Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи
Пока повозка катила до школы Высших Искусств, я упрямо пытался подремать, но когда сон перебьешь, хоть зелье пей, хоть дистиллят, всё равно уже Снява в гости не позовёт. Капризный, словно малое дитя, если отгонишь, пусть даже невольно, обидится и уйдёт. Жди его потом, пока терпенье не треснет. Да клюй носом под его шепоток: 'Чую, где ночую, да не знаю, где сплю'.
Мы остановились у черного хода, и я поднялся по спиральной лестнице в старую кривую башню — лабораторию алхимиков. Последнее время их гильдия набрала влияние и уже начала соперничать с купеческой. Говорят, после выборов половину городского совета займут именно алхимики. И тогда совершенно неизвестно кто станет новым градоначальником.
Карабкаться по узким ступеням наверх для меня сущее наказание, но мне приходилось проделывать этот тяжкий путь не реже одного раза в месяц. Запас дистиллята и колб быстро таял, особенно когда на службе выдавались такие 'жаркие деньки', как сейчас.
Как я и думал, Гжесь уже пыхтел возле своих любимых реторт. Казалось всю лабораторию перевивают стеклянные трубки. В них бурлили, клокотали и исходили разноцветной пеной зачарованные растворы.
— Доброе утро!
Заместитель декана кафедры алхимии вздрогнул и нервно оглянулся. И без того узкое, вечно испачканное чернильными пятнами и брызгами зелий, лицо вытянулось еще больше. Подслеповатые, выцветшие глаза близоруко захлопали, и он сдернул со лба толстые очки.
— А пан Вильк, — выдохнул он. — Брат не предупреждал, что вы придёте. Закончился дистиллят? Сейчас месяц Хрустальной луны, так что даже дистиллят получается особый. В это время выходят самые мощные зелья.
— Да, но дело не только в этом, — я остался у порога, не решаясь протиснуться вглубь стеклянного леса.
В лаборатории комфортно только братьям Ремицам. Старшего, нынешнего главу кафедры я знал еще со студенческих времён и почитал одним из своих немногочисленных друзей, а младший сейчас заинтересованно рассматривал меня, поглаживая редкие белые волосы на макушке.
— Ты играл в карты с Любомиром Дражко прошлым вечером.
Гжесь закивал.
— Да, в клубе 'Шляпа и трость'. Он проиграл и просил в долг, но был слишком пьян, чтобы продолжать, и его попросили уйти.
— Помнишь во сколько?
— Кажется в десять, — он пожал плечами, — но я могу ошибаться, в клубе нет часов. А что случилось?
— Любомира убили. Ты случайно не видел с кем он уходил?
— Нет. Вроде один, а может и нет... Я ведь играл...
— Спасибо, — пробормотал я, но ведь попробовать стоило.
Гжесь еще немного потаращился на меня из-за толстых очков и принялся складывать бутыли с дитиллятом в коробку. Добавил два десятка колб с магическим раствором, и снова пожал плечами.
— Что-то еще?
— Нет, благодарю. Передавай большой привет брату, я заскочу к нему, как только будет время.
Я не отпускал повозку, поэтому быстро доехал до управления Ночной стражи и скрылся в кабинете. Ранним утром ещё нет лишней суеты, и никто не помешает разогнать болтливый табун мыслей по стойлам и заставить послужить на благо Кипеллена.
Трубка сама собой оказалась зажата в зубах, а кольца дыма нарочито медленно взлетали к потолку. Шесть убийств... Ни слова о нелепой гибели Казимира, пока не отыщется душегуб — он одна из жертв, и всё! Оплакивать буду потом, сейчас важнее найти мерзавку и поквитаться за его гибель. Если бы я вернулся из Болотного края неделей раньше, осмотрел бы первые тела и сделал припои, то мог бы предотвратить дальнейшие преступления, но теперь остаётся только складывать добытые ранее улики.
