Химеры Апокалипсиса

— Ну и что? Как это связано со снимками?

— Ну, я фотографировал не только само здание и персонал. Затесались и фотографии нескольких пациентов. Так вот, на одной из них у одного старика вокруг головы тоже проявилось какое-то странное сияние... Я решил, что это из-за того, что день был солнечный и ракурс я взял неудачный. Хотя фотоаппарат у меня отменный.

— Никита, — Морган так и подался вперед, — где эта фотография?!

— Ну... э... я, кажется, ее выкинул.

— Что?! — хором вскричали мы.

— Ну, не совсем выкинул. Она может быть в моем мусорном ведре для бумаги. Я его месяцами не выношу, у меня мало мусора...

Не дослушав, я вскочила и пулей припустила вверх по лестнице. Мальчики после некоторой паузы дружно звякнули чашками и кинулись мне вслед. Толкнув дверь, на которой недвусмысленно горела нанесенная неон-краской надпись KEEP OUT2, я метеором пронеслась через темную фото-лабораторию и влетела в комнатушку Тихорецкого. Там царил художественный беспорядок. На столе, среди скомканных бумаг и всевозможных снимков, сиротливо выделялся недоеденный хот-дог, из которого, как я мельком заметила, Клео уже потрудилась вытащить сосиску. У стола скособочилось пластиковое ведерко для бумажной ерунды. Я схватила его и бесцеремонно вытряхнула на пол все содержимое. Тихорецкий за моей спиной печально вздохнул.

— Желтый конверт, — подсказал он с укором.

— Ага! — я торжествующе воздела руку с прямоугольным и изрядно помятым бумажным конвертом. Морган опустился рядом на корточки и с интересом взглянул на выуженный снимок. С глянцевой поверхности мутно глядела стена какого-то светлого здания, кусок осеннего сада с одиноким силуэтом дерева, а на фоне сада выделялись голова и плечи пожилого сутулого человека. Зеленая больничная рубаха с широким воротом, длинноватые седые волосы, неопрятная бородка... Выражения лица, как и его черт, было не разобрать — голову мужчины окружал круг нестерпимо яркого света.

— Он передвигался в инвалидном кресле, — сообщил Тихорецкий, указывая на фото. — Помню, я это сразу отметил — остальные ходили сами, даже пожилые. Он не инвалид, как я понял, но у него слабое сердце и врачи запретили ему делать даже малейшие усилия. С виду старикан довольно приятный, тихий такой. Напоминает профессора или ученого. А еще — священника. Взгляд у него уж больно благодушный... я бы даже сказал, светлый. Сидит себе так и улыбается. Другие тоже улыбались, но от их улыбок жутковато становилось, мороз продирал — по всему видать, психи... ну, душевнобольные. А этот ничего, нормальный. Молчит только.

— Вы не знаете его имени? — задумчиво спросил детектив. Никита отрицательно качнул рыжей шевелюрой.

— Нет, не интересовался. Моей задачей было сделать снимки, пока репортер брал интервью у персонала.

— Хм. Что ж, все равно это уже кое-что... — холеное лицо англичанина так и излучало довольство и нетерпение. Он упруго поднялся на ноги, помог подняться мне. Потом потер пальцем подбородок и неожиданно повернулся ко мне:

— Энджи, как ты смотришь на то, чтобы завтра с утра проведать нашего странного пациента?

Едва удержавшись от желания подпрыгнуть и завопить 'Да, да!', я сдержанно кивнула.

— Я все равно не занята ничем, к отлету готовлюсь. Где мы встретимся?

— Я заеду за тобой на кэбе. Скажем, в девять утра. Пойдет?

— Конечно. Ты сообщишь о находке инспектору? Все же хоть какая-то зацепка...

— Я позвоню ему прямо сейчас, по пути домой. Думаю, до нашего визита в клинику он уже успеет побывать там и всех опросить. Если, конечно, на засмеет меня. Ну... а мы будем вести параллельное расследование.

— Значит, ты уже уезжаешь? — как можно безразличнее осведомилась я.

Он кивнул, и было видно, что мыслями он уже далеко.

