— Погоди, — сказал Гуно, снова удаляясь в темноту. В этот раз надолго. Судя по звукам, он кормил коня, после чего отлучался к недальнему ручью. Тольяр еще пару раз испытал на себе действие содержимого бурдюка, находя его вполне приемлемым. Гуно вернулся, легко таща большой котелок, в котором что-то плескало.
— Уха, — коротко проинформировал он парня, ставя котел на импровизированные подставки над костром. — Заранее готовил. Только отварить осталось. Штука что надо.
— Я не очень хочу, есть, — неуверенно отказался Тольяр. Гуно только пожал плечами:
— Да я тебе и не предлагаю. Себе готовил.
— Спасибо, что не оставил меня.
— Я же уже говорил. Мы почти квиты. Ты выручил меня. Причем дважды. Я тебя один.
Весельчак сидел возле котелка, даже не соизволив снять пахнущую кровавым боем куртку, тихо помешивая медленно греющуюся жижу. Рядом грудкой высились всевозможные мешочки со специями, солью и травами.
— Дважды? Когда я выручил тебя во второй раз? — поразмыслив над словами воина, спросил Тольяр.
— Они вцепились в тебя как блохи в бродячую собаку. Позволили себе расслабиться. Этот сын шлюхи Баллардо, еще не обладая стеклышками вместо глаз мне решительно не нравился. А уж обзаведясь ими, порядочно помотал мне нервы. Так что, я почти рад.
— А какие у тебя счеты с этой Ивой? — вспомнив неприязненную гримасу на лице девушки при упоминании о Гуно, поинтересовался Тольяр.
— Характерами не сошлись, — осклабился, став страшным до дрожи воин.
— Ну, вообще-то я выручил тебя дважды, — напомнил Тольяр.
— И за это я накормлю тебя ухой. Если захочешь.
— Лучше я выпью еще этого твоего яду.
— На здоровье.
Разговор не клеился. Уха варилась. Лес притих, как перед дождем. Небо играло в хмурь.
— Я ведь её тоже знаю. Она была наложницей Дракона. А оказалась...
— Сестрой Саламата, — спокойно продолжил гигант. — Знаменитого вахрасагэра, как его называют.
— Что это означает?
— Блазень его знает. Я лично с Саламатом не знаком. Да и сомневаюсь, что среди его тех, кто видел Черного, наберется два десятка человек. Этот свихнувшийся Властелин полностью погружен в свои опыты, — Гуно позволил себе еще одну улыбку. В этот раз только глазами. — Не уверен, что он вообще в курсе своей известности по всему миру. Может до сих пор считает себя средней руки алхимиком. Зато его сестренка с удовольствием вкушает все плоды могущества. Пускается на всевозможные авантюры и заключает странные альянсы.
— А ты, как я погляжу, в курсе дел этой шальной семейки, — тонко подметил Тольяр. То ли выпивка подействовала, то ли дым, но ему становилось значительно легче. Боль смягчалась, превращаясь во вполне сносное нытье мускулов. Одновременно подал голос желудок — уж больно притягательный вклад вносил побулькивающий котелок в соцветие запахов. — Не иначе как имеешь с ними давнее знакомство.
— Давнее это точно, — не смотря на угрюмый вид молчуна, Гуно оказался вполне сносным и словоохотливым собеседником. — Охота за людьми работенка не пыльная. Особенно если охотится только за достойными себя, чтобы не потерять хватки. Занятие что надо.
'Охотник за головами?' — мысленно вздрогнул парень. Но внешне виду не подал — этот лысый почему-то не показался ему особенно опасным, даже, несмотря на всю свою очень и очень скверную славу. Сейчас, по крайней мере.
— Наверное, однажды ты сработал хуже, чем ожидалось? — предположил он.
Гуно попробовал варево и причмокнул.
— Играешь в прозорливость, парень? Или оправдываешь людскую молву о себе?
Тольяру стало интересно:
— И что же говорит молва?
