— Женщина, — обращаясь к Хаве, — веди нас к тайному ходу.
— Куда мы идём? — вдруг прохрипела принцесса каганата. — Призовите бояр с людьми.
— Госпожа, ваш слуга Мардух уже донёс приказ до верных людей. Мы идём в Варяжский городок. Сейчас он практически пуст — мы закроемся за стенами, призовём своих бояр. А город пусть сгорит вместе с князем, воеводой, и остатками дружины — глупыми гоями. Умные придут к нам сами.
Мишна выслушала доклад Берла, взмахнула обгорелыми ресницами — действуйте. Принцессу-княгиню осторожно подняли, понесли вниз по задымлённой лестнице на женскую половину. Вокруг стремительно передвигалась Хава, её силуэт напоминал большую встревоженную птицу — она шёпотом сулила боярыням драгоценные камни, дворовым девушкам — золотые кольца, хазарские монеты...
Наконец, достигли тайного чулана, зажгли факел от горящих занавесей, вошли внутрь, заперли дверь. Отодвинув доски в стене, открыли ещё одну дверь — на этот раз из толстых досок, с бронзовым засовом. Осторожно спустились по ступеням, побрели по скользкой глине, прислушиваясь к журчанию воды, скрипу ненадёжного крепежа, отмахиваясь от холодных капель, падающих на лица.
Когда прошли половину — вздохнули, даже остановились на минуту. Воздух посвежел, откуда-то сквозило. Двинулись вновь. Когда раздался треск разрываемых сосновых стволов, подпирающих свод подземного хода, закричали все разом, предчувствуя страшное. Полетели, словно острые стрелы, щепки, потолок заходил, словно живой. Вся масса земли рухнула, навсегда поглотив и величественные замыслы, и коварные амбиции, и Новый Израиль, и деревенскую девочку Мишну, несущую в своих жилах кровь библейских царей и норманнских пиратов.
*
Воевода Чудес умирал на коленях Стефана, из уголка рта текла кровь, он часто впадал в беспамятство, а когда приходил в себя, пытался говорить:
— Я был плохим воеводой... и плохим боярином.
— Ну что ты, — успокаивал его Стефан. — Ты привёл ополчение, посадил новую династию. Это я оказался плохим князем.
— Я служил верой и правдой... бывшему князю и тебе... присматривал, чтоб порядок...
— Порядок — это вера в правду... это мечты.
— Этот Коттин... играл нами...
— Древний Кот Баюн сделал нас теми, кем мы стали. Он использовал своё волшебство — и тысячи человек поверили ему. Это и моё проклятие...
— Волшебства уже нет... боги ушли... Он и сам... без волшебства.
— А его меч? Эта вещь не от сего мира. Я буду сражаться с колдовством, пока жив. Я отворачиваюсь от Коттина. Со мной только мой Бог.
— Я тоже хочу... к твоему Богу. Одному умирать... страшно.
— Тогда я тебя должен окрестить. Священников здесь нет, да их и не надо — ты пал на поле боя за родину, значит, уже окрещён, только не водой, а огнём, как сказано в священном Писании. Примешь ли ты, боярин Чудес, имя Николай, которым звали древнего святого из Мир Ликийских?
— Приму... крести быстрее... смерть...
Стефан взял руку воеводы, совершил крестное знамение, как положено — двумя перстами. Затем сложил руки воеводы на груди и закрыл перстами глаза. На душе саднило, словно он, князь, проглотил раскалённый камень.
Раздался крик — от ворот бежал дружинник, пал в ноги, прохрипел:
— Прости князь! Злодея поймали, но не довели. Побежал в лес, пришлось стрелять. Убит, при попытке...
Стефан посмотрел в глаза верного воина, увидел в них обман, но ничего не сказав, кивнул. Каким-то образом он понял, что убит Мардух. Сквозь кровавую пелену князь посмотрел на белесые небеса, на горящий дворец, на бегаущих горожан — они тащили корзины, баулы, гнали скот — ветер разносил огонь по всему городу, соломенные крыши вспыхивали, словно сухой трут в огниве Кота Баюна. Это а ещё не всё, пригрезилось несчастному потомку готских королей. Что-то случилось ещё.
