Кондотьер Богданов

— Может, зеленка у них такая, — сказал Богданов, расправляя на траве кольчугу. Вытряхнул на нее содержимое кожаного мешочка, рассмотрел монеты. Они были маленькие, легкие, большей частью потертые. На сохранившихся проступали латинские буквы. На оккупированной немцами территории советские деньги ходили наравне с немецкими, эти монеты не были ни теми, ни другими. Богданов вытащил саблю. Она была широкой, со следами молота на клинке — явно не фабричной выделки. Грубая рукоять, обмотанная ремешком, кожаные ножны. Нож оказался не лучше, хотя отменно заточен.

— Кто это был? — спросила Лисикова.

— Какие-то кметы, — пожал плечами Богданов. — Прихвостни фашистские! Старика убили, деревню сожгли — сам видел.

— Почему так одеты?

— Не знаю! — Богданов бросил нож и взял шлем. — Огнестрельного оружия у них нет, только эти железки. Ничего не понимаю!

— Кметами в средние века называли дружинников князя, — сказала Лисикова.

— Откуда знаешь?

— Училась на историческом. Все учебники зимой прочла — хотела сдать курс экстерном, — Лисикова зарделась, поняв, что похвасталась.

— Жидята что-то говорил про князя, — вспомнил Богданов.

— Какой Жидята?

— Которого ты упустила.

Лисикова надулась.

— Не знаю, в кого играют эти прихвостни, но они вернутся, — сказал Богданов. — И, скорее всего, — с немцами. Поставят "МГ" на том берегу и сделают нам сквозняк. Надо уходить.

Лисикова кивнула и принялась наворачивать на ступни портяночные вороха.

"Самолет сжечь нельзя, — думал, наблюдая за ней, Богданов, — дым внимание привлечет. Разобью приборную доску, затем — цилиндр мотора. "ДТ" придется бросить — с Лисиковой не унести...

Штурман осторожно встала на ноги и ойкнула.

— Что? — нахмурился Богданов.

— Не болит! — изумленно сказала Лисикова.

— Идти можешь?

Лисикова осторожно шагнула раз-другой, радостно кивнула.

— Не налегай на раненую ногу! — сказал Богданов. — Откроется кровотечение!

"Наверное, в травке — наркотик или какое другое анестезирующее вещество, — подумал он. — Это к лучшему. Не все ж на себе тащить!"

— Товарищ лейтенант! — вдруг позвала Лисикова. Она смотрела поверх его плеча.

Богданов стремительно обернулся. На противоположном берегу стоял всадник.

— К пулемету! — крикнул Богданов, падая на траву. Лисикова рухнула на комбинезон и приникла к прицелу.

— Только аккуратно! — взмолился Богданов. — Нам нужен конь!

В следующий миг он едва не застонал. Рядом с одиноким всадником появился другой. Затем третий, четвертый... Скоро Богданов сбился со счета. Берег заполнялся конниками все дальше и дальше. Всадники останавливались и смотрели вниз — на следы недавнего разгрома.

— Не стреляй! — приказал Богданов. — Пусть войдут в реку!

У него теплилась надежда, что прискакавшее к реке войско уйдет. Надежда была призрачной, и скоро Богданов в том убедился. Всадник в блестящих на солнце доспехах и сияющем островерхом шлеме медленно спустился к воде. Следом устремилось еще несколько, другие остались на месте. Некоторое время блестящий воин смотрел на трупы людей и коней, затем направил коня в реку. Спутники устремились за ним, но всадник движением руки остановил их. Богданов сжал плечо штурмана:

— Не спеши!

Одинокий всадник миновал брод, подъехал к лесу и двинулся вдоль опушки.

— Слушай меня! — сказал Богданов. — Сейчас выйду к нему и прикинусь своим. Главное, чтоб подпустил. Убью, возьму коня — и сюда! Стреляй, когда другие поскачут на выручку! На этот берег не пускай! Обойдут с флангов — прощай Родина! Патронов не жалей! На коне мы уйдем...

