— Мы умерших хороним в песок пустыни, до захода солнца, как написано в святом Коране.
— Это потому, что из песка не соорудить курган, — язвительно заметил горбоносый представитель конкурирующей религии.
— Фараоны в сердце пустыни строили пирамиды, — заметил с усмешкой араб. — Ах, я и забыл — вы это помните на собственных шкурах.
— И где таки те фараоны? — вдруг расплылся в улыбке Мардух. — Где великий Вавилон и могучий Рим?
— Хватит вам спорить. Расскажи, лучше, что видел ты! — попросил Коттин.
— Шли мы в Корсунь, что стоит на Понте Эвксинском. С нами был каган русов — Фарлаф.
Там были многие благородные русы. Храпели, упившись, Верьмуд, Ингельд, Лидуль и Руалд — настоящие воины. На краю матраца боролись хмельные Труан, Фарлов, Стемид и Фост. А вон — загнали девку почти на мачту — это цвет дружины: Ивор, Улеб, Фруди и Шихберн. Люди всё достойные — даже как-то раз подписали Договор русов с императором Восточного Рима о торговле.
Я до сих пор с ужасом вспоминаю, как мы проходили страшные пороги на Днепре. Первый порог — на языке руси называемый Сьюппи, по-славянски же "Не спи", был ужасен. Вода чудовищно гремела, с обеих сторон высоко поднимались берега, по течению торчали острые скалы. Дружинники вышли на берег, разделись донага, залезли в воду, поволокли на верёвках ладьи и драккар, отталкиваясь шестами от камней и скал. Второй порог Айфорс, у славян — "Островок" был преодолён точно так же. Третий порог — Гелландрия — по-славянски "Шум порога", преодолевался легче, а может быть, уже сказывался навык лазить голышом в реку.
Четвёртый порог был огромен, звали его Льянди, по-славянски же, почему-то "Неясыть", видимо, из-за огромного количества речных пеликанов. Здесь причалили к берегу, разгрузили ладьи, на рабов надели цепи, выставили стражу — в скалах всегда сидели разбойники, которых славяне зовут печенегами. Под вопли пеликанов, орущих на скалистых островках посреди реки, ладьи вытащили на берег, протащили на плечах шесть вёрст, драккар катили на брёвнах, волоком, иного пути на этом участке реки не было. Затем всё загрузили, пошли к пятому порогу, который зовётся Бёрафорс, что значит "Волнобой". Здесь на реке имеется большая заводь — опять ныряли в Днепр голышом, тащили ладьи вдоль берега. Шестой порог Олмфорс — "Вертящийся", и седьмой Струкун — "Внезапный" на славянском языке, показались досадной неизбежностью.
Сколько натерпелись, пока выплыли на речную ширь — это надо ещё уметь рассказать...
— Ну, ведь рассказал, — улыбнулся Коттин. — Я тоже бывал на тех порогах...
— Гусляр, спой нам про старину! — Коттин дипломатически перевёл беседу в другое русло, не назвав старика предложенным именем.
Подтянув струны, Борислав, так его звали, запел про времена, когда из лесов выходили богатыри, боги являлись по зову могучих волшебников, участвовали в битвах людей, а слова честь и, правда, ещё не были отвлечёнными понятиями...
— Всем известно, что у нас, гипербореев, было шесть царств — великих и бескрайних, и каждое царство стояло по тысяче лет! После падения, враги торжествовали и пели хвалебные песни победителей, но, словно птица Феникс, новое царство восставало из пепла, ещё шире и могуче, от края земли и до края...
Все замерли, вцепившись в куски мяса — сок и кровь капали на траву. Ариант словно уснул с открытыми глазами — перед ним восставали картины прошлого — герои, цари, боги.
— В незапамятные времена, сыны богов — арии, создали на берегу неведомого моря Ариану древнюю. На золотом троне в Аркаиме — столице мира, сидел царь ариев. Тогда родился первый пророк людей — Зороастр, и народы потекли, заселяя пустой мир. В цветущих степях Азии, там, где сейчас лежат раскалённые пустыни, была создана Артания. И как брат-близнец — в ковылях Степи, до самой границы Древнего Леса — Славия. Потомки ариев боролись и мирились, сливались в единое государство и раскалывались, смешивались с детьми степей и народами Тура, пока мир не изменился. Народы опять пришли в движение — начался Великий поход на юг.
