Зверь лютый. Книга 29. Венец

В хорошо освещённом пространстве перед престолом было ясно видно, как меч неторопливо скользил по плечу, по бороде, по шее епископа. Замедленное, "змеиное" движение острой стали было вдруг неуместно озвучено: из возящейся в темноте справа группы вновь раздался полный муки вопль. Сопроводившийся в этот раз каким-то металлическим звяканьем и довольными мужскими голосами.

Епископ, судя по отражению свечек на его бурно потевшем гуменце, непрерывно дрожал. Но не совершал движений. Могущих привести к тем, "несовместимым".

Как говаривал Винни-Пух: "Это ж-ж-ж — неспроста!".

Только "пчёлы" здесь какие-то... двуногие и вооружённые. "Сладенько" — хотят, а мёда — не делают. Это неправильные пчёлы! И у них, наверное, неправильный мёд.

За моей спиной раздался негромкий стон и шорох.

Факеншит! Я чуть не подпрыгнул с испуга, выдёргивая "огрызки".

Хорошо — "чуть", хорошо — не ткнул сразу: монах-экскурсовод, ухватившись одной рукой за сердце, другой пытался удержаться за стенку туннеля, постепенно съезжая по ней. В темноте коридора, едва подсвечиваемого свечами за углом, смутно видно было мучнисто-белое лицо инока. Сухана, стоявшего выше по лестнице, видно почти не было: просто серое пятно во мраке.

Сухана мне не видно. Но он-то меня видит. И слышит. Даже когда не слышат другие.

— Инока — на спину, наверх, в зал, сдать братии. Найди Охрима. Мечников. Четырёх, тихо, сюда. Лучников — против выхода в зале. Бегом.

Больше всего в этот момент я опасался воплей монаха, вскидываемого на спину моего бывшего зомби. Зря: при инфаркте не кричат.

Экс-зомби в роли санитара, соблюдая шумомаскировку, отправился считать ступеньки на "лестнице в небо", а я вернулся на нижнюю и снова выглянул в пещеру.

Глаза ли лучше стали видеть в темноте или свечки сильнее разгорелись, но картинка справа стала более понятной.

Два длинных тёмных ящика — саркофаги. Как и в Иерусалимской пещере, где похоронены два первых короля: Готфрид Бульонский, который отказался от королевской короны, назвавшись "Защитник Гроба Господня", и его брат Балдуин I, так и здесь лежат два брата, два Великих Князя Киевских, Изя и Ростик. Разница в мелочах: в Иерусалиме братья задвинуты в ниши в стене. Там лежат статуи покойников в полный рост в воинском облачении. На "Святой Руси" скульптурных портретов не делают — просто каменные ящики с резными узорами по бокам и на крышках.

Поперёк одной из крышек на животе лежит "золотоволоска". Впрочем, волос уже не видно под комом собранной на голове одежды. Зато на тёмном камне саркофага, среди тёмных одежд обступивших "приносимую жертву" православных воинов, контрастно выделяется полностью обнажённое, дёргающееся, растопыренное и удерживаемое, очень белое тело. Судя по ритмическим движениям, по характерным хлопкам голым по обнажённому, по пыхтению, сопению, всхлипыванию и всхлюпыванию, сопровождаемым довольными похрюкиваниями и повякиваниями зрителей, процесс близкого знакомства зашёл уже довольно далеко. Или здесь правильнее — глубоко?

Из-за темноты помещения, множества участников, закрывавших обзор, и отдалённости действия я не мог разглядеть первичные или вторичные половые признаки насаркофагненного... Или правильнее — насаркофагляемой?

Тема, конечно, интересная, но не самая актуальная в данный момент.

Ещё из не самых: на чьём именно гробе происходит процесс? Судя по сторонам света и традициям православного трупоположения... акт совершается на голове князя Ростислава. Что, конечно, отягощает. Отдаёт если не святотатством — не крадут же, но богохульством: князь — святой и благоверный. Но позже. Хотя, может, и на голове князя Изяслава. Этот — раскольник, на нём можно.

