Химеры Апокалипсиса

Теперь же, рассеянно поглаживая пальцами ямочку на шее, я думала, что, быть может, стоило купить новый крестик — просто так, на всякий случай. Все же меня крестили в православной русской церкви, и я испытывала нечто вроде стыда, представляя выражение бабушкиного лица, увидь она, что я сделала с ее подарком.

Церковных лавок в Лондоне в те дни было точно грибов после дождя — об этом позаботились последователи неохристианства. Была одна неподалеку — и я неторопливо шагала вдоль сувенирных магазинчиков, обменных пунктов и многочисленных закусочных, рассекая суетливую толпу туристов. Я задумалась о странных обстоятельствах смерти старого безумца Гэбриэла Джонса, потом мысли мои плавно перетекли в иное русло — и обратились к персоне чертовски красивого англичанина, частного детектива с манерами великосветского джентльмена, а именно, к его загадочным черным глазам, стройной фигуре и широким плечам. Замечтавшись, я не сразу заметила, то ноги сами вынесли меня в нужный переулок. Несмотря на царившую всего в десятке метров суету и гам большого города, эта узкая темная улица поражала необыкновенной тишиной. Слепые стекла пыльных окон бездумно отражали осеннее небо и крыши домов, в выщерблинах старой мостовой тускло поблескивали скопившиеся лужи. Поежившись, я гулко застучала каблуками по тротуару.

Впереди, на дороге, маленькая золотоволосая девочка в синем комбинезоне играла с мячиком, заставляя его отбивать глухое 'бум, бум' по стене ближайшего дома. При моем приближении кроха оглянулась, и забытый мяч покатился в грязную лужу. Я уже почти миновала странно застывшую девочку, как вдруг почувствовала неожиданно крепкую хватку маленьких пальцев на своем запястье. Взглянула вниз и наткнулась на пристальный взгляд широко раскрытых, огромных синих глаз.

— Не ходи туда. — серьезно сказало синеглазое создание и тряхнуло золотистой челкой.

— Куда не ходить? — не поняла я.

Девочка выпустила мою руку и указала вперед, на видневшийся у входа в лавку огромный, подсвеченный неоном, крест.

— Почему? — удивилась я.

— Не ходи, — упрямо повторила девочка. Синие глаза смотрели в упор, не по-детски печально. Мне стало не по себе. Осторожно отстранившись, я развернулась и быстро зашагала прочь, направляясь к лавке. Вслед мне послышалось жалобное:

— Ангелина!

И я опешила. Только теперь я осознала, что странная девочка с синими глазами все это время говорила со мной на чистейшем русском языке! И назвала мое имя. Откуда, черт возьми, она могла его знать?!

Я резко повернулась, но улица была совершенно пуста. Лишь грязный резиновый мяч одиноко покачивался на поверхности лужи да ободранный кот крался по карнизу дома напротив. Таинственная девочка не менее таинственным образом испарилась. Добежать до угла она бы никак не успела — значит, скрылась в одном из домов, рассудила я. И все равно неприятный холодок пробежал по спине. Чертовщина какая-то...

Все еще ежась, я толкнула стеклянную дверь лавочки и вошла под жалобное треньканье дверного колокольчика. За прилавком никого не было. Узкие ряды полок, загроможденных всевозможными предметами церковного быта, от икон и крестов до монашеских облачений и церковных свечей, тянулись до самого потолка, образуя подобие лабиринта в полутьме магазина, едва рассеиваемой слабыми лучами дневного света. Я замешкалась у входа, ища взглядом продавца. Видимо, отошел куда-то. Пожав плечами, я прошла к угловой полке с поблескивавшими в полумраке золотыми крестиками и принялась изучать товар. Медленно пройдя несколько рядов, присмотрела также изящный томик Библии в кожаной обложке с серебряной окантовкой и пару толстых свечей. Отсутствие продавца сперва раздражало, потом стало беспокоить. Нетерпеливо вздохнув, я повернулась... и тут осознала, что нахожусь не одна среди полок и пыльного сумрака. Томики Библий передо мной неплотно прилегали друг к другу, и через образовавшуюся щель я увидела чей-то темный неподвижный силуэт по ту сторону полки. Мне показалось, что молчаливый посетитель листал книгу, не слишком аккуратно переворачивая страницы. Потом со странным ироничным смешком отшвырнул книгу прочь и двинулся вдоль полок. Еще пара шагов — и он окажется прямо передо мной. Я так и застыла, затаив дыхание.