Прошлой ночью нежить показала себя во всей красе. Теперь понятно с кем мы имеем дело. Пыхтя трубкой, я раскрыл снятый с полки фолиант. Пальцы машинально скользнули по жестким шершавым страницам и быстро нашли нужный заголовок: волосница островная, она же ночная смешливица. Правда, не многим после её шуток удавалось уйти на своих ногах. Редкий гость! В Растии про такую тварь не каждый боевой чародей вспомнит. Обитает только на далеких островах Янского архипелага, там, где потише, потеплее, да поспокойнее. Это семь дней по морю на восток при ясной погоде и попутном ветре. Тварь сожрала бы весь экипаж. Тогда как, куць меня возьми она попала в Кипеллен?
Я взглянул на искусно начертанное изображение. Сильные прыгучие ноги, не особо крепкие руки, зато отростки на голове с длинными серповидными крюками. Опасна, но уязвима: ни бронёй, ни магической защитой не обладает. При определённых условиях можно справиться один на один, но в замкнутом пространстве не спасут и заклинания. Смешливица походила на полуженщину, получудище морское, неведомо почему и по какому недосмотру четырех богинь выбравшееся на сушу. Не хватало только чешуи и рыбьего хвоста. Сплошное недоразумение. Она не привыкла полагаться на грубую силу, а как многие подводные обитатели притворялась, дожидалась, когда несчастная жертва не ждала удара в спину и жестоко расправлялась с ней. Могла принять обольстительный женский образ, но говорила неразборчиво, только мелодично хихикала.
Я выпустил ещё одну порцию дыма. Она точно не гурман и привыкла обходиться всем, что подвернётся под руку. Тогда почему искала пропитание на балах, и как ей удавалось вывести аристократов из ярких, многолюдных залов на тихие, одинокие улицы? Смешливица не может похвастаться изысканными манерами, обаянием и кокетством. Её кто-то направлял?!
Я задумчиво разглядывал список жертв. Мы всех проверили, их ничего не связывало. Они даже не знали друг друга. Сходство только в молодости и высоком положении семей убитых. Не зря же Казик грешил на маньяка. Проклятая смешливица не охотилась наобум, но чудовища выбирают своих жертв исключительно, чтобы набить брюхо. А значит, всё сходится в одной точке, кто-то привёз её в Киппелен, подкармливая по дороге, научил не бояться шумного высшего общества, и теперь выпускает на охоту в город, заставляя нападать только на богатых щеголей. Но, куць и все его куцята! Получить такую власть над прожорливой бестией сможет не каждый маг! Зачем он наполняет наши улицы страхом? Какая-то блестящая идея настойчиво стучалось в мою голову...
— Пан чародей! — в дверь просунулась голова дежурного стражника. — Вас в холодную зовут. Говорят, срочно!
— Иду, — бросил я.
Дельная мысль растворилась в табачном дыму, даже не помахав на прощанье.
Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'
На улице хлопнула дверца кареты, колокольчик у входа приветственно звякнул и я, уже нацепив на лицо дежурную улыбку, облегченно выдохнула, улыбнувшись значительно искренней. В лавку, подметая не шибко чистый пол длинным подолом платья из безумно дорогой росской шерсти, вошла Делька, она же Адель Мнишек, моя старинная школьная приятельница, бывшая сокурсница и наша постоянная клиентка. Это именно из-за неё Врочек держал в лавке полочку с эльфийскими романами, а я получала постоянную возможность подзаработать за Делькин счет. Ибо, как она сама говорила, с неё не убудет, а человеку приятно, что его труд оценили по достоинству, даже если этот труд — иллюстрации к эльфийским романам. Она и сама неплохо рисовала. Зря, что ли, я тащила её все десять лет совместного обучения в Школе Высших Искусств? Хотя, мне до сих пор непонятно, на кой ляд единственной и горячо любимой дочери Редзяна Мнишека, хозяина верфи и корабельных мастерских Кипеллена, понадобилось жить в школьном общежитии и пыхтеть над листом бумаги с карандашом.