— Спасибо за ужин, все было чудесно. Мне на пользу выбираться в люди, а то окончательно одичаю, — пошутил он, когда мы с Тихорецким вышли проводить его к подъехавшему такси. — Следующее приглашение за мной.

— С удовольствием, — вежливо ответил Тихорецкий, а я насупилась и едва выдавила вялое 'угу'. Меня страшно злило чувство огорчения от того, что Морган не остался еще на часок-другой. О, конечно, стоило мне заикнуться, и детектив остался бы хоть до утра, я в этом не сомневалась, но я скорее себе бы язык откусила, чем произнесла заветные слова. Так и стояла, нахохлившись, под накрапывавшим дождем и глядела вслед удалявшимся огонькам фар.

А вернувшись с Тихорецким в дом, подумала, что без черноволосого гостя он как-то опустел.

* * *

— Расскажи мне об этих трубящих ангелах, — попросила я Моргана, когда пялиться в окно кэба на унылый дождливый пейзаж надоело.

Настроение у меня было не самое радужное, поскольку утром я проспала и детектив терпеливо ожидал меня добрых полчаса в такси. Я относилась к тому типу людей, у которых чувство собственной вины вызывает страшное раздражение. К тому же я толком не позавтракала, долго думала, что надеть, и была недовольна непривычно ярким цветом своей помады. Морган, кажется, заметил и каблуки, и узкую серебристую юбку, и макияж, и хотя усиленно придавал лицу невозмутимое выражение, я все равно бесилась. 'Дура, дура, дура!' — ругала я себя мысленно, вновь и вновь одергивая на коленях скользкую юбку и с тоской думая об удобных разношенных джинсах и кедах. А детектив, как всегда, был демонически красив и элегантен в приталенной кожаной куртке и тонком шерстяном свитере в тон глазам. Волосы он небрежно собрал в волнистый хвостик, и мне выпала честь созерцать миниатюрное платиновое колечко в его идеально пропорциональном ухе. А аромат дорогого одеколона нагло перебивал запах моих духов.

— Расскажи, — попросила я.

Он уже привычным жестом потер пальцем подбородок и пожал плечами.

— Я не так уж много знаю. Ангелы с семью трубами — одно из составляющих явлений грядущего Апокалипсиса. Но сначала Агнец должен снять с книги семь печатей. Кстати, неохристиане утверждают, что шесть из них уже сняты. Тут печати — скорее некое символичное обозначение всяческих масштабных бедствий, говорящих о скорой гибели мира. Мы практически все пережили — и войны, и голод, и мор... А снятие шестой печати несет великие стихийные бедствия и разрушения. В частности... как же там... 'и звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая ветром, роняет незрелые смоквы свои'3. Да, так, кажется.

— Метеоритный дождь! — озарило меня. Внутри нехорошо екнуло.

— Да, Энджи.

— А что наступит после снятия седьмой печати, а? Согласно Библии?

— Безмолвие. Великое безмолвие. На полчаса или около того. Уж не знаю, что это значит, но думаю, такое мы бы не прозевали. Ну, и после этого начнут по очереди трубить ангелы, и в такой же очередности начнут обрушиваться на людей ужасные бедствия и страдания.

— Если это только прелюдия к Апокалипсису, каков же он сам, — проворчала я. — А в клинике знают, что мы к ним едем? Проблем не возникнет?

— Я все же частный детектив, — напомнил он. — К тому же, Джо побывал у них вчера, сразу же после моего звонка. Он должен был предупредить персонал о нашем визите. Нас встретят полицейские, оставленные присматривать за нашим пациентом. Его, кстати, зовут Гэбриэл Джонс.

— Так тебе уже все рассказали?! — негодующе вскричала я. — И ты молчал?!

Морган виновато пожал плечами.

— Ну, не злись. Ты же молчишь, ничего не спрашиваешь, я и подумал, что тебе неинтересно. Да, Квик все мне рассказал. Все его попытки опросить пациента завершились полным фиаско. Старик упорно молчит и строит из себя помешанного, хотя с виду он вполне здоров и взгляд у него осмысленный. Да и врачи полагают, что Джонс не так-то прост. Установить его личность не составило труда. Десять дней назад его привезла в клинику его сестра, миссис Холлидэй. Сказала, старик совсем выжил из ума. Сидит днями и ночами на одном месте, не ест, что-то бормочет себе под нос, молитвы читает и с кем-то вроде как разговаривает. На вопрос, с кем именно, отвечал: с ангелами.