Третье царство было создано в войне с тёмнокожими людьми. В той стране поклонялись миллиону богов — и боги часто вмешивались в жизнь людей. Царство назвали Индией. Постепенно Индия раздробилась на множество государств — в каждом сидел царь или раджа. Боги и пророки учили своих сторонников, закрома были полны, золото и драгоценности текли рекой. Всё это неизбежно привело к войне царей — самой великой битве в истории людей. Тогда реки крови покрыли землю, сто царей погибло — было использовано оружие богов — огненные стрелы, летающие лодки — виманы.
Остатки народа, ушли в страну, которую назвали Новая Ариана, или Иран. Местные жители называют её Персией. История Персов была записана на свитки, дошедшие до наших дней. Там же была написана Авеста — священная книга ариев. Из Арианы выплёскивались многие народы — шли покорять земли, создавать молодые государства. Первыми ушли дойчи — в леса кельтских друидов, потом асы — в новую столицу Асгард, на Кавказ.
Наконец, племя кимров покинуло родину и двинулось в степи Борисфена. Там было создано новое, четвёртое царство — Киммерия. И сейчас под степными травами Курской земли лежат развалины Экзампея.
Однако и киммерийцы пали под мечами завоевателей. Пришли скифы, состоящие из сотен народов, и создали Царскую Скифию. Со временем, из неё выделилась Борусь — это словене и чудь, ушедшие в леса. Борусь же в свою очередь раскололась на Великую Пермь и Словенское царство. И теперь настают последние дни. Все царства пали. Вся доблесть и геройство ушли в землю с кровью, и царской крови более нет.
— Идите сюда! Господин Коттин! — раздался громкий крик Арианта. Мальчишка любил собирать грибы, малину с куста...
Коттин схватился за меч, но голос мальчишки не был испуганным — значит, Ари попалась какая-то диковинная находка. — "Что там такое? Ах, да — в древности река была полноводнее — дорога пролегала выше. Неужели что-то сохранилось?" — Коттин поднялся, задвинув меч в ножны. Все, включая Борислава, поднялись, направились вверх по крутому склону.
— А ведь это древняя дорога, — промолвил поражённый гусляр. — А я думал, что знаю все тропы в здешних краях.
— Причём, дорога шириной в две повозки. И очень, очень старая. Этим соснам лет по триста-четыреста.
— И веками ею не пользовались... Протоптали конную тропку ближе к реке.
— Я тут что-то нашёл! — из глубины ельника крикнул розовощёкий Ари.
Коттин вынул меч, раздвинул густые ветви — в нише скалы стоял покрытый мхом камень, похожий на стелу. Повелев Арианту вылезти из зарослей, Коттин обрубил ветки, распинал их по сторонам — на камень, размером с человеческий рост, упал солнечный свет.
— Это дело человеческих рук, — заметил Мардух.
— Но не памятник, — пробормотал Борислав.
— Это дорожный знак, — сказал Коттин, спрятав меч, и принялся обдирать толстый слой мха.
По мере того, как мох, вросший в камень, отпадал кусками, освобождая серую поверхность, становилось ясно, что это действительно знак. Коттин заметил, что на поверхность камня нанесены значки.
— Это черты чуди? — спросил любопытный Ариант.
— Это резы словен, — ответил Коттин, заметив, как вскинулся старый гусляр.
— Господин Коттин, ты сможешь прочитать? — не унимался мальчишка.
— Кто у нас тут представитель Словенска? — проворчал бывший Кот. — Ну, как, Борислав, прочитаешь?
Гусляр долго водил рукой по горизонтальным линиям, морщил лоб, шевелил губами, трепал волосы, чесал затылок.
— Забыл? — поинтересовался Коттин.
— Я видел резы и в свитках, и на бересте. Даже пару книг видел, составленных из листов и сшитых, чтоб не растерялись. Но там было написано эллинскими буквами... ромейскими.