-...и наверняка в кружку ни шиша не кинули... — одними губами проворчал тролль.
— На твоей шильде нет ни слова о каретах, — так же тихо ответила я.
Адель тщетно оттирала испачканную о колесо юбку. Тихо выругавшись, она бросила бесполезные попытки, встряхнула головой, так что длинные золотистые волосы тяжелым шелком рассыпались по округлым плечам. Огромные голубые глаза, высокие скулы, пухлые губки и личико сердечком делали её похожей на эльфийку. По крайней мере, в представлениях людей о красоте.
— Привет, Алана.
— Привет, — я махнула рукой, приглашая её к столу. — Познакомься, это Румпельстилтскин, смотритель моста. Румпель, это Адель, моя подруга.
— Похоже, кучер снова не уплатил за пользование мостом, — виновато улыбнулась она и полезла за кошельком, стремясь исправить упущение.
А у меня возникло подозрение, что она каким-то чудом расслышала праведное возмущение тролля.
— Мм, не стоит волноваться, панна, — стушевавшись, выдавил Румпель, не в силах отвести от Дельки очарованных глаз.
Пришлось чувствительно пнуть его локтем в бок, чтобы перестал пялиться на Адель, будто она диво лесное и чудо морское в одном лице. Подруга же сама заинтересованно разглядывала тролля. Гм, что ж, следует признать, Румпель обладал изрядной долей обаяния, пусть и довольно своеобразного, особенно когда не таращился опупевшим взглядом на сногсшибательных красоток.
— А... э... ну, пошел я... а то там это, мост без присмотра, и таверну открывать надо... — промямлил он, бочком пробираясь к двери и сбегая на улицу.
— Ка-акой мужчина-а, — восхищенно протянула Делька, проводив тролля взглядом, — признавайся, это с него ты рисовала главного героя в 'Неистовом Тролланде' Ифигении де Лобзаль?! — возопила она, налетая на меня словно бойцовая курица.
— Признаюсь, — согласно кивнула я, с нервной дрожью вспоминая бессмертное творение госпожи де Лобзаль, где на пятьсот страниц расписывались страдания тролля влюбленного в эльфийку.
Эльфийка кочевряжилась, тролль мучился. Периодически они менялись местами. Венчала сие безобразие ночь любви на десять страниц. Делька с чувством зачитывала мне вслух сцены, которые хотела увековечить в чернилах, а меня разбирал истерический хохот. И если эльфийку я могла спокойно рисовать из головы, то тролля надо было рисовать с натуры.
— Только не говори мне, что он занят! — продолжила сходить с ума подруга.
— Насколько мне известно, он абсолютно свободен, — сухо откликнулась я.
Иногда восторженность Дельки выводит из себя.
— Только сомневаюсь, что подобный выбор придется по душе твоему батеньке, почтенному пану Редзяну.
