Командующий полком осназа получил заранее сведения об этих дотах, но эти сведения были неполны. Видимо, тогдашняя разведка недоработала: источник не сообщил, были ли то пушечные или пулеметные доты. Сказано было лишь, что пушки (если есть) предполагаются калибром 76 мм. Разумеется, Черняховский не мог знать, что из-за спешки источник (это был, понятно, Рославлев) просто не успел разыскать информацию. Даже беспилотники не могли выявить это: амбразуры были тщательно укрыты маскировочными ветвями. Вид вооружения стал ясен лишь в последний момент — сразу после того, как отзвучало эхо от последнего взрыва реактивного снаряда.
Раскаленные газы разметали и снег, который покрывал огневые точки, и всю маскировку. Дзоты, как и предполагалось, были уничтожены полностью. Бетонные сооружения показались во всей красе. Ревнитель изящной архитектуры посчитал бы доты уродливыми, красноармейцы же на этот счет собственного мнения не имели ввиду отсутствия интереса к данному предмету. К тому же первоначальный вид 'миллионников' был подпорчен и осколками, и прямыми попаданиями.
Разумеется, попытки догадаться о наличии выживших внутри дота выглядели малопродуктивным занятием. Бронетехника и поддерживающая ее пехота предпочитали действовать.
— Здесь 'лось-раз', вижу бронеколпак на час. 'Лось-три', гаси.
Тяжелый танк, грузно переваливаясь на том, что осталось от надолбов, чуть довернул пушку. Та, покачавшись, плюнула длинным клинком пламени.
Кумулятивный снаряд, рассчитанный на пробитие брони в двести двадцать миллиметров, не оставил шансов цели, имевшей жалкие сто девяносто миллиметров толщины. Направленный взрыв проплавил стенку и обрушился огнем и осколками на то, что было внутри.
— 'Лось-два', ослепи амбразуры!
Приказ чуть-чуть запоздал.
Танковые экипажи не были склонны к мистицизму, в противном случае случившееся они обозвали бы чудом. То, что амбразура пушечная, увидели сразу три танка, включая сюда машину взводного. И там часть расчета выжила. Тут же последовало наглядное доказательство: из дота ударила пушка. Как расчет мог пережить обстрел из 'Ураганов'? Ответа никто не знал и даже не попытался узнать. Как бы то ни было, снаряд попал Т-72 в башню и ушел рикошетом вверх.
Ответ не заставил себя ждать. Впрочем, первым снарядом наводчик Фалалеев постыдно смазал. Взрыв сверкнул вспышкой чуть ли не за метр от кромки амбразуры. Но второй выстрел, последовавший через секунды три, угодил уже лучше: в боковую стенку. По идее, фугасный снаряд танкового калибра должен был уничтожить и орудие, и расчет, но 'лось-два' не пожелал надеяться на случайность. Третий снаряд попал прямо в амбразуру и, судя по мелким деталям, вылетевшим из нее, взорвался уже внутри.
Два других танка без особой спешки додавили пулеметные амбразуры. А на поле вышли новые игроки.
Два бронетранспортера ловко обошли своих тяжеловесных товарищей. Из одной выскочило отделение. Двое тащили по канистре. Сноровисто вскарабкавшись на самый верх, они залили содержимое канистры в вентиляционное отверстие, Один красноармеец швырнул туда же горящий комок, похожий на паклю. Полыхнуло красное пламя с копотью.
Другая БМП высадила десант у тыльной стороны 'миллионника' — там, где была дверь. Саперы прилепили в шести местах куски чего-то смахивающего на пластилин, воткнули детонаторы, закрепили бикфордовы шнуры и разбежались. Как легко догадаться, дверь не выдержала.
Командир отделения Наимов, из касимовских татар, пробившийся в младший командный состав исключительно за личные способности, катнул в дверной проем гранату, дождался взрыва, не подставляясь под ударную волну вкупе с осколками, и призывно махнул рукой подчиненным.
