Случай из практики. Караванная тропа

— А вы-то откуда...

— Так на севере же научилась, Вейриш, — улыбнулась она. — Думаете, эти ваши аммы — исключительно южное изобретение? Отнюдь! У северян всё устроено немного иначе, там любят влажный пар, а не сухой жар... Но у вас мне тоже понравилось. Я бы разогрела камни посильнее, но одной вашей шуудэ и так сделалось дурно, так что я не рискнула.

— Талья, — пояснила Аю. — Не переносит жар. Всегда идет купаться последней, когда амма остынет.

— А почему не сказала сразу? В обморок же грохнулась, чуть голову не расшибла! Впрочем, понимаю, — сама себя перебила Фергия. — Все пошли, и она пошла, нельзя же отрываться от подруг. И на меня посмотреть любопытно, вдруг у меня... м-м-м... что-нибудь расположено не так, как у здешних женщин?

— Рисунки, — сказала Аю. — Красивые.

— Да, мне тоже нравятся, — согласилась та. — Долго с ними возились. Магией-то, конечно, проще, но это не то...

— Какие рисунки? — я снова ничего не понял.

— У меня на спине наколото кое-что, — пояснила Фергия, — на морскую тему, как несложно догадаться. Дед чуть не убил, когда узнал...

— Почему?

— Потому что мне было всего десять, когда друзья-приятели сделали мне первую наколку, — ответила она. — Он надеялся, что этим дело и ограничится, думал, я подрасту и сама выведу эту картинку и буду щеголять чистой кожей, но увы! Еще через десять лет я наведалась в те края, и... Правда, — добавила Фергия справедливости ради, — об этой части моих приключений дед не знает. Во всяком случае, я на это надеюсь.

— А матушка?

— Ей-то что? — пожала плечами Фергия. — Сперва покрутила пальцем у виска, потом развернула меня, присмотрелась и согласилась, что с определенного ракурса наколка выглядит весьма пикантно. Да ну, Вейриш, это совершенно не интересно! Подумаешь, кожа расписная... местами. Надоест — избавлюсь от этой красоты или переделаю. А вот вы...

— Что — я? — признаюсь, я невольно испугался.

— Я столько о вас слышала, — мечтательно протянула она, не забывая уничтожать поданные яства. Аппетит у госпожи Нарен-младшей был точно такой же, как у старшей: я помнил, как та трапезничала. Я за ней угнаться не мог, а я все-таки мужчина и дракон к тому же. — И Аю кое-что добавила. О том, например, что вы не очень-то таитесь и часто летаете куда-нибудь...

— Если это намек на то, что я мог бы вас прокатить, то я против.

— Ну не сразу, конечно же, — согласилась она. — Это даже как-то неприлично: седлать едва знакомого дракона. В смысле, я знаю вас по маминым рассказам, но она ведь и сама прожила с вами бок о бок всего ничего! И то большую часть времени вы то умирали, то бездельничали.

Я дар речи потерял от таких слов. Ничего себе — бездельничал! Я же помогал, как только мог!

— Но, бесспорно, если бы не вы, мы бы сейчас не разговаривали, — вдруг совершенно иным тоном заключила Фергия.

— За это в первую очередь нужно благодарить Аю, — сказал я.

— Я уже, — заверила Фергия, и та кивнула. — Но если бы вы не поняли, чего именно она от вас хочет, то, боюсь, всё завершилось бы весьма печально. Что для нашей семьи, что для вашей. Я имею в виду, мы-то с дедом были на севере, но...

— Но памятуя об упорстве врага вашей матушки, он сумел бы разыскать вас, — кивнул я, припомнив тот страшный шторм.

Показалось вдруг, будто откуда-то повеяло холодным ветром, захотелось прикрыть спину от проливного ледяного дождя, а пуще того от непрерывно бьющих молний — я уже не различал, обычных или магических. Я вообще не видел, куда лечу, что передо мной — грозовая туча, огромная волна или утёс! И не понимал, что делать, бросаться в сторону, вверх или, наоборот, нырять? Да и сил не осталось, крылья не держали, я мог только отдаться на волю ветра, ловить восходящие потоки и стараться не свалиться камнем вниз, но надолго меня бы не хватило. Я не мог вырваться из этого шторма, не мог даже сесть на воду, рискуя разбиться о скалы...

