Удар ладонью со вложенной маэной по поверхности оповестил и занырнувших ко дну о переходе в следующий бассейн. Шестнадцать градусов, а следующий всего два, из него как пробки вылетали ушастики в спасительную парную зону, где поднятые инструктором ветры приятно обжигали, суша. Здесь так же следовало заняться партнершей, так же прижаться со спины. Потом обратно в холод — перегородки за это время изменили высоты, образовав каскад в обратную сторону. Свободное плескание в двух центральных бассейнах продлилось недолго — пошел второй круг.
Глава 23. Сон
— Дуот Панг, — в закрытой спальне построил Эрина декан после возвращения с блаженного облекто. До отбоя оставалось пять ниций. — Ты сегодня проявил песней неуважение к памяти, непочтение к инс-аудио, нахальную дерзость при общении с инс-арканусом, позволил себе грубую шутку во время облекто. И ты говоришь на лоре.
— Про паука-няньку правда, — упрямо вставил Понг.
— И пререкание со старшими, — пудовой гирей упали слова. — Итого шесть плетей эльфу, двенадцать альфару, — с вежливой улыбкой.
На миг Юиёц округлил глаза, Сэян вскинул брови вместе с Егёсом, Ульх отвесил челюсть, Аёыл прищурился, Эёзд и Оюцэ дернули ушами, Оонт и Иёйт сдержанно и злорадно улыбнулись, сверкнув глазными яблоками. Пинг и Понг раздули ноздри.
— Ложись, Пинг, — махнув готовой к сече кисой в сторону проявившейся на краю расстеленного у фусумы футона низкой и узкой воздушной лавки после короткого слова и быстрого пасса свободной правой рукой.
Пинг встал на карачки, оставив держащую плоскость под собой.
— Плюс один за неподчинение декану. И раз... — начал он отсчет.
Кнут резал кожу как сыр, оставляя кровавые следы, тут же запекающиеся, но и только — саднящее чувство оставалось, как и боль. Начал с ягодиц, закончил лопатками и плечами. С левого боку, живота и груди успевали капать на матрац красные капли, как и брызги, что заворачивались заклинанием. Последний удар оголил кости, но в спальне кроме сопения, гулких ударов сердец, свиста и шмяка кисы не раздалось криков, разве что сжатые в кулаки руки в конце дрогнули, но не уронили тело.
— Понг, твоя очередь, — с той же мягкой улыбочкой и не предвещающим ничего хорошего взглядом.
Только когда плоскость исчезла, Пинг позволил себе опуститься на икры и бедра, сложившись в три погибели с упертыми в пол кулаками и лбом. Для Понга вежливо точеное лицо вообще не предложило магию.
— Это жестоко, — прошептал Сонэль, сглотнув после третьего счета, когда кожа альфара для кисы оказалась подобной маслу.
— Вас, дуот Сэян, тоже ждет наказание за грубый язык, — жестко ответил декан, продолжив отсчет до десяти.
После шестого у Понга руки задрожали, а после восьмого заходили ходуном, но держался — Пинг положил правую руку на его левую ногу, крепко сжав повыше колена сразу после первого. И выдержал, после последнего сложив голову на подзажившее плечо тут же подскочившего и бережно поддержавшего Пинга.
— Кэнэль, — указав кисой, к которой не приставала ни кровь, ни плоть, на соседний футон.
Надо отдать должное ему — не дрогнул, не бросил взгляд на брата, встал, подражая двум предыдущим.
— Ссс, — тут же за не менее сильным свистящим ударом по середине спины вылетело из его рта, а руки предательски задрожали так же сильно, как налившиеся кровью кончики ушей.
— До завтрака постельное белье должно быть чистым, дуоты Панг и Сэян. Вольно и спать, — и вышел, небрежным пассом разорвав полог тишины и отодвинув внутреннюю входную панель. У остальных не закрывались, а их деканы проводили дуодеки только до листа.
