Понятно, что помимо гласных законов были еще и вещи на которые все смотрели сквозь пальцы. Например деньги, как известно, не пахнут, но уже с прочими ценностями можно было влипнуть по полной.
На кой понадобилась эта гитара, теперь лежащая прямо поверх горы "на уничтожение" обе женщины придумать не могли и с интересом посмотрели на Машеньку в ожидании цирка, когда та будет подводить "законную базу" под свою просьбу.
— Для повышения боевого духа личного состава во время отдыха! — заявила нахалка.
Брови майора полезли на лоб от такой мотивации, она даже слегка растеряно взглянула на своего заместителя — получалось, что у разведки, выходит, боевой дух низок и нуждается в повышении. Взгляд Сойки был серьезен, он прямо говорил: "Пусть берет, раньше мы со своими не воевали, так что лишний повод расслабиться, совсем не лишний".
— Разрешаю. Но если честно — зачем?
— Так ведь чудо же. Посмотрите, что вокруг творится, — развела руками Машенька, — а она без единой царапины. Как тут бросить?
И ускакала, оставив разом прозревшую Сойку бороться с собственным желудком, посреди выжженного термобарическим зарядом круга в котором земля, камни и осколки металла были перемешены с обгоревшей человеческой плотью.
______________
— Заметили? — поинтересовалась у "наблюдающей за арьергардом" Машеньки отставшая перешнуровать ботинок командир.
— Еще пятнадцать минут назад. Держится в отдалении, но цепко. След не теряет.
— Почему не доложила?
— Так ребенок ведь, Марь Иванна...
Глаза начальства грозно сверкнули, но никто этого не увидел, со стороны женщина казалось, была полностью увлечена нехитрым делом. Зато Машенька гнев почувствовала и зябко передернула плечиками — она то знала, что если наказание не было объявлено сразу, значит провинность требует более тщательного разбора.
— Как ты думаешь, что он будет делать, когда нагонит? — голос звучал ровно и заинтересованно, отчего сердце Машеньки преисполнилось дурных предчувствий, а плечи невольно поникли.
— Разрешите...
— Не разрешаю. Никаких активных действий до привала, просто увеличить внимание. Выполняйте. — И подхватив оружие командир, перепрыгивая с камня на камень, поскакала догонять ушедшее вперед "ядро" отряда.
* * *
Зачем Федор плелся вдогонку непонятному отряду он и сам с уверенностью не сказал бы. Наверное просто потому, что во всем окружающем мире непонятная группа была единственной движущейся деталью пейзажа. Он видимо просто был не в силах расстаться с эти единственным проявлением жизни среди пустоты — даже звери, повинуясь инстинкту, предпочли остаться с пустым желудком, но не покидать логовищ, рискуя столкнуться с неведомыми опасностями изменившегося мира. И только поднимающиеся вокруг все выше горы равнодушно взирали своими вершинами на крохотные и одинокие фигурки. Они-то за свое время чего только не насмотрелись и оттого научились презирать всяческую суету и мельтешение.
Видимо, именно на одиночество, точнее — на нежелание остаться полностью одному перед этой равнодушной вечностью, и следовало списать столь неосмотрительное, если не самоубийственное поведение. Ведь давно уже следовало принять влево или вправо вдоль предгорий, чтобы выйти к человеческому жилью, а не углубляться в и вовсебезлюдные места, где и охотники с бортниками бывали лишь изредка.
Впрочем, еще неизвестно, что он встретил бы там, у соседей, если даже на отдаленный хутор смерть заглянуть не поленилась.