Не прошло и получаса, как тяжело дышащий Наимов выскочил из дота, подбежал к БМП и доложил:
— Проверили. Живых не осталось. Только запах там... ялла! 6
Стоит упомянуть, что зрелище внутри дота было не лучше аромата. Наимов не обмолвился о том, что часть его красноармейцев оставила на полу дота ужин, да он и сам был к тому близок. По его мнению, эти подробности были совершенно лишними.
Никто так никогда и не узнал, что именно было основной причиной гибели защитников дота: ракетные снаряды, пушечный обстрел или огонь, прорвавшийся через вентиляцию.
Было бы преувеличением сказать, однако, что 'Ураганы' смели все и вся. Бойцы уже без опаски ходили во весь рост, когда с фланга с дистанции метров сто восемьдесят застучал пулемет.
Командир БМП отреагировал мгновенно. Дульное пламя из расщелины между скалами еще металось, выискивая жертвы, когда башенка развернулась, и куда более громким и весомым голосом заговорила тридцатимиллиметровая пушка. Вражеский пулемет замолчал, а под прикрытием своего огня бойцы подползли поближе и закидали позицию пулеметчика гранатами.
На поверку оказалось, что спасшийся от реактивных снарядов (но не от гранат) финн стрелял не из пулемета, а из автомата, который тут же был изъят.
— Вот он почему уцелел, — рассудительно молвил умный и образованный (у него было целых семь классов за плечами) красноармеец Соркин. — Вон скалы со всех сторон осколками посекло, а между ними и не попало. Хотя уж контузить вполне могло.
— И правда. Сам видел, как он стволом дергал. Только Варакину и прилетело.
— Не так уж страшно прилетело. Ить даже повезло. Санинструктор говорил, жить будет, точно.
Стоит заметить, что первичный диагноз был правильным, но неполным. Санинструктор промолчал о том, что пистолетная пуля попала в кость, так что в будущем бедняге Варакину, весьма вероятно, не светила карьера скрипача.
— Не, эта штука стрелять больше не будет, — чуть не в тему, но вполне авторитетно заверил признанный всем взводом знаток оружия Николай Ковань, пристально оглядевший трофей. — Затвор помяло. Осколком, должно быть. И ствол опять же...
— Дай потрогать. Тяжелый он. Полпуда верных, если с диском.
Автомат пошел по рукам.
— Ну, скажешь тоже. Килограмм шесть... семь, чтоб не соврать.
— И неудобный. Диск сильно мешает, руку некуда прибрать. Вот я пробовал наш ППС — ни в какое сравнение.
Поклонник советского оружия слегка преувеличил. Слово 'пробовал' означало лишь, что упомянутое оружие ему дали секунд на пятнадцать в руках подержать. Без малейшей возможности пострелять, само собой.
Однако ученую беседу грубо прервал взводный:
— По машинам!!!
К этому моменту дот номер четыре также был захвачен. Впереди советскую бронетехнику ждала оперативная пустота.
— Плохо виден! — доложил состояние дел оператор беспилотника. — А дальше будет еще хуже.
Это соответствовало правде. Симо Хяюля не просто затаился на удобной позиции. Ему помогало солнце, которое вот-вот должно было взойти. И только следы лыж снайперу не удалось скрыть полностью, хотя он добросовестно пытался это сделать.
— Ну, раз медлить нельзя... Все равно продолжать следить и корректировать. Гофману и Харченко: начать пристрелку.
Расчет миномета начал привычное дело. Оператор наворачивал беспилотником круги неподалеку в готовности корректировать огонь.
Хлопок. Печальный вой летящей мины. Разрыв.
— Недолет двадцать пять...
— Убавь на деление.
— Есть.
— Огонь!
— Женя, у меня скоро сдохнет движок, давай запасного.
— Толик, готовь к взлету.
— Перелет двадцать.
— Прибавь половинку.
— Есть.
— Огонь!
