— Гипер... чего? — тупо спросил Крэбб.
— Аномально учащенное дыхание, приводящее к снижению содержания углекислого газа в артериальной крови, — автоматически выдал Гарри, с беспокойством следящий за Лукасом, — что может привести к головокружению, парестезии губ и конечностей (в последних возможны спазмы) и чувство сдавливания за грудиной. В случае длительного приступа следует потеря сознания, — Гарри пару раз моргнул, сжал пальцами переносицу и яростно тряхнул головой, отбрасывая вылезшие из сознания сведения из Большой Медицинской Энциклопедии, проглоченной летом Гермионой, и увидел, что слизеринцы смотрят на него как на новую реинкарнацию Волдеморта. — Маггловская вещь, — махнул он рукой. — Ты в порядке?
— Полном. Но я прав? — настаивал тот, и Гарри, с улыбкой, кивнул. — Ну и ну! — глаза Лукаса лихорадочно заблестели. — И получается?
— Тебе же сказали, что нет, — раздраженный поведением брата, фыркнул Теодор.
Лукас не отреагировал: он все так же не сводил испытующего взгляда с Поттера, и хотя другие слизеринцы так же наблюдали за ним, они не заметили никакой перемены. Они готовы были поклясться, что на лице Поттера не дрогнул ни один мускул, а глаза оставались непроницаемыми. Они не заметили ничего, что могло дать подсказку первокурснику. У которого снова распахнулись глаза:
— Да?!
— Ну, после того как мы подключили другие разделы математики и кое-какие другие науки, распотрошили пару артефактов для ознакомления, что-то начало вырисовываться.
— Это... вау... просто охренительное ВАУ!!!
— Следи за языком! — рявкнул Теодор.
— Вот к чему приводит общение с грязнокровками, — наставительно произнес Малфой.
— Вас возмущает "вау"? — удивился Поттер.
— Нет, другое.
— Насколько я знаю, слово "охренительно" используется и в магическом мире, но все равно я попрошу Рона прекратить его использовать в присутствии малышей.
— Мы не маленькие!
— И поэтому кое-кто бродит после наступления темноты по школе в одиночестве, хотя было сказано этого не делать?!
— Я просто хотел увидеть брата, — тихо произнес Лукас и стыдливо понурился. Гарри взял его за подбородок, мягко принуждая посмотреть себе в лицо:
— Никто не будет возражать против общения семьи, Лукас. Тебе не надо для этого прятаться и хитрить, твое желание более чем понятно, но никогда не забывай о мерах безопасности, — мальчик торжественно кивнул, и Гарри отпустил его. — На этот раз я поговорю с Гермионой, следующий будет полностью твоей виной, и уже никто не спасет тебя от ее гнева, — гриффиндорцы разделили понимающую ухмылку. — Когда закончишь, пусть кто-нибудь из них проводит тебя до входа. Но постарайся, чтобы страж Гриффиндора их не увидел.
— Конечно, Гарри, — улыбнулся первокурсник, не веря, что так легко сумел избежать заслуженного наказания и, смеясь, увернулся, когда Поттер снова потянулся к его волосам.
В груди наблюдавшего всю эту сцену Теодора что-то неприятно кольнуло и сжалось с пониманием, что младший братишка никогда не позволял себе выглядеть таким беззаботным ребенком рядом с ним.
— Пугаешь первогодок несуществующей опасностью, Поттер? — едко поинтересовался он.
— Да нет, в принципе, вполне реальной, — не отреагировав на тон, ответил тот и вдруг зашарил по карманам.
— Хогвартс самое защищенное и безопасное место, — важно изрек Гойл.
Гарри замер, отвлекаясь от своих поисков, и вдруг разразился заразительным хохотом. Смех свободной птицей взлетел к каменным сводам и разбился о них на многократное эхо, унесенное в пустоту вечерних коридоров. Сразу стало тепло и уютно, Лукас зажмурился, чувствуя солнечный ветер на своем лице, и подавил настойчиво наползающую усмешку, глядя, как напряглись и непонимающе заозирались слизеринцы.