Скрип, скрип... Так обычно скрипят дорогие кожаные ботинки. Темная высокая фигура, наконец, обошла полки и остановилась напротив меня, в конце ряда. В помещении было довольно светло для того, чтобы разглядеть незнакомца, но мне показалось, что в углу, где он стоял, сгустилась вся тьма мира. И все же я отметила длинный кожаный плащ, атлетическую, хоть и невероятно стройную мужскую фигуру, длинные, казавшиеся белыми, волосы. Неясные тени за его спиной шевелились, точно живые, очертаниями напоминая огромные крылья. Сглотнув, я невольно отступила к выходу. Тут незнакомец подал голос.

— Я вас напугал? — спросил он как-то вкрадчиво. Голос, звучный и низкий, с легкой обворожительной хрипотцой, показался мне до жути знакомым.

— Вы не видели продавца? — вместо ответа пискнула я, продолжая пятиться.

— Нет. — сказал он и вышел на свет.

Узкое, бледное, невероятной красоты лицо. Продолговатые зеленые глаза. Яркие, живые, как два огонька. Улыбчивый манящий рот. Ямочка на волевом подбородке. И на щеках ямочки...

— Вы уронили, — протянул он мне томик Библии, который, вероятно, выскользнул из моих дрожащих пальцев. Мило улыбнулся, обнажив ровные, белые зубы.

Я прекратила свое тихое бегство и нерешительно протянула руку. И едва наши ладони соприкоснулись, едва его холодные пальцы скользнули по моему запястью, как кожу мою обожгло раскаленным металлом, перед глазами разом взорвались огненные шары, сердце сжали ледяные тиски, а пол почему-то встал на дыбы и пребольно стукнул меня по лбу.

* * *

Я ничего не рассказала о том происшествии ни Моргану, ни Тихорецкому. Не рассказала, как перепуганный продавец привел меня в чувство, как странно смотрел на меня, как отказался брать деньги за крестик и Библию, как сильно пахло в магазине серой... Добравшись домой, я долго терла мочалкой руку, точно охваченную ледяным огнем от прикосновения жуткого незнакомца. В зеркало смотреть избегала — в нем мне мерещились пронзительно зеленые насмешливые глаза. Когда переодевалась, подошла Клео, принюхалась, неожиданно вздыбила шерсть и с шипением ретировалась. От одежды и волос едва уловимо тянуло серой, я это тоже чувствовала. Кинув всю одежду в стиральную машину, я без колебаний надела на шею приятно холодящий кожу крестик. Как ни странно, мне сразу стало спокойнее.

Обедала я в одиночестве — Тихорецкий был на работе, а Клео упорно отказывалась покидать укрытие под кроватью и на все мои призывы подкрепиться лишь сердито шипела. Позвонил Морган, сказал, что ничего нового пока что по делу не обнаружили, а вскрытие тела Джонса лишь подтвердило первоначальный диагноз — смерть в результате сердечного приступа. Озабоченно спросил, все ли у меня в порядке. Мол, что-то уж очень бледная (надо было отключить экран видеофона, с досадой подумала я). Поколебавшись, детектив добавил, что санитар, приносивший утром Джонсу завтрак (как раз по прибытии в клинику инспектора), вспомнил, что в палате довольно сильно пахло серой. Сперва, потрясенный зрелищем мертвого пациента, он не обратил внимания на это обстоятельство, но во время допроса указал на это Квику.

— Само по себе это, конечно, довольно странно, — заметил напоследок Морган, — но на смерть мистера Джонса никакого света не проливает. Вкупе с пучком перьев, найденных в палате, запах серы лишь добавляет делу загадочности. Я уже ничего не понимаю.

— Я тоже, — пробормотала я, отключая связь.

