Да, Солодин был ненадежен.
На одной чаше весов лежали многочисленные достоинства талантливого организатора и опытного офицера, пожалуй, одного из лучших дивизионных командиров в Красной Армии. Но на другой их уравновешивала возможность того, что полковник когда-нибудь решит — этот наниматель уже не так хорош, чтобы беззаветно ему служить.
Возможно, даже наверняка, что этого не произойдет никогда. Но так могло случиться. Пока Семен Солодин был одним из многих командиров СССР, пусть даже и мехвойск, с такой возможностью можно было мириться. Но в предстоящем деле и без того хватало скользких и сомнительных моментов, поэтому все опасные случайности следовало предусмотреть и устранить еще до их появления.
Сталин отхлебнул глоток, наслаждаясь вкусом, еще раз взвесил все на строгих весах своей хладнокровной расчетливости.
И принял решение.
Глава 27.
'Красная стрела' подошла к Ленинградскому вокзалу, единственному в Москве, входившему в состав не Московской, а Октябрьской железной дороги. На Комсомольской площади, знаменитой площади трех вокзалов как обычно царили суета и оживление. К станции метро и к остановкам автобуса спешили гости столицы и прибывшие на пригородных поездах жители Подмосковья. Город рос, появлялись новые заводы, учреждения. Каждый день тысячи командированных, покидая вокзалы, тонкими ручейками устремлялись в конструкторские бюро, отделы снабжения, ждавшие вестей и документов наркоматы.
Шурша колесами, на площадь выкатилась покрашенная в серый цвет эмка. Из нее выбрался молодой старший лейтенант в форме военно-воздушных сил. Оглядевшись, он молодцевато взбежал по ступенькам и внимательно стал осматривать спешащих к выходу людей, иногда задерживая взгляд на хорошеньких представительницах слабого пола. Убедившись, что нужного человека среди них нет, он сверился с расписанием. Похоже, поезд действительно задерживался. Уточнив в справочной, старлей поспешил в направлении перрона, к которому через несколько минут должен был подойти состав из города ставшего колыбелью революции.
В этот раз Кудрявцеву повезло. Будучи человеком общительным, незнакомых попутчиков он тем не менее не любил. Особенно тех, кто рассматривал поездку в поезде как повод погулять в хорошей кампании. Несколько раз на его памяти буянов высаживали на станциях, до наступления протрезвления. Сейчас в другом конце вагона тоже было весело. Собравшиеся офицеры-артиллеристы отмечали возвращение домой. Впрочем, без особых эксцессов.
Разложив бумаги, генерал заказал себе чаю с сахаром и до полуночи разбирался с накопившимися делами. Проблем было столько, что в пору заводить дополнительную пару рук и еще одну голову. Взять хотя бы немца...
Рунге, несмотря на тяжелый характер, сугубо сухопутную специализацию и последствия ранения, отлично сошелся с палубными пилотами. После первых стычек на тему что лучше, бомбометание с пикирования или бомбежка с горизонтали на уровне мачт плюс атака с эресами он энергично предложил испытать теорию сугубой практикой. Палубники, не знавшие, что немцу заказано управлять чем-то быстрее велосипеда, бодро согласились. Поскольку у летчиков слова с делом не расходятся, компания немедленно отправилась на полигон. Там Рунге на новеньком Су-4 оснащенном тормозными решетками и автоматом пикирования сумел положить пару бомб подряд в намалеванный на земле пятиметровый круг. Притихшие пилоты, глядя на порхающий в небе 'сухарь', после приземления облепили машину как муравьи, бросившись качать героя. Пришлось приложить недюжинные усилия, чтобы не дать разорвать Рунге на сувениры. Теперь между отработкой взлетов-посадок на Сетке, первыми полетами с авианосцев, пилоты-бомбардировщики приступили к освоению нового для себя тактического приема — атаки с пикирования. То, что медицинский приговор строго настрого запретил Гансу Ульрику и близко подходить к самолету, было быстро и дружно предано забвению — фокус возможный только в то время и только в буйной и анархической компании пилотов-палубников.