Значительно лучше видна пара персонажей с другой стороны святого места. Свечи на алтаре разгорелись, и я видел острое вслушивание архипастыря в происходящее у саркофагов. Уши у него не развернулись, естественно, на 180®, как бывало у моего кота при обсуждении его экстерьера подвыпившими гостями, но всё внимание — там, сзади.

Не я один наблюдал этот феномен "затылочного зрения". "Хрипатый", стоявший рядом с пастырем, держа меч на его плече, многообещающее хмыкнул, и, не смещая и на йоту своё оружие, неторопливо наступил сапогом на голые, торчащие из-под рясы пальцы ног архиерея, заставив того взвизгнуть и, ни на миллиметр не изменяя положение своей шеи в пространстве, отдёрнуть ноги, разводя их шире. Воин опустился за спиной епископа на колено, и, чуть опуская рукоять меча, заставляя клинком у шеи молящегося поднимать лицо всё выше, всунул другую руку под одеяние святителя.

Кирилл ойкнул, дёрнулся, но "хрипатый" прижался к его спине и принялся что-то умиротворяюще проповедовать на ухо лучшему проповеднику современности. Одновременно он давил тому на спину, чуть опуская при этом меч. Кирилл был вынужден опуститься на руки, потом на локотки. Низведя, таким образом, взгляд свой от истока расщелины, иллюстрирующей путь Крови Господней в теле Голгофы, к её устью. Однако, куда бы не смотрели глаза самого известного нынешнего "златоуста" "Святой Руси", всё внимание его было сосредоточено не на построении прочувственных "Слов" или формулировании очередной высокохудожественной притчи, но в месте пребывания шуйцы собеседника. Явно не веро-, но право-учителя.

В смысле: прав человека с мечом в отношении человека без оного.

Я не видел их лиц, не слышал слов, но судя по охам и ахам архипастыря, "хрипатый" был "ударником". В смысле: соц.труда, а не по тамбуринам, если вы так подумали. Процесс "дойки" светоча мудрости и столпа благочестия происходил интенсивно.

Забавно: лет пять назад, в ходе Бряхимовского похода, я неудачно похвалил норвежцев Сигурда, назвав их "драконами". Мне тогда объяснили второй смысл этого слова, сформировавшийся в их локальной общности. Там отношение к "драконам" было насмешливое, ласково-пренебрежительное: "мальчики для удовольствий", прислуга, исполняющая, в суровых походных условиях, "милые шалости" по ублажению "настоящих мужчин".

Здесь сходное действие имело противоположный социально-этологический смысл.

Насилие — не действие, а отношение к нему.

Принять стопарик с морозца — удовольствие. То же самое, но шестой раз подряд под скандирование толпы "Пей до дна! Пей до дна!" — групповое изнасилование.

Способность хомнутых сапиенсом выворачивать наизнанку свойственные им, как и прочим животным, паттерны поведения, для достижения уже не биологических, но общественных, социальных целей — удивительна. "Хрипатый" с мечом наглядно, даже — "нательно", демонстрировал архипастырю его несвободу, его подчинённость. Исполняя те же движения, которыми юные норвежские "драконы" старались заслужить благосклонность старших товарищей по гребле, удовлетворяя их "игривые" пожелания. "По согласию".

Здесь же воин заставлял епископа смиренно терпеть. Ощущать свою покорность, ничтожность, "подлежащность".

Унижая епископа, воин возвеличивал себя. В своём понимании себя и мира. Но и инок при этом возвеличивался. В своём мироощущении. Ибо просветлялся, освобождался от гордыни, ощущал тело свою бренное случайной игрушкой в руках мирянина и, через смирение, высокую духовность и тварности своей отрицание, приближался к свету Престола Господнего. "Юроды мы Христа ради".

Конечно, в мирное время с архиереями так не поступают. Что повышает привлекательность применяемой технологии и для воина, и для инока: редкость, экзотика, "запретный плод сладок". Попы вообще и епископы в особенности пользуются, как правило, авторитетом, уважением у русских людей. Попробовал бы кто-нибудь учудить подобное с Нифонтом Новгородским! — Так Нифонта и уморили голодом в Киевском Порубе. За непослушание. По другому, более академическому, поводу.