Совсем недавно десятилетнему пацану об одиночестве можно было только мечтать. Пусть их хутор и был расположен далеко от соседей, чтобы преодолеть не один десяток километров, надо было потратить почти полдня на поездку и сборы, зато всяких родственников вокруг наблюдался явный переизбыток. И ладно бы просто наблюдался — каждый из окружающих так и норовил нагрузить тощую шею приличным довеском из домашних дел, да еще и повоспитывать. Хорошо если подзатыльником, а то ведь от бесконечных нотаций хотелось бежать куда-нибудь на необитаемый остров. Туда, где нет ни старшей сеструхи, что вдруг перестала принимать участие в их проказах, вместо этого приобретя привычку напыщенно рассуждать о том "как должно" себя вести, ни младшего брата, вечно нудно требующего участия в его "предприятиях", за которые традиционно больше перепадало Федьке (как старшему).
Вот только когда впивался ногтями в ладони и бросал сквозь сжатые зубы: "Все дураки!", — мечтая или самому куда-нибудь провалится, или чтобы провалился весь окружающий мир, он никак не думал, что желание однажды исполнится. Да еще так — очередью прошивающей стену насквозь и гранатой влетевшей в окно. Вот именно тогда, услышав вскрик брата, сменившийся особенной тишиной, он и понял, что остался один.
Более взрослый человек, скорее всего, впал бы в отрешённое состояние, не в силах совладать с навалившимся горем, а десятилетний пацан просто направил ствол (не имея заряженного оружия на расстоянии вытянутой руки, здесь, на стыке степи и гор никто спать не ложился), на появившийся в дверном проеме силуэт. Зарядил по новой и выстрелил еще раз, скорее всего попал, потому что выпрыгнуть в окно ему никто уже не помешал. Не спасая свою жизнь, в этом возрасте смерть не воспринимается как нечто реальное, даже если она рядом, буквально на расстоянии вытянутой руки, просто дульнозарядный пистолет требовал много времени и более надежного укрытия, чем тонкие стены летней времянки.
И то и другое тело выполнило самостоятельно, судя по тому, что придя в себя после краткого периода беспамятства, Федор обнаружил, что довольно глубоко забился в знакомую щель между камнями — место, где до того бывал неоднократно, играя в прятки, индейцев и прочие мальчишеские игры. А пистолет, заряженный последним из двух патронов, что лежали в кармане пижамы, смотрит своим единственным глазом в сторону откуда должна подойти погоня.
Вот только стальной шарик закатанный в свинец так и не нашел свою цель. Возможно у нападающих не было приборов, способных увидеть на земле следы босых ступней, а может неожиданный отпор настолько отрезвил противника, что взрослые и обученные убивать люди решили... не нарываться. Так или иначе, но своего врага вглядывающийся до боли в темноту мальчишка этой ночью так и не дождался.
Враг, как ему и положено, подкрался оттуда, откуда не ждали. Со спины. Пижама грела не слишком, босые ноги на камне не чувствовали холода, адреналин и нервное напряжение не дали телу замерзнуть, но каменные стены щели по капле отнимали тепло. Федор просто не заметил, как от возбуждения перешел к оцепенению, а потом и вовсе впал в забытье.
Ранняя осень — не самое холодное время, тем более на Прерии, поэтому холодный сон не перешел в вечный. Но когда заглянувшее в щель между камнями солнце заставило открыть глаза и мучительно попробовать вернуть подвижность застывшим мышцам, оставалось только скрипеть зубами — по родному подворью, прекрасно видимому с этой позиции, открыто, ничего не боясь, ходили захватчики. И не было никакой возможности заставить их об этом пожалеть — на пятьдесят метров, нужных для уверенного выстрела из "пистоля" при свете дня его никто бы не подпустил.
Свои возможности он понимал хорошо, и недооценивать противника тоже был несклонен. Один единственный имеющийся в наличии выстрел не позволяет рассчитывать на случайность. Оставалось только внимательно смотреть и запоминать. И копить ненависть.
К счастью, долго эта пытка не продолжалась. Довольно скоро захватчики двинулись дальше. Федор еще пару часов потратил на попытку понять, что это не ловушка и его враги действительно ушли. Но даже после этого приближался к ставшему вдруг таким незнакомым и чужим дому очень медленно и осторожно. Боясь что-либо сдвинуть или потревожить.