Делька лишь отмахнулась, зная, что ради её счастья отец пойдет на любые уступки. Вот только я сильно сомневалась, что речной тролль в качестве зятя входит в список уступок. К несчастью, творение госпожи де Лобзаль настолько поразило мою впечатлительную подругу, что она в последнее время грезила исключительно широкоплечими, мускулистыми троллями. Её не смущало даже то, что в комплекте с мускулистостью шла изрядная волосатость, специфический запах и хвост. Адель упрямо твердила, что настоящий мужчина должен быть могуч, вонюч и волосат, а хвост, почему-то, её особенно привлекал. Я же тешилась надеждой, что эта блажь пройдет у неё так же, как и предыдущая. Запоем прочитав сагу Стэфаниэль Сумеречной, полгода назад подруга страстно мечтала о томных клыкастых красавцах с интересной бледностью, сиречь о вампирах. А тут, как на грех, наблюдательная Делька заметила, что по вечерам у их дома отирается мечта всей её жизни, и блеск его клыков затмевает лунный свет. Вот она, её судьба, решила подруга и начала действовать. Полвечера она в полупрозрачном летнем платье прогуливалась по саду, как раз в пределах видимости вожделенного вампира. Когда же пришло время отходить ко сну, оставила окно нараспашку, задернув его легчайшими тюлевыми занавесками, распустила волосы и сидела на подоконнике, пока не заметила, что объект страсти забрался в сад. Мигом забравшись в постель, Делька как можно эффектней разметалась под батистовой простыней, картинно разложив по подушке свои золотые локоны, и притворилась спящей. На прикроватном столике, распространяя сивушный аромат из-под неплотно притертой пробки, стоял шкалик отменного самогона, заблаговременно утащенный из бара в папенькином кабинете. Как клялась потом Делька, самогон был припасен чисто в медицинских целях — укус промыть. А под простыней, затаившаяся в предвкушении подруга крепко сжимала обожженный и заточенный осиновый кол — а то вдруг вампир возжелает не только лебяжьей шейки, но и чего-нибудь пониже. И вот, занавески тревожно заколыхались, о подоконник скрипнули подбитые гвоздями сапоги, Делька замерла под простыней, не дыша и слушая, как жданный гость спускается в комнату и подходит к туалетному столику. Раздался глухой чпок и сивушный аромат усилился. А затем Дельку бесцеремонно встряхнули за плечо. И вампир, дыша перегаром, хрипло спросил: 'Слышь, закусь есть?'. Обиженная в лучших чувствах, Адель от души треснула вампира колом по лбу. Тот икнул, свел глазки в кучку и с грохотом сложился на пол, не спеша, впрочем, превращаться в прах, то ли из вредности, то ли оттого, что подруга ударила тупым концом кола. Позже выяснилось, что вожделенный вампир оказался профессиональным домушником и в дом его влекли отнюдь не Делькины полнокровные прелести. К несчастью именно в этот вечер вор зверски мучился похмельем, благоухающая сивухой фляга затмила разум, и он попался, а Делька избавилась от тяги к вампирам и заодно к романам госпожи Сумеречной.
Выплеснув из чашек остывший чай, я залила по новой. Благо, угли лежащие в двойном дне чайника сохраняли температуру воды.
— Дель, извини, я роман не закончила, — виновато произнесла я, ставя перед подругой дымящуюся кружку. — Одной иллюстрации не хватает.
— Как? Что, опять чернильницу перевернула? Ты уж постарайся всё доделать. Хорошо? Но я не за этим пришла, — отмахнулась она, посматривая на входную дверь в надежде, что Румпель вернется.
Да? Чтобы подруга явилась в лавку не за очередным романом, это что-то новенькое...
— Хочу пригласить тебя на бал в честь моего Дня рождения, — осчастливила меня Делька.
— Нэ-нэ-нэ! — замахала я руками и шаль тряпичными крыльями захлопала в воздухе, на миг превратив меня в большую горчичную моль. — И буду я там, аки вран средь павлинов, — хмыкнула ваша покорная слуга.
— Давай лучше встретимся на следующий день и посидим где-нибудь, да хоть и в 'Под мостом' у Румпеля. Какой он глинтвейн варит, ммм, закачаешься...
— Лан, я обещала, что ты придешь... — сникла Адель, отводя глаза.
— Четверо Пресветлых, кому? — ужаснулась я.
— Э... ну, в общем, я дала роман с твоими иллюстрациями нескольким соседским фифочкам...
— И они захотели увидеть художника! — поразила меня ужасная догадка.
— Хуже, кто-то из соседок показал твои работы автору романа, — наиграно вздохнула Адель,— Лана, твои работы оценила сама Джульетта Скворцонни...
'Ну, хоть не Ересиэль Многоцветная, — уныло подумала я, — чей роман 'Миллион цветов радуги' повергал в священный ужас почтенных матрон, а легкомысленных девиц вдохновлял на заказ черных кожаных корсетов, дамских плёток и чулок сеточкой'.