Другой проблемой стал Гейдельберг. Старый служака, словно вышедший прямиком из времен Бисмарка, носивший форму как прусский мундир и, конечно же, с неизменным моноклем, он живо навел страх на береговые службы. Отвечающий за снабжение Балтийского флота контр-адмирал Хюппе, обычно важный от осознания собственных веса (о да, по весу он мог дать фору многим) и значимости, трясся от страха и на все лады умолял смежные службы скорее предоставить немцу два экземпляра новой станции орудийной наводки, по слухам только недавно скопированной у американцев.
Уже знакомый с Су-4 Гейдельберг в ультимативном тоне заявил, что его авиагруппа немедленно начнет летать на этих самолетах, высокомерно проигнорировав попытки Шумилина объяснить, что сейчас советский авиапром не гарантирует 'сухари' даже для собственных авианосцев. Но наибольшее впечатление на него произвели Яки. Всматриваясь через монокль в черную точку, выписывавшую в небе сложные кривые, он долго и напряженно думал, а после, ничуть не играя, прямо 'на коленке' написал письма лично Шетцингу и командующему Революционным Флотом с требованием скопировать, купить или украсть русское чудо. Письма были немедленно отосланы с адъютантом в Марксштадт и Данциг.
Да, безусловно, Гейдельберг действительно был самой выдающейся достопримечательностью немецкой морской авиации. В остальном корабли и их команды особого впечатления не произвели. Немецкий надводный ВМФ страдал теми же болезнями, что и советский — финансирование по остаточному принципу и общее пренебрежение к 'второстепенному' роду вооруженных сил, только был в еще более запущенном состоянии. Сказывались страшное поражение от объединенного англо-американского флота у Гельголанда в конце Мировой и общая ошибка выбора доктрины десятилетиям позже. Когда в тридцатых стало очевидно, что война на море по-прежнему вполне актуальна, немцы поставили на подплав. В итоге у них был лучший и самый многочисленный в мире подводный флот. А вот в морской авиации — устаревшие самолеты, явная нехватка зенитных орудий, пилоты, отобранные из тех, от кого отказались в Люфтваффе. Теперь упущения прошлых лет приходилось исправлять аврально и общими усилиями.
В этих условиях поведение руководителей наркомата авиационной промышленности казалось откровенным свинством. Может быть даже вредительством. Кудрявцев с отвращением посмотрел на портфель с документами, где лежал акт о приемке, вызвавший столько шума и сулящий еще немало проблем.
На перроне его уже ждали. Он понял это сразу, когда увидел старшего лейтенанта на платформе, согбенную позу и бегающий взгляд, которым старлей шарил по окнам вагона.. Похоже, планы на день придется менять. Жаль. Очень жаль. Тяжело вздохнув, Кудрявцев взял портфель, чемодан с вещами и пошел на выход.
— Здравия желаю, товарищ генерал! — голос лейтенанта звенел, срываясь от волнения. — Прошу проехать со мной. Вас вызывает нарком.
Кудрявцев остановился, как бы раздумывая.
— Нарком, говоришь? Меня, вообще-то говоря, в наркомате ВМФ ждут.
— Товарищ Самойлов сказал, чтобы вы, как появитесь, сразу направлялись к нему.
— Ну, раз Самойлов так сказал...
Генерал хмыкнул.
— Держи чемодан, веди, куда тебе сказано.
Вручив вещи младшему по званию, он отправился по направлению к выходу. Напрягать младших было не в его привычках, но сказались недосып, тяжелый день и скверное настроение.
В наркомате среднего судостроения как обычно царило оживление и непонятная непосвященному чересполосица военно-морских, сухопутных и военно-воздушных мундиров, пиджаков представителей промышленности. Иногда попадались и строгие малиновые околыши представителей госбезопасности. Хотя, если присмотреться, народу в последнее время было больше чем обычно.