Уже после первого разрыва снайпер понял, что охота идет за ним. Пытаться бежать с позиции — глупей хода не придумаешь. Даже просто отползти — и то ненамного умнее. И все же возможность спастись существовала. Рядом с лежкой имелась ниша в скале. Стрелять оттуда было невозможно, зато она предохраняла от прямого попадания мины, падающей почти вертикально. Симо постарался забиться в тесное укрытие. С его тощей фигурой и ростом чуть более полутора метров это оказалось возможным.
Оператор беспилотника отреагировал:
— Похоже, отползает вбок... скрылся. Не иначе, под камень уполз. Там его не достанем, разве рикошетом.
В расчете миномета разгорелся тихий спор.
— А если АГСом?
— Чем, по-твоему, гранаты от мин отличаются?
— Тем, что идут по настильной траектории.
— И что?
Командир расчета Гофман решил идти ва-банк:
— Товарищ старшина, разрешите убедить старшего лейтенанта.
Эти слова непосредственному начальству не понравились, но он счел строптивого подчиненного меньшим злом, чем живой вражеский снайпер. Поэтому последовал приказ предложить схему огневого налета Борисову, между тем, как минометы вели беспокоящий огонь.
Через пару минут командир минометного расчета Генрих Гофман, которого весь взвод с легкой руки старшины полагал чернявым и шустрым евреем (хотя на самом деле тот был из поволжских немцев), докладывал и рисовал схему:
— Вот, товарищ старший лейтенант, если здесь разместить гранатомет, а вот тут, на дистанции пятьсот двадцать метров, лежка этого самого снайпера, то достать можно. Граната от удара об камень взорвется, рикошет пойдет в противоположную стенку, может и под скалу залететь.
Борисов оценил замысел. Гранат было жалко, но людей — намного жальче. Последовали распоряжения.
Очередь из пяти гранат отзвучала раскатами взрывов. И почти сразу же последовал доклад оператора беспилотника:
— Есть тепловое пятно! И в видимом диапазоне тоже. Кровь это, ранен он там.
Симо в своем укрывище не терял надежды. Не может быть бесконечного запаса мин у русских; до темноты надо продержаться, а там уходить. При таком воздушном разведчике шансов успешной охоты почти что не было. Значит, следует запастись терпением. Но, видимо, его одного было недостаточно.
Мины уже не завывали. В этом снайпер угадал. Зато последовали вроде даже не слишком громкие хлопки, составившие очередь. И тут же на скале слева начали рваться настоящие гранаты.
Осколок ударил финского солдата в сонную артерию. Брызнувшая кровь и показала беспилотнику то самое теплое пятно. Симо Хяюня умер через минуту-другую после попадания.
Борисов приказал проявлять осторожность. И через два часа к снайперской лежке подобралась пара десантников. Обратно они принесли документы убитого и его винтовку. Приклад и ложе были рябыми.
Ротный деловито спросил:
— Количество зарубок сосчитали?
— Не до конца, товарищ старший лейтенант. Тут дерево отщепило осколками. Но не меньше, чем восемьдесять девять.
— А по документам?
— Так они по-фински, товарищ старший лейтенант.
— Тогда пишите рапорт. И не забудьте указать приметы этого снайпера.
— Не было особых примет. Ну вот разве что... росточком он был невелик. Мы прикинули: меньше красноармейца Войтова. То есть метр пятьдесят семь, не боле.
— Так и запишите.
Но бумажный труд продолжался не очень долго.
Сначала десантникам показалось, что пушки ударили по их позициям. Но потом стало ясно: целью является мост.
В то же время на других участках этого фронта происходили события своим чередом.
Ствольная артиллерия ударила не особо дружным, но мощным налетом. Снарядов не жалели. Под конец артподготовки у многих пушек дымилась краска на стволах. Результат оказался предсказуемым: на участке целых двенадцать километров от линий обороны не осталось ничего. Мощных бетонных дотов там просто не было, а дзоты не могли устоять против снарядов тяжелых самоходок, приданных наступающим приказом Жукова. Именно на двенадцать километров линия фронта продвинулась.