Осторожность себя оправдала. К хутору подошел другой отряд, и только непонятное предчувствие не дало попасться в ловушку стен. Второй раз он разглядывал из уже почти родного укрытия людей почти в такой же в форме, но в этот раз ненависть соседствовала с удивлением. Впрочем, долго задерживаться новые пришельцы тоже не стали и скоро двинулись вслед за первыми.
А следом за ними, едва одевшись и обувшись, да прихватив немного из еды и самое главное — порох и пули, двинулся и Федор.
* * *
Вот только ненависть оказалась плохим советчиком. Точнее он из-за своего мизерного жизненного опыта просто не учел, что пришельцы могли руководствоваться какими-то своими, непонятными ему резонами, в результате чего попытка срезать путь увела довольно далеко от цели преследования. Наверстать упущение помогла вспыхнувшая в отдалении стрельба и выматывающий рывок, но к самому главному он безнадежно опоздал.
Долго и с разных сторон рассматривал место произошедшего боя — выжженное среди травы пятно с разбросанными на нем телами и вещами, которые победители решили оставить тем, кому уже ничего не было надо. Смотрел издали, так и не решившись приблизиться, благо острое детское зрение позволяло рассмотреть во всех деталях. Мелькнула было мысль поискать себе что-то посерьезнее "пистоля", но она погасла быстрее чем огонек спички в ураган. Мигом припомнилось парочка просмотренных с замиранием сердца фильмов "про спецназ", и неопределенный страх сменился уверенностью, что ушедшие точно оставили среди тел немало сюрпризов для неосторожных. Или он ничего в этой жизни не понимает.
В итоге, так и не рискнув приблизиться даже на расстояние, достаточное, чтобы почувствовать легендарный "запах трупа врага", Федор обогнул место побоища по дуге и двинулся по следам — что там нюхать и к чему лишний раз рисковать, со смертью все счеты заканчиваются. А у живых есть еще немало дел.
И вот он уже несколько часов плелся следом, толком не понимая — что он делает и зачем. Что хочет, а главное — зачем так рискует?
Точнее уже не плетется, а подползает. Потому что этот удивительный отряд, наконец, сделал привал. Хотя, продолжай они также двигаться дальше, никто бы этому уже не удивился. Но все же появилась возможность подобраться поближе, и любопытство погнало мальчишку вперед. Последние полторы сотни метров пришлось преодолевать на четвереньках, а то и извиваясь ужом в траве, но зато с этой позиции все было видно достаточно хорошо.
Ничего необычного, чтобы оправдало затраченные усилия, впрочем, не происходило — женщины, а теперь он мог с уверенностью сказать, что все бойцы это именно женщины, просто отдыхали после перехода, перебрасывались неслышимыми из-за расстояния фразами и... готовили еду.
Обострившийся от голода нюх, посрамил и глаза и зрение, четко сообщив будущее меню и доведя его до сведенья заодно и желудку. Последний взревел диким зверем, заставив мальчика уронить голову в траву — с перепугу ему показалось, что этот рык наверняка должны были услышать в лагере. Впрочем, эта мысль была не так уж далека от правды.
— Сегодня Клуша готовит, а она такая мастерица, что просто пальчики оближешь. — Раздался справа из-за спины спокойный уверенный голос.
Оставалось только скрипнуть зубами от бессилия и сгореть от стыда, поскольку первая, инстинктивная, попытка провалиться сквозь землю успехом не увенчалась. Федор, пламенея ушами, повернул голову в нужную сторону на угол достаточный, чтобы встретится со спокойным взглядом сидевшей на корточках в трех метрах от него женщины в камуфляже.
