Химеры Апокалипсиса

— Есть.

— О да. У вас всегда есть вопросы. Слушаю тебя.

— Первое — что за история с этими Ангелами? Кто они? Причем тут я? И ты? Второе — зачем тебе я? И третье...

— Стоп, стоп, — засмеялся Сатана. — Столько вопросов сразу! Давай по порядку. Об Ангелах. Хм... Правда в том, что по земле меж людей бродят посланники как Бога, так и Дьявола — и очень большая часть их и не подозревает о своей сущности. Но они — как бы тебе пояснить — словно запрограммированы на определенные поступки, подсознательно. Скажем, помогают воплотить замысел Бога — или опять же Дьявола — на земле. Так вот, скоро — действительно скоро, уже на твоем веку, Ангелина — грядет Апокалипсис, и мы с Богом (презрительная усмешка) готовим армии Света и Тьмы для решающей битвы. Ты, наверное, знаешь, что битва эта будет иметь место не на земле, среди смертных, но вестись будет душами мертвых людей, ангелами и демонами. А это значит, что чем больше душ мы заполучим, тем выше наши шансы на хм, скажем так, успех. И тут ваш Господь начинает проигрывать. Он ни за что не вмешается в ход событий на земле, никогда своей волей не приведет человека к гибели, никогда силой не вынудит его обратиться в веру и после смерти пополнить ряды Божьих ангелов. Я же не упускаю свой шанс. Я появляюсь в сотнях мест на свете одновременно, лестью, посулами, соблазнами или угрозами склоняю души на свою сторону, прибираю их к рукам. Мое войско ширится. Но этого мне мало! Самой большой силой обладают совращенные невинные души. Высшее счастье для демона — совратить чистую душу ангела. Как ни странно, именно в Лондоне в один час собрались волей судьбы все семь Ангелов Апокалипсиса — главные ангелы Бога, с которых и начнется Судный День. Половина из них и не догадывалась о своем предназначении — как и ты. Они должны были дождаться своего часа. Но я вмешался, и весьма находчиво! Я пришел к остроумному способу одновременно совратить души ангелов и заполучить души грешников в свое войско. Знаешь, как я это сделал?

— Начинаю догадываться, — прошептала я, озаренная внезапной мыслью. — Ты притворился архангелом Михаилом.

— Точно. Божьим посланником. Сперва — это было легко — я убедил их в том, что я действительно Михаил, потом велел от имени Божьего расправляться с грешниками — мол, предупреждая таким образом людей о скором Возмездии и призывая раскаяться, пока не поздно. Да, это было просто. Я находил нужных мне грешников и натравливал на них Ангелов. Я получал необходимые души и черпал силу от грехопадения невинных ангельских душ. Как, должно быть, страдает Господь! — он хихикнул. — Правда, потом начались проблемы. Покончил с собой придурковатый инвалид Дум — о, он все равно угодил в мои руки, самоубийцам не место в Раю, — затем запоздало раскаялся Джонс. Он искал тебя, пришлось с ним расправиться.

— Так это ты убил его! — я сжала кулаки.

— Конечно... Ничего, его место в конце концов займет другой ангел. Так предрешено свыше. Больше никто не усомнился в том, что я — Михаил. Убийства продолжались. У всех убитых было темное, страшное прошлое. Некоторые запоздало раскаялись, как эта женщина, Элизабет Лорвуд... Ее душу я не получил. Но остальные просто затаились, не из-за раскаяния, но из страха перед правосудием. Эти теперь — мои демоны.

'Я сплю', — вяло подумала я, откидываясь на спинку скамейки.

— Увы, нет. Я давно слежу за тобой, Ангелина. Сперва мне казалось, я сумею так же легко с тобой справиться, как и с остальными, но... со временем ты так меня поражала своим поведением, нестандартностью, силой, что я отказался от прежних методов. Я искал другого подступа к твоей странной душе. Ты отреклась от Бога, так что в качестве Михаила я бы не обрел над тобой власти. Но и в меня ты не верила. Тебе было все равно. После смерти матери ты замкнулась в себе, ты стала презирать мир, людей и... Бога. Я понимаю тебя. Бог несправедлив. Он отнимает у вас самое дорогое, причем лишь у самых лучших, достойных детей своих. Знаешь, почему он отнял у тебя мать?

