— Не стоит бросаться такими словами, Рон, — Гарри опасно сузил глаза и проговорил строго, почти жестко. — Тем более в контексте квиддича.
— Ты даже не сказал мне! Ты даже не подумал со мной посоветоваться!
— Я посоветовался с профессором МакГонагалл, и она поддержала мое решение, — контраст орущего Рона и холодного спокойствия голоса Поттера создавал невероятное сочетание и производил тем более сокрушительный эффект. — Или она, по-твоему, недостаточно авторитетна?
— Нашел себе отговорки и оправдания! Ты не смел так поступать! Ты не имел никакого права!!
— Если ты не забыл, я не являюсь собственностью факультета и имею право сам решать, что и когда мне делать. И если я считаю, что у меня сейчас есть более важные дела, чем детское увлечение...
— Детское увлечение?! — прервал Рон. — Ты что, просто проснулся однажды утром и решил, что твой лучший друг и друзья по команде для тебя больше ничего не значат? Что можно плюнуть на них и бросить барахтаться в делах, больше не достойных твоего внимания?! Ну, конечно, мы же мелкие сошки! Не дотягиваем по классу до Мальчика-Который-Выжил! Мы же не знаменитости! Не самые молодые ловцы столетия и не победители Сами-Знаете-Кого!!!
— А я уж грешным делом подумал, что ты про него забыл, раз решил, что школьные соревнования для меня должны быть важнее, чем предстоящая война, — дал волю своему раздражению Гарри, что у него всегда выражалось появлением изощренной язвительности. — Правильно, зачем мне свободное от квиддича время, если я легко уделаю Волдеморта, выхватив снитч у него из-под носа.
Рон привычно вздрогнул при имени ужаса всея Великобритании и отступил на шаг, увидев, наконец, то, что заставило всех присутствующих держаться молча в стороне. Весь Гриффиндор старался не попадаться Гарри на глаза, когда он был в подобном настроении, и уж Мерлин упаси быть причиной такого душевного состояния Поттера. Он никогда никого не трогал и не причинял ни малейшего вреда, но смотреть на него в такие моменты было по-настоящему страшно. Глядя на такого Гарри неизбежно откуда-то из подсознания вспыхивало понимание, что для него не существует невозможного, что, хотя в обычном виде по нему и не скажешь, именно этот ребенок во младенчестве уничтожил сильнейшего темного мага, ввергнувшего Англию в ужасы и террор второй магической войны, и что именно он раз за разом избегает смертоносных ловушек, которых здравомыслящий человек и вообразить себе не может.
Уизли с трудом сглотнул, не в силах оторвать взгляда от испускающих изумрудное сияние зеленых глаз, от решительно сжатой челюсти. Сейчас перед ним стоял именно ОН — Последняя надежда магического мира, Герой, способный на невозможное, их спаситель. Гарри никогда раньше не поступал так с ним. Нет, Рон видел это раньше, но только не лицом к лицу. Если честно, Уизли никогда не хватало смелости посмотреть Поттеру в глаза в такие моменты. Он просто стоял рядом с Гарри в поле излучаемой им магической силы, и этого было более чем достаточно, чтобы убить в нем малейшее желание увидеть полный комплект. А вот Гермиона была для этого достаточно храброй. Достаточно сильной, чтобы встать перед Гарри и пытаться унять его ярость, и Рон все время завидовал ей, тем более что она ничего ему так и не рассказала.
Потоки силы Гарри были жгуче-горячими, покалывающими, и оказаться на другом конце острия этой силы оказалось куда более неприятно, чем Уизли мог вообразить. Внезапно он подумал — а не был ли Гарри в подобном же состоянии, когда разнес в щепки кабинет директора, заставив весь замок трястись в течение нескольких минут, а потом содрогаться время от времени весь остаток дня и следующую ночь. Директор Дамблдор тогда сказал, что Хогвартс так лечится, восстанавливая нарушенную Гарри магическую структуру, выстроенную еще основателями.