Несмотря на протесты сопровождающего, Кудрявцев послал его доложить о своем прибытии, а сам направился в свой кабинет. Интересно, неожиданно подумалось ему, а скучают ли кабинеты без хозяев? Если да, то мой должен чувствовать себя брошенным на произвол судьбы сиротинушкой.
Да, в своем кабинете Кудрявцев мог не появляться целыми месяцами. Ладно, хоть паутины нет, подумал он, глядя на пылинки на книжных полках.
Оставив вещи, он открыл портфель, вынул нужные бумаги, переложив их в отдельную папку, после чего закрыл скрипнувшую дверь на два оборота и направился к архиву. По дороге снова встретился прежний старлей, он что-то пытался объяснить про срочность и необходимость. Кудрявцев просто отмахнулся, пообещав посадить на гаупвахту не в меру инициативного служаку. Развелось тут советчиков, с досадой подумал он, получая в архиве затребованные документы. Надо будет внушение сделать кадровикам. А заодно и непосредственному начальству. Будут артачится, вышлю их куда-нибудь в Норвегию. Пускай подумают, как Шпицберген у империалистов отвоевывать. Это им не в наркомате штаны просиживать.
Ни с того ни с сего вспомнился полковник, ведший морпехов в тот рейд у Нарвика. Вот у кого канцелярские грызуны не забаловали бы.
Не смотря на свой нынешний статус и положение в наркомате, Кудрявцев по-прежнему не любил чиновников. Понимал их необходимость, но все равно не любил. Следует признать, что эта точка зрения в известной степени была обоснованной.
Прошедшая неделя вызывала головную боль не только у командира авианосного флота, но и у его непосредственного начальника, на голову которого свалились все организационные мероприятия по подготовке флотов Нового Мира. Вообще-то, формально Сталин назначил ответственным за подготовку Николая Герасимовича Кузнецова, на которого были завязаны все вопросы организации и снабжения. Но обязанности наркома ВМФ, а вместе с ними дела дальневосточные, Исакова с его Черноморским флотом, Каспийскую флотилию с уделяемым ею невиданным доселе вниманием никто с него не снимал. Поэтому основная нагрузка по сколачиванию флота обеспечения вторжения, а вместе с нею и ответственность ложились на плечи Самойлова. Теперь он тянул на себе взаимодействие наркоматов ВМФ, общение с немцами и авиаторами. При таком грузе ссора его ученика с Поликарповым была совершенно не в масть и не в жилу, отбирая ценное время и суля немалые неприятности.
Сейчас у него в кабинете сидел и ждал ответа Сергей Владимирович Ильюшин. Формально пришедший по вопросу согласования поставок Су-4 флоту, а на деле полномочный и чрезвычайный посол Шахурина с предложением о перемирии.
Поначалу убежденный логикой и документами, предоставленными знаменитым авиаконструктором, Петр Алексеевич даже думал подписать бумаги и дать таки дорогу многострадальному По-1К на палубу. Но затем по старой своей привычке решил узнать мнение подчиненных. Кудрявцев при всей взбалмошности был достаточно здравомыслящ, умен и доселе в бодании с дубом не упражнялся. Наверняка столь резкое неприятие имело под собой основание. Тем более, что наиболее острые возражения относились к предыдущему варианту машины, чьи недостатки, по словам Ильюшина, были давно исправлены.
— Товарищ адмирал, генерал морской авиации Кудрявцев по вашему приказанию прибыл!
Самойлов только покачал головой. Сколько лет он знал этого человека, а Кудрявцев все такой же — при лелеемых усах щеточкой, неизменных круглых очках, быстрый и подвижный как стрелка компаса в магнитной аномалии. Петр Алексеевич вдруг поймал себя на мысли, что не помнит, сколько Кудрявцеву лет.
