операции. Но Павел Васильевич прекрасно знал, насколько горячатся в бою истребители — сам был таким же. И твердо был убежден, что от повторения беды не приключится.
Первый МиГ-19 еще тормозил на полосе, когда лихой водитель маленького тягача выскочил прямо по курсу шеститонной машины. Расчет рискового сержанта оказался точен: остановившийся истребитель был почти мгновенно взят на прицеп и утянут в ангар. А там закипела работа.
Коринженеру достаточно было бросить на старшину Назарина короткий взгляд. Это подействовало не хуже словесной команды. Механики накинулись на истребитель (всемером на одного), подкатывая к нему на тележках ракеты, которые тут же подвешивали к подкрыльевым балкам на штатные узлы крепления. Двое дюжих сержантов с некоторым усилием, зато бегом подтащили топливный шланг к горловине.
Со стороны это могло показаться мартышкиным трудом: ведь в ангаре уже красовался новенький истребитель, немедленно взятый на буксир. На такое явление никто не обратил внимания. Однако Рославлев знал, что делал. Надо было тренировать техобслугу на работу в экстремально быстром режиме.
В другом ангаре тягач подцепил транспортный вертолет. А уже за пределами ангара в толстое брюхо 'мишки' бегом устремились десантники из роты капитана Борисова. Отдельной парочкой трусили по полосе вертолетчицы Амосова и Бершанская. Все было отработано заранее. Правда, случилась небольшая задержка со следующим истребителем: товарищу Александрову понадобилось примерно минута дойти до второго ангара и сделать так, чтобы в нем оказалась точная копия улетевшего винтокрыла. И еще столько же ушло на возвращение в первый ангар.
Десанту на погрузку хватило двух минут. Комвзвода как раз вбежал по пандусу, когда вертолетные винты начали раскручиваться. Еще через минуту транспортник был уже в воздухе. Само собой разумеется, никто не ожидал, что одинокий летчик может оказать серьезное противодействие хорошо вооруженным десантникам. И все же командир успел прорычать слова о соблюдении осторожности прежде, чем рев турбин сделал бесполезными все потуги услышать.
Белый парашют настолько ярко выделялся на фоне буроватой земли и серых камней, что ошибиться бы никто не мог, а уж меньше всех — остроглазые вертолетчицы. Английскому пилоту хватило трех автоматных очередей на принятие правильного решения.
И тут события начали отклоняться от плана. И чем дальше, тем сильнее.
Пленного только-только впихнули в связанном виде внутрь вертолета, когда экипаж принял еще одно сообщение о парашютистах.
Комвзвода, разумеется, перед вылетом получил гарнитуру для связи с вертолетчицами. В ней прозвучал предельно лаконичный вопрос:
— Возьмете еще троих?
Ответ был еще более кратким:
— Берем!
Справедливости ради стоит сказать: взять удалось лишь двоих, третий выбросился, будучи уже смертельно раненым. Зато двое других до такой степени сохранили здоровье, что даже попытались отстреливаться из пистолетов. Разобидевшийся на это десантник Шорохов открыл огонь на поражение. По крайней мере, именно в этом его обвинили позднее, хотя сам боец клялся, что стрелял по ногам. Это и подтвердилось характером ранения американского бортмеханика.
К моменту, когда пленных стало трое, Рычагову доложили, что сбиты все двадцать четыре истребителя, да еще все восемнадцать четырехмоторных бомберов, и еще пару двухмоторных помножили на ноль. Тот одиночка, что ушел за границу с дымящимся мотором, в счет не шел.
И тут отточенная интуиция бывалого летчика-истребителя подсказала Рычагову, что вот-вот оставшиеся бомберы дрогнут, сбросят бомбы куда попало и рванутся удирать. Последовал приказ по радио всем своим:
— Бить по замыкающим!
Логика была простой: создать впечатление у противников, что бежать им некуда. И в этот момент один из летчиков на поршневых истребителях грубо нарушил приказ не ввязываться в бой без команды.
Надо заметить, что старший лейтенант Миколайченко был на хорошем счету у командования. Еще во время обучения он был в эскадрилье третьим по пилотажу и вторым по огневой подготовке. К сожалению, в его голову пришла мысль, что, если дело так и дальше пойдет, то те, кто летят на сто восемьдесят пятых, вообще не примут участие в боевых действиях и, понятное дело, останутся без наград. И, дослав сектор газа до упора, он рванулся, разгоняясь на пологом пикировании. Разумеется, ведомый последовал за ним.
Рычание в шлемофоне: 'Куда, твою... и... !!!' было игнорировано. Три пушки истребителя прошлись вдоль всего фюзеляжа первой жертвы Миколайченко. Никто не выжил, включая самолет. И-185 слегка довернул по горизонтали. И короткая очередь из ШВАКов хлестнула по левому крылу очередного бомбера. Как ни странно, оно выдержала. Ведущий не задержался и рывком положил свою машину в левый вираж, посчитав мимолетом, что ведомый должен добить подранка. Расчет оправдался. Всего лишь одного двадцатимиллиметрового снаряда оказалось достаточно, чтобы многострадальное крыло просто отвалилось вместе с двигателем. Вращение английского самолета оказалось настолько быстрым, что выпрыгнуть никому не удалось.