— Ничего глупее в своей жизни не слышал, — утирая выступившие слезы, сказал Гарри.
— Если тебе, Поттер, не хватает ума держаться от опасности подальше, — вступился за друга Драко, — еще не значит, что ей подвергаются и все остальные.
— Очень трудно удержаться на краю пропасти, когда тебя в нее сталкивают, Малфой, — с горькой усмешкой непонятно ответил Поттер и протянул ему сложенный белый лист. — А ваши утверждения особенно абсурдны в свете последних событий. Или вы серьезно ожидали, что Волдеморт (все, кроме Лукаса, вздрогнули) отступится от намеченного после первой же неудачи? Глупо. Учитывая, сколько лет он не оставляет попыток угробить меня, Волдеморту (опять!) свойственно усердие, достойное хаффлпаффца, — рядом захихикал Лукас. — Кстати, хорошо, что я на вас наткнулся. Появились подтвержденные сведения, что в скором времени мы ожидаем повторной атаки. На этот раз — скрытой, — он жестом напомнил Драко о листе, который тот машинально взял, и, понуждая слизеринца в него заглянуть, нетерпеливо пощелкал пальцами.
— Схема защиты? — изогнул бровь Малфой.
— Не совсем понятно, что это за существо, но оно будет искать чистой крови...
— Значит, тебе и прочему сброду ничего не грозит, — неприятно ухмыльнулся Забини.
— Можешь считать, что мы оценили вашу показушную заботу, — Малфой, все еще не готовый даже самому себе признаться, насколько сильно изменилось его отношение к Поттеру и как много эти изменения значили для него, перехватил разговор. К тому же никому из его друзей не нужно знать о смене лагерей его семьей, улучшенная манера общения могла вызвать слишком много подозрений. — Но, в отличие от вашего курятника, у нас есть более достоверные источники о наличествующих опасностях и лучшая защита от них, — он брезгливо пихнул маггловскую бумагу обратно в руку Поттера.
— Снейп не истина в последней инстанции, в школе происходит много такого, о чем он не в курсе. Осведомленность ваших родителей тоже вызывает сомнения, ведь они не знали о Хогсмиде, — спокойно ответил Гарри. — И поскольку ты решил быть таким чистокровным ублюдком, поясняю, раз не дошло с первого раза. Чистая кровь — это значит: девственная. А таких тут — основная масса девочек и много мальчиков, еще не переживших знаменательного события. Можешь проигнорировать предложение помощи и оставить Слизерин единственной не защищенной чарами территорией. Кстати, эта тварь чувствует жизнь и щиты, установленные против нее, так что поздравляю — оно направится прямо к вам.
Поттер резким движением выбросил руку, прижимая схему к груди Малфоя, и сразу отпустил, проходя сквозь озадаченных слизеринцев к лестницам настолько близко, что едва не толкнул Драко в плечо. Гордость Малфоя требовала решительно отказаться от проявления чужого великодушия. Здравый смысл — проявить благоразумие и принять щедрый подарок, за который не потребовали платы. Честь — немедленно принести любые гарантии ответной услуги в будущем.
— На вашем месте я бы последовал его совету, — тихо сказал Лукас, провожая взглядом начавшего неторопливый подъем в башню Поттера.
— Ты что-то знаешь? — серьезно спросил Драко.
— Только то, что Гарри никогда не делает того, в чем не уверен. На все его поступки и слова есть причины. Это надо принять как закон.
— Твоего брата обратили в их веру, — засмеялся Блейз, Лукас не обратил на него внимания, не спуская пристального взгляда с Теодора.
