— Ура! Да здравствует! — закричала толпа, подогретая речами странного "волхва". Люди Мишны придвинулись к Коттину, видимо получив отмашку принцессы — пятибоярщина поняла, что никого из них на княжеский стол не посадят, единственный выход — поддержать нового сильного человека.
— Народ Севера! А сейчас — пир! Готовьте столы, тащите осетров и кабанов! Распечатывайте бочки с медовухой! Ура!
— Ура! — крикнул одинокий голос.
— А по какому поводу? — заговорила площадь множеством голосов. — Кого выбрали-то? Кого князем посадили?
— Как, по какому поводу? — изобразил Коттин удивление, прищурив ледяные глаза, и разлохмачивая рукой короткие белые волосы. — А величайшая свадьба? Вам ещё не говорили? Как же так?
— Нет, не говорили, а кого женим?
— Да здравствует жених и невеста! Слава богу ярой крови Яриле! Знакомьтесь — князь белозёрский Стефан и его невеста, княгиня Мишна! Слава!
Майдан замер с открытыми ртами, с вытащенными глазами, направленными на золотоволосую красавицу. Потом, постепенно, все повернулись к Стефану, что остолбенело, стоял, бледнея лицом.
— Молод он, а значит слаб! — крикнул какой-то лихой торговец селёдкой.
Аминта взмахнул рукой, дав сигнал своим людям — те потянулись к рукояткам сабель. Лучники на крышах приложили стрелы к тетивам, прищурили глаз. Люди из клана Мишны придвинулись к подводе — к новому князю — в случае чего, прикрыть телами. Ополчение готовилось свалить — мысленно уже топая на закат, на разграбление карел и прочих немцев. Дружина в предвкушении пира с обожанием смотрела на военачальников — боярина Чудеса и Коттина. Только волхвы шептались, надвинув капюшоны на худые, острые лица. Коттин выдохнул — главное уже сказано, надо было ставить точку, склонив к себе и эту силу:
— Великий князь Стефан разобрал дело с убийством Верховного волхва Тридрева! Он приказал схватить убийцу! Сегодня же мы сожжём его в клетке! Слава!
Несколько человек в чёрных кафтанах стремительно бросились в толпу, схватили какого-то человека, смяли его, уронив на землю, потащили к виселицам.
— Что скажешь, Великий князь? — выкрикнул Коттин.
Шатаясь от ужаса, утирая со щёк холодный пот, Стефан встретился с безумными глазами невесты, смотрящими прямо в его душу. Побледнев до цвета чудских глаз, потомок готских королей выкрикнул:
— Казнить вора! Никто впредь не покусится на наших святых волхвов!
Мишна выдохнула, попыталась улыбнуться, но её ноги подкосились, она повалилась в обморок, подхваченная окружавшими её тётками и мамками.
Однорукого избитого человека запихали в клетку, не потрудившись убрать из неё останки предыдущей жертвы, деловито разложили кострище из хвороста и брёвен.
— Смерть бешеной собаке! — крикнул чёрный крестьянин из дальней слободы. Майдан пришёл в движение, волхвы вдруг сгруппировались, перебросившись какими-то фразами, согласно закричали:
— Князю Стефану слава!
— Ура! Ура! Ура! — заорала дружина.
Общий вопль постепенно разрастался, достиг вершины, когда поварня побежала готовить всеобщий пир. Вчерашние скептики кидали шапки, обнимались, кое-где начались радостные пляски и хороводы.
— Вече закрыто! — рявкнул в толпу Чудес, покрыв шум майдана. — Ведём князя во дворец? — в сторону древнего странника.
— Слава богам, прокатило, — ответил Коттин, пристроившись позади Стефана, и посматривая по сторонам. Люди Аминты покинули площадь, окружили процессию, часть из них направилась к толпе, окружившей невесту. Растолкав мамок, они встали вокруг принцессы, вызвав некоторое неудовольствие молодых бояр.
— Как ты их всех! Усольцев отсылать уже сегодня?
