Путь хранителя@последний из рода .1 часть

Не разбирая дороги, было очень приятно просто идти рядом с большим и надёжным человеком. Неожиданно, мы подошли к большому дому, с ярко раскрашенными наличниками. Захотелось зайти в него, посмотреть на хозяев спросить разрешения на отдых. Все дома в этой деревне стояли каким-то полукругом. Поэтому окрестность хорошо просматривалась. День был чудесный. Деревня, вырубленная посередине леса, просто утопала в лесных запахах. Детский смех расслаблял и не предвещал какого-либо недоброго события. Вопросы задавать я стеснялась, поэтому, доверившись Трофиму полностью шагнула в незнакомый дом, готовая обнять и любить всю эту деревню.

— Вот и пришли, проходи и не пугайся. Теперича всё будет хорошо. Они тебе помогут.

Говорила невесть откуда взявшаяся бабушка. С этими словами она подвела меня к двери и просто втолкнула внутрь дома, захлопнув ее за мной. Я смело переступила порог и оказалась в точно такой же горнице, как у Трофима, только с тем изменением, что по всей длине лавки, опираясь локтями о большой стол, сидело семеро одинаковых, на первый взгляд, убеленных сединами стариков. Все они были в одинаково белых холщовых рубахах до колен, в светлых штанах и сваленных сапогах. На груди у каждого старца висело по большому серебряному кресту на туго скрученной бечевке. Бороды и волосы, при пристальном рассмотрении, оказались разной длины. Да и внешне тоже, мало, чем походили друг на друга. Суровые лица были повёрнуты в мою сторону, а маленькие, из-за густых, нависших бровей глазки, не по-старчески остро разглядывали меня со всех сторон. Под таким пристальным вниманием, я встала как вкопанная и не могла сделать даже шага в их сторону. Применив к себе немалую силу, я повернулась к переднему углу с иконами, и перекрестилась, пожелав мира и добра этому дому. Никакой реакции не последовало. Старцы будто решили поиграть со мною в гляделки. И как только я об этом подумала, сразу услышала скрипучий старческий голос, который прозвучал с явной укоризной.

— Эх, неразумная, да кто ж знал-то, что такая молодая и явится прямо сюда, ко всему ещё даровитая такая.

— Это ж надо, в гляделки! Хоть постыдилась бы такое говорить.-Раздался менее неприятный голос. После чего я осмелела.

— Думать, это не вслух разговаривать. Если мысли слушать умеете, так заранее предупреждать надо. А то бы я сейчас такого надумала, что сама не знаю, как в глаза бы потом вам смотреть стала.

— Да не умеет она. Глухая, поэтому и болтает, что ни попадя.

— Ладно, чего стоишь? Садись и рассказывай, как сюда попала, чего натворила, а может, с тобой натворили.

Разом начали говорить несколько стариков. Один, тот, что сидел по центру стола, вытянул свою белую сухую, словно обтянутую потрескавшейся бумагой руку и положил на стол. Все разом, словно по приказу, умолкли.

— Садись, детка. Со Святыми Таинствами тебя.-Бархатным голосом сказал старик. Мне ничего не оставалось делать, как сесть напротив него.

— Спасибо.-Уже не так смело проблеяла я. Старик будто завораживал меня. Я безропотно делала всё, что он говорил. Его чёрные глаза притягивали с такой силой, что оторвать от них взгляд было не под силу.

— Дай свою руку. — Не просил, а приказывал он. Словно кукла в его руках, я вытянула свою левую руку ладонью вверх. Он положил на неё свою, и стал смотреть мне в глаза, не отрываясь даже на миг. Как я не закричала в этот момент, не знаю. Вся жизнь проносилась у меня в голове с такой быстротой, что мне стало казаться, что я кружусь в яркой смене событий. Мама, папа, сёстры, старший и младший братья. Я всё переживала заново, но только так быстро, что удивляться этому просто не успевала. Задержались на какое-то время лишь на образе тёти Фёклы, кузнеца Власа, да на страшных событиях, приведших меня в эту непонятную деревню. Затем всё внезапно оборвалось. Повисла тяжёлая и напряжённая тишина. Всё тот же старик взял в свои ладони мою горячую руку и закрыл глаза. Нас обоих окутал едва заметный зеленоватый туман. В голове и где-то вверху живота всё сжалось, и произошла вспышка. Дальше память отказала мне. Наверное, от нахлынувшего и непонятного чувства я просто упала в обморок. Открыв глаза, старик разглядывал свою, почему-то красную и распухшую руку, словно он её в кипяток опустил. Затем, погладив руку об руку, всё восстановилось, стариковские пальцы приняли первоначальный бледный вид, а опухоль ушла так быстро, будто её не было вовсе.