Аёыл и Оонт зло хмыкнули на четыре носа, вальяжно улегшись. Хэёен хотел было присесть у Кэнэля, но Шосси остановил его рукой на плечо и мотанием головой, когда тот вопросительно и с искренним переживанием на лице обернулся. И все восемь проводили взглядом последнего оставшегося стоять с взглядом исподлобья в сторону панговского угла и играющимися мышцами сжатых кулаков — в глазах Сэяна отражалось неподдельное уважение. Пинг как раз отстранился, дав Понгу лечь на живот, и, невзирая на собственную боль, аккуратно укрыл его, прежде чем сам забрался под одеяло, на котором уже проявились четыре кровавые полосы — сквозняк теперь особенно опасен.
Но Панг не мог позволить тронуться выращенному им льду. Когда шаркающе подошедший Цэё с Цао начал делать вдох, чтобы произнести, судя по ауре, извинения, Пинг и Понг на пару громко пустили ветры. Приподнявшийся на локтях Оонт носами громко хохотнул, Сэян синхронно наморщил лоб, непонимающе сложив бровки домиком, и с непонятным лицом отвернулся. А Цэё как вдохнул, так и выдохнул, игранув желваками и скрипнув зубами. Напоследок обидчиво дернув ушами и поджав губы, оба шмыгнули к себе в постель — бело-желтый свет уже сменился на ночной бледно-зеленый от прожилок с потолка.
Юиёц не захотел выглядеть глупо, и духу не хватило завершить намерение до логического конца, а больше и не хватит даже начать очередную попытку — чаша весов с обидой перевесит хорошие порывы...
— Лис, ты перегнул палку, — раздался любящий голос Лейо, окрашенный недовольством, когда Панг еще до полуночи вошел в медитацию и еще раз прогнал прошедший день.
Вокруг колыхался серый клубящийся туман, ровно подсвеченный изнутри. Прошедшая по нему рябь живо напомнила об Угэрежском Разломе, чьи волнения почти на все сто процентов подавлялись как самим мэллорном, так и навешенной и поддерживаемой им защитной магией. Но за время, проведенное в пустыне, Лис научился смотреть на песок и ходить по нему, слыша подавляемые мерцающими отзвуки планетарных судорог. Как ни печально, но именно эта угэрежская дыра стала бельмом на глазу Давжогла — подгорным жителям аукается каждый стон тектонических плит, порядком застоявшихся под мерцающей эльфийской пятой. Но в этот момент Лис не мог себе позволить дивиться умениям Чародеев обходиться с целыми континентами как с обычным паркетом, порою скрипящим или пучащимся.
— Возможно, — через паузу ответил Лис, улегшись на спину и подложив под кучерявую голову руки.
— И что думаешь делать? — спросил пламенный голос Зефира.
— Думать. Как поощрить не подставляя. И не истончая еще хрупкую ледяную корку.
— А она так уж нужна?
— Боишься шрамов на сердце?
— Боюсь. Оно ведь и так уже в рубцах. Реальность и ожидания как цветное и серое. Но я не прощу себе отступление, другого такого шанса у меня не будет.
— А мы, Лис? Разве не залечим шрамов, разве бросим, не поможем и не поддержим?
— Эх... Да, я струсил идти по лезвию сияния и следить за лучами, готовыми поджечь любой костер. Я и так всегда у кромки...
— Хочешь контролировать процесс и давать мнимый выбор?
— Как раз не мнимый, Цэё мог отбросить обиду, а не проглотить. И Сонэль мог задать вопрос, а не отворачиваться.
— Это все морось, Лис. Но в одном согласны — дети сгорят яркими свечками.
— Ты не готов принять и близко допустить к себе кого-либо еще, а нам не уследить за другими.
— Мне горько сознавать, что я вынужден прятаться от самого себя за их спинами...
— Не казнись, урок еще только начался.
— Для всех вас...
— Все равно паршиво. И нет ни одной мысли по Юиёцу...
— Есть вариант, если готов к страданию...
— Ммм?
— Стань сноходцем. Мы готовы обучить и помочь проявить новый пласт.
— Мы обрежем все лишние ассоциативные связи, но это отразиться на тебе разрывающей нутро всенаправленной болью.
— Сильной из-за стесненных временных рамок — завтрашний сон воспримется иначе.