И вот теперь Рон испугался по-настоящему. Испугался того, что может сделать с ним такая мощь, такая ярость, направленная только на него, вызванная только им.
— Это ведь не моя война, верно, Рон? Ведь никто не навязывал мне роль мессии. Зачем мне учить заклинания, когда я отлично летаю на метле? Пусть люди умирают, пока я гоняюсь за золотым мячиком. Может, следующей будет твоя семья? Ты придешь домой и увидишь растекающуюся по полу кровь, и каким облегчением тогда будет знать, что Гриффиндор получил Квиддичный Кубок и Кубок Школы в этом году. Этот факт согреет тебя, как руки твоей матери, заставит рассмеяться, как шутки твоих братьев. Верно, Рон?
Склонив голову на бок, он изучающе и хищно, как показалось Рону, посмотрел на него. Уизли била крупная дрожь, которую он всеми силами пытался скрыть, но правда была в том, что Гарри его напугал до смертельного ужаса, а каждое произнесенное им слово было для рыжего схоже с хорошим ударом.
— Знаешь, твой темперамент уже начал всех порядком доставать. Может, хоть раз в жизни подумаешь, прежде чем врываться со своими идиотскими претензиями, и осознаешь то, что известно всем и каждому вокруг? По-твоему, я не имел право на принятие самостоятельного решения и обязан подчиниться воле команды? Отлично, введем у нас демократию! — Гарри, наконец, отвел от него взгляд, но ожидаемого спокойствия это Рону не принесло. — Выносим на голосование вопрос о моей отставке с позиции ловца. Кто "за"? — он поднял руку.
Решение было принято единогласно и практически мгновенно. Руки членов квиддичной сборной влетели вверх в едином порыве, кроме Рона Уизли, все еще онемевшего и не способного пошевелиться и даже толком дышать.
Они знали, что он прав. Знали еще до того, как он облек свою правоту в слова перед Роном Уизли. Они, как и все остальные, понимали и чувствовали ее, поэтому никто не считал нужным даже пытаться оспаривать его решение, которое вызывало в них лишь горечь сожаления и участия, поскольку их лидеру снова пришлось отказаться от части самого себя. Отказаться ради них. Отказаться для них и возможности их будущего. И то, что этого не понимал человек, считавшийся его лучшим другом, вызывало... у этого чувства еще не существовало названия.
— Этого достаточно, Рон? Или, раз дело касается чести всего факультета, тебе нужно больше?
Просто слова, но их восприняли всерьез. Руки поднялись по всей гостиной. Все до единой. Однако Гермиона увидела ту, что была первой. Третьекурсница Мерилин Стакс, потерявшая в прошлом году родителей в резне, устроенной Пожирателями в Веллингтоне после провала операции в Министерстве. Она помнила, как девочка плакала навзрыд, не переставая, как весь Гриффиндор пытался и не знал, как ее утешить. А потом пришел Гарри. Гарри, еще не оплакавший Сириуса и сам раздираемый болью на части. Он посмотрел на нее, подошел и, отстранив хлопочущих вокруг нее девочек со всех курсов, поднял на руки. Они все видели, как Мерилин вцепилась в него, словно он был последним и самым родным, что у нее осталось в этом мире, обхватила руками и ногами, спрятала лицо на его плече и позволила унести себя через портретный проем. Он отнес ее в Запретный Лес, и только Гермиона знала об этом, потому что пошла за ними, надеясь хоть как-то помочь. Им обоим.
Она была рада, что никто не рискнул пойти вместе с ней, ведь уже за первым поворотом Гарри и Мерилин исчезли, и Гермиона не была готова рассказывать кому бы то ни было тайну, которую он ей доверил — секретный проход от их гостиной до поляны в лесу, которым пользовались Мародеры во время трансформаций Люпина. Гермиона нашла их там, где и ожидала: он сидел на земле, опершись спиной на массивный дуб, устроив девочку у себя на коленях, и ничего не говорил, только поглаживал ее по волосам, пока она, все еще обвивавшая его, плакала ему в плечо. Гермиона не выходила под лунный свет, но была уверена, что Гарри знает о ее присутствии. На секунду он пристально посмотрел туда, где она стояла, словно заглянул в глаза, и поднял взор к звездному небу, а она почувствовала, как ее щеку благодарно погладила невидимая рука. Гермиона не знала, сколько времени это длилось, а потом он заговорил тихим завораживающим голосом:
— Это никогда не пройдет, Лин. Эта боль навсегда в тебе, но я обещаю, что однажды она притупится...