Следующий англичанин был расстрелян очередью в пилотскую кабину. Четвертый просто загорелся; в других условиях экипаж, может быть, и спасся, но ведомый добавил из своих пушек, после чего спасаться было уже некому.
Нельзя сказать, что английские летуны сдались без боя. Наоборот: в воздухе метались жгуты пулеметных трасс. И не без пользы.
Предупреждение для Миколайченко прозвучало короткой серией злых ударов по бронеспинке. Пробить ее пули винтовочного калибра, понятно, не могли. Но лейтенант не прислушался к голосу судьбы.
Никто так и не увидел, кто именно из британских хвостовых стрелков догадался использовать пулеметный огонь в качестве заградительного. Но это тактическое решение принесло успех.
— Иду на вынужденную, — прохрипело в шлемофоне Рычагова. Тот поступил так, как и должен был хороший командир: отложил выволочку, предназначенную для самовольщика, и вызвал вертолетную подмогу, особо отметив, что не только пилота, но и самолет надо эвакуировать.
Ведомый некоторое время кружил над местом посадки, убедился, что подмога уже прибыла и, следуя приказу, взял курс на возвращение на свой аэродром.
Тем временем реактивные продолжали месить поршневых. Лейтенант Мяклин методично считал вслух, заведомо зная, что на аэродроме его не только слушают, но и записывают на хитрые маленькие приборы:
— Сто восемнадцать, сто девятнадцать... сто двадцатый подбит, пытается выровняться... не удалось, падает... сто двадцать первый и сто двадцать второй разом...
Вертолетчицы сделали все, что было в их силах. Амосова посадила машину рядом с накренившимся на неровной почве истребителем. Подскочивший первым десантник отодвинул фонарь кабины, покачал головой и снял с нее голубой берет.
Уже потом военврач пояснил генералам Рычагову и Смушкевичу:
— Он не мог прожить и пяти минут, а скорее даже две-три. Бедренная артерия перебита. Когда б сразу на операционный стол, тогда шанс имелся, а так...
В то же самое время на аэродроме получили приказ о вылете других двух вертолетов. Наблюдатели заметили, что бомбардировщик англичан пошел на вынужденную и сел вроде как без повреждений. Такой случай упускать было нельзя. Рычагов на всякий случай вызвал траспортник и 'крокодила' на случай, если экипаж сдуру откроет пулеметный огонь.
Сверх того, орлы на поршневых истребителях аккуратнейшим образом довели английский 'Бленхейм-Бристоль' до аэродрома Кала и посадили на главную полосу.
Смушкевич, мысленно составляя проект доклада, не без гордости отметил, что приземленный бомбардировщик остался почти целым. Одна дыра в фюзеляже в счет не шла. Но главным достижением Яков Владимирович полагал доставшиеся целехонькими полетные документы. Ну и летчика со штурманом впридачу. Стрелок как малознающий шел вроде бесплатного приложения. Впрочем, десантники доставили также экипаж той машины, что ушла на вынужденную посадку и даже не сильно при этом повредилась, но тут успех был меньшим: все документы командир бомбера уничтожил. Смушкевич не особо об этом горевал. Своей властью он приказал начальнику особого отдела организовать поиски среди обломков. Уж верно среди них могли найтись штурманские планшеты и другие нужные вещи.
Однако появились и другие результаты успешной операции. Авиагенералы о них могли подозревать, но точно не обдумывали глубоко — хватало иных забот.
Товарищ Магомедов мог считаться уважаемым человеком не только по меркам Азербайджана. Даже простой монтер уже полагался вполне достойным членом общества. Азиз Магомедович был не простым, а целым бригадиром монтеров, хотя сам он предпочитал называть себя 'возглавляющим бригаду электриков'. Сверх должности у этого человека имелись и другие весьма положительные качества. Он получил приличное образование (заочный техникум). Он говорил по-русски почти чисто. Почти — это значит, что при общении с азербайджанцами он пользовался их родным языком; в смешанной компании в его речи присутствовал хотя и не сильный, но заметный акцент, а вот в чисто русском обществе акцент почему-то пропадал. Короче, то был во всех отношениях достойный человек. За исключением совершенно ничтожных деталей.
Этот заслуживающий уважения бригадир был турком. Англичан он ненавидел. Еще во время Великой войны его приметил некто, связанный с людьми полковника Николаи33. Основной причиной внимания к турецкому унтер-офицеру были способности последнего к языкам. Помимо английского, немецкого, французского и русского языков тот, кого исходно звали Азиз Арслан, овладел азербайджанским диалектом турецкого (турки никогда не считали азербайджанский отдельным языком). К тому же молодой унтер был технически образованным: он окончил два курса артиллерийского училища. В результате получилась карьера, доведшая Азиза-агу до уровня резидента германской разведки в Баку. У него были прекрасные поводы ездить по району. У него существовала налаженная связь. И, наконец, на его стороне было везение.
