Леночка проворачивает в руке стакан, пуская гранями веселые зайчики и подняла на меня виноватые глаза: "Я же не знала, с какой силой бить надо, вот и... А сопротивления вообще не почувствовала, лезвие так и прошло насквозь, и в землю вошло... Будто не череп, а арбуз расколола... И звук соответствующий...", — сокрушенное покачивание головой, — "а потом, представляешь, я присела и пульс на шее пощупала... наверно подумала, что такому красавцу мозг — не главное, он и без него жить сможет".
"А если честно — ничего я там не думала... но наверно это и спасло. Когда глаза подняла, а рядом со входом в палатку... справа кажется... второй стоит. Тут никаких сомнений не было — форма точно не наша. Так вот, стоит и на меня смотрит — как я пульс найти пытаюсь. Наверно он просто не понял что это я первого...", — небольшая пауза, в ходе которой девушка пыталась вернуться к потерянной мысли, и продолжение, — "зато он понял, что я могу поднять тревогу и пошел прямо на меня. Странно так пошел, красиво, будто танцует, и в руке у него нож еще такой необычный был... А я опять бежать не пробовала, как представила, что догонит и этим ножом по горлу... так лопатку выдернула и с писком на него бросилась. Он понятно легко от меня уклонился, просто шаг назад и в сторону сделал, и повернулся... ну действительно, будто танцевал. А вот потом просто упал назад, и руками так... ", — девушка передернула плечами то ли от воспоминаний, то ли показывая, как дергался противник.
"А я стою напротив выхода палатки, там внутри полно этих... я их уже толком не видела, странно все — пятна вместо лиц, такие... серо-белые, размытые, хоть внутри и светло, а вот форма — видна в малейших деталях... Тут я поняла, что "это всё", они же прямо на выход бегут, и деваться некуда. И как-то так мне спокойно стало... и наконец, про оружие вспомнила. Ты ведь мне говорил, чтобы носила не снимая... Вот я и носила, а как понадобилось — напрочь все забыла. Извини, пожалуйста, а?", — преклонившись через стол, накрываю ее ладонь своей. Небольшая прохладная ладошка вцепляется с неожиданной силой.
"Хорошо, что на мне мой халатик был, на нем пуговицы слева, так что я просто полу рванула, и кобура под рукой оказалась... А потом было очень странно — они ведь быстро бежали, но людьми они для меня уже небыли... так просто, силуэт, который надо поймать в прицел, нажать спуск и увидеть как он подпрыгнет или упадет вбок... И знаешь... я была быстрее. Они быстро бежали, но я была все равно быстрее".
Глубокий вдох, тонкие пальцы теперь трут уже мое запястье. "Я сменила обойму и догадалась обернуться. С другой стороны, между палатками ко мне тоже бежали люди, и форма у них была та же самая... Вторую обойму я отстреляла спокойней, а потом... потом мне стало страшно, но как-то странно, в голове одна мысль — "третья запасная обойма в сумочке осталась!", я так и не поняла сама, как у себя в палатке оказалась. Вытряхиваю все из сумочки, а соседка на меня с соседней кровати таращится — хороший же у меня вероятно был видок, в халате с драными с мясом пуговицами...", — коготок нарисовал у меня на ладони заковыристый вензель, — "а пока я там что-то нашла, все и закончилось".
Леночка выпила неизвестно когда налитое из стакана и, решительно тряхнув головой, переместилась ко мне на колени.
— Ты меня теперь бросишь? — горячо выдохнули губы прямо в ухо, — я ведь людей убивала. И знаешь, ничего по этому поводу не чувствую. Я чудовище? — вот теперь в голосе тревога и сожаление прозвучали явственно.
Оставалось только прижать ее покрепче и, зарывшись лицом в волосы , дурея от знакомого запаха, так же выдохнуть: "Ничего страшного, я убивал их тысячами".
Мое Солнце слегка отклонилось, внимательно и серьезно посмотрев мне в глаза, и важно кивнув, уткнулось мне носиком в шею, моментально засопев — все же для ее массы доза спирта была слишком большая.