— Дай им по ковшу мёда и отправляй. Этой войной мы поднимем патриотические настроения в народе! — блеснул заморским словом, бывший Кот. — Строг пусть идёт домой — небось, рад избавиться от такого войска. Эй, братец Стефан, — обратился Коттин к молодому князю, — вели выдать Строгу сто золотых монет, надо же ему возместить потери от снижения цен. А то погонит товар через курян на Кыев.
Стефан в изумлении посмотрел на Коттина, кивнул.
— Ну, теперь мы их насадили на крючок, — шепнул Чудес на ухо белобрысому соратнику.
— Кого, святош, что ли? — тихо спросил хранитель меча.
— Да нет, бояр девчонки. Что тайно молятся её богу, и считают её пророчицей.
— И это хорошо. Кстати, в её вере — пророки — только мужики.
Посмеиваясь, новая власть поднялась на второй поверх — готовить пир и престол для нового князя.
"И этот скушал байку про патриотизм, — подумал Коттин, глядя на Чудеса. — На самом деле война — прополка заросшего огорода. Сорняки — в огонь".
К Мишне меж крутых мужчин прошмыгнула старая Хава:
— Ты как, девочка? Вся бледна и дрожишь.
— Всё хорошо, дорогая. Мне на миг показалось, что этот дурак не выдержит и вступится за старика. Странные понятия у гоев — совесть превыше власти.
— Теперь ты главная в этом городе. Большинство бояр — наши люди. Князь — твой муж. Мы сможем даже контролировать это белобрысое чудовище. Тем более что сейчас — это просто человечек. Проклятый арий.
— Да, Хава. Мы оплетём их нашими людьми — вера сильнее долга.
— А потом ты сыграешь роль Юдифи, — шепнула старуха.
— И великая Хазария от моря до моря станет реальностью, — прошептала юная княгиня.
Доска шестнадцатая
Коттин лежал на лавке, отвернувшись к стене, и перебирал в уме события, произошедшие за последнее время. Вечером того памятного дня, когда народ пришёл в себя от неслыханных решений Великого вече, удалось организовать неплохой пир, а на следующий день сыграть свадьбу молодого князя. Всего торжества длились пять дней, правда участвовала в них исключительно городская знать — народ уже на второй день принялся за обыденный труд. Так получилось, что на третий день торжеств, кто-то высказал мысль, что освободилось место в боярской Думе — ведь Стефан стал князем, и что следовало бы поискать достойного претендента на высокое место. Опять же, само собой вышло, что кроме Коттина, сидевшего за главным столом справа от князя, то есть формально занимавшего боярское место, занять его уже и по закону было более некому. Тут же созвали захмелевших бояр, под радостные крики памов и дружинников, весьма скоро забывших былые сомнения, объявили о назначении. А почему бы и нет? Происхождения герой наверняка высокого — вон, небесный меч как сияет! На том и порешили.
Вечером первого дня удалось сделать и кое-какие государственные дела. Во-первых, дружине выдали новое оружие и латы — стальные шлемы с рогами, кольчуги. Несколько часов служивые прилаживали шлемы, точили мечи, подгоняли латы из стальных полос. Затем всё было сдано в оружейную комнату, закрыто на огромный хитроумный замок и передано под охрану. Новая служба Коттина начинала наводить порядок.
Потом новое оружие выдали ополченцам, уже под неусыпным взором дружины. Бывшим каторжникам дали немного погулять, налили по большой чаше мёда — затем князь Стефан кое-как организовал проводы войска в поход. Под надзором Коттина и воеводы, отряд лихих вояк, сменивших разбойничьи платки на рогатый металл, сетки-намордники и стальные латы, был с трудом построен на майдане, облагодетельствован серебряными ногатами, и отправлен восвояси через западные ворота на саамов и карел. Все были страшно довольны друг другом — каторга оттого, что уносит ноги из страшного места, где, не моргнув глазом, повесили часть их шайки за невинные шалости, обычные на войне, горожане — оттого, что совершенно ненужное ополчение уходит прочь. Дай боги — навсегда. Радость и искренность горожанок, махавших платками воякам, была, несомненно, сильнее, чем радость разбойников — все видели, как наскоро обручили и спровадили из города новоявленную семью — девчонку с прощёным насильником. Девица плакала и смеялась одновременно — позор и примирение образуют в женщинах чудную смесь. Одно радовало молодую — в ритуале свадьбы волхвов было так же много, как на княжеской свадьбе, что случилась днём позже. Будет что внукам рассказать!
