— Полноценная финансовая помощь от Щелокова, скорее всего, последует только в следующем году. То есть примерно через четыре-пять месяцев. Что мы должны за это время сделать? Выступить на концерте по случаю 60-летия ВЛКСМ. Это еще под вопросом, но с такой песней, которую вы написали, я думаю, что так и будет.
— День милиции — две песни, — подсказал я.
— Да, — согласно кивнул Клаймич, — а, так же День снятия Блокады и, возможно... хотя и очень маловероятно, ваше персональное выступление на Песне года...
Григорий Давыдович опять покачал свой бокал, изучая его содержимое:
— На всех этих официальных мероприятиях вас и так обеспечат аппаратурой самого достойного класса и сами сделают все необходимые записи, если выступать придется под фонограмму.
— "Под фонограмму"? — мне даже не пришлось изображать удивление. Я-то, грешным делом, думал, что выступления под фонограмму это — изобретение "лихих 90-х".
— Да... В некоторых известных и престижных залах ужасная акустика, речи слушать еще нормально, а музыку... — Клаймич поморщился и отрицательно покачал головой, — таким образом, получается, что студия и аппаратура нам нужны только для того, чтобы переписать "Феличиту"?
Клаймич, наконец, допил коньяк, поставил бокал на сервировочный столик с бутылками разнообразного алкоголя и вопросительно уставился на меня.
К чему он клонит, я уже понимал, но этот вариант нам не подходит:
— Нам надо формировать группу, а как набирать музыкантов, если не на чем играть? Как репетировать с солистками, бэк-вокалом и кордебалетом? Кто пойдет в неизвестную группу, если у нее нет ничего своего?
Клаймич немного поразмышлял и досадливо кивнул:
— Да, вы правы... но на студию сейчас тратить деньги, точно, не разумно. Лучше заплатим за аренду, а когда пойдет министерское финансирование, мы и купим все что нужно, и сэкономить сможем... И, самое главное, не будем привлекать недоброго внимания. Завистников и недоброжелателей у нас и так появится немерено, как только будет первый успех.
— Хорошо, — согласился я, найдя доводы Клаймича, вполне, убедительными, — а как быть с аппаратурой, музыкантами и репетициями?
Григорий Давыдович пожал плечами:
— Если вы, Витя, не хотите переждать эти полгода, то тогда аппаратуру придется покупать... Возможно временно, чтобы потом поменять на более достойную. Перепродать ее мы сможем без особых потерь. Может даже и заработаем...
Я отрицательно замотал головой:
— За полгода можно многое успеть... и многое потерять... И солистки могут разбрестись, и подбор коллектива — дело хлопотное, и репетиции требуют немалого времени.
— Хорошо... — Клаймич прихлопнул ладонью по подлокотнику кресла, — 75-80 тысяч и у нас будут хорошие инструменты и приличный звук. Но я не учитываю здесь свет, а хороший свет это — дорого.
— Зачем нам свет?! — "изумился" я.
— Как "зачем", — не понял Клаймич, — для оформления сцены... для гастролей...
— Для каких "гастролей"? — продолжил я "валять ваньку".
Григорий Давыдович понял, он подался из кресла вперед и настороженно поинтересовался:
— Мы не собираемся выступать с гастролями?
— Нет, — я обаятельно улыбнулся, — мы будем готовить отдельные песни и шоу к ним. И этими отдельными песнями будем "выстреливать" на телевидении, по радио и за границей... А по стране, вместо нас, пока будут "гастролировать" пластинки и "катушки".
Клаймич откинулся обратно в кресло и улыбнулся мне не менее обаятельно:
— И как же мы тогда будем зарабатывать ДЕНЬГИ?!
— Деньги нам принесут... очень скоро... и намного больше, чем мы сможем потратить... А пока поработаем на имя.
Я встал и прошелся по гостиной:
— Наша популярность — на телевидении. И за границей.
— За границей? — эхом откликнулся Клаймич.
— Да, — я остановился около окна и стал рассматривать залитый дождем Невский, — за границей... И первым делом, я хотел бы с "Феличитой" выиграть конкурс в Сан-Ремо.