Богданов понимал, что шансы уйти у них — крохотные, но выбора не оставалось. Всадники на берегу видели трупы в реке и понимают: в лесу враг! Винтовок и пулеметов у них не заметно, но наверняка есть. Уходить с Лисиковой надо в лес...

Богданов натянул на себя кольчугу, нахлобучил шлем, подпоясался ремнем с саблей. Взведенный "ТТ" сунул за пояс. Всадник в блестящих доспехах был близко. Богданов вышел из-за кустов. При его появлении словно вздох прошелестел на том берегу. Всадник остановил коня, приглядываясь, затем поскакал навстречу. Богданов ждал, пока тот приблизится. Стрелять следовало наверняка. Всадник остановил коня в двух шагах от летчика и наклонился, чтоб лучше рассмотреть незнакомца. Рука Богданова, потянувшаяся к "ТТ", замерла. На коне сидела женщина!

Некоторое время всадница в доспехах и Богданов разглядывали друг друга. Женщина была молодой, румянощекой, с алыми пухлыми губами — настоящая красавица. Она смотрела на Богданова с недоверчивой радостью. Затем порывисто бросила повод и соскочила на землю. Стало ясно, что ко всему прочему бог не обидел ее статью.

— Я княжна Евпраксия! — сказала всадница звонким голосом. — А ты?

Рука летчика непроизвольно взлетела к шлему.

— Лейтенант Красной Армии Богданов!

— Богдан! — всплеснула руками княжна. — Наконец-то!

Она шагнула ближе и, прежде чем Богданов успел что-либо предпринять, обняла и поцеловала его. Троекратно, по-русски. Последний поцелуй пришелся в губы, оставив тонкий аромат лесной земляники.

— Это Богдан! — закричала княжна, повернувшись к реке. — Мы нашли!

Ответом был рев сотни глоток. Всадники волной потекли к реке. Многие, избегая толчеи у брода, бросались в воду и плыли, цепляясь за поводья.

"Только б Лисикова не выстрелила!" — испугался Богданов и закричал, обернувшись:

— Не стрелять!

Лисикова не выстрелила.

4.

Жидята давно закончил рассказ и теперь сидел, исподлобья поглядывая на князя. Казимир повернулся к наемнику.

— Конрад?

Капитан пожал плечами.

— Думаешь, колдун? — не отстал князь.

— Колдун может наслать мор, — сказал Конрад, — чарами извести человека, приворожить женщину к мужчине и наоборот. Колдуны вызывают дождь и разгоняют тучи. Сам я такого не видел, но люди говорили. Нам приходилось стоять в оцеплении, когда жгли колдунов. Чаще, это были колдуньи. Говорили: они летали на метлах и совокуплялись с дьяволом. Не заметил, чтоб дьявол им помог — горели они, как обычные люди, и вопили так же. Я не слышал, чтоб колдун убивал людей, пробивая тела. В том нет нужды — добрый арбалет делает это не хуже.

— У Богдана не было арбалета! — вскричал Жидята.

— Зато у людей его были! — невозмутимо продолжил капитан. — Сотника заманили в засаду, это ясно младенцу. Когда всадники оказались на дистанции прицельного выстрела, их убили вместе с лошадьми. Место засады выбрано умно — брод. Конь в воде не может скакать быстро — целиться проще.

— Я не видел никаких арбалетчиков!

— Стояли в лесу, — сказал Конрад. — Кто показывает засаду раньше времени?

— Почему гремело?

— Барабан! Дали знак для стрельбы, затем грохотали, пока всех не убили. Обычное дело.

— Арбалетная стрела пробивает любую бронь, — сказал Казимир, — но не в состоянии пробить человека в доспехах насквозь.

— Если доспех миланской работы. Литовские кольчуги протыкают ножом.

— Мне приходилось стоять под стрелами! — сказал Жидята. — Их всегда видно.

— Арбалетный болт — маленький, его трудно разглядеть. Особенно, когда летит прямо в тебя. К тому же арбалет может стрелять не только болтами, но и пулями: свинцовыми или чугунными. Их при всем желании не заметишь, пока не получишь в лоб, — капитан усмехнулся. — Я понимаю, господин, почему вы спрашиваете. Мне рассказали легенду о Богдане. Ею бредит каждая потомойня города. Если верить их россказням, Богдан прилетит на большой птице. Птица была?