— Замолчи! — прошипела я, невольно схватившись за сердце — в груди болезненно кольнуло.

— Я все же скажу. Он хотел, чтобы твое сердце, твоя душа, твои помыслы целиком и безраздельно принадлежали Ему одному. Чтобы ничто не отвлекало тебя от предназначения, долга. Чтобы, когда придет Судный День, ты не думала о семье, а вершила правосудие вместе с Его ангелами. Ты поняла? Ты видишь, как он жесток?

— Это неправда. И мне все равно! — простонала я, точно раненый зверь. — Ее не вернешь!

— Почему же? Присоединяйся ко мне, Геля. Я читаю твои мысли — ты думаешь: сейчас он начнет кормить меня посулами, улещивать, а когда я откажусь, перейдет к угрозам. Что ж, обычно моя тактика такова. Но сейчас мне важно другое. Я хочу твоего добровольного согласия присоединиться ко мне. Поверь, быть на стороне Тьмы — не так страшно, как рисуют священники, как принято думать. Тьма также способна созидать. Ты живешь в мире порока, лжи, насилия, ненависти, несправедливости. А теперь оглянись. Видишь эту красоту, это спокойствие, гармонию? Таким будет мир после моего воцарения. Я ведь — бывший ангел. Неужели в моем сердце нет места высшей красоте? Неужели грех мой лишь в том, что я хочу сотворить мир по своему подобию, сделать его лучше, добрее, правильнее? Ангелина!

Я молчала.

— Ангелина... Ты не знаешь моей силы. Бога здесь нет, он не может защитить ни тебя, ни твоих близких. Ни Никиты Тихорецкого, ни Моргана Фэйра, ни других, ни в чем не повинных людей. А я могу убить их. Прямо сейчас. Безнаказанно. Думай! И выбирай мир, который я тебе предлагаю. Или... хочешь, я верну тебе то, что Он отнял?

В горле у меня пересохло, кровь запульсировала в висках. Я резко оглянулась... и вскрикнула. Я стояла у огромного окна здания аэропорта, у длинного ряда пустующих кресел, и кроваво-оранжевый свет заходящего солнца растекался по стеклам. Это был тот страшный, роковой день, когда я провожала маму и отчима на самолет в Токио. Почему, ну почему я не послушала встревоженное сердце и отпустила их навстречу смерти?! Но... еще не поздно! Нужно остановить самолет! Нужно вернуть их!

Поздно. Самолет тронулся, медленно разворачиваясь для выезда на взлетную полосу. Узкая стальная птица, обагренная кровью умирающего солнца. Медленно, невыносимо медленно проплывала она по серому полю аэродрома за широким окном. Я хотела закричать — но не сумела выдавить и комариного писка; хотела бежать — ноги точно окаменели, намертво приклеившись к полу. Я не могла ни двинуться, ни крикнуть. А самолет все набирал скорость, унося мою маму навстречу смерти.

— Страшно, правда? — сочувственно произнес Сатана, неуловимо возникший рядом. Он оперся плечом о стекло, принялся невозмутимо разглядывать свои безукоризненно гладкие ногти. Я в отчаянии переводила взгляд с него на окно. По щекам заструилось что-то горячее, потекло вниз по шее за воротник.

— Этот момент реален, уверяю тебя. Стоит тебе лишь сказать мне 'да', и твоя мама будет спасена. Я верну самолет. Она останется с тобой на всю жизнь, невредимая и счастливая. У тебя будет чудесная, дружная семья. Ты, мама, Эд и Питер. Всех их ты сможешь спасти в день Апокалипсиса. Я клянусь тебе. А что дал тебе Бог? И что отнял, Ангелина?

Я думала, что сойду с ума, провожая взглядом постепенно удалявшуюся точку самолета. Еще минута — и он взлетит и растает, поглощенный пламенем заката. Навсегда. Хотелось закричать на весь свет от боли, горя и ярости, так, чтобы планета раскололась и все люди мира оглохли от этого крика, чтобы захлебнулись моей ненавистью и отчаянием. Но я могла лишь бессильно глотать слезы.