Так я и сидел, держа на руках свое тихо сопящее сокровище и размышляя как мы будем жить дальше, — хотя что там думать, сначала надо до этого "дальше" дожить, а там уж вдвоем разберемся с любой проблемой — пока на пороге не появился один из давешних санитаров и не помахал в воздухе "сбруей". С намеком, так сказать, что очередь на эвакуацию дошла и до младшего медицинского персонала.
Я встал и держал Леночку на руках, пока санитар сноровисто затягивал ремни носилок.
— А где второй?
— А зачем? — прогудело в ответ. — Тут же, — он "взвесил" мое счастье, как котенка вместе с лукошком, демонстративно приподняв за ручки сбруи одной рукой, — три пуда с небольшим. Сам до самолета донесу, не потревожив — не сумневайтесь. Я с пониманием.
И уже проходя наружу, добавил: "Не волнуйтеся, проспится и все будет нормально, это мужику память на всю жизнь, а девчонки они по-крепше будут... "
* * *
В одиночестве (или в теплой компании с пузырьком "яда"), я пробыл недолго, соблазн решить проблемы исконно русским методом не успел не только победить, но и даже толком оформиться. Вернулся мой "эксперт".
Петрович неодобрительно потянул носом, как кот пузырек валерьянки обнюхал (в этот раз одобрительно), не слишком потерявшую в содержимом емкость, крякнул от удовольствия и... спрятал "яблоко раздора" в рюкзак. А потом, пользуясь моим онемением от такой наглости, перешел к делу.
— Значится так, Кругляш, начну с твоих личных дел, а то без этого ты ни о чем другом думать несмогешь.
Оставалось скрипнуть зубами и сжать кулаки, как-то подзабыл я, что все разговоры записываются и транслируются — "работа прежде всего", но... М-да, Петрович, оказывается — человек редкой деликатности...
— И что скажешь про эту фантастику?
— Кхе, ну фразу — "никто так не врет как очевидцы" — ты знать должон точно. — Дождавшись ответного кивка, мой эксперт подмигнул: — Так вот, девочка, почитай, и не врет...
Этому паразиту в театре бы играть — вон как паузу держит, но получив в ответ неодобрительный прищур, Петрович отодвинул в сторону вдруг возникшее желание повеселиться, и продолжил по-деловому:
— Периметр они прошли играючи. Не с профессионалами технике тягаться, умный человек завсегда найдет как ее надурить, а тут разведка была — их ухватки. Не меньше взвода, правда половина похоже была не разведка, а обычный десант, такого и поставили перед входом — часового изображать. Два барака вырезали умело и без шума — спали уже все. Часовых у входов тоже сняли без вопросов. А вот дождевик он напялил, чтобы форму скрыть, да вот только никакого дождя то и не было, девочка именно на это внимание обратила, хоть и сама не поняла.
Я подумал и кивнул — пока все сходилось.
— Когда парнишка просек, что его выпасли, начал действовать как учили — "быстро, смело и не задумываясь". Разведчик бы заговорил, отвлек, а этот... просто попер вперед.
— И?
— Штыковому бою почитай уже лет семьдесят-восемьдесят не учать, да и рукопашному — только чтоб от пьяных бомжов отбиться смог, ну и для поддержу уверенности в собственных силах. Тьфу! — от избытка чувств Петрович даже плюнул на пол, но быстро взял себя в руки.
— Понятно, но к чему это?
— А к тому, что от нашего часового ему карабин остался, со штыком. Вот он и решил им поработать, оно и сподручнее, да и за ножом ему лезть — сначала плащь снимать надоть. Вот тока штыковой бой — эт тоже фехтование, а оно, как любое искусство, тонкостей имеет выше крыши и дилетантов не терпит...
Петрович огляделся вокруг, но не найдя ничего подходящего, нырнул на вторую половину палатки, чтобы появиться назад со шваброй.