Когда раздался новый вопль, князь, положив тело воеводы на землю, пропитанную кровью, встал, выпрямился во весь рост — окровавленная белая рубаха, стоящие дыбом волосы, в кровь разбитое лицо отпугнули собравшихся вокруг него соратников.
— Говори всё! — прошептал раскалёнными сухими губами Стефан, страшно сверкая белками глаз.
— Княгиня со своими людьми из чуди и хазар ушла под землю... ход обвалился. Все мертвы. Что делать? Копать? — дружинник затрепетал перед белозерским правителем.
— Оставьте там. Это измена. Нечего тревожить мёртвых. Скажут — чудь ушла под землю. И я уйду.
— Куда ты, князь? — закричали люди.
Стефан, как был, босой, в рубахе, подобрав обломок копья и опираясь на него, как на посох, пошёл к северным воротам. Толпа замерла. Бывший князь прошёл сквозь неё, и никто не посмел окликнуть или задеть его. Вскоре белый силуэт, постепенно уменьшаясь, достиг тёмного леса, и скрылся там навсегда.
*
Ночь, жаркая и душная, опустилась на Словенск. Опустел торг, хозяева заперли ворота, многие закрыли ставни, словно предчувствуя беду. Сторож не бродил с колотушкой по кривым улочкам — сидел в будке. Даже стражники дремали тревожно, изредка поднимая взгляд на огромную Луну, подымающуюся на востоке. Чёрной громадой темнел дворец словенского князя. Два поверха были темны и тихи, лишь на самом верху в окнах наблюдалось движение — кто-то бродил со свечами, иногда выглядывая наружу.
Коттин подошёл к красному крыльцу, подивился тишине. Лишь у самых дверей древний странник обнаружил молодого словенского дружинника с секирой. Казалось, что он не охраняет дворец от врагов, а сам смертельно боится ночной службы. Коттин крикнул приглушённо:
— Это я — чудской боярин Коттин, вчера сидели в корчме!
— Стой! Не подходи! — крикнул стражник, выставив секиру.
— Что, страшно? Никто не заходил?
— Нет, никто, — ответил вдруг признавший Коттина дружинник. — И никто не выходил. И меня никто не меняет с вечера.
— Так все разбежались, — заметил бывший Кот. — Шёл бы ты отсюда восвояси. Не понимаешь, разве, что здесь творится злое дело?
— Не велено! — испугался стражник. — Я не могу бросить службу!
— А впускать велено, кто попросится?
— Впускать велено!
— Тогда впусти-ка меня. А дверь подопри бревном. Кто будет с той стороны ломиться — не открывай. Есть же приказ? Если случится пожар или сеча — беги. Молод ещё.
С этими словами Коттин отодвинул стражника, бочком прошёл во тьму дворца. На первом поверхе стояла мёртвая тишина, впрочем, как и темнота. Бывший Кот вытащил меч, погладил, прижал к губам холодную сталь — она слабо засветилась, освещая малое пространство вокруг, и делая углы ещё темнее. Удовлетворённо хмыкнув, Коттин, стараясь не скрипеть ступенями, стал подниматься наверх, миновав такой же тихий и тёмный второй поверх. Далее лестница упёрлась в дубовую дверь, за которой находились палаты престарелого царя. Впрочем, в наличии его в Мидгарде, Коттин сомневался. По его расчётам, старик был мёртв недели две-три.
Подойдя к дверям, бывший Кот тихонько постучал костяшкой пальца, прислушался. С той стороны кто-то тяжело подошёл, на варварском диалекте священного языка хрипло промолвил:
— Кого там принёс Ям?
— Господину Граабру тайное донесение с Кыеву, — ответил Коттин, ловко подделываясь под язык неизвестного существа.
За дверями замолчали, задумались. Через минуту уже нормальным голосом сказали по-словенски:
— Вы там что, перепились что ли? Какой Граабр? Его величество почивать изволит. И что это вас не принесло в полночь?
— Так уже полночь, — удивился Коттин, пробуя дверь плечом.
