Проснулся Федор уже ранним утром, еще до восхода солнца и, вполне ожидаемо, совсем не на том месте, где его сморил странный сон. О чем свидетельствовали уже прилично нависшие над головой горы, отчетливо видимые сквозь ресницы на фоне едва начавшего светлеть неба. Глаза мальчик предпочел не открывать и вообще постарался дышать ровно, как спящий.
Впрочем, остальным было явно не до его хитростей — буквально в двух шагах четверка во главе с командиром, накрывшись одним плащом, что-то высматривала на слабосветящемся экране.
— Вот смотрите.. Здесь, здесь и здесь... Движутся вот так... Я бы еще наверняка перекрыла тут и тут, но сведений у нас об этом нет... Чему, понятно, удивляться не стоит... — четыре головы под тканью дружно кивнули и некоторое время было тихо.
— Ну и что, командир, будем теперь тянуть повыше ручки? Или сразу ножки?
— Цыц, озабоченная! Какому психу ты на юх сдалась? Кто к тебе, ближе чем нужно, чтобы бошку прострелить, вообще подойдет? И не мечтай, маньячка. — Хлесткие слова произносились не со злобой, а с юмором, но казалась говорящая только пытается скрыть... Тревогу? Обреченность? Или принятие воли судьбы?
— Эх, вот, все мои мечтания девичьи загубила, а я уж собиралась шило вставить...
— Вот-вот...
— Отставить бред... Что скажете, девочки?
— Хороший мальчик... — казалось, волосы на затылке зашевелились от внимательных взглядов.
— Точно! До сюда его Кувалда тащила, отсюда пойдем по камням, да и нести — не велика тяжесть. Значит...
— Да, действительно... А ведь может и получится... — будто делая волевое усилие, сказала командир. — Тогда, слушай мою команду — три часа на отдых и выработку плана. Рассортировать барахло, все лишнее — бросить. Дальше пойдем под "одиннадцатью днями". Не надо на меня так смотреть — знаю, что тут нет хороших реанимационных с нужной аппаратурой, но это единственная возможность, а восемь дней превысить шансов мало. Потому как пункт два — медику раздать "пятнадцатиминутки". Прием — по команде, или по обстановке.
Тишину, повисшую после этого, можно было резать ножом, потом кто-то тихо сказал: "Вопросов нет", — и все начали расходиться. Федор же, пользуясь отсутствием надзора, тоже решил проверить... увы, аккуратное ощупывание рукояти — пистоля за поясом не выявило. Попробовал переместить руку выше и поискать за пазухой, как сверху раздалось:
— В кармане рюкзака, на котором лежишь, поищи...
Оставалось только вздрогнуть и перестать притворяться спящим. Искомое действительно оказалось в боковом кормане рюкзака, на котором он лежал.
— Извини, Волчонок, — низким грудным голосом сказала женщина и, будто извиняясь, сунула ему в руки котелок с мясом, — просто слишком уж неудобно ты его засунул.
Наворачивая неизвестного зверя в сметанной подливке с макаронами, Федор уважительно косился на присевшую на соседний рюкзак фигуру — ну и громадина! Действительно руками не охватишь, от шеи к плечам тянутся жгуты мышц, отчего погоны лежат не горизонтально, а чуть не под углом в сорок пять градусов, руки торчащие из подвернутых рукавов формы толщиной наверно с его бедро и все перевиты канатиками сухожилий.
Такую стать Федор видел только на картинке — там мраморный дядька льву пасть раздирал. Глянул еще раз на соседку и пришел к выводу, что и эта б смогла. Задавать такой вопрос было боязно, а ну как решит в порядке воспитания отвесить легкий подзатыльник — голова мигом с плеч слетит и по земле попрыгает. Но очистив треть котелка, он все же решился:
— Волчонок?
— Меня Кувалдой зовут, — казалось вне связи с вопросом прозвучал ответ, сопровожденный мечтательной улыбкой, — я в юности молот метала... и ядро, немножко... Вот. А тебя как еще называть — не лягушонком же... — Кувалда опять странно улыбнулась, следя за совершающей вертикальные движения ложкой. — Зубки ведь уже показал, остренькие.
