Случай из практики. Караванная тропа

Когда Фергия не вернулась ночевать (с нею вместе испарился и слуга, и лошади), я встревожился. Аю хранила невозмутимое спокойствие, но мне, признаюсь, хотелось отправиться в город искать пропажу. Мне это не так сложно сделать: драконы хорошо различают людей, а уж если это волшебник с сильным внутренним огнем, и вдобавок он не скрывается, то найти его проще простого. Вернее, придется обшарить весь Адмар и пригороды (потому что я понятия не имел, куда занесло Фергию), а это немало. Арастен вряд ли больше, а там мы со старшей госпожой Нарен, помнится, очень долго разыскивали нужное. Правда, в тот раз то была иголка в стоге сена, а Фергия больше походит на факел в глухой ночи, да и Адмар я знаю неплохо, так что должен был справиться...

Она не вернулась и на рассвете, а после полудня явился измученный слуга, привел обеих лошадей, долго рассыпался в извинениях, уверяя, что "чужеземная шади, проклятая ведьма, не отпускала к хозяину", и наконец отдал мне записку.

"Вейриш, место отличное! — было написано по-арастенски на листке бумаги, вырванном, похоже, из записной книжки. — Я нашла хозяина, вернее, его вдову, но она упрямее осла. Уверяет, дом проклят, и не желает продавать. Однако мы уговорились, что если я проведу там три ночи, и со мной ничего не случится, она всё же его продаст, и совсем недорого! По-моему, редкая удача! Но ночью у вас на удивление холодно, а топлива нет (не считая мусора, но его не хватило бы), поэтому я вынуждена была оставить вашего слугу при себе, чтобы согреваться его теплом. Магию использовать по ряду причин не хотелось. Расскажу при встрече".

Я с подозрением посмотрел на несчастного и спросил:

— Что делала с тобой шади?

— Заколдовала, шодан, и не выпускала из проклятого дома! — возопил он и рухнул на колени. — Всю ночь твой ничтожный слуга не мог пошевелить и пальцем, а ведьма... она...

— Говори же, — подбодрил я.

— Сперва она пила вино, а потом легла рядом со мной... — ужасным шепотом проговорил он. — И... и...

— Ну, продолжай!

— Храпела, как не всякий мужчина может! Я глаз не сомкнул!

Я с огромным трудом сдержал смех.

— Кстати, — вспомнилось мне, — что такого страшного в том доме? Я впервые слышу о каком-то проклятии.

— Его хозяин умер страшной смертью, шодан, — шепотом произнес слуга и осенил себя жестом, долженствующим отпугнуть злых духов. — Говорят, он заключил сделку с джаннаем пустыни, но только они всегда обманывают...

— И что случилось? А главное, когда?

Я в самом деле не помнил ничего подобного. Может, трагедия случилась в мое отсутствие? Но слухи все равно бы дошли...

— Это случилось еще до Аю-шодэ, — подумав, сказал слуга. — Тогда я был ребенком, а шодану служил мой отец.

— Прекрасно помню почтенного Уриша, — кивнул я. — Он здоров?

Как тут скроешь свою суть, если в моем доме сменилось не одно поколение слуг и тем более шуудэ, а я вовсе не изменился? Многие мои соплеменники переезжают с места на место, как дядя Гарреш, выдают себя за собственных сыновей и внуков, но моя лень снова сыграла свою роль: я нашел себе подходящий дом, да так больше и не двигался с места, не считая редких заморских путешествий.

Может, когда стану постарше, и меня потянет в дальние края, потому что у меня всё не как у других: начинаю с хвоста, а не головы, так отец говорит. Обычно-то куролесят и странствуют в юности, а уж потом остепеняются, а я... С другой стороны, дядя Гарреш что-то никак не осядет на одном месте, хотя он в несколько раз старше меня!

— Отец здоров, — ответил слуга и низко поклонился. — Всегда благодарит Вейриша-шодана и просит богов ниспослать ему несокрушимое здоровье и долгие годы жизни...

