Спартак 2

Другая сестра Роксана, категорически отказалась пить присланный ей яд. Евнуху пришлось сначала ловить её при помощи слуг, затем скрутить руки обрывками одежды и только потом, разжать кинжалом зубы царевны и влить ей в рот смертельное питьё. Лежа в ногах у своего убийцы, Роксана до последнего вздоха проклинала Митридата с его евнухом, и боги услышали её слова. Они отомстили за царицу, если не её брату, то хотя бы Бакхиду.

Преследуя беглецов, римляне на их плечах ворвались в Кабиры, где захватили не только сокровищницу Митридата, но и его многочисленных пленников заточенных в царской темнице. Среди спасенных римлянами оказались не только их соотечественники, но и много знатных греков, которых прежде считали умершими и не чаявшими вновь увидеть дневной свет.

Кроме них, римлянам досталось несколько царских родственников, попавшие в подземелье за какие-то реальные или мнимые прегрешения перед Митридатом. По иронии судьбы стены темницы оказались спасительными для царевны Ниссы, сестры Митридата. Отправившийся на её поиски евнух Бакхид столкнулся у ворот царской темницы с римлянами и был убит ими, оказав легионерам яростное сопротивление.

Когда Лукуллу стало известно, кого захватили в плен его солдаты, он выказал царевне всяческое уважение, окружил её вниманием и сделал все, чтобы она ни в чем не нуждалась. Злые языки стали поговаривать, что полководец не равнодушен к своей высокородной пленнице и вскоре, Лукулл приказал отослать Ниссу в Пергам по требованию Публия Клодия. Он приходился братом супруги Лукулла и по свойству своего характера был гадким и подлым человеком. Именно ему Лукулл был обязан теми волнениями, которые возникли в его лагере вскоре после победы над Митридатом.

Не желая воевать с Тиграном, он решил отправить к нему посольство во главе с Аппием Постумия, а сам намеривался двинуться к городу Амису, что находился на севере понтийского царства. Это был единственный крупный город, что ещё оставался под властью Митридата и без его захвата, нельзя было говорить с Тиграном о выдаче Митридата или заключения мира.

Расчет Лукулла был абсолютно верен, но тут он столкнулся с яростным сопротивлением со стороны своих солдат. Поход к стенам Амиса обозначал, что римским солдата предстояло вторую зиму проводить не в теплых квартирах, а в лагерных палатках.

По приказу Лукулла легионеры уже провели одну зиму под стенами Кизика, после чего многие болели и известие о повторенной зимовке на берегу моря не вызвало у солдат большой радости. Никто из них не хотел слушать слова своих командиров, что крепость не столь хорошо укреплена и осады "второй Трои" не предвидится.

Необходимо сказать, что Луций Лукулл при всей своей доброте и открытости в отношении своих солдат, а также военном таланте и умением одерживать победы, не пользовался большим уважением у своих воинов. Все кто знал его, в один голос говорили, что Лукуллу не хватало харизмы. Под этим словом одни понимали твердость духа, и даже жесткость по отношению к солдатам, подобно той, что проявлял к ним Марк Красс. Другие считали, что у Лукулла не было магнетизма Помпея, который одним своим видом заставлял воинов покоряться его воле. Третьи подразумевали то, что полководец не позволял легионерам грабить захваченные города, как грабили их воины Суллы или его брата Марка Варрона.

Одним словом костер противоречий между полководцем и его солдатами упорно тлел и тут, по воле судьбы в него плеснули масла. В охваченный победной радостью лагерь римского полководца прибыли гонцы от римского сената. В привезенном ими письме сообщалось, что восставшие рабы вместе с киликийскими пиратами осадили Рим и в виду того, что Метелл не может прийти на помощь к Помпею, сенат приказывает Лукуллу отправить часть войск в Италию.

Когда стало известно о содержании письма римского сената среди солдат, немедленно началось брожение. Многие из них были хоть сейчас отправиться домой и причины побуждающие солдат к этому крылись отнюдь не в их любви к родине. За время войны, многие из легионеров скопили хороший запас денег и хотели оставить войну и успеть купить на них землю в Италии или в любой другой римской провинции.

К этому их подталкивал длинный язык Публия Клодия, усердно напоминавший солдатам о том, что Сулла по возвращению в Италию помог своим ветеранам обзавестись недвижимостью, тогда как Лукулл только и знает, что воюет и воюет с врагом, запрещая грабить его города.

Будь на месте Лукулла Марк Красс или его брат Варрон, Публий Клодий жестоко бы поплатился за свои слова и если не жизнью, то точно телом, однако Лукулл был создан из иного теста. Вместо того, чтобы проявить силу, он принялся уговаривать солдат, взывать к их чести и долгу перед Римом.

Не будь к этому моменту разбит Митридат, и солдаты не захватили бы богатую добычу, судьба Лукулла была бы незавидной. Однако противник был разбит малой кровью, в кошелях солдат звенело золото и многие из них не хотели платить своему полководцу черной неблагодарностью измены. Видя это, Лукулл поспешил отправить на родину самых опасных для спокойствия солдат претора Фимбрия.