— Ладно, уж, давай я попробую.
— Откуда... — начал, было, Борислав, но Коттин резко оборвал:
— Не всё боярствовал, случалось и библиотеку посещать, — оставив с открытым ртом не только гусляра, но и непонятного Коттину хазарина.
Минут пять древний странник всматривался в камень, царапал ногтем пятнышки земли, наконец, улыбаясь, повернулся.
— Пляши, Борислав. Надпись точно словенская, старинная.
— Прочитай, ради богов, — гусляр повалился на колени, бледный, руки его дрожали.
— Читаю, слушай... — выдержав паузу, Коттин начал медленно читать:
Когда я шёл войной на Вы,
Играя прядью русою,
Чтоб захватить мечом войны
Страну и злато Бусово —
Играли жемчугом в волнах,
И пели девы готские.
Корсунь и Понта берега
Не знали плач сиротский!
Как белый волк я наскочил,
Взяв на копьё Тавриду,
И кровью готской окропил
Тамарх и Меотиду.
Потом ушёл в свои леса,
Угнав огромный плен.
Я, Свеаборг, Боруси царь,
И властелин словен.
— Времена легендарного Буса... поход на Тавриду, — шептал гусляр. — Теперь ясно, что и Таврида принадлежит словенам. И этот дорожный знак... Наши права... надо к царю Гороху...
— Пять веков назад, — авторитетно заявил Коттин.
— Нам пора идти! — вдруг заторопился Борислав. — Дорога долгая, солнце высоко. Пора.
— Пора, так пора! — согласился бывший Кот, что-то царапая кинжалом на бересте. — Скатертью дорога! Поклон Князю белозерскому от его верного слуги! Господа, — обратился Коттин к восточным гостям. — Прошу на пару слов!
Когда араб и хазарин подошли к Коттину, он велел перевести Ахмеду следующее:
— Когда поклонишься господину Белозерска, подай ему этот берестяной свиток. Князь должен его прочитать, непременно сам, и передать Аминте. Сослужишь службу?
— Сослужу, господин. Всё сделаю, как ты велел. — Сказал на арабском Ахмед, и, выслушав перевод, попросил, — Мне нужен проводник до Булгара.
— Аминта даст тебе проводника. После того, как прочитает текст.
Ахмед поклонился и присоединился к быстро собиравшемуся Бориславу.
Затем Коттин подозвал Мардуха:
— Я знаю, что ты везёшь послание княгине. Как боярин и верный слуга своего князя, я должен быть в курсе событий. Попрошу предоставить свиток.
— Но, господин! Это всего лишь письмо! Я не посол от кагана!
— Тем более.
— Но это частное письмо от возможных родственников, молящих Б-га, чтоб ваша княгиня оказалась пропавшей принцессой!
— Как интересно! Принцесса Хазарии на троне Великой Перми? Давай сюда!
— Но это частная переписка! — взвизгнул Мардух.
— Я очень любопытен, — повысил голос Коттин, вытрясая мешки хазарина и присматриваясь к его карманам.
— На, бери! Тирания! — возмутился Мардух, подавая тонкий свиток из драгоценного папируса.
Коттин выхватил документ, порвал нить, наморщив лоб, забормотал:
— Так... кривой палец на ручке... родинка с монету на щеке...
— Ты... знаешь наш древний язык? — изумился хазарин. Поначалу он, конечно, хотел возопить по поводу порванной нити, но чтение Коттином письма выбило его из колеи.
— О, драгоценности Фригг! — вдруг обрадовался странный боярин, помянув имя какой-то северной богини. — Намечается интересная игра! Кое-кто поставил не на ту лошадку!
— Хорошие новости? — проницательно спросил иудей.
— Интриги двора! — отмахнулся бывший Кот. — А для тебя плохие новости — Великая княгиня не соответствует описанию. Ах, да! — обратился Коттин к помрачневшему Мардуху, уронившему нить с красной печатью на траву. — Скажешь, что письмо прочитал боярин Коттин. Можете продолжать свой путь, господа!