— Похоже, его молитвы действуют, — сказал я без тени улыбки. — Встань-ка, Ариш, пойдем со мной в тень. Расскажи мне о проклятом доме.

— Шодан, я знаю лишь то, о чем болтали женщины. Я спрашивал старших мужчин, но они только качали головами и говорили, что мне рано знать о таком.

— Ничего, в женских сплетнях тоже можно почерпнуть много интересного, — улыбнулся я. — Говори же, Ариш!

Он помолчал, поправил узорчатую шапочку на макушке, потом вздохнул и начал:

— Это был очень богатый и красивый дом. Там много воды, потому что бьет родник, а еще есть глубокий колодец, который никогда не пересыхает. Мы другими детьми бегали посмотреть издали на сады, которые росли кругом дома: плодов было столько, что ветви клонились под их тяжестью и свешивались за ограду. Мы подбирали упавшие фрукты, а иногда даже осмеливались сорвать один. Хозяин однажды проезжал мимо и увидел, как я стою на плечах у другого мальчика, чтобы дотянуться до самых крупных слив... — Ариш помотал головой. — Я думал, он изобьет нас кнутом до полусмерти, а он только засмеялся и сказал: снаружи ограды можете собирать, только не ломайте ветки. Мы потом долго не ходили туда, так боялись, но потом всё же пошли. И было, как он сказал: сторож нас видел, но ничего не сказал, только смотрел, чтобы мы не портили деревья.

— Сады? — удивленно сказал я. — Но сейчас там только чахлая рощица...

— Да, шодан, — ответил Ариш. — Всё, что осталось от садов. Это когда-то были те самые сливы, с плодами черными снаружи и красными внутри. Я больше никогда таких не видел ни на одном базаре, ни в чьем саду. Но деревья давно не плодоносят.

— Ладно, продолжай, это интересно!

— Осталось сказать немного, шодан. Женщины говорили: раньше хозяин дома часто менял шуудэ, а потом всех продал и привел жену. Говорили, это она потребовала, не хотела делить с наложницами ложе мужа.

— Должно быть, он сильно влюбился, — покачал я головой. Потребовала, надо же! — Или у нее было богатое приданое, пришлось терпеть, а?

— Про приданое не говорили, — помотал головой Ариш. — Но сама она была очень красивая. И теперь красивая, хоть и старая.

Верно, Фергия же написала о вдове!

— Так они и жили, — проговорил слуга. — Сперва хорошо, потом не очень. Хозяин как-то даже стегнул кнутом моего приятеля, когда тот замешкался убраться с дороги. Не до крови, но все равно больно. Раньше он никогда так не делал.

— Да, ты сказал... И что дальше?

— Одной ночью из пустыни пришел ветер, — сказал Ариш и повторил охранительный жест. — Странный ветер: наши хижины остались стоять, как стояли, только у кого-то унесло занавесь и еще какие-то тряпки, их нашли наутро. А от дома того человека остались только стены, и те потрескались. Нам запрещали смотреть, но мы все же сбегали, и я видел одним глазком: внутри будто джаннай плясал! Ставни и двери выбиты, мебель переломана, подушки вспороты, покрывала изрезаны, посуда разбита вдребезги... и всё это засыпано песком. Тоже странным.

— В каком смысле?

— Это был черный песок, шодан, — шепотом ответил Ариш. — Ты сам видел нашу пустыню, бывал в разных ее частях, так скажи: попадался ли тебе такой?

— Нет, — подумав, ответил я. — Всякий видал, и белый, и желтый, и красный, а черного не встречал. Правда, слыхал от родственника: такой встречается очень далеко на западе, там, где огненные горы. Может, где-то далеко на юге они тоже есть? Оттуда смерч и принес песок!

— Тогда почему высыпал его в точности на дом того человека? Нигде больше такого не видели! И разве смерч может уничтожить всё, что было в доме, оставить от сада одни щепки, но не тронуть конюшню и прочее? Животные все уцелели и даже не слишком напугались! А неужели шодан не видел, как лошади бесятся, когда ветер несет песок?