— Да-а-а-а. — Протянул дедушка своим бархатным голосом. Покачал головой и посмотрел на сидящих сильно удивлённых стариков. Они улыбались явно, чем-то довольные.

— Да-а-а-а. — Снова протянул старец. — Остаёшься пока у нас. А там видно будет. Пока иди, а вечером я к тебе сам загляну и попробую всё объяснить. Иди, милая, ничего не бойся, плохого тебе никто здесь не сделает. А если чего надо будет, то ты Марфуше скажи. Она теперь с вами жить будет, а то не хорошо такой красавице одной с парнем без догляда. В народе разговоры пойти могут.

Сильно удивлённая и уставшая, я поднялась с лавки и тихо пошла к выходу.

— Агаш. — Меня позвали так, как будто наше знакомство было долгим, но никто ни единого раза не спросил, как меня зовут. Поэтому я вздрогнула, и удивлённо посмотрела на высокого жилистого старика, который до этого, странным образом расспрашивал меня о прошлой жизни.

— Ты только гулять пока не ходи, не надо. — Попросил он меня своим бархатным голосом.

Наконец, я ушла от этой странной компании старцев, которые, по моему мнению, были явно не в себе. Трофим неуклюже помог мне спуститься с последних ступенек и уже, не обращая внимания ни на какие условности, взял мою руку и повёл домой. Марфуша семенила за следом, причитывая о том, как положено вести себя на глазах любопытных людей.

— Мне на улицу выходить запретили. — Сказала я голосом ребёнка-плаксы. Он лишь сильнее сжал мою ладонь и ничего не сказал. Зато Марфуша, опекавшая нас, стала утешать с готовностью взять ответственность за нас на себя.

— Ну это ничего. Посидим, поболтаем. Я кашу гречневую с петухом сварила. Пирогов напекла с разными начинками, какие любите, такие и поедите. Пока они про тебя решать будут, ты отдохнешь, да сил наберёшься. Тебе сил набираться надобно, а то...

Первым не выдержал Трофим, он остановился прямо посередь дороги и, вздохнув, ответил неугомонной Марфуше.

— Ты б ещё всей улице разом объявила, что, да как. От тебя самой отдыхать надо. Теперь, кажется, понятно, почему именно тебя к Агаше приставили.

— Это ещё почему? — Не унималась бойкая старушка.

— Да потому, что ты молчать не умеешь. Всё, что надо и не надо расскажешь.

Баба Марфа сделала обиженное лицо и прошла, мимо нас молча, высоко подняв голову.

— Ну зачем ты так с ней, ведь обиделась старушка. Она от доброты своей такая неугомонная. — Пытаясь сгладить возникшую размолвку, пожурила я Трофима.

— Успокойся, её обиды на долго не хватит. Лишь до крыльца дойдём, и снова щебетать примется, вот увидишь.

Придя домой, не раздеваясь, я упала в свою кровать. События последних дней и резкие перемены в жизни, измучили меня до такой степени, что любопытству уже не хватало места в моей бедной голове. Много непонятного, странного, где-то даже страшного, принималось как обыденное явление. Я уже смирилась с любым событием без малейшего удивления, как будто это всегда было возможно в моей жизни. Поэтому, когда бабушка Марфа осторожно спросила меня о смерти, или лучше сказать, исчезновении моей мамы, я просто вспомнила о произошедшем. Все, окружающие меня люди, каким-то странным образом могли общаться лишь одними мыслями, что в ту пору мне было недоступно.

Утро следующего дня принесло облегчение и жажду познания до селе всего непонятного непостижимого для меня. Вопросы сыпались, иногда даже не дожидаясь ответа. Мне было интересно всё, и поэтому, я начала с бабушки.