Весь день я занимала себя уборкой, а когда все два этажа обрели стерильный вид, повязала фартук и принялась готовить ужин. К приходу Тихорецкого в духовке уже покрывалась румяной корочкой упитанная курица, а в кастрюле тушилось овощное рагу. Мой рыжий сосед пришел не один, а в сопровождении симпатичного парня, в котором, несмотря на гражданскую одежду, осанка и манеры сразу выдавали полицейского.

— Меня прислал инспектор Квик, — словно извиняясь, доложил он. — Меня зовут Майк Симпсон. Я буду дежурить у вашего дома во второй половине дня, а до обеда меня будет сменять напарник. Мы постараемся причинить вам минимум неудобств, мисс. Ни соседи, ни посторонние, ни вы сами нас не обнаружите — мы расположимся в укрытии напротив вашего дома или со стороны заднего двора, так, чтобы видеть всякого, кто приближается к дому. При малейшей опасности мы немедленно вызовем подкрепление. Вам нечего опасаться.

— Ага, теперь я в этом уверена, — едва сдерживая улыбку при виде серьезного лица полицейского, кивнула я. — Только прошу вас, называйте меня просто Энджи. Не согласитесь ли вы с нами поужинать... Майк?

— А... — замялся Симпсон. — Я бы с удовольствием, мисс, но...

— Энджи, — поправила его я. — Никаких 'мисс' и никаких 'но'. На улице сыро и холодно, так что уж чашечка чая вам точно не повредит. Разувайтесь и проходите, Майк.

— Лучше не спорьте с ней, — посмеиваясь, посоветовал ему Тихорецкий и, удивленно принюхиваясь, прошел на кухню.

Пока я раскладывала по тарелкам рагу, за окном разыгралась настоящая гроза. Сверкало, гремело, стекло дрожало и жалобно звенело, грозя осыпаться на пол тысячами осколков. Старое дерево, растущее у дома, жутко скребло ветками по окнам второго этажа.

— Ну и погодка, — пробормотал Тихорецкий, когда со двора донесся глухой шум упавшего мусорного бака. — Что творится... Геля, на тебе лица нет. Ты себя нормально чувствуешь?

— Все хорошо, — быстро ответила я, хотя сердце застыло в груди кубиком льда. — Не люблю грозу. В прошлый раз я здорово перепугалась.

— Ах, да. Это когда тебе показалось... то есть, может, и не показалось...

— Скорее всего, не показалось, — сухо отрезала я.

— Ну ладно, ладно, — примирительно прогудел Никита. — Кстати, ужин удался на славу. Влияние господина детектива явно идет тебе на пользу.

— Никита! — вспыхнула я.

Майк опустил голову и с преувеличенным усердием принялся загребать ложкой остатки рагу.

После непродолжительного чаепития (полицейский по английской и совершенно мне не понятной привычке пил чай с молоком) Майк проверил сигнализацию, обошел на всякий случай весь дом и, успокоившись, отправился на свой пост. Пока Тихорецкий, напевая под нос, мыл посуду, я молча стояла в дверях кухни, не осмеливаясь в одиночку подниматься на второй этаж, погруженный во тьму. Когда же, наконец, я очутилась в свой мансарде, закуталась в плед и приготовилась уснуть, ветер с такой злобой обрушился на крышу, а по окну заплясали настолько жуткие тени, что я выскочила из постели и опрометью кинулась в спальню Никиты. В ту ночь мы спали все вместе — я, Никита и Клео, калачиком свернувшаяся между нами.

ГЛАВА 5

ГРЕШНИК ПОНЕС КАРУ:

ОЧЕЕДНОЕ ВОЗМЕЗДИЕ АНГЕЛОВ?

— этими и подобными заголовками наутро пестрели все лондонские газеты. В десять утра меня разбудил Морган, но не звонком, а визитом. Тихорецкий уже был на работе, так что безупречному, как всегда, детективу, дверь пришлось открывать мне. Сонная, растрепанная и полуодетая, я никак не могла вникнуть в то, что говорил мне Морган (смущенно отводя взгляд от моих голых ног).

— Ничего не понимаю, — проворчала я, отнимая у него стопку газет. — Кого убили?