Я фыркнула.

— Да, странно. — невозмутимо продолжал детектив. — Полагаю, миссис Холлидэй на руку было упрятать брата в дурдом. Жил старик один, семьи своей не имел, равно как и друзей. Жил на пенсионное пособие. Случай удивительно напоминает дело Захарии Дума... Ранее Джонс (профессор философских наук, между прочим) преподавал в Кембридже, лет пять назад ушел на покой. Полиглот. Владеет шестью языками. Написал несколько научных работ. И тут такое... Видимо, его дом перейдет к сестре.

— Почему же? Вдруг он вылечится?

— Даже если так...по прогнозам врачей, с его сердцем долго он не протянет. Состояние его таково, что во время операции по пересадке сердца он скорее всего умрет, да он и сам, еще будучи в здравом уме, твердо отказался от операции. Мол, я свое пожил, устал. Даже завещание составил. Дом сестре отписал, а кое-какие сбережения — на благотворительность.

— Что же, у него, значит, слабоумие старческое началось? Каким вообще образом, не могу понять, кроме этой странной фотографии, он замешан в нашем деле?

— Не знаю. Пока. Одно точно — с покойным Думом он дружбу не водил и ни в каких сектах никогда не состоял, хотя... в последний месяц, по словам сестры, стал как-то особенно кроток и тих. Ну, Библию стал на столе держать, хотя раньше к религии относился равнодушно. В общем, знакомый случай...

Я хмыкнула и крепко призадумалась, покусывая губы. Что за чертовщина... А имечко-то, имечко... Гэбриэл... Гавриил...тьфу!

Дождь монотонно выбивал по стеклу дробь, машину покачивало, и я сама не заметила, как задремала. А проснувшись от прикосновения руки Моргана, увидела за окном, среди роскошного осеннего парка, массивное белое здание клиники. Оно представляло собой две квадратные трехэтажные коробки, соединенные застекленным переходом, кое-какие пристройки с парковкой, большим ухоженным садом и круглым прудом (благоразумно огороженном сеткой). По краям усыпанных гравием и листьями аллей тянулись голубые скамеечки и кустарник, художественно выстриженный в форме всякого безобидного зверья. Детский сад, а не психушка, промелькнуло у меня в голове. Впрочем, по периметру всю территорию клиники охватывала ограда — высокая сетка, через которую наверняка было не так-то просто перелезть. Мы подъехали аккурат к воротам, над которыми возвышалась будка привратника. Сквозь сетку мне было видно прогуливавшихся по саду немногочисленных пациентов в сопровождении медсестер — все в одинаковых ярко-зеленых подобиях пижам и плащах, с веселыми разноцветными зонтами.

Морган вышел, перекинулся парой слов с привратником, конопатым детиной в зеленой же униформе, потом вернулся, расплатился с роботом-водителем и помог мне выбраться.

— Дальше пешком, — сказал он, раскрывая надо мной зонт.

Ворота открылись, и мы торопливо прошли за ограждение, прижавшись друг к другу под пронизывавшим до костей ветром. Холодные капли норовили пробраться за шиворот, и я тряслась как в ознобе. Конечно! Ради красоты пришлось пожертвовать здоровьем, и вместо теплого вязаного свитера я щеголяла в модной синтетической блузке. Я чихнула и хмуро вжала голову в плечи. Прическа наверняка развалилась и плачевно висела на ушах. Эх...вот где Апокалипсис...

Двери из мутно-зеленого стекла бесшумно разъехались перед нами, и мы очутились в приятном полумраке приемного зала. Морган сложил зонт, и я увидела за стойкой напротив миловидную медсестру с пышной прической, болтавшей с облокотившимся о стол полицейским. При виде нас оба подняли головы, но полицейский, видимо, знал Моргана.

