Человечина (в доработке)

— Поняли, — за нас обоих сказал главвред. — Это все?

— А тебе мало?

— Конечно, мало, а какое отношение имеют документы, полученные Серегой, к этим убийствам?

— Пока никакого. Во всяком случае, очевидной связи нет. Стрелок, похоже, гастролер, не из наших, местных. И я почти уверен, что в России его уже нет. А уж кто заказчик?.. Может быть, когда-нибудь догадаемся.

— Мдааа.... — протянул, Борис. — Весело выходит. И что нам со всей этой бадягой делать? — он потер подбородок, — Ладно, ты, Сережа с майора не слезай, пока материал по отстрелу фармбоссов не наскребешь, а материал от Хансена... смотри сам, но я, думаю, можно отдать Владимиру Сергеевичу. Он у нас главный борец с абортами в православном разделе, пусть покумекает, может, получится неплохая статья номеров на три — пять... Во всяком случае, ему эта тема ближе, чем тебе.

— Ладно, — сказал я, — посмотрим, может, и отдам.

Воронин ждал меня у дверей главредовской приемной.

— Привет!

— День добрый, Сергей Алексеевич. Вы просмотрели карту?

— Да, Валентин, там запись выступления Фирсовой в декабре прошлого года, обычные феминистские лозунги...

— И что? Как сложить эту паззлу?

— Знать бы...

— Писюк вам больше не нужен?

— Нет. Можешь вернуть, передай от меня огромное спасибо. А что за слово — писюк?

Валентин взял компьютер, задумчиво поглядел на него.

— Сергей Алексеевич, давеча еду я в трамвае, кругом бабки с кошелками и два красноглазых хлопца с типично программерскими мордами. Громко разговаривают. И вдруг один другому: — Что-то у меня писюк подвисать начал... — второй вопрошает: " Может инфекция?" — "Да я проверял, чисто!" — "И что сильно виснет?" — "Сильно... тремя пальцами не поднять".

Я рассмеялся.

Валя добавил:

— А кругом бабки, бабки... и лица такие... — Умеет Воронин поднять настроение.

Валентин побежал отдавать чужую вещь, а я пошел к себе. Что-то вертелось в районе мозжечка, какая-то мысль неясная, но никак не могла оформиться в ясную и четкую... еще у Бориса в кабинете мелькнуло что-то, но я ее отогнал, мешала, а сейчас подсознательно чувствую, что-то очень интересное подумалось мне. Обидно, досадно, но... ладно. Хорошая мысль далеко не убежит, вернется.

Я сел за разбор сводки, потом вытащил недописанную статью, потом отправил с десяток писем корреспондентам на местах, потом, вычитал и "повыкусывал блох" в трех статейках из Новосибирска, Мурманска, и Ставрополя, это я так опечатки, описки и корявые стилистические предложения называю, прикинул по объему весь раздел, определил окна под рекламные объявления, и дал на распечатку. В объединенный файл раздела ввел личный код — цифровую подпись, ручкой подписал каждый лист бумажной копии, прошил все стиплером и бросил в лоток. Так завтрашний номер почти готов. Почти, потому что выпускающий еще малость покурочит материал, но это будет уже ночью, а я сегодня не дежурю!!!

И тут меня снова пробило! Я открыл почтовый ящик и всем корреспондентам, под грифом "важно!" набрал: "Срочно проработайте тему фармацевтических предприятий на Вашей территории. Мне необходима информация следующего содержания: 1. Какие компании; 2. Руководство; 3. Характер производимой продукции;4. Не было ли каких-либо происшествий на фарм-предприятиях за последние полгода?". В поле "тема" поставил шифр 001, что означает — письмо зашифровано, для прочтения использовать код — 3. Письмо улетело по тридцати трем адресам России. Теперь ждем. Ответы придут сегодня вечером или завтра утром.

Перед уходом Белов заглянул ко мне.

— Уходишь?

— Все. Мои ребята наши еще пару жучков. Один, между прочим, стоял на твоей телефонной линии. Кто у вас такой любопытный? — Белов показал какую-то непонятную фиговинку с радиодеталями. — типичная самоделка. Но поставить без паяльника невозможно. А главное, что слухач где-то рядом в радиусе ста — стапятидесяти метров. Кто мог поставить? Кто слушает?