— Это невозможно, — тут же возразил Клаймич, — я уже хм... узнавал. По правилам конкурса, композитором песни должен быть итальянец. К тому же песня должна звучать впервые!
Я обернулся.
— Да мне все равно, кто формально победит на конкурсе. Я хочу в нем УЧАСТВОВАТЬ хоть гостем... хоть "вне конкурса"... хоть дрессированной обезьяной из Дикой России, которая выучила "великий итальянский язык"... Я хочу, чтобы нас там УЗНАЛИ и ЗАПОМНИЛИ!
Я подошел к столику с алкоголем ("можно?") и, не дожидаясь ответа, плеснул себе в бокал коньяк, под растерянным взглядом хозяина квартиры.
— Я хочу, чтобы все запомнили, что русская "Феличита", была на порядок лучше ИХ песни-победительницы! Я хочу, чтобы три русские красавицы снились итальянцам по ночам! Ну, а я снился итальянкам!.. — я засмеялся.
Клаймич даже не улыбнулся:
— Вы думаете, что "фашист" сможет организовать приглашение на конкурс?
Я пожал плечами:
— Я — надеюсь. Он отдал мне свой "Ролекс" — для итальянца это невообразимый поступок! Почему то, он был ЧРЕЗВЫЧАЙНО благодарен... И поэтому, скорее всего, свое слово сдержит и песня в Италии начнет звучать. Если она станет популярной, а ОНА СТАНЕТ, то намек из СССР на Сан-Ремо, будет принят очень благожелательно. Надеюсь...
Я залпом опрокинул коньяк и взял с блюдца дольку лимона.
— В конце концов, я сделал все, что мог... Теперь только остается зарегистрировать песню в ВААПе, записать ее группой и надеяться, что все просчитано правильно.
— Даже не знаю, что сказать... — как-то растерянно произнес Клаймич, после минутного молчания, — Витя, а вы играете в шахматы?
"Понятно... Перегнул я сегодня со своей "подростковой гениальностью". Даже для Клаймича это было уже чересчур."
— Нет. Умею, но не люблю — не интересно. Зачем двигать неживые фигурки по правилам, если можно двигать живыми людьми, как хочешь? Григорий Давыдович, если я стал вас раздражать своими комбинациям, вы скажите мне... Я пойму.
Клаймич, от изумления, даже руками всплеснул:
— Виктор! Вы с ума сошли? Что значит "раздражать"?! Да, мне все это безумно интересно! Мне НИКОГДА не было так ИНТЕРЕСНО! — почти по слогам произнес он.
Клаймич вскочил из кресла и тоже налил себе коньяк:
— Да, я, подчас, поражаюсь тому, как, ПО-ВЗРОСЛОМУ, вы мыслите, как манипулируете людьми и даже тому, как вы... извините, Витя... врете... НО! Мне безумно интересно, чем все это закончится. И если все закончится успешно, то... ТАКОГО мне не сможет предложить никто иной.
Он замолчал и вопросительно смотрел на меня.
Что тут скажешь? И надо ли говорить... Я подошел к столику и снова налил в бокал, затем развернулся к "своему директору":
— Закончиться все должно нашей ПОБЕДОЙ. Другой вариант для меня неприемлем. Да, вы правы... ТАКОГО больше никто предложить не сможет.
Я поднял бокал и улыбнулся:
— За победу!... за НАШУ победу!
Клаймич узнал цитату и немного нервно засмеялся.
Хрустального звона не получилось, наполненные бокалы стукнули глухо.
"Не беда... Главное, я чувствую — ДЕЛО СДВИНУЛОСЬ С "МЕРТВОЙ ТОЧКИ".
* * *
Этой ночью я долго не мог уснуть.
Мысли... Много мыслей...
Но они не путаются. Мозг функционирует холодно и ясно... Пропали эмоции и чувства... Глаза открыты, но темнота не помеха. Я вижу счеты...
СЧЕТЫ ЖИЗНИ.
Костяшки судеб и событий, поступков и смертей, подвигов и мерзостей... Они равнодушно скользят перед моим внутренним взором. Они просто отмеряют меру. Костяшка туда, костяшка сюда...