"Спор о посте", "неправда митрополичья" показали, что пастыри... разные. Не все — "правильные". Табу неприкосновенности дало трещинку.

Если митрополит — вор, посадивший игумена в Поруб "не по правде", то почему епископа нельзя пощупать? Отдраконить? Выдоить как козу. По случаю, для интереса. Они ж все такие, нечестные.

Глава 570

Увы, как часто бывает в поле сексуальной деятельности хомнутых сапиенсом, после мгновений удовольствия приходят минуты осознания. Иногда далее следуют годы сожалений.

"Дети — нaшa радость. Женщины — нaшa слабость. Один раз расслабишься и всю жизнь рaдуeшься..." — мудрость очень не новая. Но здесь некорректна: детей — не предвидится, радоваться — нечему.

Человеку с мечом не свойственна длительная и многосторонняя рефлексия. Которым свойственна — уже похоронили.

Ощутив момент собственного величия, покорную дрожь в своей руке фрагмента тела архипастыря, воин скоро подумает о будущем. А опытный, как здесь — уже об этом думает. Наевшаяся "мёда" "неправильная пчела" должна уничтожить свидетелей своего "пиршества". Иначе придёт вышестоящий "пасечник" и сделает из "мёдосборщика" мокрое место.

Не берусь пророчествовать о подробностях, но концовка очевидна: Кирилла прирежут. Отмазка примитивна:

— Кидался, сопротивлялся. А мы и не знали — кто это. В горячке боя, в напряжении зачистки... когда из-за каждого угла ворога ждёшь... Быват.

Накажут. Но... Кирилл — Туровский. Туровские князья — союзники Жиздора. Политрук противника. Не хорошо, конечно, но так ему и надо. Ибо — нехрен. Против нашего и нас всех? Случайно прирезали? — Ай-яй-яй, два наряда вне очереди.

Одна беда: Кирилл имеет место в моих планах. Он нужен для коронации Андрея. Хотя, конечно, можно и обойтись. Он интересен и в дальнейшем: как канал связи, а, может быть, и как рычаг воздействия на Туровских князей. Хотя можно и без него.

Если этого зарежут — там нового какого-нибудь изберут. Мне — неизвестного, вряд ли лучше по морали и политике, наверняка хуже в части литературного таланта.

Я уже говорил: каждый персонаж "золотой нашлёпки" — затычка на канализационной трубе, этого пришибёшь — другое, свежее дерьмо наверх вылезет.

А не придти ли бедняге на выручку? Осознаёт ли "выручаемый" всю глубину постигших его неприятностей? Или ему нравится процесс, а моё вмешательство будет воспринято как нежелательная, весьма досадная помеха? Понимает ли он перспективу скорой смерти? И как он к этому относится? Как к истово желаемому мученичеству, открывающему кратчайший путь к цели всего земного существования, к награде за многолетние монашеские подвиги — вратам в райские кущи?

Что есть "хорошо", и что есть "плохо" для конкретного архипастыря? Не будет ли моё вмешательство "навязанной услугой"? Не является ли оказание помощи христианину, особенно — священнослужителю, в части избавления его от страданий, от смерти — препятствованием в достижении его личных экзистенциальных целей?

Не представляет ли наблюдаемый процесс наглядное выражение того, что так горделиво описывает ап. Павел: юродствование Христа ради?

Не в этом ли состоит для Кирилла "смысл жизни"? Могу ли я позволить себе её "обессмыслить"? Если я выступлю в роли преграды на пути его души к вечному блаженству, то ни о какой благодарности не может быть и речи.

Короче: следует ли не мешать этим добрым людям продолжать их игрища? А уж потом, когда епископ, заливая пол кровью из перерезанного горла, вознесётся в Царство Божье, где сонмы ангелов небесных "Вас встретят радостно у входа", приступить к исполнению законов мира тварного, ничтожного, земного. В моём личном их понимании.

Наверху лестницы раздался лязг и топот. Я отскочил на пару ступенек вверх и злобно зашипел навстречу спускающимся. Слоны, факеншит, подкованные! И подков нет, но так грохочут!

Свалившийся мне на грудь споткнувшийся на ступеньках Охрим растерянно крутил одиноким глазом:

— Мы... спешно... на подмогу...