Это были отъявленные негодяи и убийцы, плохо признававшие над собой, чью либо власть, кроме собственных интересов. Свой дурной нрав эти люди проявили перед самой войной подстрекаемые своим командиром, они убили в Киликии консула Фабия Флака и выбрали Фимбрия своим полководцем.

Впрочем, это дурное дело не осталось долго безнаказанным. Не прошло и двух лет, как сам Фимбрий, стал жертвой своих солдат, убивших его прямо в походной палатке.

Когда в Киликию приехал Лукулл, фимбрийцы подчинились ему и согласились принять участие в войне с Митридатом. Но не столько из-за долга перед римским сенатом за содеянное, сколько из желания пограбить богатые земли понтийского царства. После того, как их пояса основательно потяжелели, они не видели необходимости рисковать своими жизнями в угоду Лукулла.

Узнав о том, что проконсул решил отправить их домой под командованием Публия Клодия, фимбрийцы пришли в восторг. Готовясь к отправке в Италию, они открыто насмехались над остающимися с Лукуллом легионерами, хвалясь перед ними своими скорыми покупками земли и виноградников в Италии.

С большим трудом полководец смог удержать порядок внутри своего войска, пока фимбрийцы не покинули лагерь. Лукулл торжественно пообещал сделать все, чтобы захватить Амис до наступления зимы, а также поклялся, что оставшиеся с ним солдаты получат город на разграбление. О сокровищах Митридата упрятанных за стенами Амиса ходили многочисленные слухи и легенды и римские легионеры не смогли устоять перед духом наживы и соблазна. Золотой мираж вновь ослепил и заворожил солдат Лукулла, но теперь это пошло на пользу полководцу.

Стоял август, когда армия Лукулла разделилась на три части. Первая двинулась через всю Азию к Пергаму, чтобы оттуда перебраться в Италию. Другая двинулась на север к Амису, третья осталась у границы на тот случай, если армянский царь решит напасть на новые заморские владения римской республики.

Глава V. Возвращение долгов.

Как всегда быстро и проворно шло спартаковское войско по направлению юга Италии. По знакомым местам и дорогам шли воины Спартака на восход солнца, но только теперь их не преследовал по пятам неприятель в лице Марка Лициния Красса. Теперь они сами несли ему на крыльях своих знамен страх и ужас, справедливое возмездие и карающую смерть, уверенно попирая своими калигами камни Аппиевой дороги.

Вопреки ожиданиям, города Лации не оказали серьезного сопротивления верховному правителю Италии. Как бы их не сжигала ярость и злость в отношении вождя восставших рабов, инстинкт самосохранения брал вверх. Судьба захваченного и разоренного рабами великого Рима постоянно стояла у них перед глазами, и никто из городов Лации не хотел разделить подобную участь.

Априлия и Формия, Тибура и Пренеста, а также другие города, оказавшиеся на пути войска Спартака, встретили его широко открытыми воротами и покорно склоненными головами, не имея сил и возможности противостоять победителям Рима. Верховный правитель Италии по достоинству оценил проявленную ими смиренность. Он не стал входить ни в один из присягнувших ему городов, приняв их посланцев у себя в лагерной палатке.

Требование Спартака к городам Лацио были просты, понятны и по большому счету не слишком обременительны. В обмен на признание над собой власти верховного правителя, города получали полную самостоятельность в решении внутренних вопросов. Кроме этого, на время ведения боевых действий, они получали право сохранять у себя все собранные налоги и отдавать часть их по первому требованию Спартака. При этом налоги не обязательно могли быть в денежном эквиваленте. Так, желая показать добрый пример для других городов Италии, вождь восставших гладиаторов взял с Априлии и Формии налог продовольствием и кормом для лошадей.

Куда более острым был вопрос об освобождении рабов. Верховный правитель Италии не собирался освобождать всех поголовно, не без основания говоря, что раб рабу рознь. Ведь неизвестно по какой причине человек попал в рабство.

По этой причине, начиная переговоры с посланниками городов, Спартак требовал от них предоставить полное число имеющихся в городе рабов и с обязательным указанием как он лишился своей свободы и обязательно национальность человека.

Последнее требование было обусловлено тем, что в войске Спартака около половины солдат были италики, по тем или иным причинам угодившие в рабство. Торкват самым категорическим образом настаивал, чтобы все они были отпущены на свободу. Верховный правитель Италии считал, что подобная уравниловка недопустима. По его мнению, немедленному освобождению подлежали те италики, что воевали против Суллы как на стороне Мария, так и за независимость Самнии и были проданы в рабство как военные преступники. С остальными следовало разбираться.