И снова ничего не предопределено. Костяшки могут лечь, как уже легли, а могут и в новой конфигурации. Им все равно.
Мой мозг, с пистолетными щелчками, перебрасывает костяшки слева направо: СССР — щелк, ПОБЕДА — щелк, БАМ — щелк, СЧАСТЬЕ — щелк...
А теперь костяшки пошли в обратном направлении. Только сейчас их щелчки больше похожи на стук молотка в гробовую крышку. Афганистан — тук, Предательство — тук, Перестройка — тук, Ненависть — тук...
И снова слева направо: Брежнев — щелк, Щелоков — щелка, Романов — щелк...
И обратно: Андропов — тук, Горбачев — тук, иуды — тук...
Мама — щелк, Дедушка — щелк, "Red Stars" — щелк, Леха — щелк...
Соблазн — тук, эгоизм — тук, слабость — тук, уныние — тук...
Костяшки гуляют влево и вправо... Я решаю и приговариваю, я — судья и палач, я горд собой и презираю себя, я — сын своей Страны и своего Народа...
Да, я догадываюсь о ЦЕНЕ. Я догадываюсь, что мне придется СОВЕРШАТЬ. Я боюсь того, кем мне придется СТАТЬ.
Я считаю... пересчитываю... примеряюсь...
Я не могу ошибиться. Не имею права. Мы все уже один раз ОШИБЛИСЬ...
Или на "той стороне" трудились более опытные и знающие СЧЕТОВОДЫ. Какая теперь разница... Все в моих руках. Теперь на "этой стороне" Я.
Я — последний солдат погибшей Империи.
Солдат, который волей НЕВЕДОМОГО, видел к чему привела победа ЗЛА. Солдат, который желает победы ДОБРА. Но не нашел другого способа его достижения, кроме еще БОЛЬШЕГО ЗЛА.
Чувства вернулись.
МНЕ СТАЛО, ПО-НАСТОЯЩЕМУ, СТРАШНО.
(Конец второй книги)
ТРЕТЬЯ КНИГА.
Правильно гласит древняя мудрость: "Остановись и оглянись".
Иногда жизненно необходимо сойти с трассы, припарковаться у обочины и, облокотившись на потрескивающий остывающий капот, спокойно выкурить сигарету, хорошенько подумав, куда и как ты будешь рулить дальше.
Я не курю. Когда-то баловался в молодости прошлой жизни... недолго и "не затягиваясь"... Бросил и забыл.
Но сейчас "перекур" необходим. В ту "бессонную" ночь что-то со мной произошло. Я даже затрудняюсь дать этому определение... Сказал бы "внезапно повзрослел", если бы это было уместно по отношению к пятидесятилетнему и понавидавшемуся видов мужику. А может быть, как-то разом, избавился от неконтролируемого влияния своего нынешнего, "подросткового" возраста? Может быть... Не знаю... Но что-то произошло...
И еще... Я остро почувствовал, что у меня нет свободного времени. Времени для... "стратегического прогнозирования, тактического планирования и оперативного администрирования"... Если по-министерски, то как-то так...
К 9 утра я иду в (гори она синим пламенем!) школу. Если Леха на работе, то, после уроков, я обедаю в школьной столовке и еду в "Гавань". Отдаю традиционную "дань" сторожу Митричу, в виде какой-нибудь сладкой "плюшки" и четверти часа разговора "о том, о сем" и запираюсь в нашем ангаре.
Митрич знает — я готовлюсь к Всесоюзному турниру по боксу. Мы с Лехой даже повесили на первом этаже ростовую грушу и я, действительно, иногда по ней стучу. Так что, мои действия у сторожа удивления не вызывают.
На самом же деле, я выкраиваю жалкие пару-тройку часов для разборки "своих сокровищ" и... получения информации. С "барахлом" давно надо было разобраться, но главное информация...
Теперь, когда схлынула первая волна шока от происшедшего, ностальгических впечатлений и воспоминаний, я столкнулся с жесточайшим "информационным голодом". Мозг, привыкший к постоянному новостному потоку 21 века, стал "пробуксовывать" на месте. Нечего было читать и неоткуда было узнавать о событиях в стране и в мире. Это, как если бы ты, посередине полноценной жизни, внезапно становишься глухим и слепым.