Эта гора вдруг неожиданно притянула его к себе, и, уткнувшись куда-то между подмышкой и холмом богатырской груди, Федор, под ласковое поглаживание по голове, враз вышептал-выкричал все, что пережил и видел за весь проклятый прошлый день, от вскрика брата, до плевка на чужую могилу и безумного преследования. Да и выплакал, если уж совсем честно — лицо под конец было все мокрое.
Через некоторое время все же успокоился и начал злиться на себя — разнюнился как девчонка, теперь точно на него как на сопливого мальчишку смотреть будут. Так что набрался духу и вывернулся из-под ласковой ладони, шмыгая напоследок носом. И вздрогнул — все остальные были тут. Просто стояли и смотрели, но к счастью, среди всех взглядов не было ни одного жалостливого или разочарованного.
— Тебе сколько лет? — поинтересовались из круга.
— Одиннадцать! — гордо задирая нос, ответил Федька, увы, пришлось тут же им шмыгнуть, смазав все впечатление.
— Одиннадцать говоришь? — иронически подмигнули в ответ.
— Ну... почти... — повесил голову мальчик.
— Значит, прямо в забрало пулю и всадил... — задумчиво сказала та, которую все слушались, и протянув руку, поинтересовалась: — Можно взглянуть?
Оставалось только сцепить зубы и, утешаясь мыслью, что если не отобрали до сих пор, то может и вернут, протянуть оружие рукоятью вперед.
— Надо же, дуэльный пистолет с запалом от пьезоэлемента. А не тяжеловат он тебе? Ведь запросто отдачей плечо вывернет. — Федор только шмыгнул носом и отвернулся, скрывая злые слезы — теперь уж точно отберут!
Но командир его переживания заметила.
— Зайнаб, ты ведь любительница таких хитрых штучек?
Из окружающего пространства выпорхнула тоненькая девушка с явно нерусским разрезом глаз. Она "пистолю" и осмотрела, и обнюхала, и кажется даже — лизнула.
— Какая вещь! — и не дав Федору буркнуть расстроенное "дарю", вдруг азартно заявила: — А давай меняться! — и не дожидаясь ответа, забурилась в кучу рюкзаков в поисках достойного обмена, бормоча себе что-то под нос на неизвестном языке.
— Вот! — заявила она спустя минуту, гордо демонстрируя крохотный дамский пистолетик, — СП-64!
Федор, криво улыбаясь, взял на ладонь крохотульку — лежит как влитая, что неудивительно. Зато Зайнаб смотрит с гордостью, будто сама разработала.
— Это тебе получше монстра будет. Прицельная — до ста пятидесяти, стреляет совершенно бесшумно, потомучто пулю выталкивают не пороховые газы, а поршень. До тридцати метров пробивает бронежилет второго класса, свыше семидесяти — третьего. Можно стрелять в воде и в воздухе. Пять зарядов, лазерный прицел и всё такое прочее.
— Как это? — тока и смог ошарашено произнести мальчик, до которого только сейчас дошло, что ему выдали весьма грозное, несмотря на несерьезный вид, оружие.
— Так пули реактивные, на выходе ствола дозвуковые и очень тяжелые, а потом разгоняются. Пойдем, сам счас отстреляешься и всё поймёшь...
Настойчиво ухватив Федора за руку, Зайнаб решительно потянула его куда-то в бок, но тихое — "Кхм", подействовало отрезвляюще.
— Зайнаб, оставь человека в покое, успеете еще наиграться-настреляться. Сначала воспитанника надлежит привести в божеский вид. У тебя размер наиболее близкий, выдай ему что-нибудь из запасов одежды и обуви. У тебя, хомячок наш дорогой, наверняка есть. Добровольцы, что еще помнят, как иголку держать — поможете довести размер, пока Барра будет его отдраивать. Перед выходом будет построение — я не шучу, так чтоб образцово выглядели все. Разойдись!