— Этот молокосос не знал, что когда в штыковую ходют, приклад положено к бедру прижимать, а не к бочине. Вот гляди, что будет, если по стволу в этом случае стукнуть — умные люди это рычагом называют. Собственный приклад впечатывается под ребра, а там...
— Капсула печени...
— Ишь, какие слова... Но и я тож такое знаю — "нокаут" называется. Каким бы крутым не был — сознание враз гаснет. Да и убить так можно запросто, даже просто рукой по стволу ударив — рычаг. Вот он и рухнул, девчонка-то лопаткой двинула, да со всех силенок.
— А второй?
— А вот второй был первому не чета. Матерый. Хваткий, все видящий и способный рассчитывать до миллиметров. Это его и сгубило. От ума глупостей не меньше делают, чем по дурости. Этот вот в ближний бой полез.
— А зачем? Мог ведь нож метнуть, или выстрелить, у него-то бесшумка точно быть должна.
— За бесшумкой ему лезть далеко было, он же перед тем ножом работал... А метнуть, — Петрович отошел метров на семь и, присев на корточки, вытянул руку над землей, будто пытаясь найти пульс на шее лежащего человека. — Что скажешь?
— Желудок закрыт. Но шея и сердце — нет.
— В сердце бросать и мужик не всякий решится — ну как по ребрам скользнет. А с женщиной это глухой номер изначально. Почему, понимаешь?
— С этого ракурса — не понимаю.
— Кхе, молодежь... Сбруя, которую барышни на себе красоты ради таскают, не то что нож, не всякая пуля возьмет. Эти материалы помимо лифчиков, на подкладки под прессы холодной вырубки идут. Я ж говорю — опытный был. Не чета тебе.
— А в горло что помешало?
— А ничего, он и метнул. Да тока... любой человек горло защищает инстинктивно. Девочка лезвие штыком лопаты отбила, сама того не заметив, а я подобрал. Вот.
На стол ложится пластина метательного ножа — расширяющееся и утолщающееся к острию лезвие, длинный черенок лезвия с обязательным отверстием.
— Вторым ножом он рисковать не стал — посчитал, что вблизи она ему не противник, сможет легко от лопатки уклониться. И прав был совершенно.
— В чем ошибся?
— На какую высоту бьет кровь при повреждении крупного сосуда, не вспомнишь?
Приходится морщить лоб но, казалось, давно забытое за полной ненадобностью знание выскакивает само:
— До потолка операционной. Это... метра три с половиной, четыре.
— Вот-вот.
— Хочешь сказать...
— Да, парень был хороший рукопашник. Такие очень точно рассчитывают дистанцию — это у них на чистом автоматизме выходит — и лишних движений не делают. Он четко знал, где должно было пройти лезвие лопатки, и отклонился как надо, да вот рукоятка была в крови и попросту выскользнула...
— Случайность, значит... Но мне помнится, что даже если перехватить разом обе артерии, прежде чем сознание погаснет, секунд тридцать должно пройти? Спец за это время пяток человек положит.
Петрович смотрит на меня с непонятным сожалением, но до ответа все же снисходит.
— Совсем молодежь учить перестали... В шею не только, и не столько из-за артерий бьют. Там рефлекторная зона, как и напротив сердца, к слову, обширное повреждение приводит к практически мгновенной потере сознания и смерти от шока, даже ежели крупных сосудов не тронуть. Вот так вот. — А дальше все просто было. Она снаружи и в темноте, они на свету, да и девочке только казалось, что она все медленно делает, а по звукозаписи — всю обойму она отстреляла чутка больше чем за две с половиной секунды. И вторую — за три с половиной. Всем в округе показалось, что очередь из автомата тревогу подняла, а не из пистоля стреляли.
— Так вот всех врагов и перестреляла?
— А чего такого? Стрелять умела хорошо, патрон убойный, дистанция самая что ни на есть... Вот со врагами... Там помимо врагов она еще и парочку своих положила... тех, кто не вовремя наружу сунулся. Такие дела.
"А вот этого я ей никогда не скажу..."