— И не стыдно вам самим соблазнять меня на все тяжкие, а? Мы же хотели замедлиться, а продолжаем ускоряться.
— Решать тебе. Лично поучаствуешь или здесь подождешь и посмотришь издалека.
— Хех, искусители похуже инс-облектоя! Знаете ведь, какой мощный развлекательный инструмент предлагаете.
— И полезный.
— И полезный, не спорю. Колитесь, в чем подвох нового пласта?
— Когда-то ты слишком много возомнил о себе.
— Гордыня отняла самого дорогого тогда для тебя — несостоявшуюся вторую половинку. И вызвала лавину запредельных мучений.
— Сноходец схож с Теневиком(!!!). Мы удержим знания, но чувственный хвост способен прорваться бичом, и покалечить сновидца в самый неподходящий момент, сам-то ты сдюжишь.
— Поэтому вначале следует прорвать теневую клоаку, выкорчевать главный корень...
— То есть ощутить всю полноту чувств, как будто бы Эн и Ли вдруг взаправду потеряли друг друга, так, да?
— Да. Будто ты не существуешь как единое и неделимое целое.
— Пройти очередной катарсис...
— Типа познать, какого это, засиять самому, да?
— Лис... Ты обещал себе не плакать.
— Я не хочу божественности... Я и так нереально сильномогуч!.. Мне хочется тихого и незамысловатого эльфийского счастья для себя, без ежесекундных перипетий и чудовищной ответственности за всех и вся!.. Разве я так много прошу?!
Понадобилось время, и ласковые волны друзей.
— Мы рядом, обопрись.
— Мы вместе, поделись.
— Вы знаете о неизбежности...
— Мы поможем, поддержим.
— И спрячем от остальных. Они не пронюхают, ни здесь, ни там. Сверьялус и остальные знают о нас, Давжогл лишь догадывается, но о тебе посторонним неизвестно абсолютно ничего, гном все правильно понял.
— Твое бремя на нас, пока сам не захочешь обратного.
— А тройственность? А слоистость? Голова пухнет, душа выматывается, крох отдыха не хватает...
— Попричитай, милок... — старческим голосом сердобольной старушки.
— Дурак! — невольно улыбнувшись и утерев так некстати расползшиеся нюни. От кадавров такого отходняка не было, а тут зацепило и не пущает.
— Обретай равновесие и принимай волевое решение.
— А куда я денусь? — уныло шмыгнув. Совсем в детство впал.
Ужас обрушился как цунами, внезапно и мощно, сметая заборы воли. Вина за потерю, собственный грех, тоска по утрате с болью выпавшей доли. Как волки чувства и направленные из пустоты в ничто эмоции набросились на сердце, до сих пор ощущающее и ногти Оонта, его сильные пальцы на маленькой ладошке. Но зубы впивались глубже, норовили откусить или вырвать кусок. Миллионы иголок пронзили астральное тело. А рефлекс требовал свое, желание из грубого тварного тела — обнять, прижать, ощутить не где-то там эфемерно, а вот прямо здесь. И понимать, что это означает крах, обращение в грецкий орех, раскалывающийся на две половинки, полное фиаско, падение в бездну забвения.
Нет. Нет! НЕТ!!! Он — я, а я — он! Мы не потеряны! Мы спаяны навеки, срослись навсегда, переродились в единое. Пусты угрозы предательского прошлого! Я — элементарная частица, нерасщепляемая на составные части! Я сияющий фотон света, одинокий в своем дуализме любви...
Все порвали, все съели, все истлело. Осталось голое эго, центр мироздания, стремительно несущаяся точка покоя. Вне времени, вне пространства, вне обусловленности — отпали все материальные гуны. Достигнута самая глубина состояния турийя с переходом границы в следующее, абсолютно иное.
— Лис?..
— А... Извини... Пожалуй, я нашел собирательный образ — смерть. Я побывал в ее рождающей жизнь утробе. Я повернул вселенную вокруг себя и сам обернулся вокруг нее. Не волнуйся — не утратил способность любить или испытывать другие чувства или эмоции. Не ослабло желание к постепенному познанию — избежал искушения. Но как же мелка вся эта возня...