Шагнув к оторопевшему Федору, майор положила ему руки на плечи, слегка сжав, и заглянула в ставшие большими от удивления глаза.
— Да, парень, "воспитанник" — это серьезно, придется сильно постараться, чтоб соответствовать. Но и не за красивые глаза дано, за дело. А за старанием дело настанет, ведь верно?
— Я буду... — горло перехватило, но командир и так все поняла и улыбнулась.
— Я знаю, а остальному научишься. И начнем пожалуй с того, что все приказания, распоряжения, пожелания и просьбы командира положено выполнять бегом! — И получив шутливого леща пониже спины, новоявленный "воспитанник" отправился выполнять ранее отданные распоряжения.
* * *
А пострелять ему все равно удалось. Чтобы такой энтузиаст этого дела как Зайнаб и не нашла свободного времени? Да ни в жизнь такое невозможно.
"Малыш" действительно с легкостью крошил камни размером в пару кулаков (и не самого Федора), и попадал в цель за сотню метров. Причем прицеливаться можно было как невидимым лучом, тогда надо было включать специальный режим на подаренных Зайнаб очках, так и тремя красными точками, сходившимися в то место, куда должна была попасть пуля.
Толкался пистолетик при этом совсем незаметно. Но больше всего удивило Федора, что в нем при стрельбе вообще ничего не двигалось, кроме спускового крючка, разве что. А ведь всем известно, в пистолете энергия отдачи используется для выброса гильзы и перезаряда. А у этого чуда даже соответствующего окошка, куда должна вылетать стреляная гильза, не было. Такое впечатление, что стреляный патрон просто растворялся или сгорал, но массивная тяжесть патронов была явно против этой идеи.
— Почему, говоришь, ничего не движется, и куда гильзы деваются? — Зайнаб кажется сама была удивлена вопросу, даже почесать в затылке попробовала, — подача патронов идет от пружины, которую ты сам взводишь, когда тянешь предохранительную скобу чтобы появился спусковой крючок. Все упрятано внутри — так меньше вероятность, что в механизм попадет грязь. А вот экстракция... Стреляная гильза выбрасывается через дуло, вслед за пулей, так что имей в виду — чтобы не нашуметь.
— Это как?
— Да все очень просто, потому и пистолет имеет такой тонкий ствол и маленький вес. На самом деле, стволом, ну как бы однозарядным, является гильза, внутри нее сгорает пороховой заряд, но газы не выходят наружу, а давят на поршень, который толкает пулю. Основной разгон проходит внутри гильзы, она же принимает на себя все давление, ствол служит только для направления полета пули. Раньше пытались делать телескопические поршни, но оказалось проще сделать два движущихся в противоположных направлениях толкателя. Один толкает пулю, а второй саму гильзу вместе с пулей — скорости-то всё равно складываются, а так еще и о извлечении стреляной гильзы думать не надо — вылетает она следом прямо через ствол.
Но самое удивительное произошло на самом построении, когда Федор, наряженный в новую форму, вымытый до крахмального скрипа (вот уж не подумал бы, что можно достичь такой чистоты и вовсе не имея воды, но выданные салфетки оказались настоящим чудом), внутренне трепеща, занял свое место в конце строя. Только и успел заметить на груди командира красиво блеснувшие ряды наград — раньше ничего подобного на ней небыло. Предчувствия его как обычно не подвели.
— Воспитанник Еремушкин!
— Я! — от волнения голос выдал нечто похожее на мышиный писк.
— Ко мне!
— Есть! — вторая попытка прошла, кажется, более удачно.
Проходя вдоль строя, Федька точно понимал, что многие сейчас улыбаются. Он будто видел себя со стороны — мальчишеская фигура в трёхкратно подвернутой на рукавах и штанинах форме, пытающаяся "тянуть носок" и изображать строевой шаг. Но во взглядах, которые сейчас он чувствовал всей кожей, не было насмешки, скорее гордость.