— Саш, ну что ты хочешь? Здесь после шести — семи шаром покати! Выпускающий и тот сидит в приемной главреда, а не в этом зале. В восемь приходит уборщица и машет тряпкой до десяти. Сантехники могут припереться... да мало ли? Это ж не наше здание — аренда. Тут раздолье для промышленного шпионажа.

— Сочувствую, но делать у вас регулярный обход в поисках подслушивающих и подглядывающих устройств я не могу. Боритесь сами с утечкой информации. Вы ж — богатая газета!

— Газета мы богатая, да директор — жадный. — Парировал я. — Хотя теперь, когда можно устроить выставку обезвреженных паразитов, может, наш финансовый директор и раскошелится на защиту от прослушивания?

Белов уехал. А я решил, что два дня подряд на сухом пайке сидеть — слишком жестоко по отношению к моему желудку. Вчера, если б не заботливый Хансен, назначивший встречу в Макдональдсе, голодал бы я до глубокого вечера. Хотя и в Метелице особенно не разгуляешься. В основном выпивка и минимум закуски. Сегодня этой ситуации допускать нельзя.

Я запер аквариум и пошел в кафе на первом этаже. Пока шел по лабиринту в кильватер мне пристроился Воронин и следом за ним Катя Диас — маленькая жгучая брюнетка, красившаяся всегда под женщину — гота: бардовая помада, бледный макияж с выраженными тенями, темно-бардовые приклеенные ногти сантиметров трех длиной. Как она с компьютером управляется?

Катя не входила в список моих подчиненных, она вела колоночку женских новостей, ежедневно обшаривала интернет, используя знание трех языков: английского, французкого и испанского по роду происхождения. Катин папа — Боливийский студент, Хосе Диас, учился в Московской медицинской академии в конце восьмидесятых, зачал дочь, которую не смог, а может и не очень хотел, забрать домой. До пятнадцати лет Катя жила в Москве с мамой-студенткой той же академии и бабушкой, а, получив паспорт, разыскала в Боливии отца — к тому времени министра здравоохранения, и уехала к нему. Уже в восемнадцать Катя поступила в Университет в Сан-Диего в США, получила диплом журналиста, а работу найти смогла только в России. По уставу нашей газеты журналисты должны быть христианами из любой конфессии; протестанты, католики или православные, учитывая принадлежность нашу к Христианско-демократическому союзу. Катю папа воспитал в католической вере.

Сегодня вторник — день обычный. По средам и пятницам в этом кафе соблюдается правило постных дней. Мы присмотрели столик в углу, и заказали:

Я — солянку домашнюю, судака отварного под польским соусом с отварной картошкой и кофе "моккона" — экспресс.

Валентин — Рассольник, кашу гречневую с вешенками и кисель.

Катерина долго перебирала меню, и, наконец, взяла: фруктовый салат, тушеные баклажаны "по Бакински", первое блюдо проигнорировала, и заказала бутылку клюквенной настойки и три бокала.

— Мальчики, поздравьте меня.

— Поздравляем, — сказал Валентин за двоих, — а с чем?

— Сегодня вышла моя двухсотая публикация в нашей газете.

Столик нам быстро сервировали, официант налил "Клюковку" в мой бокал и, повинуясь не столько важности нашего визита и статусу ресторанчика, сколько муштровке, стоял в ожидании пока я как старший среди нас попробую наливку и одобрительно скажу: "Неплохо, весьма...", только после этого он налил остальным, поставил бутылку и отошел. Этикет-с... Зачем эта интермедия, будто мы в "Метрополе" а он наливал "Вдову Клико" или "Дом Периньон"... забавно.

Мы звякнули бокалами, провозгласили в четверть голоса — за Катю! И выпили. Принялись за еду. Суп с Клюковкой... необыкновенное сочетание вкусов! Вкусовая гамма... Гурмены, ёлы! И гурвумены!

Катя копалась во фруктовом салате, выбирая из взбитых сливок кусочки киви. Хорошая у нее помада, край бокала после клюковки — чистый, без характерного отпечатка.