— Что у тебя крупные неприятности. Ты безумен, — растолковал Гуно. — Ты гоняешься за каким-то призраком, но гибнут из-за этого живые люди. Куда бы ты не подался, тихо сидеть ты не умеешь. Везде начинаешь становиться причиной нарождающегося сумасшествия. Вроде добрый, да людям помогать пытаешься, но редко кому от твоей помощи удача придется. Если правдива история о призраке, то я скажу, что хренового призрака для охоты выбрал.
— Правду говорят, — не смутившись, подтвердил Тольяр. — Охочусь я. А ты и впрямь много знаешь.
— Слушать умею. И молчать. А что до нашего разговора, так отчего бы двум изгоям не поболтать?
— В самом деле...
— Тем более что я кое-что знаю о твоем призраке. О женщине с черными глазами и весьма необычным имечком.
— Астис? — Тольяру стало смешно. — Удивительно. Столько времени мне казалось, что до всего этого никому нет дела, а тут вдруг узнаешь, что имеешь возможность прославиться.
— Ну, про всех нас, так или иначе, слагают песни.
— О моей истории пусть лучше даже и не пробуют, — с вздохом признал Тольяр. — Вот про этот самый момент в частности.
— Почему? — подсолил уху Гуно. — Скоро будет готова.
'Говорить? Да какого демона я должен молчать сейчас? Что плохого в разговоре двух изгоев у которых нет друг к другу счетов' — пронеслось в голове Тольяра прежде чем он ответил:
— Герой находится на распутье и думает, как ему поступить. Он думает, что все его замыслы оказались глупым мальчишеством, а вся его жизнь это бессмысленная беготня. Что скоро ему уже не понадобится собственное имя, потому что... — Тольяр задумался, выбирая подходящее выражение. Выручил Гуно:
— Потому что, скоро этого героя совсем некому будет позвать по имени. Он никому не будет нужен со своим героизмом, кроме своего призрака.
— Точно. Вот об этом герой и думает. А меж тем в его уме все сильнее утверждается простенькая такая мыслишка. Что если прервать всю эту досужую глупость? Перестать искать тонкие подходы, покрепче взять меч и пойти прямым путем. На встречу с призраком. И пусть меч будет бесполезен. По крайней мере, вся эта до смерти надоевшая герою история получит честный конец. Печальный, как и положено хорошей трагедии. Что думаешь?
— Готова. Уха-то.
... Когда вкусное содержимое котелка по большей части переместилось в желудке, ложки заскребли по донышку, а Тольяр возмечтал о парочке глотков чего-нибудь получше побулькивающего в бурдюке зелья (бурдюк совместными усилиями практически опустел), разговор возобновился. На этот раз заговорил Гуно, философски облизывающий ложку:
— Ушица что надо. Думается мне не самый худший выход для героя. Чем существовать долгие годы, превращаясь в собственную тень, не лучше ли пожить хотя бы недельку. Пожить в полной мере.
'Ответит — нет? Спросить или лучше не лезть? Какого демона, это ж разговор двух бродяг спокойно жующий уху в ночном лесу, а не утонченный обмен сведеньями слуг разных господ'.
— Ты действуешь сходным образом?
Гигант снял, наконец, с себя кожаную куртку, расстелив её на земле и откинувшись на спину, задумался. Думал он долго, как будто решая, имеет ли смысл отвечать вовсе. Костер постреливал искрами, а в очистившемся от туч небе виднелись высокие холодные звезды, время от времени развлекающиеся падением с вышины. Ночной лес ожил голосами и звуками.
От огня исходило приятное тепло, а не менее приятная сытость сделала свое дело и Тольяр начал дремать, уткнувшись носом в кулак.
— Не люблю, когда меня пытаются подставить, а уж потом, осознав, что не вышло и, поступая в манере капризной баронессочки убить, — заговорил, разбивая голосом сладкое марево сна, Весельчак.
— Говоря по-простому, ты отказался за кем-то охотиться и поэтому вызвал гнев этой Ивы Саламатовны? — подавляя зевок, уточнил Тольяр. — Если не секрет, кого ж ты не стал убивать?