— Да уж, с некоторыми и не совладаешь, — пробормотал я. — Постой, мы что-то отвлеклись. Хозяин, получается, погиб?

— Должно быть, так, — развел руками Ариш. — Его не нашли. Только туфлю с его ноги.

— А жена?

— Ее отыскали в пустыне, в нескольких часах пути от дома. По следам нашли, — пояснил он, — они начинались прямо от разрушенного дома и вели на восход. Но она не помнила, как там оказалась. Вообще ничего не помнила о том, что творилось в доме. Все решили бы, что это смерч унес ее прочь, ведь случается, что они поднимают даже верблюдов! Но откуда тогда взялись следы?

— И правда, загадка, — почесал я в затылке. — Выходит, с тех пор вдова живет одна? Или вернулась к родителям?

— К брату, родители их умерли, — ответил Ариш. — Так и осталась. Кто бы ее взял? Вернее, взяли бы, потому что муж оставил ей много денег, и хранил он их не только в доме. Детей у них не было, родни у мужа — тоже, и всё досталось вдове. Потому-то брат и не возражал, чтобы она жила у него: зачем отдавать деньги на сторону?

— Думаю, угадаю, если скажу, что ее и обвинили в том, что она извела мужа.

— И такое говорили, — кивнул он. — Но она, когда пришла в себя, стала твердить, что муж сам виноват. Что он договорился с джаннаем, и поэтому у него было много золота и такие чудесные сады. Только потом что-то случилось. Может, муж захотел слишком много? Или не пожелал платить джаннаю? Тот ведь мог возжелать эту женщину и потребовать себе на ложе!

— А когда мужчина отказался, разгневался... — пробормотал я. — Но ладно, сделка с джаннаем — это понятно. Только почему дом-то считается проклятым?

— Вдова так говорит, — сказал Ариш. — Уверяет, ее муж не погиб. Он всё еще где-то там, в доме, только выйти не может. И, шодан, это чистая правда!

— Неужели?

— Клянусь, шодан, я всю ночь слышал стоны и крики!

— Ты же сказал, что Фергия-шади храпела.

— Да, но не всё время! Когда было тихо, я слышал, как кто-то плачет и скребется... — Ариш скрючил пальцы для пущей выразительности. — Будто замурован заживо и не может выбраться! За столько лет человек бы точно умер, значит, это дух! Джаннай сделал с ним что-то за обман, и... — он перевел дыхание, облизнул пересохшие губы и добавил: — Шодан, самое страшное, что там нет никаких зверей и птиц!

— Что им там делать?

— Там родник, шодан! И пруд! Пускай его почти засыпало, но если выкопать в песке ямку, то вода наберется. Но кругом родника нет следов, совсем нет! И в роще тоже...

— Да, вот это, пожалуй, странно, — согласился я. — Теперь я понимаю, почему Фергия решила там поселиться!

— Отговорите шади, шодан! — взмолился Ариш. — Не то с ней тоже случится что-нибудь ужасное!

— Не станет она меня слушать, — отмахнулся я. — Скажи-ка, они правда договорились с вдовой? Фергия написала, но без подробностей.

— Да, шодан. На три ночи, а потом, если шади останется жива и здорова, вдова продаст дом и то, что осталось от сада, почти за бесценок. Всё равно там никто не хочет жить, а она так в первую очередь!

— Но, судя по всему, первую ночь Фергия сладко проспала... — пробормотал я.

— Да, шодан, — вздохнул Ариш и добавил с заметной обидой: — У нее был ковер. А у меня только попона!

Упоминание о злосчастном ковре заставило меня улыбнуться, но я тут же принял серьезный вид, не то Ариш решил бы, что я насмехаюсь над ним.

— А чем она занималась целый день кроме торговли с вдовой?

— Покупала лошадь, шодан.

— И как успехи?

— Купила, — вздохнул он. — Я говорил ей не брать такую, но шади не стала слушать!

— Такую — это какую? — насторожился я.