Задумавшись над превратностями судьбы, я отвлеклась, а подруга продолжала восторженно расписывать мой будущий карьерный взлёт:
— ...она в Кипеллене проездом и задержится на бал только ради того, чтобы увидеться с тобой...
Услышав последнюю фразу, я в отчаянии схватилась за голову и тут же застряла пальцами в своих кудряшках. Куць и все его отродье! Откуда, ну откуда, скажите мне, я возьму Аллариэль Златокудрую?! Именно так я подписывалась под иллюстрациями, убеждая всех, что эльфийские романы иллюстрирует эльфийка. Сама же я на эльфа похожа как свинья на коня, только хвост да грива не такие. Мягкие черты лица, глубоко посаженные серые глаза, курносый нос, россыпь веснушек на скулах и волосы-пружинки. Эльфийского во мне, кроме подписи на рисунках, не было ни на грош. О чем я в глубоко эмоциональной и местами площадной форме не преминула сообщить Дельке.
— Лан, ну давай мы тебя замаскируем, — заныла подруга, — личину наденешь. У тебя же в школе этот фокус хорошо получался. Помнишь, как ты за меня историю высших искусств сдавала?
— Помню, как полгода из-за этого сидела без стипендии, — скептически хмыкнула я.
На самом деле навести личину несложно, да только преподаватели Школы Высших искусств на таких двойниках дракона съели и раскусывают мошенников мгновенно. Если конечно вы не живописец... Обладая зачатками магического дара и знаниями о живописном мастерстве, можно и не такие фокусы устраивать. Достаточно нанести на тело определенный рисунок. Вот узор, отвечающий за личину, например, наносится, на ладони... которые во время второго захода на экзамене у меня вспотели и рисунок поплыл. Личина, само собой, тоже.
— Да ладно тебе, — отмахнулась Делька. — В этот раз все будет нормально. Ты, главное, чернила водостойкие возьми. А ещё Скворцонни хочет посмотреть твои последние работы, я ей сказала, что они просто чудесны...
У меня внутри похолодело. Без той, что спёр бесстыжий Вильк, иллюстрации потеряют свою изюминку. Показывать остальные без него просто бессмысленно.
— Дель, ты же их в глаза не видела, — я с упреком посмотрела на подругу, понимая, что в роли 'сводника' выступила не какая-то эфемерная соседка, а лично Делька.
— Да что я не знаю, как ты рисуешь! — легкомысленно фыркнула Адель. — Лана, тебя ждёт отличный контракт, ты сможешь оставить работу у Врочека и открыть свое дело!
Я наградила её тяжелым хмурым взглядом, Делька отлично знала про мою мечту о собственной мастерской. Но голубые глаза подруги светились такой щенячьей надеждой, что я не выдержала.
— Хорошо, уговорила. Будет твоей писательнице Аллариэль Златокудрая.
Адель просияла. Кто бы сомневался! Мне всегда было интересно, как ей удается подбивать меня на сомнительные авантюры и при этом выходить сухой из воды? Потому что в неприятности вляпывалась неизменно я, причем, по своей собственной вине. За сим, дорогая подруга откланялась, сославшись на срочный визит к портному.
Погрузившись в невесёлые мысли, я не услышала, как звякнул дверной колокольчик, и едва не пропустила посетителя. Из раздумий меня вывело озадаченное кряканье, и я недоуменно уставилась на вошедшего. Кого-кого, а таких книголюбов у нас отродясь не бывало. Чего стоили только здоровые, словно лопаты, ладони, в кои, собственно я и уперлась взглядом. Эти лапы покоились на объемном пузе, перепоясанном красным кушаком. Темно-зеленая свитка с трудом сходилась на мужике, грозя растерять костяные пуговицы по закоулкам лавки. Замараные дёгтем сапожищи разили на весь зал. Маленькие поросячьи глазки терялись на фоне толстых щек и здорового мясистого носа, характерного помидорного цвета.
— А ну-тка, паненка, — пророкотал он, заставляя стеллажи задрожать, — неужто у вас тут цельная книжная лавка?