— Баба Марфа, а сколько вам лет? — Не успев толком поесть, приступила к ней со своим неудовлетворённым любопытством.

— Да, почитай, как твоей бабушке, поэтому можешь меня просто бабушкой звать, не обижусь, а даже приятно будет.

— А ты здесь всю жизнь прожила или, как и я, пришлая? — Увлечённая словоохотливостью моей новой бабушки, продолжала я.

— Здеся местных, почитай что и вовсе нет, кроме детей, конечно, да и те не все тутошние. К этому месту откудова только не приходили легче сказать, чем откуда пришли. И каждый со своим горем, со своей печалью. Только вот оставляют не всех. Кому помогают в другое село переселиться, кого к родственникам переправляют. Это уж как наши мудрые старцы решат.

— А мне помогут до моей тётушки добраться? Она у меня здесь где-то не так далеко, в монастыре живёт. Феклуша вместе с сестрёнкой много лет назад ушли. Я бы её только расспросила, да назад к Васятке, домой пошла.

— Про дом теперь и не думай, ты теперь здесь останешься. Вот только кто тебя уму-разуму учить будет? Да и про то не наша с тобой забота. Отец Иоанн, знает к кому тебя приставить.

— А кто это такой?

— Очень хороший человек, да ты его уже видела. Он тебя испытывать должен был.

— В том странном доме, где я в обморок упала?

— Говорят, ты там себя показала как достойная, ну то есть, как будущая защитница.

— Это как?

— Этого я тебе объяснить не смогу. Тебе потом они сами всё растолкуют. А сейчас мы с тобой пойдём тебе вещи подбирать, а то ты вся поизносилась, да в баньку сходим. Ничего, привыкнешь, ещё лучше, чем дома понравится. Да и Трофиму ты видно по сердцу пришлась, он дюже хлопотал, когда тебя хотели ко мне в избу отселить.

Баба Марфа провела меня по всему селению и вывела на край , где стояла одинокая, как бы на отшибе, бедная лачуга.

— Это наша лавка. — Пояснила сердобольная старушка. — Мы отсюда берём те товары, которые нам нужны, а уж потом старцы сами расплачиваются. Тебе велено выбрать тёплые вещи и заменить старые, поэтому особо рот то не разевай, а бери примеряй, да лучше смотри, чтоб потом не переделываться.

— А мы, что, правда, прямо без денег брать будем?

— Вот глупая, говорю же тебе, что без тебя решат, чем расплачиваться с торговцами будут. Не боись, они ещё в прибыли останутся. А то бы давно сюда дорогу забыли.

Бедной была избушка лишь на вид. Зато там просто как на ярмарке, чего только не было. Но мы взяли лишь то, что выбрала бабушка. Глаза у меня разбегались. Хотелось посмотреть и потрогать многое. Смущала лишь напористость приказчика, который вместо того, чтобы называть цену и торговаться, хотел только, как можно больше товара отдать нам с собой. Моя новоявленная бабушка была тверда и непреклонна. С достойным видом, без всякой суетливости, она велела упаковать вещи и мы ушли из странной лавки.

— А теперь пойдем, всё это примерим. — Уже с хитроватым прищуром маленьких глазок сказала бабушка.

Вещи оказались очень красивыми. Таких ещё у меня не было. Особенно понравилась белая тонкая рубаха до колен, с яркой красной каймой по рукавам. Я мерила всё, что подавала Марфа. Веселье и лёгкость от новых вещей сняли напряжение странной покупки.

Трофим пришёл в разгар нашего веселья. Улыбаясь нашему тряпичному разгулу, он тихо встал у двери и стоял так до тех пор, пока мы его не заметили. Моему смущению, казалось, что не было конца и края, зато Марфуша подробно отчитывалась о принесённых вещах. Она показывала каждую вещь, приговаривая, о её необходимости и добротности. Но молчаливому Трофиму попросту было всё равно, он смотрел на меня, отчего было приятно и немного не по себе.

Так и протекал день за днём моей круто изменившейся жизни в этой странной деревушке. Я даже стала узнавать понемногу соседей, о их незамысловатом быте, и это меня радовало. Мне было спокойно и хорошо. Как будто я у себя дома, со своей семьёй. Пока однажды вечером, после ужина, когда пора было укладываться спать, уже очень близкая и родная баба Марфа, и сказала, что спать мы сегодня не будем.