— Сейчас, открою, — пообещал человек за дверью. — Входи медленно, оружие отдай мне.
Дверь начала медленно отворяться, и перед взором бывшего Кота обнаружился большой, украшенный оружием и кабаньими головами зал. Коттин сделал шаг вперёд и обнаружил, что при свете факелов, неважно, что на дворе полночь, идёт обычное сидение бояр — Дума думу думает. На скамьях находилось боярство Словенска — почти в полном составе. Ближе к выходу стояли дружинники — ни один из них не был знаком древнему страннику. На троне, посреди зала, сидел старик в тяжёлой железной короне с острыми зубцами — никаких драгоценных камней, золота, жемчуга — сурово и просто. Все смотрели на Коттина, исподлобья, нахмурив брови, собрав складки на лбах, под тяжёлыми шапками. Однако, кое-кто скалил зубы в недоброй усмешке — дескать, попался ты, чудской боярин. Отсюда не уйдёшь.
На секунду бывшего Кота пронзила страшная мысль — а вдруг он ошибся? И это не логово Зла, а обычная ночь престарелого царя, проводимая в размышлениях над государственными делами? Но вдруг Коттин почувствовал, что по спине сверху вниз пролегла тёплая полоса, постепенно превращаясь в горячую. Дружинники уставились за плечо странника, пришлось скосить глаза и ему — меч не просто светился, он пламенел, разбрасывая искры. В этот же миг царь Горох взмахнул слабой рукой. Поднявшись во весь огромный рост, неизвестный Коттину боярин провозгласил низким басом:
— Оружие сдай привратнику. Нам ведомо, кто ты таков и зачем явился сюда.
— Я белозерский боярин, — начал было Коттин, но местный прервал его, продолжая говорить:
— Ты сейчас спрашивал про Граабра, страшную нежить, царя оборотней? Известно нам, что ты и сам оборотень — о том имеем достоверные сведения. Ты убил три дня назад крестьянина, вчера ранил волхва греческого — священника веры Христовой, сегодня же — убил чудскую девицу, о чём нам доложили ревностные горожане. По закону великого Словенского княжества, — возвысил голос басовитый боярин, — за чёрное колдовство, за убийство невинных людей, наш царь, — боярин кивнул на старика с белыми глазами, — велит тебя сжечь на костре! Абы ты, оборотень, не восстал из праха во веки веков! Взять его!
— Взять его, взять! — завопили бояре, вскакивая с лавок и роняя высокие горлатные шапки.
— Вяжите колдуна! — закричали дружинники и гридни, вылезая из каких-то потайных чуланов.
— Это он, Кот-оборотень! — голосом, переходящим в визг, закричал ребёнок, выбегая из-за трона царя Гороха. — Я его на Белом Озере видел!
Дитя наткнулось на ледяной взгляд бывшего Кота, завизжало ещё пронзительнее, споткнулось, упало на локти, завыло страшно, не по-человечески. "Да это же собака Стефана!" — ужаснулся Коттин. — "Всё-таки подкинули разведчика! Когда он подрос, его зазвали в лес, он обернулся в человека и ушёл из города! Однако, он молод, неопытен — не сумел доиграть игру до конца, всю комедию поломал".
Древний странник медленно вынул меч, брызжущий искрами, раскалённый от присутствия огромного количества Зла — для Коттина вопросов больше не осталось. На него набегали огромные волки и полулюди с оскаленными клыками, вовсе волколаки с ужасными мордами и разумными красными глазами, в которых светилась злоба — пытались достать Коттина. Кто-то в сутолоке стрелял из лука, кидал копьё — но бывший Кот уже начал кровавую жатву, распаляясь от каждой царапины, от запаха крови и криков ужаса, всё больше и больше. В глазах его потемнело, тело не замечало ран и ударов — боль ушла, глаза побелели, словно у мертвеца, с губ сочилась жёлтая пена, с закушенных губ стекала дурная тёмная кровь.