Я невольно подумал: "Ведь не было же ничего подобного! Был смерч над островом, молнии, не страшные для нас... И где все остальные? Дядя? Почему я никого не..."

Темная громада впереди вдруг заняла всё поле зрения, даже молний я больше не видел, не слышал раскатов грома. Она навалилась на меня невозможной, непереносимой каменной тяжестью, и я почувствовал, что падаю, падаю, падаю в бездонную пропасть, в которой даже воздух не держал — сколько ни молоти крыльями, не взлетишь! Его вообще не было, я тщетно пытался сделать вдох, но ничего не выходило, кровь уже гремела в ушах, глаза заволокла кровавая пелена, сердце мое, сердце сильного молодого дракона вдруг пропустило удар, другой, и...

Видение было таким ярким, почти физически ощутимым, что я содрогнулся... и очнулся, лежа на полу.

— Вейриш, — Фергия осторожно похлопывала меня по щекам. Ну, как "осторожно", таким шлепком кого-нибудь более хлипкого убить можно. — Вейриш, что с вами? Ответьте же, ну!

Я и рад был бы сказать, что со мной все в порядке, но не смог. Не было сил даже пошевелить пальцем, не то что произнести несколько связных слов!

— Аю, с ним часто такое бывает?

— Никогда не бывает, — покачала та головой и положила мне на лоб узкую прохладную ладонь. Лицо ее оставалось невозмутимым, но я знал жену достаточно хорошо, чтобы понимать: она очень напугана. — Аю не видела.

— И в чем же дело? Вряд ли он на солнце перегрелся! И не пил вроде бы, вел себя совершенно адекватно... — Фергия наклонилась ниже и бесцеремонно обнюхала мои губы. — Ничем этаким не пахнет, да только я не знаю, все вещества, которые у вас здесь употребляют. А уж какой они могут дать эффект... Аю?

— Вейриш ничего не жует и не курит, — твердо сказала та. Потом поправилась: — Нет, иногда курит с другими мужчинами, но это не злые зелья. Просто каррис. Пьет вино. Аю бы знала о другом.

— Ну не восторг же от лицезрения моей, вне всякого сомнения, неотразимой персоны уложил его в такой глубокий и продолжительный обморок... Вейриш, — она снова потормошила меня, — вы хоть моргните, дайте знак, что слышите и понимаете! А то, может, вас удар хватил, и вы разума лишились, а я тут распинаюсь!

— Умеете вы... ободрить... — с усилием выговорил я и попытался сесть.

— Это у нас семейное, — напомнила Фергия, цепко взяла меня за запястье и принялась считать пульс. — Знаете, вы будто только что прилетели с северных островов, причем гнали со всех крыльев и ни разу не остановились передохнуть. Аю, сама послушай, как у него сердце заходится!

Та просто приникла к моей груди, но скоро выпрямилась и кивнула.

— Однако вы никуда на наших глазах не летали, сидели и мирно беседовали, — продолжила Фергия. — Что же могло вызвать такой приступ? Подобное сердцебиение случается от сильного испуга, но не меня же вы испугались?

— Видение, — выговорил я наконец. — У нас бывают...

— Да, мама говорила, — поняла она меня. — Но я полагала, это что-то наподобие предчувствия или... не знаю, интуиции, как у меня.

— Обычно так и есть.

Я потянулся за водой и опустил руку, так она дрожала. Я даже после кошмарной попойки в Арастене не чувствовал себя настолько скверно! Аю поддержала мне голову и поднесла пиалу к губам. Немного полегчало.

— Значит, в этот раз случилось что-то необычное, — произнесла Фергия, в упор глядя на меня. — Ну же, Вейриш, говорите, вы уже не умираете!

— У меня никогда не случалось видений, — сказал я. Она была права: противная дрожь во всем теле быстро унялась, сердце успокоилось, и дышал я уже не как загнанная лошадь. — И ни от кого из старших я не слышал, чтобы у них бывало подобное. Это из области преданий... Может, прабабушка Иррашья что-то такое знает, но я ее видел только издали...