На следующий день незаметный человек в тёмном плаще, с чёрными проницательными глазами и хитрой усмешкой, не сходящей с уст, поднял печать из травы, повертел её в руках, рассмеялся. Доверенный человек Кагана Хазарии, советник трона по иноземным делам левит Берл, выбросил печать в речку, которую только что перешёл, постоял, наслаждаясь пением соловья, и продолжил путь в столицу варваров, неся истинное послание Принцессе Мишне. Давным-давно Берл видел маленькую принцессу, и надеялся узнать её — приметы сохранились в его памяти. Одна верная женщина уже опознала Мишну, теперь должен удостовериться мужчина, слуга самого Кагана.
В случае невероятного спасения Мишны открывались фантастические перспективы. Когда держава от снегов Севера до гор Кавказа будет создана — поход на юг, освобождение от сарацин священного Иерусалима. Израиль, находящийся в Рассеянии восемь веков, восстанет из пепла! "Встретимся в Иерусалиме!", — так говорят при прощании иудеи всего мира!
Только бы всё связалось. Этот Коттин, по донесениям — опасный интриган, выдающий себя за древнего полубога — промчался в сторону Словенска. И то хорошо, одним врагом в стольном граде меньше. Надо спешить!
*
Всё началось с незначительной драки на рынке. Даже никого до смерти не убили. Из-за земляники или из-за соли — Папай позабыл. Не дело паму такие мелочи помнить — но, драку раздули до целой войны, до похода на саамов. Теперь его дело — не попасть под горячую руку больших людей, да ещё в неспокойные времена. Повесят на воротах. Отсидеться надо. А уж потом, если вдруг спросят, отпереться или что-нибудь придумать. А земляки подтвердят. Можно даже и богов приплести...
Нет, не поверят. И боги молчат. С другой стороны — он сам, своими глазами видел древнего Кота Баюна. Ой, страшно. Может, взять молодую жену, да бежать в Словенск? Дескать — в стране раздрай, закона нет...
Вот уж и перелески знакомые, к вечеру будет в родное Чудово. Хорошо бежит конь, не смотря на то, что выдался долгий путь. Обойти стороной все городки, все селения, остерегаться путников на тропах, прятаться в стогах, ночевать под кустом, без огня — никто не должен был видеть Папая. Потом надо сказать — вовсе не был в Белозерске. Болел. Да хоть собачьей чумкой. А кто видел — тот обознался. Всякое бывает — говорят, в мире непременно где-нибудь ходит твой двойник. Хоть глаза протри — не отличишь.
С такими невесёлыми думами пам Папай приближался к деревне. Затылком чуял — страшный Кот где-то рядом, может быть, прямо сейчас догонит, схватит рыжей лапой. Волосы шевелились от таких мыслей, ночью не мог смотреть на Луну. Да ещё рядом с Чудово какая-то нежить завелась. Не надо было уезжать! С другой стороны — Ярви присмотрит за хозяйством. Клялся на мече когда-то... Вот и стога пошли — свои, с чужих деревень тут не косят. Скоро, скоро родной дом.
*
Ярви возлежал на сундуке, рассматривая новые сапоги — остроносые, шитые по мерке (каждый на свою ногу, не как у мужиков), с блестящей пряжкой на ремешке. Полдень ещё не миновал, но жара стояла страшная, пришлось распустить пояс. Все бабы, полив с утра сухие огороды, прихватив детей, отправились в близлежащие пролески за ягодами — поспела земляника, подходила черника, пошли и грибы — крепкие боровики, маслята. По домам сидели старики — рукодельничали, кто не ослеп, да девчонки-няньки с грудничками.
По щеке медленно стекала капля пота, щекотала кожу. Душно. Яд, уже давным-давно поразивший кровь и оживающий по ночам, в мёртвом свете Луны, медленно тёк по жилам, будоражил воображение, рисовал кровью сладкие картины. Ярви давно заметил — когда он возлежал, с какой-нить весёлой вдовушкой, или грезил — мутная тьма, растворившаяся в крови, начинала медленно, но опасно бурлить. Этого Ярви пугался, приходилось замирать, вводя женский пол в недоумение, ждать, пока нездоровое возбуждение утихнет...