— Факенш-ш-ш-ш-ит! Т-ш-ш-ш...

Команда замерла кто где стоял. Даже дышать перестали.

Хорошие ребята. Очень хорошие. Но шумные. Тоже — очень.

— Выдохните. Тихо. Сухан — ко мне. Выглянь влево. Заднего снять топором. Аккуратно. Так, чтобы он мечом переднего не зарезал. Погоди. Охрим. Глянь вправо. Всех стоячих бить.

— Насмерть?

— Как получится. Сухан, готов?

— Рисково.

— Ждём.

Ребята подтянулись к выходу, построились плотненько.

Проход узкий, а люди с оружием громоздки. Мне пришлось, чтобы не мешать бойцам, перебраться в конец построения.

Мы молча стояли в темноте лестницы.

"В мире нет ничего разрушительнее, невыносимее, как бездействие и ожидание" — Кто это? Герцен? — Как же ты прав, колокол ты наш! Вот этим я и занимаюсь. Разрушаюсь и не выношу.

Отсюда я ничего не вижу, ничего разумного сказать не могу. Только тупо, от нервов, заорать "в атаку!".

Судьба полководца. Привёл, построил, указал цели, определил критерии... И — жди. Терпи, потея от напряжения. Пока кто-то другой, в меру его собственного разумения ситуации и твоих, не сильно подробных ЦУ, посчитает, что уже...

Философичность рассуждений с оттенком мировой скорби по поводу вселенского нарастания энтропии и усиления белого шума в информационных каналах несколько тормозила кипение адреналина в жилах и стремление бежать сразу во все стороны, выпучив глаза и вопия матерно-бравурно...

Выдох Сухана при броске топора я услышал. Мгновенно всё завертелось. Охрим скомандовал "Бой!" и парни метнулись вперёд. Я... как-то проспал. Выскочил в пещеру с двухсекундным опозданием.

Ну, типа, уже всё.

Справа Охрим с мечниками набегают на "саркофагнутую" группу. Те смотрят растерянно, хотя и тянут мечи из ножен. Тут понятно: четверо против пяти моих, без подготовки, без щитов, без сомкнутого строя... не вопрос.

Слева вопит кучка лежащих тел. Подскочивший к ней Сухан пнул что-то на земле ногой и, в свете пляшущих от резкого движения воздуха свечей, мелькнула железка. Грохнула в стену местной Голгофы, лязгая и звеня свалилась на пол. Меч. Отражально-психиатрический.

Сухан схватил за шиворот верхнее тело и откинул в сторону. Нижнее, вопящее и елозившее, начало быстро-быстро отползать от престола со свечами, отчего монашеское одеяние задралось, открывая обзору тощие белые ноги со спущенными на щиколотки штанами.

Нуте-с, "златоуст", скоро канонизированный, познакомимся.

* * *

Кирилл родился во вполне обеспеченной семье, получил неплохое образование. В тридцать один год оставил мир и принял постриг в Туровском Борисоглебском монастыре.

К этому возрасту большинство мирян имеют уже многочисленную семью, устойчивое имущественное и социальное положение. Большая часть жизненного пути уже пройдена. Но Кирилл отринул мирские тяготы. Он стал первым на Руси "столпником". В затвор принёс богатую библиотеку и написал там свои первые произведения.

Библиотека... манускрипты... цены... Богатенькое было семейство.

"Приняв иноческое пострижение, он стал служить Богу больше всех иноков, постом и бодрствованием изнуряя тело свое, и чрез это сделал себя чистым обиталищем Святого Духа... учил и примером своим поощрял монахов пребывать в повиновении и послушании игумену, почитать его, как Бога, и во всем слушаться его и говорил, что тот монах, который не имеет послушания своему игумену согласно данному обету, не может спастись. Стремясь затем к более совершенным подвигам, блаженный Кирилл заключил себя в столп, где некоторое время и пребывал, подвизаясь в посте и молитве. Тут он составил много благочестивых сочинений, чем приобрел известность во всей окрестной стране. По усердной просьбе князя и граждан города митрополит возвел его в епископский сан и поставил епископом города Турова.