— Кать! — окликнул я между ложками солянки.

— У? — спросила она.

— У тебя какая помада?

— Макс-фактор, — удивленно уставилась на меня Катя, — А тебе зачем?

Я прожевал, проглотил, промокнул губы салфеточкой.

— Да так — разговариваем.

Валька прыснул в гречневую кашу. Катя добрала остатки салата. И мастерски парировала:

— Надо же, а я подумала, что это уже интересно не только Павлику. — На этот раз я поперхнулся. — Вы мне лучше расскажите, что у вас, на криминальном фронте, интересного?

Мы с Валентином переглянулись.

— Кать, ты замужем?

— Так, неофициально.— Она принялась за баклажаны. Сереж, наливай что ли. Что вы, тут, как не мужчины... А вам зачем?

— Что зачем?

— Ну, замужем я или нет?

Валька готовился снова прыснуть, но я постарался нагнать серьезности:

— Кать, вот ты спрашивала, что интересного? А я тебя спрошу. Для тебя имеет значение, что производство и продажа противозачаточных средств сократились за последние три-четыре года втрое?

Она уставилась на меня, надеясь увидеть хоть капельку подначки, но я старательно сохранял серьезность.

— В другой раз, я, может быть и не стала б отвечать на этот вопрос. — Катя говорила задумчиво, как бы советуясь с собой — правильно ли я делаю, что отвечаю? — Имеет, конечно. Я свой любимый моридон не могу нигде найти. Приходится пить заменители, а они вреднее. А зачем вам это?

— Да так. Я тоже кое-что понимаю. А еще скажи, — я немного помялся, за обеденным столом эту тему обсуждать с дамой было не совсем удобно, но она сама напросилась, пусть терпит. В конце концов, мы ее с собой не звали. — Как ты относишься к абортам?

Катя Диас перестала есть, положила вилку и нож, промокнула губки, и серьезно, приподняв двумя пальчиками сверкающий алмазными гранями платиновый католический крестик, уютно примостившийся в вырезе кофточки на груди, сказала:

— Если вы думаете, что я ношу крест для красоты, то вы ошибаетесь. Я совершенно искренно считаю, что аборт — смертный грех. И если Богу будет угодно, чтоб я залетела — я стану рожать. Есть замечательная пословица, которая на французском звучит красивее чем на английском и испанском: "Le Dieu donne les enfants, donnera la nourriture" Вам понятно? Хотя, я надеюсь, что мы сыграем свадьбу до того, как я уйду в декрет. — добавила она, улыбнувшись. — не могу представить миниатюрную Катю беременной.

— Вполне, но лучше б ты ее перевела, — ответил я и обратился к судаку. Катины глазки уже светились профессиональным интересом. Она продолжала пропиливать баклажановые пластины, накладывала фарш и зелень поверх кусочка, но отправлять в рот не торопилась. Наконец, она положила вилку.

— "Господь дает детей, даст и еды для них". Ну и к чему вы все это у меня выспрашивали?

— Кать, если б мы сами могли все объяснить. — Сказал Валентин. — У Сергея Алексеевича есть кассета с записью беседы двух женщин, мы так поняли они члены какого-то клуба. Ты что-нибудь знаешь о женских клубах?

Она недоуменно пожала плечиками.

— Клубы? Исключительно женские? Я наведу справки. Мне сейчас на память приходит только "Мери Кери", это система многоуровневого маркетинга по продаже косметики фирмы "Мери Кери". Только это.

— А что они делают? — спросил я.