— Фэйр, ну как же без тебя, — проворчал лысоватый коренастый мужчина, сразу потеряв к нам интерес. — К Джонсу?

— Верно. Мы можем подняться?

— А это кто? — прищурился на меня полицейский. Грайс, как гласила надпись на карманной нашивке. Морган не успел ответить. Миловидная медсестра нахмурилась и произнесла:

— Пожалуйста, подождите минутку. Я должна сообщить о вашем прибытии мистеру Шульцу, главврачу. Без его разрешения я не могу вас пропустить.

Морган согласно кивнул. Я принялась приводить в порядок волосы. Медсестра склонилась над видеофоном, и через мгновенье с экрана на нас уставились пренеприятнейшие выпуклые, водянисто-рыбьи глаза средних лет мужчины арийской внешности. Одутловатое красное лицо, жесткий рот, ежик седых волос.

— Что там, Мэри? — гавкнул он недружелюбно.

— Мистер Шульц, инспектор Квик должен был предупредить вас о моем приходе. Я частный детектив, Морган Фэйр. Мне необходимо повидать мистера Джонса, пациента вашей клиники, — быстро проговорил Морган, вызвав сердитое сопение Мэри.

— Можете пройти, — отмахнулся главврач устало. — Вас проводят. Но вряд ли вам удастся его разговорить. Ха-ха, — добавил он сипло, без всякого выражения, и изображение пропало.

Меня передернуло. И этот гестаповец заправляет психушкой? Бедные психи...то есть, душевнобольные.

— Я вас провожу, — сказал полицейский, с явной неохотой отрываясь от стойки и своей Мэри. — Там, с этим психом, сидит еще один из наших, присматривает. Все-таки, по-моему, бесполезная трата времени. Ничего он не знает. Мало ли сейчас на религии двинутых...

Ворча таким образом, Грайс провел нас на второй этаж, свернул налево, направо и еще раз налево, и мы, наконец, уткнулись в сплошную стеклянную стену, за которой находилась просторная 'комната отдыха' для больных. Здесь 'тихие' рисовали, смотрели телевизор, читали, общались или просто сидели у окна и пялились в сад. Рядом сновали вездесущие сестры. А у дверей комнаты со скучающим видом восседал темнокожий громила в полицейской форме и глубокомысленно созерцал развернутую газету.

— Эй, Сэм, — окликнул его наш лысый, — они к Джонсу. — Тебя сменить?

Сэм окинул нас долгим цепким взглядом, что-то буркнул и снова уткнулся в газету. Грайс пожал плечами и указал куда-то вглубь комнаты.

— Тот, в коляске — ваш клиент. Седой который, с Библией в руках. Вон же, у окна.

Я прищурилась. Седовласый мужчина в коляске сидел к нам вполоборота, сгорбившись над открытой книгой. Ноги его были заботливо укрыты пледом. Я приникла к стеклу, пытаясь разглядеть его получше. В этот момент старик, словно почувствовав мой взгляд, вскинул голову и посмотрел мне прямо в глаза. Он продолжал пристально смотреть на меня, когда мы толкнули дверь и вошли, и не отводил взгляда все то время, что мы шли к нему через зал. Медсестра, поставившая перед ним стакан воды, оглянулась.

— Но тут уже были полицейские, — не скрывая неудовольствия, произнесла она в ответ на объяснения Моргана. — Мистеру Джонсу вредно переутомляться. К тому же, вы зря теряете время — с тех пор, как он у нас, мы не слышали от него ни слова.

И тут мистер Джонс всех нас сильно удивил. Аккуратно закрыв книгу и положив ее себе на колени, он улыбнулся, протянул ко мне руку и на чистейшем русском сказал:

— Вот ты и пришел, седьмой ангел. Я ждал тебя.

ГЛАВА 3

Мы сидели друг напротив друга — он в своем инвалидном кресле, я — на мокрой скамейке — и внимательно изучали лица друг друга. Мистер Джонс заявил, что желает говорить только со мной и только наедине, поэтому, после непродолжительных раздумий, нам было позволена недолгая прогулка по парку. Невдалеке, у кромки воды, стоял готовый ко всему Морган, а у входа в парк маячила могучая фигура полицейского Сэма.