— Да, почтенный пан, — как можно вежливей ответила я, но следующий вопрос все же выбил меня из равновесия.
— Что, и книжку можно купить?
— Если у почтенного пана хватит левков 6, то можно и купить, — хмыкнула я.
— А если не хватит? — спесь слегка слетела с мужика.
— А если не хватит, то можно просто поглядеть! — отрубила я, видя, как он нетерпеливо потирает не шибко чистые руки, и припечатала: — А то если обложки попачкать ещё дороже выйдет... Так чего почтеннейший желает?
Мужик заволновался и, спрятал грязные руки, заложив большие пальцы за кушак. Пузо ещё сильнее выперлось вперед, но совсем оконфузиться он не успел. Колокольчик звякнул вновь, и в лавку протиснулся ещё один посетитель.
— Почтовый из Канатецки, — представился он, сдвигая на затылок кучерскую шапку. — Груз заберите, и это, доставку, того...
Груз? Вот Врочек, вот гад! Мог бы хоть предупредить, что сегодня привезут новые книги. И где мне теперь, спрашивается, деньги искать? Там же на сотню левков, не меньше!
— Он утром тебе в столе кошель оставил, — прошелестела над ухом Ася, возникая за моим левым плечом подобно духу-губителю.
Несчастный почтальон сдавленно икнул, попятился к двери, оступился на пороге и вывалился на улицу, усевшись на мостовую. Толстый книголюб всё пялился на полки и Анисию не заметил.
— Ася, ну нельзя же так, — укоризненно проговорила я, запуская руки в верхний ящик.
Выудила туго набитый кошель и поспешила наружу. Прямо напротив дверей стояла запряженная парой мохнатых лошадок почтовая карета. Кучер, отряхнув штаны, торопливо снимал с запяток приличных размеров сундук, обтянутый промасленной парусиной.
— И почто пан торговец покойницу эту в лавке держит? — неприязненно произнес он, опуская сундук на землю. — За каждым разом, как к вам заезжаю, седых волос добавляется.
— Пан Врочек не торговец, — сухо одернула я, — он — книгопродавец.
Сам Франц всегда жутко обижался, когда его так называли, огрызался, что торгуют коробейники на ярмарке или мошенники в купеческой гильдии. И высокомерно добавлял, что при продаже книг торг неуместен.
— Да по мне, хоть дидько лысый! — раздраженно буркнул кучер, едва не уронив тяжелый сундук себе на ногу.
Я передала кошель. Он сверился со свитком, пересчитал монеты, вскочил на козлы и был таков.
— Эй, а внутрь занести?! — возмущенно закричала я вслед, но ответом был лишь дробный стук копыт по брусчатке, да грохот обитых железом колес.
А мне осталось лишь удрученно глядеть на обтянутый парусиной ящик у ног. Ругаясь сквозь зубы, я уцепилась за одну из веревок, оплетавших злосчастный сундук, и волоком потащила в лавку. Отдуваясь и пыхтя, словно недовольный чмопсель, я затолкала поклажу внутрь и с хрустом потянулась. Уф! Ну, Врочек, я тебе это ещё припомню! Премию что ли в конце месяца потребовать, за таскание тяжестей? С такими меркантильными мыслями я полезла в стол за ножом, дабы распаковать книги, и наткнулась глазами на книголюба, бессмысленно слоняющегося по лавке.
— Так, уважаемый, вы на что-нибудь решились? А то дел по горло...
Толстяк резко обернулся, испуганно схватился за шею и с круглыми глазами опрометью кинулся вон, едва не потеряв на ходу смушковую шапку.
М-дя... Похоже 'перспективного' клиента мы только что безвозвратно потеряли...
Ася беззвучно покатывалась со смеху.
— Что? — не поняла я.
Дверь за книголюбом уже захлопнулась, а стекла еще продолжали дребезжать.
— Он бы всё равно ничего не купил, — все ещё хихикая выдавила Ася, — но угрожать, что тесаком по горлу...