— Уйдем... Гаер?..
— Нет. Я хоть и примирился с прошлым, но больше знаний от этого не приобрел. Мне нравиться купаться в реке времени, но этой реинкарнацией я в ней суммарно меньше века, плавать не выучился, будучи еще и обременен чужим грузом переживаний. Благодарю за верность, ЛЗ и Ко, — отправив прятавшимся волну любви, — но прошу отложить повторное знакомство, я опаздываю к цели, ради которой все и затевалось, — сгусток света "глаз" не открывал, зная, но не будучи готовым встретиться воочию. — Простите меня, друзья, но время Гаера еще не пришло. Лейо, открой, пожалуйста, всем желающим мою память с момента Зова — обида и непонимание уже копятся, а сам я не смогу сейчас... не готов объяснить и приласкать.
Мысли и чувства послушно выстроились ровными рядами и колоннами, лишние пласты слоев из мрачной бездны прошлого поднялись в светлое настоящее, заняв место над Лисом вместе с одиннадцатью двенадцати поточными ядрами, а двенадцатое разбилось на три объединения — Панга, Пинга и Понга, причем первый растворился в последних. Из одного сгустка вылепились два мальчика с умиротворенными лицами и взором из вечности, две хрупкие оболочки.
Познанные аспекты боли набрали критическую массу, и она сколлапсировала. Колебание и волнение обзавелись новыми смыслами. Элементарной частице нельзя причинить боль отрыванием части или изменением характеристик ее составляющих, и колебания или волнения не уничтожат ее, но оставят чувствующей, реагирующей на окружающее, и не взрывоопасной. Никаких больше истерик или запредельных напряжений...
Цэё сидел в рискусе, поставленном в самый угол у сплошной стены спальни, и одной рукой держался за приделанную к внутренней стороне наклоненной крышки ручку. На кривом и маленьком мэллорне, погруженном в непроглядную тьму, было всего два листа на стволе с непонятной кроной. Во втором Цао вторил брату-эльфу, смотря мокрыми глазами на копошащийся сгусток черноты у противоположной стены, футон наливался красным. Мрачно пульсировали жилы цисторисов, угнетая терзающихся, искусавших все губы.
Они оба одинаково юрко нырнули в тесный сундук, на котором сидели с зажатыми резными палочками, по канавкам которых пробегал тусклый желтый свет, и которые, в итоге выроненные в спешке, закатились под дно, приподнятое на четырех спилах по углам. И хлопнули в полнящейся страшными и непонятными шорохами тишине крышками, когда входные панели отодвинулись, пропуская Пинга и Понга, вошедших с закрытыми глазами из-за боязни напугать прямым или опущенным взглядом сильнее, чем его отсутствием. Во лбу у них мерно горели язычки кострового пламени, разбавляя зеленую хладь оранжевым теплом, сродни погасшему под рискусами.
Цэё проявил большую смелость — вскоре его боязливые глаза сверкнули в образовавшейся щели. Впрочем, брат отстал ненадолго, но вытерпел только мгновение — закрывшийся сундук вздрогнул, в нем перестали дышать, а резонирующий стук бьющегося сердца ушел в гулкие басы. В другом углу у сплошной стены в беспорядке валялись кисти и угольные грифели, шмотки глиняной массы, фигурки животных, листки с какими-то рисунками, кривая ваза с умелой росписью, частично полированные камни с красочными разводами и друзы лиловых кристаллов, несколько ножей, тускнело лезвие короткого прямого меча с округлым концом, крючковатая палка, спицы и колесо от прялки, сухоцветы и другие вещи.
Пинг медленно повернул правую ладонь в сторону сопящей щелки, оттопырил как для рукопожатия большой палец и не торопясь протянул руку. Немая сцена скоро отразилась и у Понга. Но братья Юиёц не торопились принимать приглашение. Распространяемое спокойствие, мерно вздымающаяся и опадающая грудь в такт ровному сопению и такому же еле слышному биению дали плоды — страх поутих.