Постепенно крики затихали, ноги наступали на отрубленные конечности и брошенное оружие, запинались за трупы, которыми покрылся пол княжеской палаты. Наконец, наступила тишина и почти полная тьма — горела только свеча возле царского трона. Сознание вернулось к Коттину, взгляд зацепился за труп ребёнка — когда он убил молодого волколака, бывший Кот не смог бы сказать и за всё золото Бабая. Перед чудским боярином осталась фигура высохшего седого старца с бородой ниже пояса, согбенного в пояснице. Коттин отступил на пару шагов, огляделся — порубленные оборотни в свете Луны медленно превращались в трупы людей — бояр и дружинников. И это медленное посмертное превращение было самым страшным из всего, что Коттин видел за долгие тысячелетия. Вдруг, краем глаза древний странник заметил, что царь Горох стал выше ростом, распрямился — лицо старика помолодело, покрылось серыми коростами, глаза загорелись красным, когти удлинились до самого пола — перед бывшим Котом стоял царь волколаков Граабр, собственной персоной.
— Ты принёс мне мой перстенёк? — жутким голосом прошипело существо.
— Да, да, а как же, — мирно промолвил Коттин, оглядывая меч на предмет зазубрин и царапин, которых, впрочем, не оказалось. — Сейчас и отдам. А то, как же так — чакра Индры у тебя, а перстень Фригг у жалкой ничтожной личности — у Кота. Непорядок!
Граабр на секунду замер, пытаясь в своём высокомерии понять, говорит ли серьёзно наглый Баюн или издевается над ним, тёмным иерархом высокого уровня. Он даже сделал движение, чтоб вытащить из ножен меч, но Коттин опередил его. Ухватив в мешке сосуд с горючей смесью, которую так и не удалось довести до ума, Коттин запустил его в голову оборотня. Кувшин разлетелся на куски — вязкая жидкость залила Граабру лицо, потекла на грудь. Страшный царь волколаков заревел и начал превращение обратно в царя Гороха — длиннейшие когти лишили его возможности протереть глаза, размазать жидкость по лицу. Коттин не стал дожидаться окончания превращения, метнул меч в грудь Граабра. И тут же отскочил — оборотень вспыхнул ярким пламенем, страшный вопль потряс не только княжеский дворец, но и половину города. Горящее тело каталось по полу, вскакивало и пробегало несколько шагов, не желая умирать, поджигало занавеси, опрокинутые столы и скамьи. Наконец, то, что было Граабром, скорчилось на полу возле трона, дёрнулось пару раз, и на глазах бывшего Кота превратилось в пепел — не осталось ни костей, ни черепа. Граабр покинул Мидгард и ушёл в нижние пределы — отчитываться перед тёмными богами за свои ужасные деяния в мире людей. Коттин пошевелил пепел мечом — чакра исчезла вместе с телом оборотня. Тяжело вздохнув, и осознав, что вокруг всё полыхает, Коттин направился к дверям, перепрыгивая через тела, обегая завесы огня, сторонясь пылающих стен. Однако, вместо того, чтобы сбежать вниз по лестнице, Коттин полез на покатую крышу.
Изо всех окон дворца шёл дым, рвались языки пламени. С запада дул сильный ветер — по небу неслись тёмные тучи, слабо подсвеченные лунным светом. Где-то далеко сверкали молнии, но дождя не было — стояла страшная сушь. Коттин оглядел ещё раз обречённый город, тёмный торжок с лавками и сараями, серебряную ленту реки, слободу на левом берегу Волхова, деревянные стены кремля, вздохнул и закричал в тёмные небеса:
— Господин Фрог, древний дракон, явись!
Когда странник привязался к отростку на спине дракона и посмотрел вниз, то увидел, что ветер раздул огонь на половину города — сухая солома изб, деревянные крыши палат и теремов быстро загорались, пламя перескакивало через улицы, даже через торжки и площади. Коттин понял, что со Словенском покончено. Если что и уцелеет в городе — это заречная сторона. Та, где стоял шатёр булгарского гостя Бабая, жила христианская секта, с игуменом которой так неласково обошёлся древний кот-оборотень. Дракон заложил вираж над городом, облетая столбы дыма, и полетел на восток, поднявшись выше тонких летних облаков, к серебряной монете Вайрашуры, что нынешние люди называют Луной.