Тьфу! Я взглянула на зажатый в кулаке нож и тоже расхохоталась, вспомнив, как набросилась на несчастного: злая, растрепанная, с шальными глазами и здоровенным тролльим тесаком в руке. Продолжая давиться смехом, я разрезала веревку и, сняв парусину, полезла в сундук, но там меня ждало новое разочарование. Половину ящика занимали книги по теории построения узоров, пентаграмм и печатей в различных видах магического ремесла. А теорию начертательной магии я ненавидела ещё со школы. Обладая врожденным чутьем и абсолютным глазомером, я в упор не понимала научную основу.
— 'Беда мне с твоими способностями', — ворчал учитель, тщетно пытаясь вдолбить в мою голову формулы построения на плоскости. А я валила контрольную за контрольной, предпочитая чертить на глаз и не заморачиваться теоретическими выкладками. Магистр Никол вздыхал, ставил за рисунки пятерку, а за теорию кол и продолжал заниматься неблагодарным делом вколачивания знаний в нерадивую голову. В итоге к концу обучения я наскребла на твердый трояк, но учитель из жалости поставил четверку, чтоб диплом не портить.
Подтащив короб к стеллажу, я расставляла книги, напевая под нос что-то про чудесный пень, на котором хорошо сидеть в чудесный день. Полки недовольно поскрипывали, когда на них опускался очередной тяжелый том, а в углу одной из них обнаружилась деревянная труха. Эх, говорила же, что древоточец в лавке завелся, а Врочек не верил!
Скоро мне стало все равно, — что отпечаталось на хрустящих страницах, теория начертательной магии или опусы об эльфийской любви. Главное это были книги! Такие похожие и такие разные одновременно. Каждая со своей историей и со своей судьбой. И вместе с ними я творила, создавая на стеллаже отдельный мирок.
Закончив, я отступила на шаг, окинула взглядом дело рук своих и звонко чихнула. Передние ножки стеллажа с хрустом подломились, полки хрупнули и вся гигантская махина, резко накренилась, а на меня градом посыпались книги. Если бы верхние крепления не выдержали, то стеллаж стал бы моим надгробием, а так, слава богиням, пронесло. Под охи и ахи Анисии, я села посреди груды книг, словно наседка посреди гнезда. Медный уголок одного из томов уже на излете рассек мне бровь, и по лицу тонкой струйкой стекала кровь. А на голове домиком лежал учебник по той самой ненавистной начертательной магии. Тьфу! И что мне теперь делать, спрашивается?! Я, постанывая, выбралась из книжного кургана. Ася причитала надо мной, понося нерадивого Врочека на чем свет стоит. Однако с беспорядком нужно было что-то делать. Не бросать же книги посреди лавки. Они ведь и отсыреть могут. Посему я уняла кровь и перенесла пострадавшие тома на стол.
Вот так, туда-сюда — и день прошел. А впереди ещё вечер... Весьма многообещающий, хм...
Ася, услышав о предложении Дельки, буквально воспарила к вершинам, крича из-под потолка, что такой шанс нельзя упускать.
— Душа моя, да в своём ли ты уме — отказываться от контракта из-за этого никчемного пустоболта Вилька! — будто демон искуситель, вынырнула она у меня из-за спины. — Ты должна показать этой, да простят меня Пресветлые, писательнице лучшее из лучшего! Такой шанс выпадает раз в жизни, и никакой разбалтай Вильк не должен тебе помешать. Пообещай мне, что сегодня же вернёшь рисунок. Ты знаешь, я с тобой всеми фибрами души.
— Угу, потому что больше нечем, — пробормотала я себе под нос.
Если мне удастся пережить этот вечер, то можно смело записывать себя в когорту героев. Место в городских легендах мне обеспечено. А что? Сказ о доблестной девице Алане и злокозненном болтуне, тьфу, колдуне Бальтазаре — звучит!
Нервно посмеиваясь, я отправилась запирать лавку.