— Не видел! — насупился Жидята.

Конрад ухмыльнулся.

— Полагаешь, Богдан не колдун? — спросил Казимир.

— Может, и не Богдан вовсе, — сказал капитан.

— Почему?

— По предсказанию, от которого потеряли разум все в округе, в том числе и князья, — Конрад сделал ударение на последнем слове, но Казимир будто не заметил, — Богдан — чародей. Летает в небе и поражает врагов громом. Почему он не испепелил сотника и кметов? Почему убегал от них? Почему упал перед засадой? Не потому ль, что боялся угодить под свои стрелы? Ответ прост: тот, кто назвался Богданом, не чародей. Он, несомненно, ловок и хитер, но смертен, как и мы. Смертного я не боюсь.

— Богдан он или нет, — сказал Казимир, — но княжна приведет его с толпами смердов. Прежде они дрожали, теперь осмелеют. Сборск обложат — мышь не проскочит! Я пошлю за подмогой в Венден.

— Почему не в Плесков? — удивился капитан. — Он рядом!

— Довмонт только посмеется. Он посадил меня в Сборске, чтоб я защищал Плесков, а не он меня — от княжон.

"Тем более что раз с нею не справился!" — усмехнулся про себя Конрад.

— До Вендена скакать пять дней, — продолжил Казимир. — Войско братьев к рейзу не готово — собирают к Рождеству Богородицы. Пошлют гонцов по крепостям... Ранее, чем через месяц, не жди. Мы выстоим месяц, Конрад?

— Ни одна осада не длится месяц, — сказал капитан. — В Венден можно не посылать. Если город не захватили через неделю, осаду снимают. Тысячи ртов трудно кормить. Вокруг Сборска еды мало — прошлогодний хлеб кончился, новый еще не поспел. Подвоза нет, денег у княжны нет, веси запустели... Смерды не воины, ждать не умеют. Постоят и разбегутся.

— Они могут взять город приступом!

— Это как? — усмехнулся Конрад.

— Взобраться на стены или выбить ворота!

— Сборск стоит на горе, три стены его высокие и отвесные, — сказал капитан. — Лестницы здесь не поставишь. С четвертой стороны мешает ров и вал. Прорваться внутрь можно через ворота, больше никак. Подход к ним защищают две стены вдоль дороги. Арбалетчики сверху застрелят всех, кто приблизится. Смерды могут стоять в отдалении, вопить, потрясать оружием и посылать нам проклятья, но ворота этим не откроешь. В таких случаях помогает подкуп, но откуда золото у княжны? Две сотни солдат, что есть у меня и Жидяты, для защиты стен достаточно.

— Смердов будет тысяча!

Конрад хмыкнул.

— У княжны Евпраксии, насколько знаю, сотня обученных кметов, остальные — сброд. Мои парни отдубасят их даже в поле. Они это могут! Я не знаю, почему рыцарей-монахов считают лучшими воинами. Их била даже Жмудь! Уроженец земли Швиц стоит трех колбасников, нацепивших белые плащи с крестами. Это латная пехота, князь! Помню, нас атаковала железная конница герцога Миланского. У каждого полный доспех, тяжелое копье и двуручный меч. Они неслись, громыхая, как войско ада. Казалось, нет силы, способной их остановить. Герцог ерзал в седле, предвкушая победу, но мы стали в десять рядов, загородились щитами и уперлись древками в землю. Арбалетчики натянули тетивы и наложили болты с гранеными наконечниками. Миланцев было двое против одного нашего...

— Я помню! — оборвал князь. Наемник пустился в воспоминания. Его звали не за тем. — Обещаешь, что продержимся месяц?

— Хоть полгода!

Князь жестом отпустил капитана. Тот встал и, громыхнув железными подковками, пошел к двери. Ступив в коридор, Конрад услыхал слова Казимира, обращенные к Жидяте:

— Всех жителей города — за стены! Наемник прав — ворота откроет измена...