Подумать только, как бежит время... А ведь мы не просто делаем историю флота, подумал он, мы и есть история флота. Казалось, забытого, брошенного, распроданного и распиленного на металл. Но возрожденного, поднятого руками и нервами энтузиастов-фанатиков. Таких как он, как Кузнецов, Кудрявцев, как Клементьев... Это был длинный путь, но Самойлов помнил каждый его день, каждое падение и каждый шаг вперед.
Кажется, только вчера были рейды к берегам Испании, поездки на Дальний Восток и в Китай, статьи в газетах и специализированных журналах. Борьба за признание своего любимого детища, закончившаяся появлением нового рода войск. А кажется, что ничего не изменилось. И доведись все пройти с самого начала, они пройдут этот путь также плечом к плечу, ступенька за ступенькой.
Да, уверился он, это было правильное решение — вызвать Кудрявцева. Послушаем.
— Заходи. Присаживайся. Рассказывай, какие у тебя проблемы.
— Немцы прибыли. Проблем с размещением и снабжением пока нет. Приступили к совместному обучению на Сетке. В восторге от тренажера. По мелочам Гейдельберг придирается, но в целом все нормально. Рунге начал обучать пикировщиков. Если дело пойдет успешно, устроим кошмар англичанам. Они думают, что мы с горизонта, подставляют корму, а мы их с пикирования, по продольной оси и наоборот.
— Допустили немца к полетам?
Кудрявцев бросил косой взгляд на Ильюшина.
— Можно, — развеял его сомнения Самойлов.
— Он сам допустился, — позволил себе маленькую шутку Кудрявцев. — Медицинские документы куда-то затерялись в дороге, такая неприятность... Да никто ничего и не видел.
— Кому надо — видели. А если он хлопнется в обморок прямо за штурвалом в пикировании?
— Не хлопнется, крепкий мужик, как говорил классик, 'гвозди бы делать из этих людей'. А если все-таки хлопнется, то у него давно написано завещание. Погибаю без неба и еропланов, невыносимо страдаю от невозможности бить проклятых империалистов до полной и окончательной победы. Прощай, жестокий мир и все такое, намерен покончить с собой на украденном советском чуде техники.
— Лихо, — не смог сдержать удивление Самойлов. Ильюшин только крякнул.
— А как с новым оборудованием?
— Составили заявку, — Кудрявцев достал из папки нужную бумагу. — Вот здесь отдельно по нашим и по учебной флотилии. По немцам дам позже. Гейдельберг думает. Естественно будем уточнять. Пускай снабженцы головы ломают.
— Снабженцы пусть ломают. Ты скажи, зачем свою ломать удумал? Сергею Владимировичу это тоже интересно будет. Хотя его Илы к нам на палубу и не прошли, но тема его интересует по-прежнему.
Кудрявцев обменялся с конструктором рукопожатиями.
— Сергей Владимирович, еще раз, спасибо вам за Илы. Потрясающая машина. Мы с ними взаимодействовали совсем немного. Но впечатления незабываемые. Великолепный штурмовик!
Ильюшин, улыбнувшись, поблагодарил. В наркомате среднего судостроения лесть, мягко говоря, не приветствовалась. Когда речь заходила о самолетах, моряки не стеснялись в выражениях. Потому мнение опытного командира было ему приятно. Тем более оценку другой своей машины, Ил-4, он также очень хорошо знал. Она была, ну скажем так, не идеальной.
— Товарищ генерал-майор, — сказал он официальным тоном, как бы показывая, что пришло время делового разговора. — Хотелось бы прояснить один вопрос... Скажите, а чем вам не нравятся машины товарища Поликарпова? Мы знаем ваше мнение о недоработках, но любые недостатки можно исправить. Тем более немного времени у нас есть.
Лицо Кудрявцева помрачнело прямо на глазах.
— Петр Алексеевич, помните, нам авиаторы документ присылали? С перечнем перспективных машин на этот год.