Тоже самое Спартак говорил германцам, фракийцам, галлам и грекам, чьи командиры с самого первого дня падения Рима, постоянно ходатайствовали об освобождении своих соплеменников. Одним словом положение было очень сложное и на первых порах, вождя выручал его авторитет среди соратников по борьбе, а также тот факт, что большого количества рабов в небольших городах Лации не было и Спартак, успевал произвести показательные разборы предоставленных ему списков.

Подобные действия вождя были совершенно не по душе Торквату, но он был вынужден подчиняться решению вождя восставших. Подавляющее число рабов Лации получило свободу, за исключением отъявленных негодяев, против освобождения которых выступили почти все командиры. Предчувствуя сопротивление со стороны командира италиков, Спартак проводил разбирательство в присутствии всех командиров и решение по судьбе того или иного раба принималось коллегиально.

Кроме этого, вождь и его товарищи столкнулись с необычным для себя явлением. К Спартаку обратилось небольшое количество рабов работавших в поместьях и виллах римлян, что по мере продвижения на юг, попадались все чаще и чаще. То с чем они пришли к верховному правителю, сильно озадачило и удивило его.

Да и как было не удивиться, если рабы выказывали желание остаться служить у своих хозяев за еду или плату, как свободные поденщики. С точки зрения римского права в этом случае требовалось создавать целый кодекс, который бы регулировал эти новые отношения между хозяином и слугой, но у Спартака не было времени и возможности. Он ограничивался только выражением своего согласия на просьбу рабов и надеждой, что они смогут договориться со своими прежними хозяевами.

Подобное явление было редким, но оно было к удивлению вождя восставших и недовольству Торквата. С момента выступления походом на Капую вождь италиков только и делал, что выказывал недовольства решениями Спартака. И чем дальше войско восставших отдалялось от Рима, тем сильнее проявлялось его несогласие с верховным правителем.

Не желая обострять отношения с италийским претором, Спартак терпел бурчание командира италиков до поры до времени, но когда войско стояло возле города Ферентин, между ними произошел конфликт.

Сначала ничто не предвещало ссору между верховным правителем и Торкватом. Спартак в присутствии своих командиров принял делегацию из Ферентины и так как ранее город согласился признать над собой власть правителя Италии, разговор между двумя сторонами был не особенно длинным. Спартак и старейшины города подтвердили ранее взятые на себя обязательства и скрепили их подписями под договором.

Ферентийцы уже собирались покидать спартаковский лагерь, чтобы на следующий день привезти верховному правителю дань провиантом и фуражом, когда стража привела к вождю Манция Клелия. Тот был зажиточным горожанином Ферентины и имел несколько хлебных лавок.

Стоя перед Спартаком и испытывая сильную робость перед победителем римского сената, Клелия обратился к нему с жалобой на одного из его воинов Плавта. Он, по утверждению хлеботорговца похитил и удерживает силой его единственную дочь Аурелию. Услышав об этом, верховный правитель к удивлению Торквата приказал привести к нему Плавта, а заодно и девушку, если она находилась в лагере.

Исполнение воли вождя восставших не заняло много времени и вскоре дочь Клелия вместе с молодым воином предстали перед ним. Увидев, что девушка жива и на ней нет следов насилия, Спартак обрадовался, а затем потребовал у Плавта ответа за его действия в отношении Аурелии.

— Правда, что ты силой похитил дочь торговца Клелия и против воли её удерживаешь возле себя? — грозно спросил Спартак воина, оставив за скобками вопроса то, что часто случается на войне с молодыми девушками. С самого начала войны с римлянами, вождь строго настрого запретил своим воинам творить насилие над простыми жителями Италии и сурово наказывал за это.

— Нет, консул — это не так. Я и Аурелия, мы давно любим друг друга. Это началось ещё, когда я был рабом у Клелия. Перед тем как я сбежал от него под твои знамена, мы обменялись клятвами любви и верности и вот я вернулся за своей любимой — смело глядя в глаза вождю, ответил Плавт.

— Это правда? — обратился к Аурелии Спартак и она, залившись красной краской смущения, кивнула головой, не смея произнести ни слова. Стоявшие рядом с вождем командиры понимающе заулыбались, однако подобный ответ девушки не удовлетворил Спартака.

— Скажи мне громко и ясно, правду ли говорит Плавт? Говори и ничего не бойся. Если он совершил в отношении тебя насилие, я сурово накажу его — потребовал от девушки вождь и вмиг, красная краска стыда на её лице сменилась белой маской страха.

— Нет, нет, господин. Плавт ни словом, не солгал тебе. Мы действительно друг друга любим, и после нашего свидания я пошла за ним по своей воле и все остальное между нами было по полному согласию — призналась Аурелия, стараясь при этом не смотреть в сторону своего отца.

— А как же Марк!? — в гневе вскричал родитель. — Ведь к Сатурналии ты должна была выйти за него замуж!

— Я никогда не любила Марка, отец и согласилась на брак только ради твоей воли и когда не имела известий от Плавта — произнесла девушка, чем ещё больше привела в негодование своего отца.