Старенький 'рено' катился по дороге на инспекцию того, что Магомедов с гордостью именовал 'подстанцией'. На самом деле это являло собой трансформаторную будку с содержимым, рассчитанным на десять киловатт. По причине высокой должности седоку были положены и автомобиль, и шофер, и личное оружие. В качестве такового бригадир имел старый, затертый до белизны 'люгер'. Какими-то чудотворно-денежными методами бригадир ухитрился пробить на него разрешение.
Везение сказалось в том, что дорога проходила аккурат под тем небесным квадратом, где разыгралось воздушное сражение.
Унтер-офицерские навыки не подвели. Азиз Магомедович мгновенно сообразил: те, кто вычерчивают замысловатые кривые в небе и пускают ракеты, вполне могут обратить неблагосклонное внимание на одинокий автомобиль. И тут же приказал водителю Мамеду немедленно остановить машину, отбежать в сторону и залечь в укрытии. Не столь уж надежным оно было, кустарник оказался негустым, а листики только-только начали появляться на ветках, но все же лучше, чем ничего. Зато все перипетии боя были видны превосходно.
Магомедова даже при его скромных познаниях в авиации зрелище привело в ужас. Дело было даже не в том, что англичан (а их опознавательные знаки турок различил) атаковали невиданные истребители со стреловидными крыльями и без винтов. И не в том, что пулеметами те вообще не пользовались, а лишь пускали ракеты с необыкновенной точностью. Самое худшее, по мнению бывшего турецкого унтер-офицера, знакомого с германской военной организацией, было то, что все русские атаки совершались прямо-таки с немецкой точностью, размеренностью и аккуратностью. Если, конечно, такое слово вообще можно применить к воздушному сражению.
Но пассивное созерцание длилось недолго. На ту самую дорогу, по которой ехал автомобиль бригадира, коряво сел английский бомбардировщик. Не нужно было иметь опыт мировой войны, чтобы понять: во время вынужденной посадки экипаж вполне мог заметить одинокий автомобиль и подумать о его захвате. При этом туземцы (а именно таковыми в глазах англичан были водитель и пассажир) оказались бы предметами, не имеющими никакой ценности, и потому совершенно лишними.
— Мамед, беги за помощью! — скомандовал бывший военнослужащий. Одновременно он вынул пистолет и дослал патрон в ствол.
Магомедову почудился далекий прерывистый гул. Глянув уголком глаза, он увидел приближающийся летательный аппарат — что-то вроде автожира, которые, впрочем, он знал лишь по картинкам. И отважный бригадир электриков открыл огонь, прижимая противника к земле. Разумеется, он ни в кого не попал, да и затруднительно было бы проделать этакое на дистанции около ста метров, имея в руках всего лишь пехотный короткоствольный 'люгер'.
Гигантский летательный аппарат приземлился метров за семьдесят от огневой позиции храбреца. Из фюзеляжа посыпались бойцы с автоматами.
На следующий день после своего возвращении из командировки бригадир электриков купил двенадцать банок превосходного местного варенья, уложил их в ящик, переложил мятыми листами бумаги, исписанными по-азербайджански, и отдал проводнику пассажирского вагона, направляющегося в Москву. Через неделю фотокопии этих неряшливых бумаг (оригиналы были сильно перепачканы сажей и вареньем) появились на столе полковника Пикенброка. Они содержали отчет агента 'Роза'. Конечно же, к ним прилагался перевод на немецкий. В оригинале отчета, помимо сухого перечисления фактов, промелькнула мысль: реактивные машины действовали настолько слаженно и методично, как будто ими управляли немцы. А вот пара истребителей с винтами, явно ринувшаяся в бой на свой страх и риск, выбивалась из образа. Уж в них-то сидели точно русские.
Компетентные товарищи проверили рассказ гражданина Магомедова. Все указывало на его изначально полную непричастность: и показания водителя 'рено', и записи с истребителей (оказалось, что пыльный 'хвост' автомобиля был хорошо заметен сверху), и записи в шнуровой книге об инспекции — она была назначена заранее аж за целых две недели, и наконец, показания десантников, которые заметили, как этот патриот пытался задержать экипаж самолета противника. О проводнике и ящике с вареньем никто так и не узнал.
Через семь дней в малотиражке энергоуправления появилась заметка о том, как на территории советского Азербайджана приземлился английский боевой самолет. Случайно оказавшийся поблизости бригадир монтеров Магомедов отважно вступил в бой, стремясь задержать нарушителей, и отстреливался от них до последнего патрона. К счастью, в нужный момент подоспела вооруженная подмога.
Эту заметку Азиз Магомедович вырезал, вставил в рамку и повесил на стенку в своем кабинете.
Глава 27
Разумеется, сразу же после отражения налета Сталин получил соответствующий доклад. Его сделал Берия, поскольку авиационное начальство просто не успело прибыть в Москву.