— А что гласят предания? — поинтересовалась Фергия. — Я помню, что драконам нужно крайне внимательно относиться к предчувствиям, чтобы не влипнуть в неприятности, но большего ни вы, ни Гарреш маме не рассказывали.

— Да кто же мог знать... — я вздохнул поглубже. — Видение для дракона — это... это не предчувствие. То только предостерегает, и можно избежать беды, если держать глаза открытыми и думать головой. А видения — о том, что случится неизбежно.

— И что же вы узрели, Вейриш? — негромко спросила Фергия, и я ответил:

— Свою смерть.

Аю смотрела на меня, не мигая, и мне вдруг почудилось: она давно знает о том, что меня ждет. Ашшу тоже прекрасно различают зыбкие тени вероятностей и неотвратимые события.

— Ты что-то углядела? — спросил я, и она медленно покачала головой.

— Аю не видит. Слишком далеко. Слишком темно. Никак не добраться.

— То есть Вейриш умрет, но случится это так нескоро, что ты просто не доживешь, а потому и увидеть этого не можешь? — непосредственно поинтересовалась Фергия, и Аю кивнула с заметным облегчением. — Хм... Интересно, что же с вами такое случится, Вейриш? Что там было?

— Смерть, я же сказал, — повторил я.

Такой свинцовой усталости я давно уже не испытывал, и если Аю после своих прозрений ощущает что-то подобное, то... не знаю даже, как держится, она ведь почти постоянно подмечает какие-то мелочи! Может, дело привычки? Или же суть нашего дара различна?

— Какая? — не отставала Фергия. — Вас подстрелили из пушки? Вы напились пьяным, взлетели на самую высокую здешнюю гору, поскользнулись на леднике, упали и сломали шею? Хотя вряд ли, дед говорил, драконы прочные, замучаешься, пока вскроешь... Ну же, не молчите!

— Кажется... — сказал я, сложив два и два, как она выражалась, — кажется, меня настиг злой рок. То, что поджидает в небе и в море. Аю тоже это видит и запрещает мне летать в такие дни. Как сегодня. Верно же?

Аю кивнула.

— Похоже, оно было совсем близко...

— Что?

— Я не знаю, — развел я руками. — Никто не знает.

— Дядя сказал Вейришу разобраться, — сообщила Аю. — Давно.

— Давно по чьим меркам, человеческим или драконьим?

— Вейриш тогда сделал меня женой, — подумав, ответила она.

— Значит, прошло не меньше тридцати лет... И как успехи? — с живым любопытством спросила Фергия, и Аю выразительно вздохнула. — Да, а в чем именно нужно разбираться?

— Право, не стоит беспокойства, — ответил я.

Мне вовсе не хотелось посвящать Фергию в эту историю. Я, признаюсь, и сам не хотел в нее лезть, что бы там ни придумал дядюшка.

— Как угодно, — неожиданно легко сдалась Фергия...

И я сразу же понял, почему.

— Аю скажет, — произнесла моя жена.

— Не надо!

— Аю скажет, — упрямо повторила она, и я осекся. Запрещать что-то ашшу себе дороже. — Родные Эйша гибнут. Друзья. Совсем не знакомые. Много. Никто не знает, почему. Войны нет. Люди их не убивали. Они не болели и были не старые. Дядя сказал, Эйш сможет понять, почему так. Но Эйш...

— Ничего не сделал, — перебил я. — Ладно... Чувствую, это неизбежно, вы обе от меня не отстанете, пока я не расскажу.

— Может, оставим это до завтра? — предложила Фергия. — Вы довольно бледно выглядите.

— Ничего, жить буду. Слушайте, что у нас стряслось... Аю, а ты поправляй меня, если я что-нибудь перепутаю!

— Аю поправит, — серьезно сказала она.

— В тот год мне пришлось побывать в дальних краях по невеселому поводу, — начал я. — Погибла одна из моих бабушек, то ли двоюродных, то ли троюродных, у нас и не разберешь уже... Вроде бы она умерла своей смертью, лет-то бабушке было порядочно. И все так думали...