— Ты знаешь, как хорошо я умею ВИДЕТЬ, Теодор, и все это время в Гриффиндоре я смотрел. Поверь мне, когда я говорю, что Гарри не бросает слов на ветер, — взрослая серьезность по-детски звонкого голоса заставила их всех внимательно прислушаться. — Вы во многом ошибались насчет гриффиндорцев, даже в той малости, насколько мы боимся вашего декана. Гарри говорит, что страх — это извращенная форма уважения, а Гриффиндор ни в коей мере не уважает Снейпа. Он его презирает. Для вас главные лица моего факультета — шрамоголовый придурок и грязнокровая всезнайка, для меня — добродушный, веселый человек, предпочитающий уговорить нас сделать то, к чему мог принудить щелчком пальцев, и та, кто читает нотации, следит за успеваемостью, бранит за проделки и назначает наказания, но в то же время... — Лукас замолчал, подбирая слова, вдруг его глаза заволокло мечтательной дымкой, а губы растянулись в легкой улыбке, и следующие слова прозвучали как-то отстраненно. — Однажды мы решили поэксперемнтировать с зельем в спальне, предсказуемый результат — мы взорвали котел. Ничего серьезного, мы с друзьями успели укрыться, и никто не пострадал, даже урон комнате был незначительный, только громкий звук. Но уже через минуту неожиданно сильные руки выуживали нас из-за кроватей и из-под столов, походя огрев каждого пониже спины для острастки. Гермиона была в ярости! В комнату набились старшие, но никто не рискнул пытаться ее успокоить. Она кричала, угрожала всеми немыслимыми карами и представляла собой поистине страшное зрелище, но при этом ее глаза... они словно ощупывали меня, выискивая признаки ранений, скорее даже было похоже, будто они просматривали меня насквозь. И все это было только для меня: страх, волнение, облегчение, забота. На меня впервые в жизни так смотрели.
— Для ее материнских инстинктов недостаточно Поттера? — поддерживая имидж, язвительно спросил Малфой. — Тогда она верно выбрала себе пару: с Уизли в роли мужа ей гарантирован сопливый выводок.
Лукас, запрокинув голову, засмеялся — счастливый веселый звук, чем-то неуловимым напомнивший недавний смех Поттера.
— Вы и правда ничего не знаете об этих двоих, верно? Мерлин, ну не могут же они настолько различно вести себя в компании своих и на публике, — сказал он, и задумчиво добавил. — Хотя порой Гарри бывает такой... слизеринец, — акцент на последнем слове носил явно негативную окраску, заставившую его прозвучать совсем по-другому.
— Поттер в Слизерине? — удивился Кребб. — Ты должно быть шутишь.
— О, ты бы слышал, как он торгуется. Гарри — ас в заключении сделок. Это то, как он добился послушания первогодок. С нашей стороны переговоры вел я, — не удержавшись, похвастался он. — Ты всегда хорошо относился ко мне, Теодор, но наше братство сводилось к обоюдной вежливости, и только сейчас я понимаю, что значит быть младшим. За мной присматривают, поучают, контролируют, пичкают тоннами конфет и, Мерлин, постоянно портят прическу! Но вместе с тем, за меня переживают, помогают с уроками, для меня не жалеют своего времени, всегда готовы помочь словом и делом, а еще рассказывают истории. Я всегда считал вас лучшими друзьями, надеялся, поступив в Хогвартс, найти себе здесь похожих, и только теперь понял: вы не друзья, а союзники. Вы сколотили своеобразный альянс, чтобы дать отпор более крупной рыбе, и пока вас держит вместе общий интерес, все будет прекрасно. Но если однажды кому-то из вас понадобится личная услуга, тот, к кому он обратится, постарается выжать из своего преимущества максимум возможного.
— Не смей так говорить!
— В чем я не прав, Теодор? Скажи, где я ошибся, и я немедленно принесу извинения.
— Отлично, мы поняли: слизеринцы — демоны, грифы — святые, теперь можешь убираться.
— Не святые, — покачал младший головой, — просто другие. Все, что я пытался сказать — это если однажды — пять или пятьдесят лет спустя — мне понадобится помощь, я смогу обратиться к любому — хоть к Поттеру, хоть к Вуду-старшему — и они сделают все, что будет в их силах, не попросив взамен ничего, потому, что каждый из нас знает: когда в свою очередь ко мне придет другой гриффиндорец, я точно так же помогу ему.