— Зачем так себя мучить? Ты же все равно не веришь в Него. Неужели так трудно отречься от того, что и так отвергаешь всем сердцем? Будь со мной, Ангелина! Скажи 'да'! Ну?

Скосив на него глаза, я невероятным усилием воли заставила себя приподнять руку и продемонстрировала Сатане международно известный жест. В ту же секунду самолет с глухим ревом взмыл в воздух..

— Что ж, хорошо, — спокойно кивнул дьявол. — Тогда самое время для небольшого урока.

И снова смена декораций. На этот раз мы очутились в самом центре города, на одном из углов Оксфорд-Стрит. Неподалеку, в видеофонной будке, молодая миловидная женщина что-то тараторила в экран с обеспокоенным видом. У будки стояла детская коляска, в которой сидел годовалый малыш и с любопытством таращил на нас глаза.

— Смотри, Ангелина. Ты думаешь, Бог всемогущ, он спасает вас, он не допустит беды? На деле же только я могу все и делаю это совершенно безнаказанно. Ваш Бог и пальцем не шевельнет, чтобы остановить меня или вмешаться в ход событий. Смотри...

Я по-прежнему не могла пошевелиться, поэтому мне пришлось покорно наблюдать за происходящим. Стана чуть взмахнул рукой, и коляска вдруг качнулась и пришла в движение. Постепенно ускоряя ход, она стремительно покатилась прямиком к дороге, точно управляемая чьей-то рукой. Мать в этот момент отвернулась, занятая разговором. Никто, кроме нас, не видел катящуюся навстречу гибели коляску. Ребенок продолжал с любопытством вертеть головой в смешном розовом чепчике. У меня похолодело сердце. Неужели никто не остановит коляску? Не спасет малыша? Глупая женщина, оглянись, твой ребенок через пару секунд вылетит под колеса мчащихся на полной скорости автомобилей!

— Ну и где он, твой Бог? — шепнул на ухо торжествующий голос.

Коляска слетела с тротуара, подскочила и выкатилась на дорогу. Я закрыла глаза.

ГЛАВА 6

Утром я проснулась в своей постели с гудящим ульем вместо головы. Похоже, с вином пора завязывать. Было бы грустно спиться в столь юном возрасте. Глядя на свое помятое, бледное лицо в ореоле взъерошенных волос в зеркале ванной, я вздохнула — маме было бы стыдно, увидь меня она сейчас. Но, быть может, она меня действительно видела?..

О событиях минувшей ночи я почти ничего не помнила, кроме чувства смутной тревоги, но воспоминания нахлынула разом, когда в мансарду явился Тихорецкий... с горячим завтраком на подносе. Физиономия у него была сконфуженная, веснушки стыдливо пламенели.

— Решил, ты приболела, вот и принес тебе кофе с булочками в постель, — пояснил он. — Вчера ты так металась, стонала во сне, зубами скрежетала, ужас просто.

— Я? — удивилась я искренне. — Ничего не помню... и твоего прихода тоже. А что было?

— Я, то есть мы с Кэт, вернулись поздно. Нашли тебя спящей в кресле у камина. Ты вся дрожала, была очень бледная и что-то бормотала во сне. Я пытался тебя разбудить, но ты очень крепко спала. Лоб у тебя был ужасно горячий. Тогда я отнес тебя в спальню, укрыл и до рассвета просидел рядом. К утру жар спал, и я пошел в магазин за булочками.

— Э... как неудобно... а как же эта твоя...ммм... Кэт? Она что, тут ночевала? Или ты ее домой отправил?

Тихорецкий смущенно поправил на носу очки.

— Ну, во-первых, я ей забыл сказать, что делю дом вместе с подругой. Во-вторых, потом мои пояснения ее вовсе не убедили. Ну, а когда она увидела, как я несу тебя на руках в комнату, швырнула цветы мне в лицо и ушла. Кажется, она была в ярости...

— Елка-палки. — вздохнула я, беря булочку. — Мне так жаль, Никита...

— Да ладно. Ну ее. Близким доверять надо, а если уже на первом свидании начинаются недопонимания, ни к чему хорошему такие отношения не приведут. Ты как?

— Я? Да ничего. Спасибо тебе за заботу. Ты знаешь, я вроде... сон видела...