А потом все стало лишним. Подойдя ближе, он увидел глаза Марь Иванны, как все называли командира группы, и совершенно забыл об окружающем.
— ... за неустрашимую храбрость, проявленную в бою с неприятелем... — кажется даже небольшой ветер затих, стараясь услышать продолжение, — "по приговору роты", — тишина со стороны замершего строя будто зазвенела одобрительно и радостно, — ... воспитанник Еремушкин награждается знаком отличия "Георгиевский крест четвертой степени".
Майор сняла собственную награду и приколола ему слева над сердцем, со словами: "Носи с честью, я его за настоящее дело получила".
— Я... наверно должен что-то сказать? — от удивления Федор совершенно потерялся, не зная, куда себя деть.
В глазах напротив, совершенно неожиданно, появилась какая-то растерянность и даже неуверенность, впрочем, быстро сменившаяся решимостью, будто командир определилась с чем-то очень важным.
— Скажи: "Служу народу и спецназу!". Этого будет достаточно, — шепнула она.
— Служу народу и спецназу!
— Стать в строй!
Потом его тормошили со всех сторон, норовя то обнять, то потрусить. Молодой голос подкинул бессмертную мысль: "Надо бы обмыть". На нее разом зашикали: "Думай головой, балоболка, какое "обмыть" в поле?". Кто-то задумчиво заявил: "А ведь теперь и подзатыльник не дашь — по уставу не положено!" — и все разом отчего-то рассмеялись.
Веселье продолжалось до того момента, пока грустный голос не напомнил: "Полчаса до выхода", — и все разом разбежались, заканчивать сборы, оставив Федьку посреди всеобщей суеты сжимать в кулачке серебряный крестик награды. Правда почти сразу подошла Зайнаб и помогла перецепить награду на внутренний слой камуфляжа.
— Это, Волчонок, ведь не просто крашеная ткать, она и радиоволны неплохо поглощает. Так что, уж извини, пусть и не покрасуешься, зато в прицеле меньше светиться будешь...
Через собирающийся лагерь прошла, раздавая распоряжения, заместитель командира Сойка, и замерла как вкопанная перед сидящей на груде вещей "на выброс" Машенькой. Девушка поглаживала бока гитары, которую точно теперь предстояло бросить.
— Так, а может все же поднимешь нам "боевой дух и мотивацию", — Сойка явно слегка ерничала, но в голосе звучало скорее ожидание, чем насмешка, — не зря же ее брали?
В ответ Машенька только кивнула и перебрала струны. Все мигом замерли, стараясь не пропустить ни слова зазвучавшей песни:
Ну что ж, пора, товарищ капитан.
Мы Родину и смерть не выбираем.
Мы под звездой прошли Афганистан,
мы на крестах России умираем.
Ну что ж, пора, товарищ капитан...
Мы сыновья загадочной страны,
мы как чужие в собственной Отчизне.
И пусть мы ей сегодня не нужны,
но без нее и нам не надо жизни.
Мы сыновья загадочной страны...
Нет красных звезд на полосах знамен,
но наша кровь не изменила цвета, —
еще он будет в мире воскрешен,
хотя пока мы гибнем не за это.
Нет красных звезд на полосах знамен.
Ну что ж, товарищ капитан, пора,
ведь мы ни жизнь, ни смерть не выбираем:
мы за Державу гибнем под "ура",
мы за эпоху молча умираем.
Ну что ж, товарищ капитан — пора!
Виктор Верстаков
— Да уж, — пробормотала в возникшей тишине Сойка, после того, как отзвучал последний аккорд, — умеешь ты, Машенька, вдохновить и направить.
— Ага! Особенно про "сыновей" в тему получилось! — хохотнула неугомонная Клуша.
Остальные промолчали — каждый, видимо, думал о своем.
* * *
Если Федька и думал, что былые заслуги и даже награда позволят ему общаться со взрослыми на равных, то мигом убедился, что такое, если и возможно, то только пока ведешь себя по-взрослому. Стоило попытаться покачать права, как его мигом поставили на место и не самым приятным способом.