И Гермиона ушла, не желая подслушивать, как он изливает и делится своей болью, надеясь приглушить чужую.
Они вернулись обратно где-то еще через полчаса. В гостиной было много ожидающих и волнующихся студентов, а также их декан, которая, явно взволнованная и обеспокоенная душевным состоянием своей подопечной, появилась там еще до ухода Гермионы и как-то сразу успокоилась, узнав, что девочка сейчас с Гарри. Мерилин, все в том же положении, в каком он ее унес, уже спала, но теперь ее руки не сжимали его мантию мертвой хваткой, а расслабленно лежали на его плечах. Он попросил МакГонагалл открыть ему лестницу в женские спальни, чтобы уложить ребенка в постель, и Алисия, знавшая семью Стакс, пошла с ними, решив остаться при девочке ночью, хотя Гарри и предупредил, что в этом нет необходимости, поскольку Мерилин спокойно будет спать до утра. А еще сказал, вернее, велел ученикам не говорить с ней на эту тему. Его послушались, ему не возразила даже декан МакГонагалл, и никто не удивился, когда на следующее утро выяснилось, что, что бы ни говорил ей Гарри, помогло больше, чем их беспомощно-сочувствующее: "Соболезную твоей потере", "Все уладится", "Не плачь", "Успокойся", "Я очень сожалею".
* * *
Гарри не заметил, как она приблизилась, будучи слишком вовлечен в разговор с Невиллом и его идеей ввести в курс изучения АД лекарственные растения, доступные на любой поляне и способные оказать первую медицинскую помощь при различных видах боевых ранений. Пощечина была практически неизбежна, но, благодаря многолетним "упражнениям" с Дадли и квиддичу, боковое зрение и реакция у него всегда были отличными. Сначала он перехватил руку в считанных дюймах от своего лица и лишь потом посмотрел на ее обладательницу. Мариэтта Эджком, уже замахнувшаяся второй рукой, которую постигла участь первой. Так они замерли на несколько долгих мгновений — парень, держащий девушку за предплечья, которая смотрела на него, запрокинув голову, бешено сверкающими гневом и ненавистью глазами.
— Объяснишь? — нарушил тишину спокойный голос Поттера, отчетливо слышный в абсолютном вакууме, поглотившем Большой Зал.
— Ненавижу тебя!
— Не ты первая, не ты последняя.
— Это все твоя вина!
— В чем-то конкретно или по типу: "если грянет где-то гром, вините Поттера во всем"?
— Они объявили мне бойкот! Ты превратил меня в изгоя факультета!
— Ты приписываешь мне чужие заслуги. Я тут ни при чем, — он оттолкнул ее от себя, одновременно отпуская ее руки, и попытался направиться к своему столу, обходя ее , но Эджком преградила ему путь.
— Они решили, что я предала тебя, и отказались от меня! Все произошло из-за твоей обиды!
— Я не обижен на тебя. Ты для меня вообще не существуешь. Я могу всю оставшуюся жизнь избегать даже взгляда на тебя...
— Тогда скажи им это!
— ...но твои соседи по Дому не могут, — продолжил он, словно она его и не прерывала. — Они живут рядом с тобой, и бойкотируют они тебя не потому, что ты меня предала, а потому, что ты предала их. Их доверие, их веру, их дружбу. Была бы ты умнее, ты не вернулась бы сюда на этот год. Мерлин, это же так предсказуемо! Как им жить рядом с тобой, когда их секреты, переживания, любые малейшие и интимнейшие детали их жизни могут быть вынесены тобой на потеху публике?
— Я никогда подобного не сделаю!