Коттин решил также, немедленно, как только всё закончится, отправиться в Чудово — кое-что выяснить о Стине. Так как угроза нашествий и переворотов пока миновала, то лучше всего было бы такое путешествие совершить вместе с воеводой — народу придётся рассказать, что бояре отправились по городам и весям, выяснить, как живёт он, народ, нет ли у его, народа, каких просьб и жалоб? Заодно необходимо было узнать, жив ли старый пам Папай. А Чудесу надо сказать, чтобы не проговорился случайно о нём, Коттине, ведь никто в Чудове не видел Кота Баюна в человеческом обличье.
Коттин встал, потянулся, посмотрел на свой мешок, сиротливо висевший на оленьем рожке, прибитом к стене, хотел было поискать старую войлочную шляпу-пирожок, но, улыбнулся, взял новую — парчовую, прошитую серебряными нитями, с опушкой из чёрнобурки. Это уже не старый войлок — тулья шапки была богато изукрашена рубинами. Прицепив меч, лежавший на лавке (первое, что изменил в жизни двора Коттин — вход в княжьи палаты с оружием был запрещён всем, кроме воеводы, а так же особых доверенных дружинников, вооружённых секирами — рынд), бывший Кот направился на малый ужин — свадьба закончилась, памы разъехались, знать приступила к службе новому князю.
За столом сидели только свои — во главе Стефан в белой рубахе, шитой серебром, с длинными рукавами ниже пояса, с прорезями для рук, подпоясанный белым же поясом с кистями. На голове его красовалась мурмолка из бархата, с серебряным наконечником поверх высокой тульи с отворотом, украшенная лисьим хвостом. Позади княжьего стола красовались рынды — в белых кафтанах, в высоких белых шапках — люди Аминты. Коттин взглянул на них, те незаметно кивнули — всё в порядке.
Рядом с князем полулежал на подушках воевода Чудес — под его красной рубахой опытный взгляд Коттина приметил стальные пластины, нашитые на кольчугу. На немой вопрос бывшего Кота воевода мигнул — потом скажу, дескать. Поверх бедра воеводы драгоценными камушками блестела сабля, синим и красным. Теми же цветами сияла коротко стриженая рыжая голова Чудеса — на ней красовалась маленькая тюбетейка — сафьяновая тафья, украшенная камнями, жемчугом, золотой нитью. Воевода бросал быстрые взгляды на трёх бояр, сидевших напротив, чувствовалось, что достаточно одного мгновения, и вся драгоценная мишура полетит прочь — в случае опасности перед врагом вырастет воин, украшенный лишь сталью и кровью.
Бояре, молодые парни из знатных семей, только что выбранные на служение, держались вместе, Коттин их сразу же вычислил, как бояр Мишны. Они всегда сидели рядом, разговаривали промеж собой отдельной кучкой, советовались друг с другом в узком кругу. Вот и сейчас — сидели напряжённо, посматривая на князя и воеводу, одеты были по полному параду, хотя ужин был малым, для своих. Горлатые шапки нелепо торчали в потолок — даже за княжеским ужином бояре имели привилегию не снимать их — берегли честь. Впрочем, тяжелые ферязи они тоже не сняли, несмотря на летнюю жару. Одно место возле них пустовало — княгиня Мишна вышла, может быть, подать распоряжение о блюдах, может быть, по личным делам.
В конце стола полулежали два загулявших пама — в белых атласных колпаках, украшенных околышами — ожерельями из жемчуга, переплетёнными золотом. Впрочем, их кони стояли в упряжи — значит, с восходом солнца они уедут.