— Продают. — Просто ответила Катя. — Схема простая: есть склад продукции "Мери Кери", покупаешь право торговли их товаром у них же — примерно, ну для ровности счета, скажем, за сто Евро, затем привлекаешь к продаже еще женщин, они тоже покупают право торговли за такие же деньги, а фирма тебе дает "откат" процентов 10-15... те женщины активно торгуют косметикой, и одновременно тоже привлекают к этому бизнесу подруг, а иногда и случайных знакомых, желающих попробовать себя в бизнесе. Количество женщин постепенно растет, и всякий раз привлекая к торговле новых партнеров, так они себя называют, которые платят за право торговать, первые в этой цепочке получают "откат", и их доход уже формируется не только из дохода от проданного товара, но и из этого отката. Для вершины образующейся пирамиды, большая часть дохода составляет именно от привлеченных членов. Но на них лежит забота о проведении семинаров, снятии в аренду залов, офисных помещений и помещений для склада. — Мы слушали Катю, открыв рты. — Так вот растет сеть. Рано или поздно, кто-то создает под собой вторичные сети, структуры, выходит напрямую в финансовых отношениях с фирмой "Мери Кери". Главное во всем этом, то что женшины, чем выше поднимаются, тем меньше торгуют сами, и тем больше заняты организацией процесса. А к этому уже не все способны.

— Кать, ты так хорошо все знаешь — откуда? — спросил Валентин.

— Имела грустный опыт участия, — Катя вновь обратилась к баклажанам.

Некоторое время мы молча жевали. Я спросил:

— А почему — грустный?

— Не все имеют талант торговать, но всем хочется получать деньги. Я выложила сто семьдесят пять евриков, закупила партию кремов и масок, еле-еле распродала все это, и никого из моих подруг не смогла привлечь к этому бизнесу. Бросила все. И честно говоря, таких как я — большинство... Я — исполнитель, а не организатор.

— А они, что же, так и бросают всех в море бизнеса без учебы, подготовки? — спросил я. Я кое-что тоже слышал об этих пирамидах.

— Ну почему, там два — три раза в неделю проводятся семинары, каждая участница рассказывает; — как она ведет дела, чем и как привлекает к бизнесу женщин. С ними также работают профессиональные психологи, объясняют, как находить мотивацию, как влезать в душу, дают читать книги по маркетингу, бизнесу, психологии. Но, мальчики... — Катя сделала паузу и многозначительно посмотрела на бутылку с остатками Кьянти, — налейте, что ли! — Я сделал знак Валентину, "мне не надо". Мне еще машину рулить, дорогу ехать.

— И что — но? — жаждал продолжения Валентин.

— Но не по мне все это. Я махнула рукой, пропади они пропадом. Косметика хорошая, но в бизнес ихний, я больше ни ногой.

Катя чокнулась с Валентином, и мелкими глоточками выпила. Я допил кофе. Обед закончился. Вставая, я сказал:

— Извини, Катя, что испортили тебе обед.

— Да ладно, вам! — Катя улыбнулась, — ерунда какая. Вы спрашивайте, если что, я помогу. Но за переводы — страница — евро. Идет?

— Вполне, Катенька!

Мы вместе дошли до выхода, рассчитались с официантом у кассового аппарата. Катерина пошла на улицу — прогуляться. А мы с Ворониным застряли на лестничном пролете. Складывалась картина еще более непонятная. Из диалога и в самом деле выходило, что женщины — члены некоего клуба, участники семинара, болтают в перерыве — об абортах. Ничего себе тема? Что из этого можно предположить? Ровным счетом — ничего. Кроме того, что у той, что явно гостья, "камень с души упал", значит, с ними там проводят душеспасительные беседы, или еще что-то, что снимает тяжесть. Как Катя сказала: "Аборт — смертный грех", ага! Значит, на этих семинарах психологи умело снимают с женщин перенесших аборт — чувство вины. Здорово. Но это единственный пока вывод, который я могу сделать.

День за огромным витринным стеклом перевалил к вечеру. Осень нынче жаркая идет. Климат сдвинулся совсем... лето каждый год все жарче, а зимы — холоднее и без снега... и противозачаточных не достать... Как страшно жить! Да. И чего я голову ломаю? Верно, Борис советовал, отдать всю эту бодягу в православный отдел, отцу Владимиру, пусть он раскапывает и клубы эти, и статистику ненормальную... Нет. Все-таки неспокойно на душе как-то, тревожно. Вчера, когда в меня стреляли, тревога была другая. Там страх ощущался, противный, липкий... особенно, когда увидел, как легко, походя стреляли эти подонки в бармена и девушку... а в Берга? Уверен, что фамилии они не спрашивали. Для киллера очевидно было, что сидящий в кресле — Хансен.