— Дикую, — пробормотал он и выразительно потер плечо. Очевидно, приобретении Фергии кусалось. — Долго спорила со старой бардазинкой, но все-таки сторговалась.

— Только не говори, что у этой лошади короткая грива и полоски на шее, — с содроганием произнес я.

— Шодан догадался? — горько спросил Ариш. — Да, именно такую тварь купила эта бешеная шади! Прости, шодан, это твоя гостья, но она... она...

Он развел руками, отчаявшись подобрать слова. Я, впрочем, тоже затруднялся найти подходящее определение поступку Фергии, потому что... Потому что покупать коня у бардазина — это нужно либо вовсе ничего не понимать в лошадях, либо разбираться в них лучше Аю. Я склонялся к первому варианту: вряд ли Фергия прежде сталкивалась с этим народом, а потому, заметив ее страсть ко всему необычному и любовь поторговаться, опытная торговка легко обвела ее вокруг пальца!

Бардазинские лошади обычно встречаются трех типов. Первый — это ослепительно красивые скакуны, на которых разъезжают самые богатые кочевники пустыни, и за которых знатные адмарцы готовы отвалить немыслимые деньги. И очень зря, потому что к изумительным статям и необычным мастям прилагается скверный характер — эти лошади обычно очень норовисты, и сладить с ними по силам только тем, кто знал их с жеребячества. Есть, конечно, уникумы, способные справиться с ними, но я знал только двоих таких.

Второй тип — тоже очень красивые кони более покладистого нрава, которых разводят нарочно для продажи. Они также бывают подлыми и злобными, но в руках опытного наездника делаются шелковыми. Главное — не давать им застаиваться, не то потом не совладаешь. Первого типа это тоже касается.

А вот третьи... Третьих я видел всего несколько раз. Судя по их характерной внешности, среди их предков затесались дикие лошади, которых хватает на другом краю пустыни, где начинается саванна. Впрочем, что значит — затесались? Я слышал, кобыл в охоте нарочно отпускают, чтобы их покрыл дикий жеребец! На севере так поступают с некоторыми охотничьими собаками, к слову.

Они выносливы, но не настолько, как верблюды, конечно. Пустыню пересечь могут, но целый табун так не погонишь, да и зачем? Бардазины держат их там, в саванне. Это для них и мясо, и молоко, и шкуры...

Аю говорила, в степи тоже есть такие лошади, полудикие, которые живут в табунах, и которых собирают, только чтобы доить или отбирать на мясо. Всегда этому поражался: степь от саванны отделяет громадное расстояние, а обычаи невероятно схожи!

Она, помнится, тоже хотела такую лошадь, и я даже искал, но не нашел: бардазины два года не появлялись в Адмаре, потому что стояла великая сушь, и они, видно, решили откочевать в другие места, а то и вовсе остаться в саванне. А когда они все-таки вернулись и поставили шатры в дневном переходе от города, рядом с небольшим оазисом, среди их лошадей, как нарочно, не оказалось подходящей. Вернее, было несколько, но они показались мне слишком уж опасными. К тому же, мне их продать не пожелали, предложили других, верховых красавцев, и я даже купил одного. Но Аю осталась без дикой лошади.

А Фергии повезло наткнуться именно на такую! Не представляю, зачем бардазины повели с собой дикую скотину в город (перепугавшись шума, она могла разнести половину базара!), да еще решили продать... Впрочем, может, они и не собирались этого делать, но разве Фергию Нарен остановишь?

"Вся в мать", — сокрушенно подумал я. У той тоже была слабость к страхолюдным злющим лошадям. Будем надеяться, эта никому ничего не откусит...

— Хорошо хоть, верблюд смирный, — сказал вдруг Ариш, и я потерял дар речи, а когда обрел, выговорил:

— Зачем ей верблюд?

— Откуда же мне знать, шодан? Шади сказала — вдруг придется ехать в пустыню. Пусть будет. Тоже бардазинка продала, — добавил он с неудовольствием. — Уверяла, мол, белый — счастливый. Только, по-моему, он от старости седой, а вовсе не белый...