Казимир говорил по-русски, думая, что капитан не понимает. Рота наемников прибыла в Сборск недавно. Казимир обрадовался ей, как голодный куску хлеба. Князь дотошно расспросил Конрада о достоинствах его алебардщиков, с упоением слушал воспоминания капитана о прошлых битвах, но узнать, говорит ли Конрад по-русски, не удосужился. Нужды в том не было. Князь свободно говорил по-немецки и на других языках, распространенных в землях ордена, впрочем, как и Жидята.

— Трус! — сплюнул Конрад. Выслать людей из города означает увеличить войско врага и создать трудности себе. Кто будет готовить еду воинам, перевязывать им раны, подносить камни и стрелы? Кто накормит коней и подведет их к воротам для вылазки? Разумеется, это могут делать солдаты, но их придется снимать со стен. В критический миг защитников не хватит. Хорош князь, не доверяющий подданным!

Нет худшей участи, чем служить трусу. Станет поминутно менять решения, посылать солдат не туда, все запутает, бросит войско в свалку, понесет напрасные потери, а после обвинит в поражении тех, кто проливал кровь. Конраду приходилось видеть. Среди высоких, заснеженных гор земли Швиц лежат чудесные долины, где хочется жить и умереть, но места не хватает даже на кладбищах. Тысячи мужчин за далекими Альпами с детских лет учатся владеть арбалетом, копьем и алебардой, потому что иного пути заработать кусок хлеба, как не полив его кровью, у них нет. Приходится служить трусам, если те платят. С платой в Италии стало плохо, и Конрад договорился с вербовщиками ордена. Предложение было щедрым: в Европе столько не платили. Орден даже купил им коней. Поначалу Конрад радовался. Служба не была обременительной. В Ливонии идет маневренная война, литовские язычники делают стремительные набеги на земли ордена и сразу отступают. Рыцари-монахи сражаются конными, наемники на конях только передвигаются. Роте Конрада приходилось сражаться не часто. Они охраняли замки и дороги, изредка выходили против язычников. Те бились храбро, но неумело. Вышколенные, закованные в латы наемники легко громили их в поле. Потери, конечно, случались, но войны без потерь не бывает. В Италии гибли чаще. Там случалось, кондотьеры противоборствующих сторон договаривались. Наемники старательно изображали битву, дубася друг друга по щитам, и расходились бескровно. Постоянно обманывать нанимателей, однако, не получалось. Те требовали побед, а победы даются кровью. В Ливонии кондотьеры не сговаривались, у врагов ордена их попросту не было.

Жизнь в ордене была сытной. Платили аккуратно, кормили вкусно, одевали тепло. Конрад стал привыкать даже к местным морозам. В горах земли Швиц снег лежит даже летом, зимою заносит дороги по грудь коню, но там нет пронизывающей ледяной стыни, мгновенно опаляющей лицо и руки, превращающей тело в негнущееся дерево. В первую зиму Конрад думал, что умрет. Обошлось. В этих местах рубят теплые дома и складывают замечательные печки, на которых можно даже лежать. Немецкие камины не идут с ними ни в какое сравнение. Возле камина можно просидеть ночь, лязгая зубами, в то время как огонь обжигает лицо. Печка согревает тело и душу. Однако шло время, и капитану все меньше нравилась служба. Что не говори о выучке немецких рыцарей, дерутся они храбро. А вот в мирное время... Братом ордена может стать дворянин — и только. Простолюдину, как бы ни был отважен, не носить белый плащ с крестом, его участь прислуживать. Мальчишка-рыцарь плюет на ветерана, искалеченного в боях, если тот не имеет прославленных предков. Неважно, какая это слава, главное — "фон" при фамилии. Конрад знал своих предков до восьмого колена, но они не считались благородными. В земле Швиц нет королевских дворов, поэтому нет и дворян. Конраду не давали слова на военных советах. Он получал приказы и выполнял их. Рыцари, с кем сражался бок о бок, не подавали руки — не достоин. Братья ордена говорили на одном языке с Конрадом, но относились к нему, как к чужаку. Хлеб ордена стал горек, и Конрад желал есть свой.