Я вернулся мыслями в тот синий холодный вечер. Что-то не давало мне покоя, да и дядя смотрел как-то сумрачно, а когда завершилась церемония прощания, и тело покойной растворилось в языках пламени, такого, что даже и пепла не осталось (а что осталось, разнес ветер, и это было привычно и правильно), отозвал меня в сторону.

— Скажи-ка, Вейриш, — негромко произнес он, — не кажется ли тебе странным это происшествие?

— Дядя, я не так часто и настолько тесно общался с Гирришьей, чтобы судить о состоянии ее здоровья, — осторожно ответил я. — В ее возрасте всякое возможно.

— Однако Иррашья все еще жива и, да продлят небеса ее годы, даст фору любой молодой соплеменнице, а она не на много лет, а во много раз старше покойной.

— Я слыхал, бывает, что с виду кто-то здоров, но в теле кроется некий изъян, который может дать знать о себе в любое мгновение. Кому-то везет и он проживает долгую жизнь, а кто-то может умереть в юности. Наверно, Гирришью настигло нечто подобное, — предположил я. Недавно слышал об этом, вот и вспомнилось.

— Может быть, и так, — задумчиво произнес дядя. — Но, знаешь... Поди ближе, я не хочу, чтобы нас услышали.

Я повиновался.

— Это не первая внезапная смерть в небесах, — негромко сказал он. — За последние три года вот так погибли шестеро. Не из нашего рода, но ты ведь знаешь, слухи разносятся, такое не утаишь.

— А с вашими путешествиями услышишь и не такое, — кивнул я.

Дядя предпочитал странствовать в человеческом обличье. Чем-то ему нравились люди... и мне тоже. Может быть, поэтому он выделял меня среди остальных племянников.

— Слушай дальше, — сказал он, — все погибшие — взрослые. Ни одного юнца, ни одного ребенка. Вернее, и такое случалось, но то был несчастный случай: подросток не рассчитал сил и разбился о скалы. Ты сам, помнится, едва не покалечился вот так.

Я пристыженно кивнул. Да, было дело...

— А вот остальные, — продолжил Гарреш, — все как один умирали в полете. На земле они оказывались уже бездыханными. Тому есть очевидцы: одной из покойных составлял компанию сын, и он видел, как это было, своими глазами. Он говорит, мать его словно ударилась о невидимую преграду, и крылья перестали слушаться ее. Она пыталась обогнуть препятствие, но ничего не вышло. Он не смог дозваться ее, а когда она упала, не сумел удержать — не хватило сил, — лишь немного замедлил ее падение и не дал разбиться. Тщетно, она умерла еще в воздухе...

— Но ведь не эпидемия же это? — спросил я.

— Нет. Шесть случаев за три года... Наш — седьмой. А общего в этих смертях только одно, — Гарреш выдержал паузу. — Все погибшие таким образом — женщины. Подростка можно не брать в расчет, он разбился из-за чрезмерной лихости.

Я, признаюсь, оторопел. У нас очень мало женщин, особенно урожденных, и потеря шестерых всего за три года... Это должно было ударить по всем семействам!

Гарреш внимательно смотрел на меня, и мне стало не по себе под немигающим взглядом его темных глаз. Я проговорил со смешком:

— Дядя, не хотите же вы сказать, что какой-то род намерен захватить главенство, ослабив остальные? Но тогда выгоднее было бы избавляться от бойцов... Хотя без женщин род вымрет сам собой: обретенных не так уж много, и живут они слишком мало, чтобы успеть восполнить потери!

— Боюсь, все намного хуже, Вейриш, — ответил он. — Ты верно сказал, мы не успеем восполнить потери. Мы слишком медленно взрослеем, в отличие от людей, и у нас мало детей.

— Если лишить род женщин, он не будет прирастать, — медленно выговорил я. — Но дядя, вы же сказали, потери понесли несколько семей, и если устроил все это кто-то из своих, я не понимаю, какими соображениями он руководствовался... Или вы хотите сказать, что это проделывает кто-то извне? Но кому это могло понадобиться?