Зверь лютый. Книга 29. Венец

В сане епископа блаженный Кирилл доблестно подвизался в управлении церковью Божиею. Он... обличил ересь Феодорца (Бешеного Феди — авт.)... и предал его проклятию. Много посланий, основанных на словах Евангелия и пророческих книг, он написал и князю Андрею Боголюбскому, а также посылал ему поучения, составленные им на Господские праздники, и многие другие душеполезные свои сочинения... Его трудами и до сих пор пользуются православные русские люди, просвещая и утешая себя".

"Кирилл — оригинальный мыслитель и художник... вплоть до Державина в русской литературе не появлялся писатель такой силы, значительности и высоты нравственного чувства, как Кирилл — совесть своего нелёгкого и бурного времени. Он тонко использует богатство традиционных поэтических средств для создания полифоничного по смыслу и ощущению текста. Здесь высокий и житейский планы как бы сосуществуют, знаменуя бесконечную борьбу добра со злом".

"Повесть о слепце и хромце" — апокрифическая притча, использована Кириллом для описания неправоты епископа Феодора и князя Андрея: князь ("хромец") и его епископ ("слепец"). Целью повествования является публицистическое рассуждение о взаимоотношении церковной и светской власти... Кирилл выступает сторонником идеи "нового господина" — непосредственно перед монголо-татарским нашествием призыв к единению Руси был патриотическим, эту мысль вместе с Кириллом разделяли все его прогрессивные современники".

"Его "Повесть" исключительно "авторское" произведение — большая редкость для XII века: Кирилл проявляет себя не только подбором мифологических и исторических аналогий, характерными для него толкованиями и сравнениями, но также и прямыми обращениями о читателю, в которых откровенно высказывается о смысле своей повести и при этом (из осторожности ссылаясь на Писание) проводит еретическую мысль о необходимости творчески, "с разумением" вчитываться в священные книги, видя в них прецеденты злободневным поступкам людей и событиям".

Напомню: в моей АИ я грохнул Бешеного Федю у себя на Стрелке. Гильотиной с вариациями. Исключительно за светские мерзости в отношении моих людей на моей земле. Но участники-то того суда в РИ — вполне созрели, морально и литературно готовы.

Вопрос у меня чисто практический: можно ли использовать данного хомнутого сапиенсом в моих целях? Как?

* * *

— Здорово тебя припалило. На-ка вот, маслица.

Я снял с края расщелины местной Голгофы потухшую лампадку, и, присев на корточки возле повизгивающего "златоуста", протянул ему сосудец.

От толчка при попадании топора Сухана в "хрипатого", епископ сунулся вперёд и попал лицом в свечки, горевшие на низеньком каменном престоле. Брови, ресницы и борода с правой стороны сгорели.

Понятно, что масло ему не поможет. Но прохладной воды, слабенького мыла, антибиотики, ибупрофен, алоэ... Я просто проявляю заботу. Вылезет наружу, сунет физию в сугроб и там, талой водой, постанывая, матерясь и вознося молитвы...

Потрясение бедняги было столь велико, что он не смог принять предлагаемую помощь — тупо смотрел на мою руку, трясясь и поскуливал. Пришлось вылить масло себе на ладонь и обмазать ему лицо. Бедняга взвизгнул и резко откинулся назад, на лежащее за его спиной второе тело. Которое вдруг простонало.

Я удивлённо уставился на Сухана. Тот пожал плечами:

— Неудобно. Пошло боком. А этот... ловок. Учуял, повернулся. Поймал обух. Вскользь в висок.

Отпрыгнувший от шевельнувшегося "хрипатого" Кирилл, прижался к моим ногам, как испуганный ребёнок.

Я развернул его, наполовину обожжённое, стремительно краснеющее лицо к себе, и, ласково улыбаясь, спросил:

— Служить мне будешь?

Он смотрел совершенно потрясенно, не слыша, кажется, моих слов. Начал, было, мелко кивать. Но вдруг вспомнил:

— Я... я Кирилл, владыко Туровский. Я... я Господу Богу служу.