— Не секрет, — усмехнулся Гуно. — Особу сегодня столь незначительную, что о ней в большом мире просто забыли. Великого Дракона Триградья.
И увидев реакцию мгновенно трезвеющего Тольяра со значением продолжил:
— На прошлом Черном Сходе я должен был его убить. Ворваться среди ночи в шатер, прикончив охрану, под прикрытием нескольких алхимиков и уродов вроде покойного Баллардо. И усечь Дракона ровно на одну голову. Оплата достойная. Даже более чем достойная.
— Но ты этого не сделал. Не потому ли, что Дракон в ту самую ночь отбыл в свою Цитадель?
— Отчасти. Но по большей части из-за того, что передумал. Понимаешь, — Гуно сграбастал бурдюк с выпивкой и опустошил окончательно тремя глотками. — У меня есть принцип. Я никогда не беру деньги или заказы у того, кого могу в будущем прикончить. Это чересчур... ну ты понимаешь?
Тольяр отрывисто кивнул.
— Вот только в тот раз мне показалось, что я сделал ошибку. Нарушил свой принцип. Во-первых, я понял, что в данном случае не у той стороны взял деньги. Не мне рассуждать о морали, но быть подстилкой у Дракона и пытаться его прикончить это по-женски. Но выступать орудием в этих самых руках это... это... плохо во всех смыслах. В какой-то мере это насмешка над традицией убийства Темных Властелинов. И уж больно все по геройски. Аж тошно.
— Не хочешь быть героем? — смекнул парень, окидывая громадную могучую фигуру взглядом.
— Не хочу, — Гуно почему-то прикоснулся к шрамам в уголках рта. — Хватит с меня героизма. Но и терпеть бабий гонор я не собирался.
— Что еще за бабий гонор?
— Попытка нашинковать меня стрелами, что это если не бабий гонор? — пьяновато ухмыльнулся Гуно. — Уж лучше бы наняла десяток-другой таких же охотников за головами. То-то я бы развлекся.
— Она попыталась тебя убить, но у неё не вышло?
— Где-то так. И пытается до сих пор, опасаясь, что я могу ей навредить. Так достала, что я уже всерьез над этим подумываю. Девчонке надо преподать хороший урок.
— Порка? — с ехидцей предположил Тольяр. Картинка порки Ивы проскользнувшая перед глазами имела весьма фривольный характер.
— Думаю, свернуть ей шею урок что надо.
— А-а-а.
— Секунду, — гигант снова поднялся и скрылся в шалаше. Повозившись там минуту-другую, он вынырнул с большой бутылью в руках. Бутыль тут же была опробована знакомцами и опустошена где-то до половины. Для смягчения темы общения.
— Я вот думаю... какая между ними связь?
— Между кем? — нахмурился начавший терять нить разговора Тольяр.
— Ну, между Саламотовой сестрой... и этой... твоей... что ты ей кстати должен?
— Месть, — ни секунды не колеблясь, ответил герой. — Я должен ей отомстить. За свою семью. За свою жизнь.
— Ясно, — пристойно помолчав, сказал Гуно. — Ну, я думаю, не ты один сделать хочешь. Очень многие имеют зуб на того, кто выпустил в свет целую армию одержимых ведьм. А это, скорее всего её рук дело.
— Много же ты знаешь, — в который раз удивился Тольяр.
— Есть хороший знакомый, очень прилично ориен...разбирающийся во всей этой кутерьме. Вот он и рассказывал, хотя меня интересовала в первую очередь Ива.
— Ива. Астис. И откуда они такие только берутся?
— Тьма их знает, — скривился гигант. — Зато нам хорошо известно как от таких избавляться. Эти вот ведьмы, про которых я говорю, очень рьяно взялись за свое дело — мстят. Мстят всем и за все.
— Ну, их цели мне в общих чертах известны. Да и в деле я их уже увидел. Можешь не рассказывать. Ты вот лучше скажи, как можно с ними бороться?
— Меч и конь вот два лучших средства. Слыхал я, что Биргер Риттрэнский в последнее время им всем бой объявил. Пока остальные за корону Триградья воюют, этот ведьм вешает.