Советские газеты писали о многом, но... ничего нужного мне, там не было. А о том, что происходит в мире, советским людям полагалось узнавать из репортажей программы "Время".
Вчера имел, ни с чем не сравнимое, удовольствие прослушать один из них. В Ленинграде уже четыре дня, почти не переставая, нудно моросит дождь. На этом контрасте, особенно блистательно "прозвучал" корреспондент Центрального Телевидения во Франции Анатолий Потапов: "Сегодня в Париже ярко светит солнце, но не радует оно простых парижан. На лицах людей печать беспокойства, следы тревог. Невеселы не только те, кого обделила судьба. Озабочены и те, кому, казалось бы, не на что жаловаться. "Не в деньгах счастье," — говорит русская пословица. Не в деньгах... Не могут деньги заменить справедливость, ценности духовные, радости человеческого общения и человеческих отношений, великие идеалы и благородные цели"...
"Феерично!".
Вся эта сентенция сопровождалась видеорядом, залитых утренним солнцем улиц парижского делового центра Ла-Дефанс, заполненных, озабоченно спешащими на работу, французами.
"Хотя, так-то... и, правда, не в деньгах... но сама подача... И ведь это один из лучших... Столько лет прошло, а я до сих пор помню его передачу из французской глубинки, с родины каждого, из четверки знаменитых мушкетёров. Запомнилось мне и окончание передачи... За точную цитату не поручусь, но, примерно, так: "...Очень не хочется вас расстраивать, дорогие телезрители... Даже колебался, говорить ли, но... в реальной жизни все прототипы Д'Артаньяна, Атоса, Портоса и Арамиса даже не были между собой знакомы... Увы...".
Для мелкого меня, только-только прочитавшего "Три мушкетера" и "Двадцать лет спустя", это новость была страшным разочарованием! Потому и запомнилась... Мдя...
Повозившись с золотом и оружием, большую часть, с трудом выкроенного времени, я рыскал по интернету в поисках различных сайтов, на которых могла содержаться информация по 1978 и ближайшим годам. Какие происходят события, к чему готовиться и как можно на это повлиять. Впрочем, с "влиянием" у меня дело, пока, было "швах"...
Зато нашел в Википедии "своего фашиста"! Едрена вошь... А Роберто Кальви оказался президентом банка "Амброзиано", был "отмывальщиком" денег мафии, проворачивал финансовые аферы с Ватиканом и ЦРУ, входил в руководство масонской ложи "Р-2" и, наконец, был убит в Лондоне в 1982 году.
Хм... Мужику осталось жить меньше, чем Брежневу.
И что мне делать с этим знанием? Надо плотно думать... а времени, даже побыть в одиночестве, совсем мало...
Я озабоченно посмотрел на часы. Нет, не на свой золотой "Ролекс"... Хватило ума, прислушаться к предостережению Клаймича, и не таскать, на руке эту бриллиантовую россыпь... Купили, с Лехой, по отечественной позолоченной "Ракете". Внешне, она с "Ролексом" была даже чем-то отдаленно схожа.
Сейчас 17:12, мама придет в 18:30 и к этому времени лучше быть дома. Чтобы иметь возможность иногда отсутствовать допоздна, в остальные дни приходилось вести себя пай-мальчиком. За пять дней пребывания в Москве, мама и так раз 10 позвонила узнать, все ли в порядке. Ведь я еще "никогда не уезжал так надолго, да еще и с чужими, по сути, людьми" (цитата из мамы!).
В дни, когда Леха не работает, мы мотаемся по городу на "Москвиче": то на примерки к Шпильману, то с текстами в ВААП, то в гости к Завадскому.
Клаймич с головой погружен в дело "доставания" инструментов и аппаратуры, поэтому мы только раз отвезли ему 50 тысяч и больше за все эти дни не виделись.
Коля уже обо всем договорился с Робертом, и бывший барабанщик из ресторана "Арагви" дал свое согласие на переезд в Москву и участие в группе "Красные Звезды". Вот мы и ездили к Завадскому — посидеть-потрындеть, с ним и Робертом, о будущих мировых достижениях нового советского ВИА!