— Убит начальник детского приюта 'Дом Надежды', — терпеливо повторил детектив. — Некий Кевин Гилмор. Найден ночью распятым на дверях одной из неохристианских церквей. Что интересно, свой детский дом этот Гилмор основал на средства, полученные от пожертвований неохристианской паствы. Я уже звонил Джо — и тут выяснилось, что у них этот господин несколько лет назад проходил по делу о растлении несовершеннолетних. Тогда все замяли, Гилмора отпустили за недостаточностью доказательств. За эти годы жалоб на него не поступало ни разу, ничего подозрительного за ним не замечали, вел он себя образцово-показательно. Хотя пресса еще долго перемывала ему косточки. И вот...

— Так это снова дело рук наших Ангелов?

— Все признаки налицо. Снова выжженный на лбу крест, искаженные ужасом черты, инфаркт, записка...

— И никто не видел убийцу? Неужели он так просто убил Гилмора прямо на пороге церкви, а потом три часа возился, приколачивая его к двери?

— Его не у церкви убили, это ясно. Уже мертвого притащили и прибили гвоздями у входа. Никто ничего не видел и не слышал. Если и были какие-то следы, за ночь все уничтожил ливень.

— Фигово, — прокомментировала я уныло.

Мы сидели на диване друг напротив друга. Взгляд детектива случайно (а быть может, совсем и не случайно) упал на мою грудь, видневшуюся в широком вырезе рубашки.

— Крестик? — удивился он. — С каких это пор ты стала набожной, Энджи? Насколько мне помнится, ты никогда...

— Неважно, — отрезала я поспешно. — Это мое дело.

Ответом на мою грубость был, как всегда, лишь сдержанный вздох. Детектив был само ангельское терпение.

— Что ж, одевайся. Я жду тебя снаружи. — только и сказал он.

— Мы куда-то едем?

— Да, есть у меня одна мыслишка, надо проверить. Ты со мной?

— Естественно, Холмс.

Спустя полчаса мы уже спускались в подземку. В вагоне, забитом до отказа, нам пришлось тесно прижаться друг к другу. Каким наслаждением было ощущать щекой твердость широкой груди Моргана, вдыхать аромат его кожи, круживший голову сильнее всякой парфюмерии! Я едва сдерживалась, чтобы не зажмуриться и не заурчать от удовольствия, как это делала Клео в ответ на мою ласку. Вдруг, повернув голову, я увидела наше отражение в стекле широкого окна. Морган, наклонив голову, одной рукой держал меня за плечо, а другой несмело, осторожно касался моих волос. Он не видел, что я за ним наблюдаю, но стоило мне чуть шевельнуться, и детектив немедленно отдернул руку. Лицо у него было страшно смущенное.

Мы вышли в центре. Уже поднявшись на поверхность, краем глаза я вдруг уловила какое-то быстрое движение сбоку и резко оглянулась. В потоке толпы, спускавшейся вниз, промелькнула темная фигура, ветер колыхнул белые локоны, и наваждение исчезло, оставив после себя странное ощущение, словно кто-то незримо коснулся щеки холодными пальцами. Вздрогнув, я потерла ладонью кожу.

— Энджи, — Морган обеспокоенно тронул меня за плечо.

— Все в порядке. Показалось...

Давящая сердце тяжесть никак не хотела меня отпускать. Через каждые пять шагов я непроизвольно оборачивалась, с непонятным мне самой волнением упираясь взглядом в возвышавшуюся над толпой табличку с надписью 'underground'4.

Мы не дошли и до первого поворота. Припоминая события того дня, я так и не могу с определенностью сказать, что обрушилось на нас первым — то ли звук страшного взрыва, то ли ужасные крики людей, то ли волна горячего воздуха и обломки зданий... Помню лишь, как упала плашмя на асфальт, пребольно ободрав щеку и ладони, как Морган тяжело навалился сверху, прижал меня к земле, закрывая собственным телом, а сверху посыпались крупные щепы — как потом выяснилось, от рекламного щита. Волосы упали на глаза, по лбу бежала струйка крови, я была слишком ошеломлена, чтобы понимать и замечать происходящее вокруг, но в память врезался вид искореженной видеофонной будки у зиявшего темным провала входа в метро, и среди осколков — какое-то кровавое месиво, наряженное в обрывки розовой курточки и модной юбки, а неподалеку — опрокинутая детская коляска с вывороченными в разные стороны колесами.