— Пойди, приляг, а мы здесь с Трофимом сами разберёмся. От тебя сегодня многое зависеть будет. И не вздумай расспрашивать.

Только прикрыв глаза, я полетела, как в детстве, высоко-высоко в небеса, над полями, лесами и многими деревнями, словно у меня выросли за спиной крылья. Много разных дорог и людей было видно внизу, таких маленьких, и все, словно шляпками цветными накрыты. У одного зелёная, у другого синяя, а в лесу целая деревня расположена и вся голубовато-зелёным светом, словно куполом накрыта, а к ней со всех сторон люди идут. Много людей шло и все чёрно-красными шляпками накрыты. На этом я и отоснулась. Выбежала в горницу, а там Трофим, сидит и грустными такими глазами на меня смотрит.

— Всё видела? — Спросил и отвёл глаза. То, что мои мысли и сны у всех моих попечителей были как на ладони, я уже привыкла, но то, что Трофим, прямой и честный, вдруг, прятал глаза!? Это для меня было новостью.

Больше, не произнеся ни единого слова, он ушёл. Просто встал и вышел, как будто взрослый сильный человек оставил маленького ребёнка одного. Вечер вступал в свои права. Летний вечер самый приятный, но растерянность и непонятное чувство вины заполнили меня всю без остатка. Поэтому, не почувствовала как от близкого леса потянуло прохладой и сырым холодком. Запах от полевых цветов уже не мог перебивать сладковатый аромат неизвестного растения. Я стояла на крыльце и любовалась на прощальные красные солнечные размытые отсветы.

— Не ту сестрёнку я выбрал, поздно понял, да ничего, и сейчас время найдётся, что бы ошибочку исправить. Правда, милая?

Прямо передо мной стоял Влас. Тот самый кузнец, из-за которого я потеряла свою семью и испытала столько боли. Он стоял прямо передо мной, ухмылялся так зло и ненавидяще, что хотелось броситься на него.

— Я столько лет силу копил, прятался от людей, закрывался от мыслей. Дурачком притворялся, а ты пришла и думаешь, выследила меня? Теперь со мной покончено? Нет, рыжая, не получится у тебя ничего. Ты мне только на один вопрос ответь, откуда тебе стало известно, что чернецы сюда идут? Откуда?

Злобный шёпот этого человека, его покачивания как у пьяного, наводили на мысль, что он не в себе. Но страх уже вползал в меня, и чем дольше Влас находился рядом, тем становилось страшней и холодней.

— Влас, ты чего? Откуда ты здесь? Чего от меня нужно?

Но он уже перестал говорить, его глаза, то ли от сильного гнева, то ли от неизвестной силы, стали красными с чёрными провалами, словно печные угли. Тихо и зловеще он надвигался на меня, его тень росла и становилась больше с каждым шагом. Ледяные пальцы этой тени уже, казалось, что касались моей трепетавшей от ужаса и отчаянья души.

— Господи, помоги, не остави меня грешную в этот страшный час. — Взмолилась я, подумав о спасении, которое можно было вымолить в этот страшный час лишь у единого Бога. Стена из голубоватого света возникла прямо перед зловещей тенью. Чернота, наткнувшись на неожиданную преграду, стала таять. Глаза, уже не Власа-кузнеца, которого я когда-то знала, а чудовища с длинными руками и ногами, шипели и, видимо, причиняли этим сильную боль своему хозяину. Красный луч, выброшенный из его груди, ударил о мою защиту, и я почувствовала снова нарастающую боль внутри себя. Почему-то всплыл образ мамы, которая умоляла меня о чём-то. Сильное чувство о потерянном любимом человеке и почему-то о милом добром Трофиме — отразилось во мне яркой зелёной вспышкой. Она отлетела от меня и с такой силой ударила чудовище в лицо или то, что должно называться лицом, что оно зашаталось и растворилось в дрожащем воздухе. Дальше я не помнила ничего. Только со слов милой Марфушеньки знала, что собралось много народу, но на исход нашего сражения не мог уже повлиять никто, потому как тот "страшила" исчез не пойми каким путём. А на деревне стали говорить, что я теперь новая хранительница, только чего, хитрая бабуля не говорила.