Коттин присел рядом с воеводой, вытянул под стол ноги в старинных красных сапогах с прорезями (дети ходили за ним стайками, кивая на сапоги и рассказывая друг другу страшные сказки), краем глаза уловил, как молодые бояре на волосок отодвинулись, увидев рукоять его меча. "О чём они говорят, оставаясь одни? — подумал Коттин. — Или ими уже полностью руководит Мишна? Не рановато ли?"
Вошла Мишна, в окружении девушек, осторожно несущих серебряную ендову с чем-то ароматным. Коттин уловил запах мясного бульона, горьких трав, укропа. Начали обносить гостей, открыв крышку. Хава, шедшая позади княгини, с поклоном подала ей серебряную лопатку, гости восторженно забормотали хозяйке ласковые слова за её заботу. "Это что, какой-то ритуал?" — поразился Коттин, оглядывая застолье. В конце свадебного марафона, когда было выпито немало вин и медов, никто не обратил особого внимания на происходящее — мало ли их, свадебных ритуалов? Одних только крайне необходимых для свадьбы песен было спето несколько десятков, а посыпанье просом, а переступание порожка...
Мишна осторожно вытаскивала лопаточкой исходящие паром куски молодой телятины, с тмином, укропом — переносила их на серебряные блюда бояр и памов. Вот она приблизилась к воеводе — синие глаза блестят, губы в перламутровой заморской помаде — положила в золотое блюдо закуску. Вот, положила ему, Коттину — золото её волос обдало лицо бывшего Кота. Положила себе — и велела уносить ендову. Коттин встрепенулся, на золотом блюде князя лежали лишь обглоданные куриные кости, хребёт рыбы.
Молодые бояре смотрели — и всё видели. Воевода пил мёд из пиалы. Коттин отметил, что бояре заметили его реакцию. Князь тупо посмотрел на уходящую княгиню, поморгал белёсыми ресницами. Потом схватил куриную ногу, принялся обгладывать. "Ищет оправдание жене, — подумал Коттин. — Не верит своим глазам — думает, что она сочла его блюдо ещё наполненным".
Мишна оглянулась, увидела, что Коттин всё понял, высокомерно улыбнулась.
"Это не заговор, — расслабился древний странник, — это бабская стервозность. Показывает своим последователям, кто в доме хозяин. Бедный Стефан! А, впрочем, он у нас христианин — пусть терпит и молится".
Впрочем, вскоре Мишна возвратилась, мстительно посмотрела на Стефана, присела на маленькую кушетку, поджав ноги. Подали квасы, морсы, сбитни и патоки. На столе появились маленькие, с корочкой, пирожки — с грибами, рыбой, вареньем, капустой, мясом, яйцом с луком. Все принялись закусывать, распустив пояса, скинув тяжёлые ферязи. Наконец, насытившись до предела, откланялись памы, им, дескать, уезжать ни свет, ни заря. Затем потянулись на выход молодые бояре, с ними их слуги, до того сидевшие возле стен на корточках, или вовсе на полу, на мягком месте. Наконец, остались только Стефан с княгиней, Коттин, воевода и старая Хава, давшая сигнал девушкам покинуть палату, и присевшая на краешек скамьи в самом тёмном углу помещения.
— Коттин, братец, ты уже давно обещал рассказать ещё одну байку про давние времена, — Стефан смотрел на древнего странника умоляюще.
— Расскажи, а мы послушаем, — с какой-то грустью промолвил Чудес. — Про какой-нибудь великий поход.
— Хорошо, расскажу, — вдруг согласился бывший Кот. — Только не про войну. В сказаниях о великих войнах всё происходит одинаково. Тиран, чудовищно жестокий и злой, нападает на своего соседа, жжёт его города, грабит закрома и кладовые, уводит в полон женщин. Справедливый и доблестный народ восстаёт, громит захватчика, вторгается в его земли... и делает, то, же самое. Но, так как он победил в войне — его все славят и чествуют...
— Это, смотря какие войны, — недовольно проворчал воевода. — Бывает, что захватчик идёт с единственной целью — истребить соседа полностью, освободить земли для своего народа...