Простое открытое лицо, добрые морщины от улыбки возле уголков губ и глаз, и... полное отсутствие следа из примятой травы у нее за спиной. Сколько она уже тут стоит, пока он играл в индейца, подкрадывающегося к лагерю бледнолицых? Как подошла так, что он не услышал ни звука, не почувствовал взгляда или изменения в поведении обитателей травы, с кем он вообще рискнул играть? Забыл как-то — то, что для него игра, для кого-то может быть просто жизнь...
И ведь не проявляет ни малейшего нетерпения, дает время собраться с мыслями, оружие тем временем спокойно лежит на колене и направлено совсем не в его сторону. Вот только от взгляда на висящий слева на поясе нож и совершенно расслабленную левую руку не возникает никакого желания хвататься за оружие, хотя рукоять пистоля под рукой и в другой ситуации наверняка были б шансы его использовать. Но здесь и сейчас, от фигуры за спиной просто веет уверенностью и безопасностью. Не может быть человек настолько спокоен, уверен и при этом неагрессивен и умиротворен настолько, что полностью сливается с окружающей природой.
Точнее это он так думал. Еще две минуты назад. Видимо так она и смогла подойти. Женщина глубоко втянула ноздрями воздух и сказала:
— Действительно мастерица. Пойдем? — в вопросе не было никакого нажима, будто даже спрашивающая предполагала, что Федор мог не согласиться и был волен остаться тут, слушать стрекот кузнечиков, пока она не съест приготовленный неведомой Клушей ужин.
Пришлось вставать и топать в сторону лагеря, пламенея ушами от стыда — у него даже оружие не попросили, верный пистоль торчал за поясом. Будто никакой опасности он не представлял. Видимо, так оно и было.
— Да не переживай так. — Неожиданно сочувственно раздалось в спину. — Ты очень хорошо прятался, просто молодец. Никто бы тебя и не заметил, только...
Несколько шагов прошли в молчании, пока конвоирша подобрала деликатные слова. — Просто помимо стараний надо еще и знания иметь. Техника она сейчас такая... От нее ни тебе ни мне не укрыться. Попросишь потом Зайнаб записи показать... Можно конечно и технику обмануть, но тут как раз знания нужны. Научишься еще. — тут Федора ободряюще похлопали по плечу, от чего мальчик вздрогнул. Он опять не услышал, как к нему приблизились, а ведь она все время разговаривала!
В лагере возникло впечатление, будто попал в водоворот — без всякого сомнения, очень серьезные бойцы вели себя как обычная толпа разновозрастных женщин — каждой хотелось сказать пару слов, потрогать пришельца или просто заглянуть в глаза.
Из этого вихря рук, глаз вынырнула кружка бульона и кусок хлеба, а затем крышка от котелка с мясной кашей и ложка. И весь окружающий мир перестал существовать.
* * *
Вряд ли сон, неожиданно навалившийся на Федора, был просто следствием обильной еды и нервного напряжения. Слишком уж тяжело было из него выбраться, а даже когда удавалось "всплыть", то всего несколько секунд — и затуманенное сознание вновь соскальзывало в беспамятство. Те крохи ощущений, что удавалось схватить в эти мгновения, более всего походили на бред. Или тот же сон.
А как иначе относиться к происходящему, если тебе кажется, что ты катаешься на любимом их с братом развлечении — тарзанке. Ноги продеты в ременные петли, упругая ветка, к которой привязана вся конструкция, ритмично покачивает тело вверх-вниз, но в тоже время лицо и грудь прижаты к прям-таки неохватному, но мягкому и теплому стволу. Федор спросонья попробовал все же обхватить и прижаться сильнее, но длины рук не хватило, только что пошарил по другой стороне в поисках, за что зацепиться.
"Какой шустрый мальчик", — не то одобрительно, не то с иронией произнес низкий и какой-то бархатный голос, после чего его ладони отцепили и перенесли ниже. Потом кажется снилось, что он совсем маленький, ему страшно засыпать, а мать прижимает его голову к своей большой и мягкой груди, укачивая и напевая песню без слов...