— Ты уже это сделала.
— У тебя мания величия, Поттер, — выкрикнула она. — Ты не настолько важная персона!
— Я говорю не о себе, — покачал он головой, — я говорю об АД. Мы ведь не просто так сделали его тайной. Неужели ты до сих пор не поняла, насколько эти занятия были важны? Запомни на будущее, что нечто может быть важным ровно настолько, сколько значения этому придает каждый отдельно вовлеченный человек, и если для тебя одной это ничего не значит, то в тебе просто нет уважения и ко всем остальным. Ты легко предала огласке наш секрет, и теперь тебе остается только быть взрослой девочкой и смириться с неизбежными последствиями своих действий.
— Он прав — тебе не стоило возвращаться, — подала голос Падма, обернувшись на них со своего места за факультетским столом.
— А ты ошибаешься, если думаешь, что мы вынесли вопрос об игнорировании тебя на тайное голосование, — Энтони Голдстейн, встав, подошел к ним, и Мариэтта оказалась между ним и Гарри. — Это было независимое, самостоятельное решение каждого, просто так случилось, что оно совпало. И все потому, что это именно ты каждого из нас предала...
— Я не хотела ничего такого.
— ...ты опозорила наш факультет, насмеялась над нашей дружбой, заставила всех нас стыдиться знакомства с тобой. Мы все запятнаны твоим поступком, ведь это мы привели тебя, мы ручались за тебя, и только благодаря тебе весь факультет сейчас выглядит предателями, — к концу в его голосе отчетливо слышалось страдание.
— Энтони, — сочувственно произнес Невилл, — никто не собирается судить о факультете по одному человеку.
— И хватит заставлять нас повторять это снова и снова, — подхватил Гарри и, к его удовольствию, Голдстейн согласно кивнул:
— Хорошо, если не предателями, то доверчивыми идиотами. И, если честно, я не знаю, что из этого хуже, — он развернулся и ушел обратно за свой стол, не обращая внимания на готовую заплакать Мариэтту.
— Тебе лучше уехать отсюда и начать все с самого начала, — спокойно сказал ей Гарри. — Я очень надеюсь, что ты сможешь не наступить повторно на те же грабли, и на новом месте у тебя все сложится намного лучше.
— У меня все сложится и здесь! Главное, чтобы ты не лез!
— Здесь ты уже все окончательно испортила, а этим скандалом только посыпаешь землю солью.
— Потому, что ты им запретишь?!
— Потому, что есть вещи, которые нельзя ни забыть, ни простить. А то, что ты выставила позор своего факультета на всеобщее обозрение и постоянное обсуждение, ничьих симпатий, кроме сплетников, тебе не принесет. Смирись со своей участью и продолжай жить дальше. Только постарайся, чтобы на этот раз вышло лучше, чем раньше. Возможно, для тебя еще есть шанс.
— Я никогда тебе не прощу! Я всегда буду тебя ненавидеть!
— Твое дело, — безразлично пожал он плечами. — Не нахожу в этом ничего принципиально нового для себя, — и вместе с Невиллом ушел к своему столу.
С минуту раскрасневшаяся от гнева и крика девушка подобно фурии прожигала его взглядом, надеясь убить его на месте, но, не достигнув желаемого результата и осознав наконец, в каком она виде и сколько глаз направленно на нее, выбежала из дверей Большого Зала. Больше в стенах Хогвартса Мариэтту Эджком никто никогда не видел.
Глава опубликована: 15.05.2011
Глава 7
Субботним утром за завтраком перед носом у Гарри возникла изящная, но ужасно назойливая бумажная птица, которая настойчиво не желала даваться в руки, предпочитая тыкаться ему в лицо, царапая кожу острыми пергаментными крыльями.
— Новая пылкая поклонница? — громко поинтересовался Шеймус, когда Гарри, потеряв всякое терпение, сжал жуткую птицу в кулак. Поттер не шикнул на него по обыкновению только потому, что необычное поведение бумажной посланницы уже и так привлекло любопытные взгляды со всего стола.