— И я об этом. Послужишь мне. По воле Господа.

— Ты... тебе... а... ты кто?

— Спаситель твой. Тот, кто пришёл. По молитве твоей. Молению не слышимому в мире сем, но гремящему в высях горних. Кто избавил тебя от нынешних бед и страданий. Твоя защита и надежда. Имя моё Иван. Прозываюсь Воеводой Всеволожским. А люди разные, по неразумению своему, кличут "Зверем Лютым". Так послужишь ли мне? Отплатишь ли добром за добро?

— Э... ну... а что делать?

— Омыть члены свои и умаслить тело своё, воздеть праздничные одежды и, преисполнившись веселия и радости, придти в храм божий. Сделаешь ли?

— Э... да. Ну! Конечно!

— Тогда поторопись. Нынче в Десятинной венчается на царство Государь Всея Руси Андрей Юрьевич Боголюбский.

— Что?! Как?!

— Чинно-благородно. В славе своей. В кругу князей русских и архиереев православных. От тебя же там ожидаемо поучение государю. О благополучии и процветании Святой Руси. Коротенько. Пару слов, не более. Антоний Черниговский скажет когда вступать.

— Э... но...

— "Но"? Так-то ты готов отплатить мне за добро? За спасение души и тела твоих? За удаление от тебя львов рыкающих и аспидов алкающих? Тебе, пастырю православному, по прошению моему и в храм божий войти — в тягость? Доброе слово произнести — мука? Поспеши. И не забудь переменить штаны — промочил.

Сбитый с толку Кирилл неудобно, через рясу, поддерживая спадающие штаны устремился к выходу.

Светоч наш. Фонарь. Извините за выражение.

"Я вам, фонарь, хочу сказать одно:

Служа искусству света беззаветно,

Вы освещали так порой дерьмо

Что становилось и оно заметно".

* * *

"Святому Кириллу Туровскому... принадлежат помещавшиеся в особых древних сборниках, наряду с поучениями отцов и учителей Церкви, пять поучений на воскресные дни Триоди: "Слово в новую Неделю по Пасхе (на антипасху), о поновлении Воскресения и о артосе и о Фомине испытании ребр Господних", "Слово о снятии тела Христова со креста и о мироносицах, от сказания евангельского, и похвала Иосифу и Никодиму, в Неделю 3-ю по Пасхе", "Слово о расслабленном, от Бытия и от сказания евангельского, в Неделю 4-ю по Пасхе", "Слово о самаряныне, в Неделю 5-ю по Пасхе", "Слово о слепце и зависти жидовской, от сказания евангельского, в Неделю 6-ю по Пасхе"; четыре поучения на праздники подвижные: "Слово в Неделю цветоносную, от сказания евангельского", "Слово на святую Пасху, в светоносный день Воскресения Христова, от пророческих сказаний", "Слово на Вознесение Господне, в четверг 6-ой Недели по Пасхе, от пророческих сказаний, и о возведении Адама из ада", "Слово на Собор святых отец, собравшихся на Ария, указание от святых книг, яко Христос Сын Божий есть, и похвала отцем святым Никейского Собора, в Неделю прежде Пятидесятницы", "Слово на просвещение Господа нашего Иисуса Христа"...

Тут я дурею. От безумной наглости коллег-попандопул.

Чтобы быть понятым, нужно говорить с людьми на их языке. С этим все согласны. Но язык — не набор звуков, составляющих слова в устной речи, не ряд графических закорючек, составляющих слова в речи письменной. И даже не набор самих слов, перечисляемых в орфографических словарях. Язык — это множество символов, смыслов, образов, стоящих за каждым словом. Если в языке нет необходимых смыслов, то, вслед за заимствованием вещи, идеи, заимствуется и слово для обозначения. Так в русском появились штуцер, гипотенуза, тренд...

Попандопуло имеет свой, из мира "старта", язык, комплект понятий, обозначаемых словами. Но не имеет такого же комплекта мира "вляпа". Стандартный способ обойти проблему в попаданских историях: попандопуло знает язык носителя. То, что два этих комплекта вступают в конфликт, разрушительный для психики попандопулы — я уже...

Попробуйте описать взлёт Ту-22М языком "вляпа". — Сошествие ангела небесного? Вознесение демона сатанинского? — Прямой путь в дурдом.

Рассказ о праздничном фейерверке? — Исключительно матом.

Бодрийяр в XX в. использовал слово "simulacrum" ("подобие"), доказывая, что наши образы и знаки больше не отсылают к реальности. Симулякр — образ без оригинала, изображение чего-то, что не существует. Культура превратилась в набор симулякров, отсылающих только к другим симулякрам, но не к реалу.

Это ситуация попандопулы. Тройная. Его образы никуда не отсылают — его реальности ещё нет. Образы существующей реальности он не знает. Поскольку в ней не жил. И, наконец, теология — ещё один набор симулякров, образов не реальности, а гиперреальности. Основа гиперреальности — симуляция.

Второго человека на "Святой Руси" уровня Кирилла Туровского по части владения религиозными символами... Евфросиния Полоцкая? Остальные могут беседовать с Кириллом "на равных" о погоде, о пиве... пока Кирилл не "включит форсаж", не перейдёт на достигнутый им максимальный уровень образности (или абстрактности — кому как нравится).

Ни я сам, ни мой носитель никогда не владели "языком" Туровского "златоуста". Без этого, без хотя бы понимания — не использования, хотя бы значительной части — не всех, его образов... мычание ягнят. Моё. И ваше, коллеги. Мы в этих понятиях, в изложенном в подобных книгах, в словах и мыслях, которыми они (туземцы такого уровня) думают — как свиньи в апельсинах.

Не ново: на симпозиуме по не твоей области — сходно. Почти все слова по отдельности понятны. Почти все смыслы — нет.

Как у вас с тензорным исчислением, коллеги?

"Пектопах" — это что? — Это "ресторан" для человека, незнакомого с кириллицей.

Не, можно, конечно, разобраться. Почитав, подумав, попав к толковому учителю... Лет за ...надцать в кое-каком монастыре. Пока же, не зная этих текстов хотя бы базово...

"Неделя цветоносная" — всем понятно? По какому поводу была, по какому стала? Что никаких цветов там не носили — знаете? А какими не-цветами заменяли оригинальные не-цветы на Руси?

Без понимания — местных можно убить, можно дать им хлеба, но объяснить что-нибудь... Поговорите с китайцем на его языке о концепции. Хоть чего.

Проблема в том, что мне нужно не только заставить, но и убедить. Не покрикивать "шнель, шнель", постреливая по отстающим из шмайсера. Типа: кто не понял — сдох.

Как может маленький ребёнок, едва начавший ходить и издавать звуки, убедить вас в пользе триангуляции? Хоть чего? Авторитетны ли для вас умопостроения дебила, не способного связать пару слов?

В роли такого умственно отсталого выступает любое попандопуло перед любым здешним книжником.

"Содержание сочинений святого Кирилла обнаруживает совершенное его знание Священного Писания и сочинений многих отцов и учителей Церкви: Иоанна Златоуста, Григория Богослова, Кирилла Александрийского, Евлогия Александрийского, Прокла, архиепископа Константинопольского, а также Симеона Метафраста, составителя житий святых и канонов".

Как у вас с Метафрастом, коллеги? Не знакомы? — Тогда постойте там, у параши. Пока серьёзные люди будут обсуждать серьёзные вопросы. И учтите: убить их можно, можно заставить выносить мусор или копать землю. "От забора и до обеда". А дальше? Гвозди микроскопом забивать не пробовали? — И дорого, и неудобно.

Столпничество Кирилла оказалось заразительным. Второй аналогичный персонаж близких десятилетий — Никита Переяславский в Залесье. Я про него уже... Но Никита — бандит, раскаявшийся коллектор в веригах, обретший дар исцеления. Чудодейство, но не мудрость. Кирилл — лелеемое чадо богатых родителей. Он пошёл в монастырь стремясь к Богу, а не спасаясь от Диавола.

Нечастое сочетание письменного и ораторского дара. Цицерон с Платоном в одном флаконе. Смешение высокого мнения о себе и смирения, самоуничижения. И то, и другое — искренне. Его суждения о гордыни выказывают близкое знакомство с этим грехом. И стремление избавиться от него:

"За все же это, мой милый господин и благодетель, не прогневайся, не возненавидь меня, не от ума, а от неразумия все это написавшего, но, разодравши, брось это наземь. Мои ведь словеса, как паутина, сами распадаются, ибо не могут к пользе прилепиться, не имея влаги Святого Духа. И не как учитель, отечески и стройно, наставляю я тебя, но со всей своей простотой беседую с тобой только потому, что твоя любовь и мои отверзает уста. Ты же избери из написанного, что хочешь, что тебе будет лучше, обо всем ведь ведаешь благоразумно, милый мой господин...".

По авторитетности к началу 1180-х, когда написано цитируемое письмо, Кирилл — в первой тройке церковников "Святой Руси", его адресат, игумен Печерского монастыря Василий — в тридцатке, но — "милый мой господин и благодетель...".

Лет семь Кирилл сидел в башне, сочинял "слова" и "оратории". Он второй, после Илариона с его "Словом о законе и благодати", выдающийся сочинитель в жанре "торжественного славословия". Жанр нечастый, на Руси к 15 в. вывелся.

Проповеди произвели впечатление на общину в Турове и на тамошнего князя. В прошлом году (весной 1168 г.) клир и мир избрали Кирилла в епископы и отправили в Киев интронизироваться — получать дольку благодати божьей от высшего иерарха, Киевского митрополита Константина II. Не назначенный сверху, а всенародно избранный архиерей.

Константин вполне уловил и не показное стремление к смирению гордыни, и мощное тщеславие, желание быть в центре внимания толпы. Восхищение окружающих, вызванное выдающимся знанием текстов, эмоциональной и логической, при том — собственной, оригинальной трактовкой, ораторскими навыками — пьянило новопоставленного епископа. Киев, после маленького захолустного Турова, привёл в восторг.

Митрополит дал возможность явить красноречие: 11 июля 1168 г. в день празднования 200-летия преставления святой княгини Ольги Кирилл читал созданные им канон и стихиры в Софийском соборе в Киеве при золочёной раке равноапостольной княгини.

Это было... как малоизвестному ансамблю из Уфы собрать аншлаг на сцене Дворца съездов. Его восхваляли, его приглашали, им восхищались. Не "стар", но — "суперстар".

Восхитительное чувство... Когда ты стоишь перед многочисленным собранием, перед толпой разных, каждый из себя что-то представляющих, людей. Занятых собой. Своими делами. Своими мыслями. Своими соседями. А ты заставляешь их стать чем-то... единым, однородным. Измениться. Одновременно. Однонаправленно. Так, как тебе нужно. Обратить на тебя внимание. Сфокусироваться на тебе. По большому счёту — таком же человеке, как и все. Но здесь и сейчас — самым важным, единственным. Смотреть на тебя, вслушиваться в твои слова. Затихая, прекращая свой обычный трёп, шарканье, кашлянье и шушуканье. "Овладеть залом". Удерживая их внимание, повести за собой. Видеть, как, в соответствии с твоими пассажами, твоими интонациями, их лица то хмурятся, то освещаются улыбками. Дать им, столь разным между собой и столь одинаковым по отношению к тебе, своё слово. Единое для всех. Чувство. Единое для всех. Вызвать эмоции. И повести их твоей дорогой. Дорогой сопереживания. Единого для всех. Управлять этим многоголовым, многоликим множеством. Видеть в их глазах их мысли. Отражение твоих. На губах их, шевелящихся незаметно для них — твои слова. Повторяющие и продолжающие твои речи. Ввергать их то в печаль, то в радость. В их печаль и в их радость. Вслед за твоими.