— Ну и молодец, — Тольяр задумался, формируя мысль. Как ни странно, но прояснивший сознание алкоголь очень плохо отразился на способности выражаться. — Слушай. А он, что действительно так серьезен?
— Более чем. Чем-то они здорово насолили старику, так он поклялся всех до последней извести.
— А где он обретается, этот Биргер?
— Риттрэнец? В Танцевальне его вотчина, там и обр... живет.
В этот раз Тольяр задумался еще серьезнее. Как ни крути, но целое войско, преследующее почти ту же цель, что и он сам...
— Можешь мне рассказать, как добраться туда? — осторожно спросил он.
— Заинтересовало? — страшно ухмыльнулся Гуно. — Могу показать, потому как туда я в принципе и направляюсь. Туда сейчас очень многие подались. После падения Дракона у Триградья появились три проблемы. Первая — новый правитель. Вторая — распоясавшиеся дикии. Ну и третья — эти ведьмы, косящие людей как сама смерть. Ни тебе черных магов безумных, ни нечисти. Вот и выходит, что очень многие сорвиголовы подались под крыло Биргера, не желая сдохнуть на войне. Уж лучше на ведьм охотиться.
— Никогда бы не подумал, что в Триградьи есть герои.
— Зря. Тем более что ведьмы действительно достали.
— Плут и развратник. Справедливое отмщение для тебя — усекновение. Лишившись своих мужских признаков, ты понесешь достаточное наказание, — отчеканила женщина в темно-зеленом плаще с накинутым на голову капюшоном. Две её товарки — стоящие оплечь в точно таких же плащах, под которыми просматривались изумрудно-зеленые платья, опоясанные серебряными поясками, молча глядели в лица парализованных людей.
Пожилой возница Бриас с ужасом осознал, что стиснувшие вожжи руки отказались ему служить. Напарник Оти, пытавшийся при первом сигнале опасности сбежать, вовсе застыл как огородное чучело. То же самое случилось и с двумя остальными возами. Их обитатели, пытавшиеся сбежать, замерли на месте.
Никто из небольшого каравана перевозящего беженцев к южным границам Триградья не мог и помыслить, что три женщины вышедшие навстречу из темного изрытого торчащими корнями деревьев ущелья могут нести опасность. Сам Бриас за последнее время повидал множество необычных путешественников. Буквально три дня назад проезжая через пущу, он подвозил самого настоящего лешего — немногословного мужика с кожей напоминающей дубовую кору. Леший оказался куда порядочней многих людей, хотя и заплатил еловыми шишками. Зато рассказал много интересного и угостил доброй яблочной бражкой.
А тут какие-то женщины. Странницы, селянки, шлюхи — да мало ли кто. Но стоило им поравняться, как путницы встали посреди дороги, и одна из них заговорила, звуками своего голоса разбудив дремавший в людях страх.
Но следом за голосом их всех накрыла другая волна. Волна неосязаемой слабости вошедшей в мышцы и подчинившей тела.
Только когда подчинившиеся приказу женщины беженцы вылезли из возов, сбиваясь в кучу, напоминающую овечью отару, возчик, точно прибитый к козлам, вдруг вспомнил — он уже слышал истории о странных ведьмах забирающих власть над человеческими телами. Эта мысль выступила потом на лице Бриаса. Колдуньи назвали имя какого-то Дариса Острослова — из числа беженцев выбрался один. Опрятно одетый молодой мужчина с приятным лицом. Он подошел к женщинам и выслушал их обвинения. Обвинения в оскорблении чести невинных дев, которые подарили право мстить.
— Дарис, ты сам покараешь себя собственной рукой, — с пробившимся сквозь пафос звучной речи мстительным удовольствием уведомила парня женщина. — Это будет вполне справедливо.
В пыль дороги полетел тонкий и, как понял Бриас, отчаянно острый стилет. Неверным движением Дарис наклонился и принялся шарить по земле, загребая пальцами грунт. Словно слепой. А возница про себя обрадовался, что парень стоит спиной и нельзя сейчас увидеть его лица.