— По частям вроде все понятно, где везение, где ошибки, а вот в общем сказать можешь? Как такое возможно — девчонка ничего толком незнающая и не умеющая против нескольких подготовленных бойцов?
Петрович задумчиво покрутил в своих, похожих на лопату лапах стакан и хозяйственно спрятал его в рюкзак.
— Я раз статейку читал. Там прохвесор говорил, что каждый пятый вблизи опасности собой владеть вовсе не может, мясо — учи его, не учи — все забудет и голову потеряет. Почему вояки всегда выделят "обстрелянных" — потому что там уже ясно — кто есть кто. Но это не всё — ожидание смерти сковывает, точность стрельбы на стрельбище и в бою — чуть не в двадцать раз падает. Потому основные потери и наносит артиллерия — они за передовой и не так боятся. Большая часть людей под огнем способны только на те действия, что им вбили на обучении до состояния рефлекса. Потому и требуют от солдата в первую очередь слушать и выполнять приказы, не задумываясь — потому что в бою голова отказывает. — я кивнул, все это нам объясняли еще на втором курсе, когда вбивали в длинноволосых шалопаев основы строевой подготовки.
— Вот так, Кругляш, и это по стрельбе, а в рукопашной ты ведь в глаза смотришь. Недаром даже в девятнадцатом веке только две армии ходили в штыковую, остальные при приближении неприятеля на сто метров, предпочитали драпать. Все обучение — только чтоб солдата до контакта когда глаза видны довести, и только надежду дают, что будет делать "как учили", а не застынет манекеном.
Но есть и более редкая порода людей. Они в бою не только на шаблонные действия способны — они все происходящее вокруг видят и, исходя из этого, действуют, и тут уже неважно — женщина это или ребенок — остальные по отношению к ним слепые и... ну как бы сильно заторможенные, будто в воде все делают. Такому практически невозможно научить, как говорится — талант.
— Забудь.
— Забыл, но все одно жалко, если талант пропадат...
— Если сдюжим — некуда будет такой "талант" применять. Для того сейчас и жилы рвем. А не выйдет... Вот тогда и подумаем. Давай дальше.
Закрыв глаза, слушал доклад и стыковал с уже известным. Выводы были неутешительные — бардак, но именно он, как не парадоксально, оказался спасительным.
Начать стоит с того, что, по агентурным данным, проведение этой операции было связано с ошибкой. Из-за интенсивного радиообмена — наши эскулапы, разумеется, забили болт на рекомендации молчать в тряпочку — и оживленного воздушного движения, противник посчитал, что нашел местоположение штаба сепаратистов.
Реакция последовала мгновенная — "легкий" десантный батальон, прикрытый разведротой, без всякой техники стремительным броском перевалил горы и вышел в нужную долину, успешно избежав обнаружения. Это было очень плохо — противник, наконец, отошел от ошеломления первых дней и начал действовать профессионально и инициативно.
На месте они разумеется разобрались, что никакого штаба тут нет, но назад не повернули. После кровавой бани последних дней этические вопросы мало кого волновали. Видимо решили нанести максимально возможный урон при минимуме собственных потерь.
Впереди, как и положено, шла разведка. Её прикрытие, до роты десанта, залегло на краю периметра для обеспечения поддержки и отхода в случае сопротивления. Снайперы "отработали" часовых и пулеметные гнезда, а периметр изначально серьезного препятствия не представлял.
Все шло по плану до того момента, пока одной знакомой медсестрой не была открыта стрельба... Причем главная ее заслуга была исключительно в поднятой тревоге — услышав заполошную пальбу, ныне санитар, а в прошлом — морской пехотинец (интересно почему он пошел в санитары? Ну, да судьба его и тут нашла), Эгоян Арам Давидович, бросился не в сторону шума, а к ближайшему пулеметному гнезду. Обнаружив, что расчет уничтожен, он снял пулемет со станка (неправильно устроенное ограждение не позволяло вести огонь в нужном направлении), и открыл огонь по выдвигающейся через периметр.