Надкушенная булочка покатилась по полу, марая ковер сахарной пудрой. Я застыла с открытым ртом, неожиданно вспомнив вчерашнее с поразительной ясностью. Неужели все это мне просто приснилось? Бывают сны, которые необыкновенно четко вспоминаются поутру и кажутся практически неотличимыми от реальности, а бывает, что реальные события прошедшего дня наутро воспринимаются смутно и вызывают скорее ощущения сна. Так что же было в моем случае?

— Гель, ты чего? — не на шутку встревожился мой сосед, заглядывая мне в глаза.

— А... ничего... Слушай, ну что за сон я видела... обалдеть!

— Случайно... случайно не про маму? — пряча глаза, спросил он.

— Да... Да! Откуда ты знаешь?

— Да ты во сне каждые две минуты маму звала. Все упрашивала ее не садиться на самолет. Слушай, Гелик, — решительно вдруг сказал он, — бросай ты эти ночные посиделки в обнимку с бутылкой. Так и спиться недолго. Я понимаю, гибель матери все еще причиняет тебе страдания, да тут еще это дело об убийствах, но...

— Не надо. — тихо сказала я. — Не надо, Никита. Никогда больше не говори о ней. Хорошо?

— Хорошо. Но и ты обещай мне с большим вниманием относиться к своему здоровью. Ты же себе сама могилу роешь. Я за тебя переживаю.

— По рукам. И еще раз спасибо, что сидел у моей постели всю ночь. Ты настоящий друг, Никита Тихорецкий.

Потом, одевшись, я спустилась вниз и позвонила Моргану. Экран видеофона высветил лицо детектива на фоне стремительно убегавшего вдаль смазанного пейзажа. Волосы у него были мокрые — видимо, под дождь угодил.

— Привет. Ты где? — осведомилась я. — Надеюсь, не едешь в одиночку откапывать новые факты?

— О, нет. Вообще-то, я к тебе направляюсь. Ты ведь дома?

— Собиралась уходить, но так и быть, подожду тебя, — соврала я. — Что-то важное?

— Нет, нет. Просто захотелось тебя увидеть.

— А... ну ладно. Жду.

Следующие двадцать минут до приезда детектива я лихорадочно рассовывала в шкафы раскиданные по всему дому наши с Никитой шмотки и пыталась изобразить на голове некое подобие прически. Тихорецкий готовился отбыть на работу и потерянно слонялся по дому в поисках чистых носков. Клео гоняла по кухне пустую миску, требуя еды. И в разгар этой сумятицы приехал великолепно одетый, свежий как огурчик Морган. В одной руке англичанин держал букет красных пионов (надо же, запомнил!), другой прижимал к груди гигантскую коробку с пиццей.

— Я подумал, успею к завтраку, — словно извиняясь, пояснил он.

Наша с Тихорецким реакция его явно озадачила: мой сосед принял букет, я же выхватила пиццу.

— Проходи! — закричала я из кухни, насыпая кошке сухого корма.

— Я наконец-то откопал носки, — радостно сообщил Тихорецкий, маша перед носом Моргана чем-то длинным, неопределенно серого цвета. Я покачала головой. В эту минуту Никита быстро поднес к лицу фотоаппарат и заснял нас с детективом, застывших рядом у стола.

— На память, — хихикнул он и добавил: — Ну и глупые у вас физиономии. Все, я пошел.

— Дурак, — беззлобно проворчала я, когда рыжая шевелюра пронеслась мимо окна. — Ну, давай-ка в гостиную. Там поболтаем.

— А куда ты собиралась уходить, Энджи? Может, я некстати?

— Да ничего, встречу можно перенести. Подумаешь.

— Важная встреча?

— Свидание, — не моргнув глазом, снова соврала я.

— Вот как? — детектив весь подобрался. — Я знаю этого человека? Он надежный? Давно вы встречаетесь?

— Какая разница? Я прямо как будто на допросе в полиции! Обычный мужчина...

— Мужчина? Значит, он тебя старше?

— Может быть. Какое тебе дело?

— Я... я за тебя отвечаю...

— Это еще кто решил? — возмутилась я. — Я тебе никто, просто напарник в расследовании. В мою личную жизнь даже Тихорецкий не лезет!