Зато мощнейший обстрел ракетами на другом участке остался без ожидаемых последствий. Линия обороны с дотами-миллионниками была прорвана, но почему-то в прорыв не устремилась русская пехота. Бронетехника остановилась, а русские стали поспешно организовывать линию обороны на этом участке. Вместо мощного прорыва явно наметилось еще одно окружение, и на этот раз в котел могла попасть уже полная дивизия. Этого допустить было никак нельзя. И финское командование отреагировало вполне ожидаемо.
Пара финских батальонов могла бы смять роту, которая заняла позицию. У русских отсуствовали средства усиления в виде артиллерии, не говоря уж о бронетехнике. Но вместо массированной атаки на плацдармы все наличные силы пошли на противодействие предполагаемому удару вдоль линии фронта. Исключением явился дивизион стапятимиллиметровых гаубиц. Финским артиллеристам была поставлена задача: разбить треклятый мост. Финны разумно предположили, что защитники плацдарма без поддержки подкреплениями и боеприпасами останутся в весьма непростом положении. К сожалению, два других моста повредить хоть как-нибудь представилось практически невозможным. У бомбардировщиков на это было крайне мало шансов — если таковые существовали вообще. А с пехотной атакой силами до батальона защитники плацдармов имели все шансы справиться.
В то время, как основные финские силы, сосредоточившись в районе линии Маннергейма, спешно готовились к обороне против предполагаемого флангового удара, уже упоминавший финский артдивизон начал пристрелку.
После первых же двух снарядов лейтенант Перцовский бегом, но пригибаясь при этом, бросился по ходу сообщения к ротному.
— Товарищ старший лейтенант, они ж по мосту бьют!
Перцовский выкрикнул это от всего сердца и весьма взволнованно. Лейтенанта можно было понять. Он затратил столько усилий, а тут ЕГО мост, сохраненный ЕГО трудами, хотят разнести на мелкие осколки фугасными снарядами. По недостатку опыта Марк еще не привык к тому, что на войне плоды человеческих усилий очень часто идут прахом.
Ротный, наоборот, сохранил полный запас спокойствия.
— Лейтенант, даже если прямо сейчас звено штурмовиков вылетит с заданием подавить эту батарею — и тогда они не успеют предотвратить повреждение или уничтожение моста. Но вы правы отчасти: артиллерия, покончив с мостом, за нас примется. Манукян, установите связь!
— Уже установлена, тарщ старшлейтенант!
— Передавайте!
И Борисов надиктовал сообщение. Оно содержало в себе ошибку: против моста действовал финский дивизион, а не батарея. Ротного извиняло то обстоятельство, что пристрелку финны вели весьма медленно (расстояние до цели составляло более восьми километров). В результате на задание вылетело лишь одно звено 'крокодилов'. Командиром его была назначена Лида Литвяк.
Ударные вертолеты были уже на подлете, когда в шлемофонах у всех летчиков и штурманов звена прозвучало:
— 'Рыси', впереди не портсигар, а полная пачка папирос. Повторяю: пачка. Как поняли?
Хотя связисты и клялись в защищенности связи, но все авиаторы, не сговариваясь, приняли нехитрую систему дополнительного шифрования.
— Здесь 'рысь-три', — отозвалась командир, — вас поняла, начинаю перекур.
— Впереди зенитки, одна батарея точно, слева от высоты сто двадцать на одиннадцать часов, по идее должна быть и вторая справа, — доложила лейтенант Валя Кравченко с штурманского кресла.
— Тогда гаубицы расположены сзади холма, — сделала вывод командир и бросила по радио команду о подавлении зенитного противодействия.
Командир 'рыси-четыре' старший лейтенант Сима Амосова, не дожидаясь команды, стала 'качать маятник' — так вертолетчицы, с легкой руки Старого, прозвали беспорядочные маневры с целью сбить с наводки вражеских зенитчиков. Через считанные секунды Литвяк принялась маневрировать точно так же. Выходя на ударную позицию, оба 'крокодила' просели почти до земли, потом слегка высунулись над рельефом.