— Лукас, ты не можешь быть в этом уверен, — мягко сказала Пэнси.
— Блетчли признали Долг Жизни, оплатив Благодарность, — поколебавшись, все-таки сказал Лукас: побуждение защитить честь своего факультета перевесило все остальное.
— Чем? — глаза слизеринцев как-то хищно блеснули, и Лукас, едва подавив желание зябко поежиться под их взглядами, постарался как можно беспечнее пожал плечами:
— Не знаю. Меня это не особо интересовало. Возможно, я был слишком отвлечен тем, что наш отец не выказал даже элементарной признательности за спасение сына.
Выражение лиц шестикурсников изменилось, вместо жадного интереса и любопытства отразив равнодушное понимание. Кое-кто даже позволил себе дернуть плечом, мол, что тут такого — обычное дело, и только в глазах девушек, относимых их обществом в ту же категорию второсортных людей, мелькнули сожаление и печаль.
— Да, все верно, — едко усмехнулся Лукас. — Незачем отягощать весь род долгом за ненужного ребенка.
— Слушай, Лукас...
— Не надо, Теодор, — категорично возразил мальчик, прерывая начало неловкой тирады брата. — Думаешь, я узнал что-то новое для себя? Понимаешь, в этом и есть основное различие между нами: тебя растили Наследником Рода с осознанием собственной значимости, гордости и величия нашей семьи. Знанием, что все, окружающее тебя, все достояние, нажитое поколениями, однажды будет единолично принадлежать тебе. Я вырос с пониманием, что, по сути, являюсь запасным ребенком, с осознанием собственной никчемности и знанием, что все мое будущее благополучие полностью зависит от милости старшего брата.
— Ты преувеличиваешь, — пораженно выдохнул Теодор.
— Правда? Знаешь, сколько раз мне доводилось слышать от отца фразу: "Уж лучше бы ты родился девчонкой!"? — горькая ирония сочилась с губ мальчика и растворялась в тишине коридора. — Это — неизменная вступительная фраза его излияний, которые мне приходилось выслушивать на протяжении всей моей жизни. Детали и порядок речи иногда менялись, но там всегда присутствуют:
— проклятия в адрес нашей матери, допустившей вторую беременность;
— жалобы на мой пол;
— сожаления, что для девочки он еще сумел бы устроить брак, который принес бы Ноттам выгоду и честь породниться с одной из знатных фамилий магического мира;
— и взрыв на тему: скольких усилий и хлопот потребует поиск приемлемой семьи с единственной наследницей, вроде Паркинсонов, и в какую копеечку влетит уговорить их принять меня в качестве зятя. Потом следует обязательная оговорка, что только ради этого призрачного шанса он продолжает оплачивать мое содержание. Далее — пространные рассуждения, что никчемная, ничтожная тварь, подобная мне, просто не стоит всех его трудов, гарантирующих союз, достойный чести Ноттов, и финальная точка в виде Круцио, — Лукас испустил усталый вздох и опустил руки, которые неосознанно скрестил на груди, закрываясь от собеседников или просто отстраняясь от воспоминаний описываемых событиях.
— Я не знал.
— Разумеется, ты не знал. Никто не знал. Наш отец очень осторожен, — хмыкнул Лукас. — Ты ведь считал, что я из вредности торчал на твоих уроках и старался втереться в вашу компанию, а я просто искал свидетелей. Ни одна из ваших пакостей назойливому младшему братцу не шла ни в какое сравнение с его пыткой.
— Как часто? — выдавил Теодор, оценив цинично-безразличную маску одиннадцатилетнего мальчишки.
— Не реже трех раз в неделю, иногда больше. В зависимости от степени его раздражения и того, как часто я попадался ему на глаза. С тех пор как от меня услали домовика — до этого Педди всегда успевал перевести удар на себя.
На лице Теодора застыл шок. Он тоже получал наказания от отца, но заслуженно. За серьезные проступки, а не так! Мерлин, он даже не мог подобрать этому словесного тождества! Словно прочитав его мысли, Лукас надломлено рассмеялся:
