— И себя показать тебе, Эн. Напомнить о красоте наших тел, которые, хе-хе, так своеобразно о себе заявили. Хех, ты так мило краснеешь. Убери ладошки, а?
— Не вспоминай, Ли! Йейль...
— Аха-ха-ха! Эн, ну ты и отмочил номер. Обычная жизнь эльфа, да?
— Ли, это нечестно, — притворно насупившись, а потом сразив наповал тем самым выражением лица. — Вот! — звонко рассмеявшись своей победе. Глупышка!..
Приятно прохладная вода заводи зызвно блестела. И мы не устояли, превратившись в двух детишек, плескающихся весело и беззаботно, во вдруг раздвинувшейся до озера купальне начали гоняться за рыбками и раками, хватая друг друга за пятки и прочие места. В животе совсем не было тяжести, ничего не отвлекало нас, резвящихся в свое удовольствие.
— Ах, Эн, это было чудесное зрелище. Сверьялус, спасибо!
— Ли, давай просто полежим и...
— И посмакуем наши подводные игры. Конечно, Эн. Твои распущенные в воде изумительны!
— Не-не-не, просто полежим.
— Тогда ты первым снизу, я ненагляделся еще.
— Так это же вода играет ими, а не ты.
— Я ценю прекрасное.
— Тоже хочу.
— Тогда подстройся под меня. Давай ты попробуешь посмотреть моими глазами, а я почувствовать твоим телом?
Загоревшись идеей, мы сумели на целых два мига примерить чувства друг друга на себе. Сознание не захлебнулось в потоках ощущений, но нам и этого хватило, чтобы надолго погрузиться в грезы, пережеивания и впечатления убывающего дня. Поддерживаемые у самой поверхности и убаюкиваемые водой, мы предались медовой дреме, держась за руки друг друга.
Я сидел у любимого на бедрах, его руки сплелись в замок на моей спине, мои зарылись в его распущенные волосы, ласкали уши, щеки, скулы, нос и подбородок. Он целовал мои пальцы, облизывал и посасывал, а я медленно двигался на его скользких бедрах, то прижимаясь грудью, то лишь животом, чтобы прижать свой истекающий смазкой и возбужденный пенис, то крал поцелуи, то дарил, то шаловливо проходился языком по носу или пригублял части ушей.
— Ли-и-и...
— Терпи Эн, скоро...
— Сжалься...
— Ну-у-у...
Ура! Наш совместный сладостный крик погреб под собою последнее гнусное воспоминание, бельмом на памяти висевшее.
— Умничка, Эн, ты верно угадал, да, вот так, ммм!
Я был слишком счастлив, чтобы двигаться, зато любимый преисполнился энтузиазмом вырвать из моих уст мольбы. Не будет их. Не будет.
— Э-э-н!.. Ты, ых, пользуешься, ах, единством, ох!
— Угу...
— Молодец, — выдал совсем не то слово.
И расплылся в обворожительной улыбке, глядя на засопевшего между ног. Ой, о волосах это я зря подумал.
— Аа-а-а-а! Сжалься...
— Ну-у-у...
И сам по наитию обжал головку и обласкал языком уздечку, делая мощное всасывание, вытягивая мое семя до судорог во враз ослабевшией тазобедренной области.
— Эхо, Эн, — продышавшись, пояснил обалдевшему, неожиданно для себя извергнувшемуся сразу следом. — Ты подарил наслаждение мне, а я поделился с тобой. Ты сам открыл путь, читая...
— Ох, Ли!..
— Не все сразу, Эн. Бутылка не должна лопнуть от газов, пробка не должна вылетать, тогда напиток отдаст...
— Да, Ли, хе-хе, вылетело знатно! Аха-ха-ха!
Вот тебе — поймал его губы своими, залазя в рот языком за остатками своего. У меня преимущество — я вижу всплывшую память, и применяю не по наитию, а по своему хотению. Навыки в доставлении удовольствий у меня будь здоров, оказывается! Незакрытые глаза зафиксировали секунды обалделости в его очах, прежде чем он стал отвечать, сперва неуклюже, а потом отдавшись на волю чувств и новых ощущений.
Дни и ночи слились для нас в сплошное любование друг другом. Невыразимая нежность сменялась пылкой страстью. А небо все так же пересекали табуны облаков и туч: одни летели направо, другие наискось, третьи куда-то за спину, четвертые в пику всем остальным неслись вперед напролом, а пятые нагло висели на одном месте, наливаясь сизо-бурым цветом, подсвеченным изнутри бело-голубыми разводами. Небо бесновалось отраженьем помутневших рассудков тысяч разумных, в бессилье омывая наш островок любви, осиняемый светом Сверьялуса, маяком светившим в окружающем шторме.
Мы познавали тела друг друга. Исподволь я вел Наэна, все чаще в любовных играх разделяя ощущения. Постепенно он сам осознал нужность и важность овладения соединенным сознанием. Мы все чаще двумя парами глаз встречали и провожали Ра, двумя парами ушей слушали тишину, двумя наздрями гадали запахи. В форме игр или упражнениями мы развивали единение, научились справляться с потоками ощущений, выделять из общего частное. Маленькими шажками я вел себя к полному слиянию в созерцательном спокойствии, во время плавания или утренних и вечерних зарядок, постепенно подбираясь к заветной цели — единого чувственного наслаждения.
Мы не ограничивались одними лишь физическими усладами — у меня-Наэна и у меня-Лиона чудесные голоса, дарящие не меньше, чем переплетения тел. Мы из водорослей и трав плели фигурки — с моей подачи Эн должен был повторить то, что плету я, сидя спиной и на другом участке берега за высокой осокой. Упорство и труд все перетрут! Вскоре у нас стали получаться долгожданные куклы-близняшки, а не разные виды животных или отдаленные родственники в седьмом колене.
— Не выходит. Эфирные потоки слишком сильно напирают и сдувают кружево моего кантио.
— А если делать совсем маленькое и совсем рядом с телом?
— Получается... Но камень на расстоянии так не поднять, Ли.
— Хех, Эн, зато ты можешь светить не хуже роя светлячков!
— Лиии, я мечтал...
— Стаи туч гонять по небу, да-да. Ну Эээн... Раз снаружи не выходит, бери изнутри.
— Нельзя, Ли, внутреняя маэна расходуется на контроль, ее хватит на десяток камней и все, я буду пуст.
— Эн, а если из меня еще?
— Ли! Я не вамп... Мде.
— У самого себя же брать будешь.
— Ли, ну будет двадцать камней, и что?
— Угу, погоды не сделает, погодец ты мой...
— Ым-эм... Ли!
— Энчик, милый, ну все же просто. Наша любовь безгранична, так?
— Конечно!
— Воот. Черпай из любви, Эн. Иди сюда, любимый, дай прильнуть к спине, почувствуй единение, твори...
К нам ни разу не заходила Скука. Мы всегда знали, чем и как окрасить досуг. Какие пытки? Какие учителя и наставники? Мы учились друг у друга быть собой. Учились принимать прошлое таким, каким оно было, без прикрас. Мы познавали заново боль и любовь, растворяясь друг в друге. Это был самый сложный этап — примирение с пленом, принятие и прощение, убийства черных зародышей ненависти и жажды мести.
Да и зачем мстить? Северный берег давно радовал нас таким же буйством растительности, как вокруг нас. Мы видели краснокожих на том берегу, редких и не пытающихся ни перебраться, ни навредить — среди них тоже были чистые души, выжившие после проклятья Сверьялуса, выкосившего почти под корень все прибрежные тьмырги. Были на том берегу и эльфы, но лишь считанные разумные, по словам Сверьялуса, выдерживали его свет и переплывали на южный берег с очистившимися душами. А орки так вообще ограничивались лишь окунанием головы, мысленно прося прощения за свое племя. Хранитель реки раскрашивал наше затворничество, ненавясчиво делясь новостями.
Земная твердь все так же могла внезапно затрястись, погода все еще бушевала непостоянством, в течение дня меняя температуру от корки льда на воде до яишницы на камне, а с обоих берегов не прекращались попытки налаживания армейских переплав. Сверьялус даже решил вообще стать несудоходной рекой: никаких плотов, кораблей, понтонных переправ и мостов, а те, кто раньше спокойно переплывал реку, не могли этого повторить, будучи обвязанными веревкой. Планировавшие с деревьев тоже оставались с носом — питающиеся корнями от речных вод, прибрежные деревья отказывались держать тросы, то падая, то качаясь и сбрасывая в воду, или приближаясь к воде так, что та жалила желавших крови смельчаков насмерть. Сверьялус стал непреодалимым барьером.
— Я, Наэнлион Лис, согласен.
— Я, Лионаэн Лис, согласен, — опять одну "н" проглотил. Что за дед в голове ворчит? Фу, ты! Хе-хе...
Целую неделю мы воздерживались от соития, и во сне, и на яву поддерживая единение. Мы оба испытывали облегчение, когда одно из тел облегчалось — казусы с походами в туалет канули в лету. В эти дни бил звездный час Наэна — он смог овладеть своим телом на моем уровне. Долгое ожидание увенчалось радостью от свободного парения и полета, подобно ветру, от возможности слышать окружающее, проходить сквозь препятствия, от всего того, что не получалось ранее. Мы часами — Зефир и Лейо приучили нас к этой системе измерения времени, а еще и новое чувство растояния привили — лежали под водой, ласкаемые донными водорослями и растениями с рыбками. Мы трогали внутренние органы друг друга, совмещались елико возможно телами — все же я был повыше его, аж на целую ладонь с большим пальцем, и немного крупнее, хотя мы оба растили и укрепляли мышцы ежедневными тренировками — за время после кровесмешения Эн отыграл целый большой палец. Эльфы, по воспоминаниям Эна, выглядели в свои сорок восемь — половозрелый год — как одиннадцати-двенадцатилетные человеческие дети — ростом эльфы и люди были примерно одинаковыми, в пользу первых. За следующее десятилетие эльф вырастает, как человек всего за два-три года. К официальному совершеннолетию, в шестьдесят, фаза быстрого роста прекращается. К вековому рубежу эльф вытягивается еще на три пальца, плюс по два пальца к пятому и десятому веку, по расчетам дальше рост будет по пальцу на пятое, двадцатое и двухсотое тысячелетие, гипотетическая шкала тянется и дальше, на миллионы. Через полвека наши тела будут одинакового роста. А комплекция и так у всей расы ровная, крупных жировых отлажений, как у людей, эльфы не имеют, однако и совсем их не лишены.
Я тоже был безмерно счастлив, сплетая Светляков или вызывая эйрмарта, мог видеть и создавать вертушку(*) с вертолетом(*), которые теперь и у Эна получились, а то он все не мог придать переосмысленному мной плетению крыльев ветра(*) устойчивость — его каждый раз до этого болтало и швыряло в немыслимых кульбитах, когда его чудесный голос завершал волшебную песнь, с огромным трудом подобранную на малоре, с использованием погружения в память для выуживания мгновений пролистывания талмуда с азбукой этого магического языка. Взлетали поочередно, одновременно контролируя два направления вращения — остро не хватало практики и знаний, перед полетом приходилось читать строфы кантио как поэму, с выражением, на распев, дуэтом.
Мы теперь оба могли поднимать камни, как взглядом, так и с использованием кантио, устраивая вальс гальки или вместе делая сложные па с управляемыми кукольными партнерами, когда уставали от вертолета или вырезания фигурок из листьев.
— Я, Лис... — слаженно.
Пропала явь, исчезло все вокруг, была лишь наша душа, в эйфорическом бурлении нирваны рождавшая — или перерождавшая — единство духовное. Никаких мук и страданий — на пике мощнейшего обоюдно усиленного оргазма в полдень зимнего солнцестояния мы перешли к окончательному слиянию растверенных во взаимной любви сущностей, всеми частичками жаждущих истинно всеобъемлющего единения.
Глава 4. Подарки
Потухла острота резонирующих ощущений. Я трогал собственное тело, они оба мои, Лиса. Две личности стали индивидуальными грянами единого. Как после отличного сна — хочешь потянуться, знаешь, что потянешься, и как приятен сам процесс. Варьируя приглушенность, сохраняю разделенность восприятия двух разных тел. Как правая и левая рука одного тела. Приятно как коже на груди, так и подушечкам и проводящей ладони, иной окрас и оттенок. Новый, необычный, непривычный.
Эн принял Ли, животы сжали, окружив, дыхание одним воздухом, бесконечность отражений в глазах. Интимность обрела... сокровенность? Качественно иной уровень чувственности. Зачем кричать в безумии буйствующих реакций? Все видно на ином уровне. Соитие между Эн и Ли превратилось лишь в одну "из". Всего навсвего форма доставления удовольствия, отошедшая на второй план, безусловно приятная, но роль уже не ведущая...
— Здравствуй, Лис.
— Благ. — Здравия. — Сверьялус, — озвучил за раз две мысли, тепло и приветливо улыбнулся на двух лицах.
— Оккидентали и Ориентали пробудили Эннаф`оккиден-рьядьрар и Оэлу`ориен-даядьряд. Великие столичные Мэллорны переродились в царские Нордрассилы.
— Я вижу спокойствие в эфире и небе. — Уцелевшие деревья жизни объединились в один организм, — два потока мыслей с единым банком памяти — это слишком упрощенно, и даже пошло. Философ. Ня... Еще частичка памяти. Здорово.
— Давжогл стал стихиальным Богом, эльфы покорили природу. Раунд ничейный.
— Ты прямо орбитр. — Судишь поединок? — когда речи успеть за мыслями? Ни-ко-гда.
— Ха! Наблюдаю и делюсь с ва... с тобой.
— Польстил? — Говори уж...
— Хах... Гномы и орки заключили союз. Лис, я не смогу стать ареной боя. Одни готовы запрудить меня трупами женщин и детей, другие посадили на моих южных берегах мэллорны и хотят обуздать. Именно посадили... Лис, я хранитель, а не убийца, в которого они хотят меня превратить не мытьем, так катаньем.
— Сверьялус, ты сияющий. — Они мерцающие. — Свети мерно для каждого саженца. — Продублируй посадку на северном берегу. — Стань рекою в колыбели из мэллорнов. — Окружи себя искрами, Сверьялус.
— Помоги создать Стража, Лис, пожалуйста...
— Сверьялус, еще малость и я бы обиделся. — Разумеется, расчитывай на меня. — А что и как делать-то?
— Эм...
— Нда... — Мда... — Хочешь мое семя? — Вырастишь сам... — Даже два дам! — Рыба и водоросль!
— Ах! Конечно, я умею и рыб, и водоросли растить!
— А я еще ни разу целиком в воде не пробовал. — Какое досадное упущение, однако. — Хе-хе-хе.
— Эм, Лис, я смогу поделиться собою с тобой без взаимного растворения. Ты теперь о двух телах и воспримешь все лучше, чем было в прошлый раз. Ты без опаски можешь опробовать...
— Да! — Ура! — Тогда точно вместе двух Стражей состряпаем. — Опыт просто необходим, отличная идея! — Рассаживай мэллорны...
О, почему я ни разу не пробовал так!? Паря в воздухе или зависнув в воде? Ооо, второстепенно, да? Как бы ни так! Новое всегда заостряет внимание. И заостряет, и заостряет... Пошляк! А сам-то? Ммм...
Буря экстаза приближалась с неимоверной скоростью, топчась на месте. Сверьялус демонстриовал мастер-класс — Эн и Ли в ритме танго кружились, объятые рекой, держась за руки, сцепляясь ногами или руками, сворачиваясь в кольца вокруг тел. Дух реки возбуждал и снаружи, и внутри, вознося на невиданные доселе высоты. За миг до пика мой свет выплеснулся наружу. Прав был Сверьялус, я познал не грязь испражнений, а гармонию чистой экосистемы. Мои друзья помогли, знаю, без их помощи не взметнулись бы ввысь в тот же миг кроны посаженных мэллорнов, не объединились бы с речной поймой в невиданную до селе симбиотическую связь, презрев серую волю сажавших.
Это как переход от мастурбации к зачатию с партнером-гуру, проводящим по тропе эйфории. Вот в чем парадокс — вкушая медленно, умей осушать разом. Оттого и тянутся старые девы, познавшие все, к молодым за детьми, но забывают, иль закрывают, взгляд на главное. Еще миг — и сконцентрированный свет выходит двумя каплями, зачиная, взрывая душу оргазмом. Еще ярче вспыхивает Сверьялус, отец и мать своих детей, принявший сияющие духовные зерна, облекший их в плоть жизни...
